Гиблое место

Глава 56

Забыв об опасности, которой чревато каждое прикосновение к Фрэнку, Бобби схватил клиента за лацканы и толчком притиснул к жалюзи на окне библиотеки.

— Слышал, что он сказал, Фрэнк? Не вздумай бежать. Только попробуй опять исчезнуть: я повисну на тебе и не отпущу, куда бы ты меня ни занес. Ей-богу, ты у меня пожалеешь, что достался на расправу мне, а не Золту!

Чтобы показать, что он не шутит, Бобби саданул Фрэнка о жалюзи и услыхал за спиной тихий вызывающий смешок Лоренса Фогарти.

В глазах клиента отразились ужас и смятение. Бобби понял, что угрозами он своего не добьется. Наоборот, если у Фрэнка и было желание спасти Джулию, то со страху он поспешит убраться восвояси. Но Бобби устыдился своей горячности не только поэтому. Ему бы попробовать уговорить Фрэнка, а он сразу лезет на него с кулаками. Неужели и он готов обращаться с человеком как с куском мяса? Неужели и он усвоил циничные принципы, по которым растленный старикашка жил всю свою жизнь? Эта мысль почти так же нестерпима, как и страх потерять Джулию.

Бобби отпустил Фрэнка.

— Прости. Ну прости меня. Я погорячился. Он жадно разглядывал лицо Фрэнка, надеясь убедиться, что к клиенту вернулся рассудок и они смогут понять друг друга. Но лицо Фрэнка выражало страх — жгучий животный страх, а во взгляде проступало такое одиночество, что Бобби от жалости чуть не заплакал. К этим чувствам примешивалась растерянность — вот такими глазами смотрел Томас, когда они с Джулией брали его из интерната и везли покататься «в большой мир».

Две минуты из пятнадцатиминутного срока, который дал им Золт, уже прошли, но Бобби переломил себя, взял Фрэнка за руку, повернул ее ладонью кверху и потрогал дохлого таракана, вросшего в бледную мягкую кожу. Прикасаться к хрупкой колючей твари было противно до крайности, но Бобби и виду не показал.

— Больно, Фрэнк? У тебя от этого жука ладонь не болит?

Фрэнк рассеянно посмотрел на Бобби и покачал головой.

Разговор, слава богу, получается. Бобби осторожно провел рукой по обтянутым кожей алмазным наростам на виске Фрэнка. На ощупь они напоминали не то готовые прорваться нарывы, не то раковые опухоли.

— А здесь? Здесь больно?

— Нет.

Отвечает! У Бобби отлегло от сердца. Он достал из кармана джинсов салфетку и бережно вытер слюну, еще блестевшую на подбородке Фрэнка. Фрэнк заморгал, взгляд его стал осмысленнее. За спиной Бобби раздался голос Фогарти:

— Осталось двенадцать минут.

Небось сидит в своем кожаном кресле, держит стакан виски и улыбается наглой, самодовольной улыбкой.

Бобби оставил слова врача без внимания. Не сводя глаз с Фрэнка, не отрывая пальцев от его виска, он негромко произнес:

— Бедняга, сколько же ты, наверно, в жизни натерпелся. Ты был нормальным человеком, самым нормальным из всей семьи. В школе смотрел на других ребят и мечтал сойтись с ними поближе — у твоих сестер и брата это не получилось. Ведь так? И ты не сразу понял, что никогда твоя мечта не осуществится, никогда люди не признают тебя своим: хоть по сравнению с домашними ты и нормален, все равно родом ты из этого дома, из этого вертепа, а значит, так и останешься для всех чужак чужаком. Люди, может, и не узнают, какие грехи у тебя на совести, какие мрачные воспоминания вынес ты из этого дома, но ты-то знаешь, ты помнишь и сам сторонишься людей, стыдясь проклятого своего родства. Тебя и дома считали белой вороной — слишком уж ты нормальный, человечный. И так всю жизнь: один да один.

— Всю жизнь, — пробормотал Фрэнк. — Тут уж ничего не изменишь.

Теперь можно не сомневаться: исчезать Фрэнк не собирается.

— Фрэнк, я не стану грозить или лукавить. Как это ни тяжко, но скажу уж все как есть. Я не в силах тебе помочь. Тебе никто не поможет.

Фрэнк молчал, но Бобби видел его внимательные глаза.

— Десять минут, — предупредил Фогарти.

— Могу предложить тебе только одно, — продолжал Бобби. — Если хочешь, я подскажу, что делать, чтобы не прожить свою жизнь пустоцветом и закончить ее достойно, с пользой. Может, хоть после смерти отдохнешь от мытарств. Я придумал, как тебе уничтожить Золта и выручить Джулию. Сумеешь — честь тебе и слава. Мы можем, слышишь, можем спасти ее от гибели. Ты согласен?

Фрэнк не ответил ни да, ни нет. Ну, раз не отказался, значит, надежда есть.

— Времени терять нельзя, Фрэнк. Но про телепортацию и думать забудь. А то тебя опять занесет к черту на рога, и будешь мотаться туда-сюда. Поедем в моей машине. Пять минут — и мы на месте.

Бобби взял клиента за руку — нарочно за ту руку, в которую врос таракан. Если Фрэнк не забыл про его страх перед насекомыми, он оценит самоотверженность Бобби и поверит в его искренность.

Бобби и Фрэнк направились к двери.

Фогарти поднялся с кресла.

— Имейте в виду: вы идете на верную смерть.

— Ну, вы-то, похоже, умерли давным-давно, — не оборачиваясь, бросил Бобби.

Пока Бобби с Фрэнком добрались до машины, на них не осталось сухой нитки. Усевшись за руль, Бобби взглянул на часы. Надо уложиться в восемь минут. Он сам не понимал, почему поверил обещанию Золта подождать четверть часа. Кто поручится, что маньяк еще не перегрыз горло Джулии? Но неожиданно Бобби вспомнил, как Джулия однажды пошутила: «Пока мой благоверный жив, я не погибну».

Вода в сточных канавах перехлестывала через край, от внезапных порывов ветра струи дождя в свете фар спутывались, как серебряная канитель.

Под неистовым ливнем машина промчалась по городу и свернула на восток, в сторону Пасифик-Хилл-роуд. По дороге Бобби втолковывал Фрэнку, каким образом он сможет избавить человечество от Золта и наконец извести зло, которое принесла в мир его мать. Для этого ему не придется орудовать топором, ибо топором, как уже убедился Фрэнк, ничего не добьешься. Замысел был предельно прост, и, прежде чем «Тойота» подкатила к ржавой калитке, Бобби успел повторить свой план несколько раз.

Фрэнк слушал молча. Поди догадайся, понял он, что ему делать, или не понял. Вполне вероятно, что он даже не слышал объяснений Бобби. Всю дорогу он сидел приоткрыв рот и устремив взгляд вперед и только покачивал головой в такт мельканию «дворников» — вперед-назад, вперед-назад, — как будто перед его, глазами вращается на золотой цепочке граненый хрусталик Джекки Джекса.

Назначенный срок истекал через две минуты. Бобби и Фрэнк вошли в калитку и приблизились к обветшалому дому. Не оставалось ничего другого, как надеяться на лучшее.

Вернувшись в грязную обшарпанную кухню, Золт силой усадил Джулию на стул. Едва он отпустил ее, она тут же сунула руку за пазуху и вытащила из кобуры револьвер. Злодей оказался проворнее: он вырвал у нее оружие и при этом сломал ей два пальца.

Руку обожгла невыносимая боль, шея все еще ныла после железных объятий Золта, но скулить и жаловаться — не на такую напал. Как только Золт отвернулся, чтобы швырнуть револьвер в ящик, Джулия сорвалась со стула и метнулась к двери.

Золт поймал ее, оторвал от пола и что было мочи брякнул на стол, так что Джулия чуть не потеряла сознание. Склонившись над ней, почти касаясь ее лица губами, Золт прохрипел:

— А кровушка у тебя, видать, отменная, не хуже, чем у Клинтовой бабы. Жизненная сила так и кипит. Прямо не дождусь, когда она запузырится у меня во рту.

К сопротивлению и бегству Джулию побуждала не храбрость, а отчаянный страх. И как не испугаться: телепортироваться ей пришлось в первый и, дай-то бог, в последний раз в жизни. Но когда губы маньяка приблизились к ее лицу, когда ее обдало тяжелое дыхание, в котором проступал запах тления, у Джулии упало сердце. Она как зачарованная смотрела ему в глаза. Вот, должно быть, какие глаза у дьявола: не черные, как грех, не красные, как адское пламя, не изъеденные могильными червями, а голубые — дивные, восхитительные, не знающие ни жалости, ни сострадания. Самые чудовищные злодеяния, совершенные людьми с незапамятных времен, самые кровожадные инстинкты, самое дикое упоение грубой силой — для Джулии сейчас все это воплощалось в одном человеке, имя которому Золт Поллард.

Он нехотя поднялся — так отстраняется от своей жертвы змея, раздумавшая ее жалить. Стащив Джулию со стола, он снова усадил ее на стул. Джулия была ни жива ни мертва. Такого страха она никогда еще не испытывала. Какое уж тут сопротивление: стоит ей хоть пальцем пошевелить — и он прикончит ее на месте и выпьет всю кровь.

Тут Золт произнес фразу, которая ее озадачила:

— Сначала разберусь с Фрэнком, а потом ты расскажешь, откуда у Томаса его дар.

— Дар? Какой дар? — пробормотала Джулия заплетающимся языком.

— Кроме Поллардов, такое никому не под силу. Он с помощью телепатии так за мной и шнырял — знал, что рано или поздно наши пути пересекутся. Он меня называл «Беда». Будь он сыном нашей матери-девственницы — тогда понятно, а то у чужака — и вдруг такие способности. Ладно, ты мне потом все объяснишь.

Ужас заполнил все существо Джулии, она оцепенела, прижав к себе больную руку, и не решалась даже заплакать. Но оказалось, что даже в таком состоянии она еще может удивляться. Томас? Телепатия? Выходит, не только она опекала Томаса, но и Томас на свой лад опекал ее?

За дверью раздался непонятный шорох. В кухню, размахивая хвостами, хлынули кошки — штук двадцать, не меньше.

Посреди стаи шествовали близнецы. Длинноногие, босые, на обеих — трусики и майки, на одной красная, на другой белая. Они были бледные, как призраки, но в отличие от призраков далеко не бесплотные. Чувствовалось, что в этих упругих гибких телах скрыта тугая сила, какая угадывается в теле кошки, даже когда ее разморит на солнышке. Воздушные, легкие — и в то же время такие земные, ладные, удивительно чувственные. Можно себе представить, какое дикое напряжение испытывает живущий под одной с ними крышей Золт — человек, у которого мужского естества хватит на двоих, а дать ему выход нет никакой возможности.

Сестры подошли к столу. Та, что побойчее, уставилась на Джулию, а вторая обвила руками сестру и потупилась.

— Ты подружка Золта? — поинтересовалась первая. Своим вопросом она явно хотела задеть брата за живое.

— Закрой рот, — скомандовал Золт.

— Если нет, поднимайся к нам, — предложила девица мягким, словно шорох шелка, голосом. — У нас там кровать. Кошки не обидятся. Ты мне понравилась.

— Чтобы я в доме матери таких разговорчиков не слышал! — вскинулся Золт.

Несмотря на его грозный тон. Джулии показалось, что на самом деле Золт сердится на сестру разве что чуть-чуть сильнее обычного.

От обеих Сестер — даже от молчаливой смиренницы — веяло поистине животной непосредственностью. Таким любое бесчинство нипочем — ни стыда, ни угрызений совести они не почувствуют.

Джулия боялась близнецов не меньше, чем Золта.

Ливень яростно грохотал по крыше. Среди этого грохота вдруг послышался доносившийся из прихожей стук в дверь.

Кошки бросились из кухни. Мгновение спустя они вернулись. За ними следовали Бобби и Фрэнк.

Джулия жива! Слава Богу! И не только Богу — Бобби был готов благодарить даже Золта. Джулия осунулась, лицо исказилось от страха и боли, но никогда еще она не казалась Бобби такой прекрасной.

Правда, такой растерянной, сломленной он жену тоже никогда прежде не видел. В дикую разноголосицу чувств, которые бушевали в этот миг в его душе, влились горечь и гнев.

Бобби не терял надежды, что Фрэнк выполнит все, что от него требуется, однако не забыл он и про свой револьвер: вдруг запахнет жареным или противник потеряет бдительность. Но едва они вошли в кухню, как Золт потребовал:

— Достань оружие из кобуры и вынь патроны.

При виде Бобби Золт шмыгнул за стул, на котором сидела Джулия, и схватил ее за горло. Бобби с опаской покосился на его крючковатые, как у зверя, когти. Что когти — такой детина и без когтей запросто глотку выдерет.

Бобби вытащил из-за пазухи «смит-вессон». Всем видом показывая, что стрелять не собирается, он вытряхнул патроны на пол и положил револьвер на стойку.

С каждой секундой возбуждение Золта заметно росло. Он отпустил Джулию, отошел от стула и окинул Фрэнка торжествующим взглядом.

Но Фрэнк словно не замечал его торжества. Казалось, мысли его блуждают далеко-далеко отсюда. Если он и следил за происходящим в кухне, то, надо отдать ему должное, скрывал он это мастерски.

Золт указал на пол перед собой:

— На колени, матереубийца.

Кошки расступились, очистив место на потрескавшемся линолеуме, на которое указывал маньяк.

Близнецы стояли поодаль, приняв нарочито скучающие позы, но Бобби видел, как бьются жилки у них на висках, как непристойно выпятились соски под легкой тканью. Совершенно кошачьи повадки; кошки тоже иной раз изображают равнодушие, а ушами поводят; только по ушам и догадаешься, что они слушают.

— Я сказал — на колени, — повторил Золт. — Пожалей хоть своих благодетелей. За целых семь лет лишь эти двое отважились прийти к тебе на помощь, неужели ты отплатишь им черной неблагодарностью? На колени, или я уничтожу их. И его и ее. Уничтожу немедленно.

Нет, это не маньяк. Это скорее злой дух, имя которому — легион, и движут им силы выше человеческого разумения.

Фрэнк, стоявший рядом с Бобби, шагнул вперед.

Еще шаг.

Фрэнк замер и в изумлении уставился на кошек.

По прошествии времени, вспоминая слова Фрэнка, произнесенные в эту минуту, Бобби никак не мог понять, был ли у Фрэнка тайный умысел или же он действовал в помрачении и дальнейшие события стали для него такой же неожиданностью, как и для других. А случилось вот что. Оглядев кошек, Фрэнк нахмурился, перевел взгляд на ту из сестер, что держалась побойчее, и протянул:

— Стало быть, мать здесь? Здесь, с нами, в этом доме?

Смиренница затаилась. Зато ее разбитная сестренка вздохнула с облегчением, как будто вопрос Фрэнка дал ей повод выложить все начистоту, не дожидаясь удобного случая. Она одарила Золта многозначительнейшей улыбкой, в которой смешались тончайшие оттенки чувств: злая насмешка и страстный призыв, скрытый страх и дерзкий вызов, жаркая чувственность: сколько зверей ни рыскает по полям и лесам, ни в одном облике не увидишь столько первобытной дикости, сколько выражала эта улыбка.

Золт переменился в лице. Он с ужасом глядел на сестру, словно не верил поразившей его догадке. На мгновение в его глазах впервые промелькнуло что-то человеческое.

— Не может быть, — выдохнул он. — И вы посмели? Бойкая сестренка улыбнулась еще шире.

— Ты ее похоронил, а мы выкопали. Она вошла в наших кошечек и теперь останется с нами навсегда.

Кошки, помахивая хвостами, таращились на Золта.

Издав нечеловеческий вопль, он с дьявольским проворством бросился на сестру, с налета прижал ее к холодильнику, впился пальцами ей в лицо и ударил головой о пожелтевшую эмалированную дверцу. Потом еще. Затем ухватил за талию и поднял в воздух — видно, собирался швырнуть на пол, как ребенок в ярости отшвыривает куклу. Однако сестра, ловкая, точно кошка, мигом обхватила его стройными ногами и повисла на нем, так что лицо брата уткнулось ей в грудь. Золт дубасил ее что было сил, но Лилли не отпускала. Лишь когда он опустил руки, она слегка разжала объятия и сползла пониже. Ее бледная шея оказалась возле его губ, словно сестра сама подсказывала, что надо делать. Золт только того и ждал… Он вонзил зубы в горло сестры.

Кошки подняли адский визг — но уже не хором, а вразнобой — и разбежались из кухни кто куда.

Через минуту отчаянные вопли Золта и пугающе сладострастные вскрики сестры замолкли. Лилли была мертва.

Бобби и Джулия даже не пытались вмешаться. Что толку лезть в жерло бушующего торнадо: смерч не утихнет, а сам погибнешь. Фрэнк наблюдал эту сцену с поразительным безучастием, которое не покидало его после возвращения домой.

Покончив с одной сестрой, Золт набросился на вторую. С ней он расправился еще быстрее — та и не думала сопротивляться.

Едва маньяк выпустил изувеченное тело сестры, как Фрэнк наконец приступил к выполнению замысла, который внушил ему Бобби. Он приблизился к брату и схватил того за руку. В ту же секунду, как и рассчитывал Бобби, Фрэнк исчез, увлекая за собой Золта, которому поневоле пришлось телепортироваться вместе с братом.

После шума и криков в кухне наступила пронзительная тишина.

Лоб Джулии покрылся испариной, ее мутило.

Она попыталась встать, отодвинула стул — в тишине деревянные ножки громко проскребли по линолеуму.

— Не спеши. — Бобби подскочил к стулу, склонился над женой и, удерживая, взял за здоровую руку. — Надо подождать. Сиди лучше здесь, от греха подальше.

Глухой перелив флейты.

Резкий порыв ветра.

— Бобби, они возвращаются, — всполошилась Джулия. — Бежим отсюда, пока не поздно! Но Бобби опять удержал ее.

— Ты, главное, отвернись. Смотреть буду я. Мне нужно убедиться, что Фрэнк ничего не перепутал. А тебе смотреть не стоит.

Вновь прозвучала несуразная мелодия, и налетевший ветер потревожил запах крови покойной родительницы.

— Ты о чем? — не поняла Джулия.

— Закрой глаза.

Джулия, конечно же, не послушалась. Закрывать глаза перед лицом опасности — не в ее характере.

Полларды вернулись. Трудно сказать, закинуло ли их на Фудзияму, оказались ли они где-нибудь поближе, например у дока Фогарти, а может, вихрем пронеслись по разным местам, только отсутствовали они недолго. По замыслу Бобби, который тот объяснил Фрэнку в машине, именно эти лихорадочные метания с места на место и помогут им победить Золта, и Фрэнк не подкачал. Поскольку перемещения сейчас полностью зависели от его воли, а силы его раз от разу слабели, при восстановлении возникала путаница, которая усугублялась после каждой телепортации. Тела братьев срослись более диковинным образом, чем у сиамских близнецов. Левая рука Фрэнка вросла в бок Золта — казалось, Фрэнк просунул руку брата между ребер и копается во внутренностях. Правая нога Золта приросла к левой ноге Фрэнка, теперь они вместе стояли на трех ногах.

Были и другие странности, но Бобби не успел хорошо разглядеть: братья опять улетучились. Фрэнку следовало телепортироваться без передышки, чтобы Золт не успел опомниться и взять дело в свои руки. Только бы Фрэнк не останавливался — тогда тела братьев сплетутся в такой хитрый узел, что никакое восстановление не поможет их разъединить.

Джулия все поняла. Она сидела смирно, положив поврежденную руку на колени, а здоровой крепко вцепилась в Бобби. Видно, она и сама догадалась, что Фрэнк ради них с Бобби жертвует собой, а им остается лишь одно — наблюдать его подвиг и навсегда сохранить в памяти вместе с Томасом, Хэлом, Клинтом и Фелиной и своего отважного спасителя.

Не это ли главный и священнейший долг родных и друзей — запечатлеть в душе образ того, кто им дорог? И тогда со смертью он не уйдет из этого мира, он как бы останется в нем и будет жить столько, сколько о нем будут помнить. Только память способна победить бестолковое коловращение жизни и смерти на земле, только благодаря памяти не расторгается связь между поколениями, а жизнь обретает стройность и смысл.

Пение флейты, порыв ветра. Братья снова в кухне. Поспешные путешествия и сумбурные восстановления сделали свое дело: Полларды окончательно слились в одно существо, какое не приснится и в страшном сне. Из обоих тел слепилась чудовищная неповоротливая туша ростом больше двух метров. У монстра была одна голова. На Дакотов глядело кошмарное подобие лица. Карие глаза Фрэнка разбежались врозь, между ними косой щелью раскрылся рот. Второй рот пересекал левую щеку. В кухне раздались сразу два надсадных вопля. На груди монстра оказалось еще одно лицо — безрогое, но с двумя глазными впадинами; из одной не мигая смотрел голубой, как у Золта, глаз, другая скалилась острыми зубами.

Неуклюжая тварь пропала, но чуть погодя появилась вновь. Она превратилась в огромный бесформенный ком плоти, местами темной, местами омерзительно розовой. Ком ощетинился обломками костей, кое-где порос клочковатыми волосами, мраморные прожилки вен пульсировали в разном ритме. Как видно, напоследок Фрэнк побывал не то на знакомых задворках в Калькутте, не то на еще какой-нибудь свалке: груда обросла множеством тараканов и даже крысами. В этой каше плоть людей, грызунов и насекомых перемешалась так основательно, что Золт никогда не сумеет освободиться и восстановить прежнее обличье. Кошмарная слипшаяся груда живой материи, уже неспособной к жизни, тяжело рухнула на пол, дернулась и замерла.

Крысы и тараканы еще извивались и шевелились, пытаясь отодраться от мертвого тела, но приросли они прочно. Скоро и им наступит конец.