Главред: назад в СССР 4

Глава 15

Доктор Полуян не хотел меня отпускать с больничного до конца недели, но я его упросил под свою ответственность. Даже сам предложил написать бумагу, что не имею никаких претензий и последствия осознаю. Не знаю, принято ли так в СССР на самом деле, но Гагика Саркисовича это успокоило. Однако он все равно взял с меня клятвенное обещание, что я при первых же подозрениях на ухудшение самочувствия прибегу лично к нему. У Зои с Кларой Викентьевной, которые тоже рвались на амбразуры, уже так не прокатило — Полуян был тверд и непоколебим. Пришлось пообещать им поработать за всех. При условии, если они будут за меня отдыхать.

В общем, в среду с утра я уже бодренько ехал на работу прямо из больницы. Разумеется, перед этим приведя себя в относительный порядок — побрившись, благо Аглая еще в первый вечер принесла мне джентльменский набор, и почистив зубы. Подвела только одежда, хранившаяся на больничном складе и оттого слежавшаяся, да вдобавок еще обретшая легкий нафталиновый аромат. Ну да это не самое страшное.

Бульбаша, который по телефону бодрился, но все равно не сумел скрыть усталость, я заранее предупредил, что планирую до конца недели вернуться. А при успешном раскладе даже раньше. С планеркой решили так: если я успеваю к среде, значит, провожу ее в обычном рабочем порядке, а если нет — Виталий Николаевич ждет четверга и уже действует сам. Тем более что дежурные темы мы с ним заранее обговорили, и журналистам точно было чем заняться после выхода номера от двадцать восьмого января, сданного накануне.

Знать бы заранее, какой сюрприз меня ожидает… Для начала моему возвращению, конечно, обрадовались. Первым меня увидел Арсений Степанович Бродов, отважно курящий на крыльце без пальто. Еще и рукава рубашки оставил закатанными. Заметил, подслеповато прищурился, узнал и принялся трясти мою ладонь.

— Евгений Семенович, как же я рад… — говорил он. — Точнее, как мы все рады! Хорошо, что планерку не стали проводить, а тут и вы. Кстати, что Зоя и Клара Викентьевна? С ними все в порядке? Их тоже выписали?

— Стоп-стоп-стоп, Степаныч! — остановил я толстяка, заподозрив неладное. — Во-первых, товарищи Шабанова и Громыхина выполняют приказ руководства в моем лице и поправляют здоровье. А во-вторых… Какая планерка? Мы же с Бульбашом все обсудили, я думал, он тебя в известность поставил.

Мой второй зам помрачнел, и я уже практически стал уверен, что случилась беда.

— Бульбаша со вчерашнего дня на работе нет, — помедлив, сообщил Бродов. — Ты не представляешь, Женя, каких трудов вчера было газету сдать… Я ведь уже не тот…

— Еще какой торт! — неожиданно зло сказал я, потом быстро пришел в себя. Степаныч же точно не виноват, зря я на нем сорвался. — Ты молодец, ни капли в тебе не сомневался. Представляю, как тебе нелегко пришлось. А что с Виталием Николаевичем? Болеет?

— Ага, — невесело усмехнулся Бродов. — Острым этаноловым отравлением.

Я от души выругался, Арсений Степанович даже не дрогнул. Лишь задумчиво выпустил сизую струю дыма. Я молча попросил у него сигарету, он удивленно протянул дымящийся окурок. Схватив его пальцами, я затянулся, как будто в последний раз перед казнью, подавился, закашлялся. Грудь заломило, из глаз брызнули слезы, голова затрещала как от удара доской.

И что я делаю? Зря, очень зря сорвался. Несколько месяцев не курил, а тут, видимо, все разом навалилось. Что, впрочем, меня ничуть не оправдывает. Тем более что я вчера еще был пациентом больницы, к тому же надышавшимся дыма. Естественно, тут же усугубил свое состояние этим поступком. Однако меня волновало другое… Виталий Николаевич, вот как же так? Ты же тоже, как я с никотином, держался, не пил! Даже по праздникам завязал! Спортом, в конце концов, занялся! И надо так взять и все обнулить!..

Сам я, конечно, тоже хорош с этой чертовой сигаретой. Еще и Бульбаша осуждаю — вот ведь злая ирония. И все-таки я, в отличие от него, из рабочего процесса не выпал! Я здесь, я готов действовать и принимать любые удары.

— Пойдем, — прокашлявшись, я кивнул Бродову, и мы молча на пару отправились к лифту.

Ехали также в тишине, которая словно бы сгустилась. Меня мысленно трясло — от ситуации с дискуссионным клубом и от катастрофы в газете. Мало того, что обещанного Краюхиным пополнения все так и не было, и вечерку по-прежнему делал усеченный состав. Так еще и Бульбаш, сволочь такая, бросил редакцию на произвол судьбы! И ведь не пришел ко мне в понедельник проведать, сослался на огромную занятость, когда я ему позвонил с сестринского поста на рабочий номер. Видимо, стыдно стало передо мной, уже в тот момент Бульбаш понял, что не сможет посмотреть мне в глаза. Заранее осознавал неотвратимость ухода в штопор. А я-то принял его опьянение за усталость… Наивный.

— Звонил ему? — я первым нарушил молчание.

Бродов печально качнул подбородком.

— Звонил, — подтвердил второй зам. — Вчера несколько раз и сегодня уже с утра… Он просто никакой. Даже не двух слов, а двух звуков связать не может.

— Лить, скорее всего, еще в выходные начал, — створки лифта раскрылись, мы вышли на четвертом этаже.

— Я бы сказал, в пятницу, едва с работы ушел, — огорошил меня Арсений Степанович.

Все звенья цепочки сложились, и я быстро восстановил ход событий. В четверг произошел теракт, теперь буду смело его так называть. В пятницу Виталий Николаевич спешно сдал вечерку, причем шел процесс, как любой форс-мажор, непросто. Осознав серьезность ситуации, когда сразу два редактора выбывают из игры, Бульбаш действительно сорвался уже вечером пятницы. Решил расслабиться, разгрузить голову. А в итоге его затянуло…

Я живо представил, как мой основной зам пил, проснувшись в субботу — сначала опохмелился, потому что перебрал накануне, а организм уже настроился на здоровую волну. Потом добавил, возможно, проспался днем. И вечером продолжил. Продолжил и на следующий день, в воскресенье. Уверен, что после обеда Бульбаш принялся тормозить, понимая, что ему предстоит сдавать обе газеты, и нужно быть в строю. Возможно, не выдержал, хлебнул с утра в понедельник для храбрости. А потом мой звонок, и вот уже Виталий Николаевич лишился сдерживающего фактора. До среды точно можно расслабиться, и если что — даже до четверга. Кашеваров же обещал вернуться, так чего рассусоливать?

Подумав так, я резко себя оборвал. Виталий Николаевич меня разозлил, но это не повод склонять его на все лады. Мы же взрослые люди, в конце концов, он вновь допустил ошибку, вот только опять же это не сделало его автоматически плохим человеком. Не перечеркнуло разом все его прошлые достижения, не перечеркнуло дружбу.

— Евгений Семенович, все хорошо?

Очнувшись, я понял, что какое-то время разговаривал мысленно сам с собой уже на автомате, потеряв связь с реальностью. Мы с Бродовым уже успели дойти до приемной, где я встал, игнорируя обрадованную моим приходом секретаршу, и просто тупо смотрел в стену.

— Простите меня, Валечка, — виновато улыбнулся я. — Не очень хорошо себя чувствую после больницы и тут еще…

— Виталий Николаевич, — понимающе закивала девушка. — Может, вам сделать чаю или лучше кофе? вы присядьте пока в кабинете, я принесу.

— Спасибо, будьте любезны, — рассеянно поблагодарил я ее, а потом повернулся к Бродову. — Арсений Степанович, зайди тоже ко мне.

Толстяк сочувственно кивнул, довольно проворно для своей комплекции подскочил к двери, открыл ее, пропуская меня вперед. Я добрался до кресла, в изнеможении упал на него и бессильно откинулся назад. Да уж… Аглая была права, когда отчитала меня за досрочный выход с больничного. Точнее даже за саму идею, и это она еще не знает, что я уже закрыл бюллетень и приперся в редакцию. Дома меня явно ждет дыба, хоть в кабинете ночевать оставайся. Не из-за того, что я боюсь свою невесту, а из-за того, что не хочу ее расстраивать. Потому что она врач и не любит, когда люди так беспечно относятся к своему здоровью. Особенно близкие.

— Итак, что мы имеем? — тем не менее, надо собраться с силами и приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей, раз уж назвался груздем. — Бульбаш в запое, Шабанова и Громыхина в больнице. Не так уж страшно на первый взгляд, если бы не несколько «но»…

— Сразу две газеты, — подхватил Бродов.

— А потому острая нехватка сотрудников, — кивнул я. — Далее, сегодня продолжается Пленум ЦК в Москве, после которого все изменится.

— Что изменится? — Арсений Степанович вытаращил на меня глаза. У него же нет послезнания будущего, как у меня.

— Жизнь в стране, — просто ответил я. — Только пока сложно сказать, как именно. И насколько это будет катастрофично. Или же, напротив, можно будет выдохнуть.

— Ты что-то знаешь? — с надеждой посмотрел на меня второй зам.

— Думал, что знаю, — я покачал головой, — но на самом деле… Сам сейчас сижу, будто на иголках.

В этот момент зашла Валечка, внесла поднос с кофе. Его обычно приятный запах на сей раз меня почему-то не радовал. Опасный признак…

— Ладно, не будем сидеть и вздыхать, — я решительно хлопнул ладонью по столу. — Обязательные партийные полосы заполним по итогам Пленума. Завтра уже что-то станет известно, даже сегодня. Просто надо будет подумать, как это можно подать. А пока проведем планерку, исходя из наших обычных задач.

Главное, чтобы они потом не изменились, добавил я уже про себя. В этот момент я как никогда раньше чувствовал себя, будто на гребне волны — когда успех и трагическое падение соседствуют друг с другом, и ты до самого последнего момента не уверен в результате.

А тут на этой самой волне судьба огромной страны.

Сразу поговорить о делах не вышло. Сотрудники наперебой поздравляли меня с выздоровлением, выражали сочувствие и находили ободряющие слова, понимая, что два печатных издания готовить придется всем, причем на износ. И это они еще не знают главную новость.

— Итак, дорогие коллеги, — когда все расселись и притихли, я начал. — С большим сожалением вынужден вам сообщить, что проект дискуссионного клуба «Вече» приостановлен.

— То есть как это приостановлен?

— А что случилось?

— Надолго?

По кабинету пронесся взволнованный ропот. Наверняка до сотрудников дошли слухи, но никто до конца им не верил. Думали, что очередная провокация, тем более что ни «Правдоруб», ни «Молния» и вправду не вышли за то время, пока я был в больнице. И вот эту грустную новость о закрытии принес я, так что теперь уже точно.

— Пока неизвестно, — я ответил сразу на последний вопрос. — Может, надолго, а может, уже скоро мы снова начнем собирать полосы мнений. Думаю, вы сами прекрасно понимаете, что происшествие в ДК… поставило под большие сомнения целесообразность собраний городских диссидентов. А то ведь как это выглядит со стороны — раньше они сидели мирно, а тут, стоило собраться, и это стало катализатором беспорядков. Впрочем, не будем лезть в политику, для нас сейчас главное, что освобождаются полосы в обоих изданиях, с которыми нужно что-то делать.

Раздался тяжелый вздох. Нет, мои журналисты любят работать, я это знаю. Тем более сейчас, когда я открыл сильные стороны даже моих недавних противников вроде Метелиной и Гориной. Но одно дело готовить материалы взвешенно и с запасом по времени и совсем другое, когда ты засиживаешься до вечера каждый день на протяжении целой недели. А то еще и выходные могут пропасть, если не успеем набрать номер «Андроповских известий». Ведь мы точно не успеем, потому что сначала вечерка, по которой Бульбаш оставил в свой черный понедельник минимум наработок.

— Не будем терять времени, — решительно сказал я. — Мобилизуем все силы. Вы все знаете, что сегодня второй день Пленума ЦК КПСС. По его итогам, даю вам гарантию, будем писать много и долго. Так что партийные полосы у нас в этом номере ожидаются громкие. И я бы даже оставил в резерве одну, а лучше две полосы — для авторской аналитики.

«Если в ЦК не свернут гласность, а ускорение не перейдет вместо перестройки в замедление», — добавил я уже про себя.

Тут ведь самая настоящая развилка — либо все идет так, как в моей прошлой жизни, но у нас уже подготовлена почва, либо все, напротив, сворачивается, и бал правят противники либерального курса. В этом случае твердая рука Сталина может показаться мягкой кошачьей лапой… Ведь не просто же так в телепрограмме «Время» почти ничего конкретного не говорят — мол, Пленум идет, дискуссии оживленные. Но о чем они? Тишина. А вечером будет взрыв.

— Так, дальше, — продолжил я, отгоняя мрачные мысли. — Что у нас с главной городской темой? Арсений Степанович?

— Я, — отозвался Бродов. — Вы же о кладбище?

— И о нем, и о мнимой эпидемии, — подтвердил я.

— В целом, — Арсений Степанович заметно волновался, отвык от ответственных ролей, — если судить по письмам читателей, общественность против сноса кладбища. А со слухами, на мой взгляд, нужно работать дальше.

— Отлично, — я поблагодарил толстяка. — Тогда после завершения планерки дойдите до отдела писем, подготовьте отчет и предоставьте его мне. Беру на себя комментарии властей города, а также развитие темы с болезнями. Заодно, коллеги, поделюсь хорошей новостью. Да-да, и такие у меня тоже есть.

И я рассказал о своем разговоре с детьми в кружке Яблокова. Лица моих журналистов посветлели — им явно пришлась по душе идея с собственной студией. Пусть пока хотя бы такой. А когда я дошел до того, что кинокружок будет ставить историческую докудраму с участием актеров из труппы Владимирского, редакция в полном составе зааплодировала. Я улыбнулся в ответ, окидывая взглядом коллег, задержался на Никите. Тот сидел мрачный и задумчивый. Может, я не просто так его подозреваю?

— Никита, мы с тобой так и не обсудили клуб любителей кино, — сказал я, и парень встрепенулся.

— Евгений Семенович, простите меня… — пробормотал он, и в память болезненно врезались похожие слова неизвестного диверсанта. — Я ничего не сделал.

— Нет-нет, — я поспешил успокоить нашего кинообозревателя. — Ты не виноват, это то происшествие спутало нам все планы…

«И запой Бульбаша, который должен был контролировать и это», — снова добавил я про себя.

— Так что для тебя персональное задание такое, — продолжил я уже вслух. — Свяжись с Игорем Марковичем Яблоковым, уточни, как дела идут. Скоро ли будут готовы короткометражки, нет ли каких сложностей и не нужна ли помощь. И вообще, возьми это на себя.

— С удовольствием, — лицо парня тронула искренняя, как мне показалось, улыбка. — А что брать по тексту?

— О, это самое интересное, — я тоже улыбнулся. — Позавчера, в понедельник, в Москве началась неделя грузинского кино… И там впервые состоялся открытый показ фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Скоро он дойдет и до всех остальных кинотеатров, в том числе до нашего городского, и я рекомендую, Никита, обратить на него твое пристальное внимание. Лента однозначно не проходная, ее будут обсуждать долго. Кто-то станет ругать, другие хвалить, а третьи попросту не поймут сразу. В общем, весьма противоречивый фильм.

— А вы когда успели его посмотреть? — вытаращил глаза парень, а остальные тоже стали удивленно переговариваться.

— А я не успел, — засмеялся я. — Мне рассказывали знакомые, которым довелось его еще на закрытых показах увидеть. Судя по их отзывам и плюс по моему собственному мнению… Это, говоря откровенно, совершенно новое советское кино. Очень смелый сюжет и необычная подача. Как раз, Никита, для твоего аналитического ума. А пока наш андроповский кинозал в ожидании, вот тебе другое задание — как раз на пятницу, для вечерки. Обзор зарубежных фильмов, которые идут в городских видеосалонах. Контакты я тебе дам, подойди ко мне после планерки.

— Я понял, Евгений Семенович, спасибо, — просиял Никита. И… как будто бы расслабился. Может, мне все-таки кажется, и я сейчас необъективен?

— Идем дальше, — продолжил я. — Что у нас по ресторанной критике? О «Рыбе» читал, неплохо. Именно такую подачу я и ждал. Теперь вопрос, Анфиса, к тебе. И опять же к тебе, Никита. Готовы ли вы сходить в следующий ресторан?

— Вам понравилось, правда? — наша спортивная обозревательница раскраснелась почти как Зоя.

— Немножко зажато, — все-таки я добавил щепотку соли. — Пишите смелее, не надо жалеть. Не ругайте прямо, но и не замазывайте. Есть за что хвалить — хвалите. Есть за что поругать — поругайте. В качестве следующего объекта внимания предлагаю кафе «Сказка». Сходите туда, поешьте мороженого. Кстати, в заведениях нашего районного треста должны были поставить первый выпуск аудиогазеты. Кто-нибудь это проконтролировал?

Черт, вот все полетело кувырком из-за этой диверсии. А точнее, из-за обеих — я сейчас говорю как о дымной атаке на клуб, так и о запое Бульбаша. Понятно, что на него много чего свалилось, но как мой полноценный зам он как раз и должен был проконтролировать старт, связаться с Алией Нигматуллиной. И в этом номере по-хорошему должна была быть реакция… Но Виталий Николаевич даже бюллетени не вставил — я специально проверил сегодняшний номер в первую очередь. Были у меня и другие вопросы к макету, однако я пожалел Бродова. Когда Бульбаш запил и пропал, ему одному пришлось вариться в этом соку, он просто не мог всего предусмотреть. Да, он тоже мой зам, но тут все вообще наперекосяк пошло, хорошо еще в принципе номер выпустили…

— Евгений Семенович, простите, — Арсений Степанович все же принял удар на себя.

— Не вините себя, — я покачал головой. — Моя недоработка здесь тоже есть. Много чего забрал себе и не подумал наперед. В итоге сам выпал из рабочего процесса, и старт нового формата фактически я завалил…

— Позвольте заняться? — решительно попросил Бродов, чем несказанно меня порадовал.

— Весьма обяжете, Арсений Степанович, — я благодарно посмотрел на толстяка. — И Дорофея Псоевича в напарники возьмите, он же у нас запись курирует. Свяжитесь с ним через Валечку. А мы пока идем дальше. Что у нас по выставке Тюлькина?

— Большое количество писем, — подала голос Марта Рудольфовна Мирбах. — Из-за скандала с кладбищем мы все как-то упустили из виду эту тему…

— Согласен с вами, — я улыбнулся. — Но нет худа без добра. Подготовьте, пожалуйста, полосу интересных историй от наших читателей.

— Сделаю, — глаза Мирбах загорелись.

— И еще… — я нашел взглядом Соню Кантор. — Давно у нас не было журналистских расследований. Свяжитесь со следователем Апшилавой, он ведет дело о диверсии в ДК. Подготовьте материал, София Адамовна, как вы умеете. А параллельно, — я хитро прищурился, — на всякий, как говорится, пожарный случай продолжите тему иностранцев в Андроповске.

— Принято, Евгений Семенович, — ответила Соня, делая пометки в блокноте. — Сельский физрук-кубинец у нас уже был, предлагаю Франсиса Робертовича, чернокожего педиатра.

— Действуйте! — сказал я.

Когда мы раскидали все оставшиеся материалы, журналисты заметно повеселели. Вечерку забили полностью, закрыли и основную газету, оставив место лишь для партийных материалов. С ними я разберусь уже завтра, когда будет понимание, как прошел Пленум.

А сейчас, пока вся редакция отправилась выполнять задания, мне нужно кое-куда съездить. Проведать одного нехорошего человека.