Глаза химеры

Узор

Человека называли просто Мастером. У него был ласковый взгляд и чуть рыхлое загорелое лицо с угловатыми чертами. Мастер был молчалив, но добр. Он владел большой усадьбой на берегу моря и много работал. У него была красивая жена, которая страдала каким-то хроническим недугом, а потому редко выходила на воздух и в основном жила безвылазно в большом хозяйском доме. Еще у него был маленький сын, не сидевший на одном месте ни минуты — прекрасный озорной мальчуган.

Мастер подобрал Ипа на дальнем берегу — его выбросило на камни после кораблекрушения. Что было до катастрофы, Ип помнил смутно. Только трюм, смутные тени таких же, как и он невольников, качку и шторм, всесокрушающий и неумолимый. Потом резкий удар, хруст сломанной мачты, треск пробиваемых рифом досок и потоки воды, хлынувшие в брюхо смертельно раненого корабля. Ип просил Бога даровать ему легкую смерть, но провидение захотело так, чтобы его цепь вырвало из паза и руки оказались на свободе. Тогда Ип бросился в морскую пучину и греб до тех пор, пока не потерял сознание.

Сперва он думал, что очнулся в лучшем из миров и на него взирает в райских кущах ангел. Но то был Мастер и, прежде чем помочь несчастному подняться, он некоторое время удивленно разглядывал горе-утопленника, словно силился узнать старого друга, да никак не мог убедиться, что прав и это тот самый человек. Потом Мастер приволок Ипа к себе в усадьбу, отвел ему лучшую комнату и уложил в постель.

— Кто ты? — спросил его Мастер. — Как твое имя?

Ип не знал. У него не было имени.

— У тебя странный шрам на щеке, в форме букв «i» и «p». Я пока буду звать тебя Ип, если не возражаешь.

Ип не возражал.

В последующие дни его мучила жесточайшая тропическая лихорадка, он усох вдвое, превратился в живой скелет, но Мастеру с помощью отваров и притирок удалось сохранить в тщедушном теле Ипа жизнь. А потом бывший раб быстро пошел на поправку.

Настал день, когда Ип смог самостоятельно встать с постели и пройтись по внутреннему двору. Мастер внимательно наблюдал за ним.

— Я обязан вам жизнью, — сказал Ип. — Я готов служить вам, и буду делать все, что прикажете.

— Хорошо, — кивнул Мастер. — Но ты свободен распоряжаться своей судьбой. Если ты захочешь уйти, я не буду тебя держать.

С тех пор Ип остался в усадьбе Мастера и стал выполнять обязанности садовника. В подчинении Мастера находилось где-то с дюжину слуг, мужчин и женщин, и даже один паренек. Постепенно, общаясь с ними, Ип выяснил, что те тоже были каким-то образом обязаны Мастеру. Один старик бродяжничал и пришел к воротам просить милостыню, а Мастер предложил ему остаться. Другую женщину ограбили, изнасиловали и хотели убить, но Мастер заступился за нее и прикончил бандитов. Паренька он нашел в одном приюте и взял к себе на воспитание. Еще двух бедолаг спас от банкротства. Тучного конюха снял с виселицы под серьезный залог. Все это были люди без прошлого, жившие настоящим. У них были короткие, но запоминающиеся имена. У них не было ни семьи, ни друзей — ничего, что связывало их с внешним миром.

Кто-то из них уходил от Мастера. Иногда его посещали гости — вельможи и простые люди, поодиночке и целыми делегациями. Они гостили у него день-два, неделю. Бывало, что незваные гости, потоптавшись у закрытых дверей, уходили ни с чем.

Мастер был известным художником. Долгое время Ип не мог понять, чем именно занимается Мастер, а спрашивать об этом напрямик казалось ему невежливым. Но как-то августовским вечером, после сбора яблок в садах, Мастер сам позвал его к себе в кабинет.

— Заходи, — сказал он, когда Ип постучал в дверь.

Ип вошел и впервые увидел рабочее место Мастера. Это была просторная комната, которую венчал широкий дощатый стол и несколько верстаков, заставленных колбами, коробками и коробочками, заваленных свитками и инструментами.

— Садись, — сказал Мастер, и Ип послушно сел.

— Хочешь знать, чем я занимаюсь?

Ип кивнул. И только сейчас он заметил, что в комнате находится третий — это был знакомый паренек, что помогал на конюшне.

— Отлично. Тебе повезло: у меня как раз настроение поработать. Иди сюда, — Мастер подозвал паренька. — Снимай рубаху и садись вон в то кресло.

Мальчишка послушался и сел в причудливое кресло, наводящее на мысли о тюремных пытках. Мастер достал несколько банок, коробку с инструментами и вынул оттуда пару длинных игл с рукоятками. Хорошенько нагрев иглу на углях, он погрузил ее в банку с темно-синей жидкостью и пробормотал:

— Сначала надо обозначить контуры.

Ип наблюдал, затаив дыхание.

Мастер подсел к пареньку и принялся наносить узор на его цыплячью грудь. Тот ойкнул. В какой-то момент разрозненные штрихи сложились в одну картинку — изящный орнамент с пустым местом посередине. Мастер сменил иглу и на этот раз использовал красную краску. Потом добавил немного черной и зеленой. Ип смотрел во все глаза. Шло время; Мастер трудился, паренек застыл в кресле, закусив губы. Потом Мастер отодвинулся и Ип отчетливо увидел на груди паренька изображение дракончика, обвивающего хвостом яйцо.

— Почти готово, — пояснил Мастер. — На сегодня все. Придешь завтра, обрисуем грани и добавим теней, но это мелочи. Твоя история закончена.

Паренек встал.

— Хозяин, значит я…

— Да, ты обрел полное имя, Джаггерот. Сегодня отдыхай, а завтра ты узнаешь всю твою историю.

Довольный Джаггерот ушел.

— И смотри не трогай пальцами! — понеслось ему вдогонку.

Потом Мастер повернулся к Ипу:

— Видел?

— Да.

— Хорошо. Порой глаза говорят нам больше, чем слова. Ты тоже можешь идти.

На следующий день работа над татуировкой Джаггерота была закончена. Кроме того, на лбу у него, аккурат над переносицей появился небольшой симметричный узор. А через неделю паренек отправился в путешествие. Ип видел его в последний раз.

Дни тянулись в заведенном хороводе времени. За августом пришел сентябрь, страда и сезон заготовок урожая, потом октябрь, пора ярмарок и бродячих балаганов, затем и ноябрь — повелитель ветров и дождей. Мастер продолжал работать. Он взял себе еще двух слуг, одного нерадивого выгнал. Один раз он уехал на неделю за подсобным материалом и новыми инструментами в город, что располагался на юго-западе страны.

И вот тогда-то, в отсутствие Мастера, случилось несчастье. Его супруга решила помочь слугам по работе, но не рассчитала силы и простудилась. Болезнь скосила женщину, как серп — стебель пшеницы. За Мастером был послан гонец. Ип днями и ночами сидел у постели больной, меняя тряпицу на бледном челе, но ничего не мог поделать. Лекари оказались бессильны.

Когда Мастер примчался домой, его супруга уже покинула этот мир.

Он сам выкопал могилу в мерзлой земле, размахивая лопатой, словно мечом. С окаменевшим, серым лицом наблюдал он за тем, как гроб спускают вниз и произносят последние слова, и еще долго стоял он над курганом, не обращая внимания на завывающие порывы ветра и колючую морось.

А потом ушел в кабинет и долго не выходил оттуда. Служанки приносили ему еду и питье, но тарелки, которые они выносили, были не намного опустошены. Дом притих. Люди общались шепотом, боясь нарушить покой хозяина. Так прошел декабрь и январь.

В самом начале февраля Ипу сообщили, что Мастер вызывает его к себе. Он послушно явился на зов и обнаружил, что вместо хозяина его разглядывает какой-то худой изможденный человек с проседью в волосах и тусклым усталым взглядом. На столе тлела растопленная свеча.

— Время пришло, — сказал Мастер. — Готовься.

Ип не задавал вопросов, потому что это было лишним. На следующий день он сидел в кресле, обнаженный по пояс, а Мастер задумчиво разглядывал его широкую грудь и руки, словно холст перед грунтовкой.

— Я чувствую, что готов приступить к работе над тобой. Ты станешь моим самым главным произведением. Мы начнем со спины, вступление будет в районе шеи, потом мы спустимся к лопаткам, откуда я поведу боковые линии истории к рукам и так далее… Отлично, отлично.

И Мастер взял в руки иглу.

С тех пор Ип каждый день приходил к Мастеру в кабинет и находился там по три-четыре часа. Закусив губу, он терпел боль, причиняемую иглой и чувствовал, как под кожу проникает краска, как она пропитывает поры его тела и с краской в него проникает что-то новое.

Дни складывались в недели, а те объединялись в месяцы. Зима закончилась. Кажется, Мастер немного оправился после потери жены, он вновь следил за хозяйством и периодически отлучался по делам, но стал еще более молчаливым и почти не улыбался. Мастер работал над Ипом — каждый день он скрупулезно водил иглой по его коже, он добрался уже до бедер и занялся правой ногой. Каждую ногу он обрабатывал по две недели, сначала икры, затем голени, пядь за пядью он покрывал тело Ипа замысловатым узором истории. Весь февраль ушел на грудь, март — на руки, апрель на ноги, а май был посвящен торсу. Ип чувствовал, как покрывается второй кожей, краска ужасно чесалась, но Мастер запрещал притрагиваться к ней и сам обтирал Ипа каким-то раствором, слегка унимавшим зуд. Одновременно у Ипа возникло ощущение внутренней наполненности, значимости, словно он был сосуд, куда наливают доброе вино. Это было странное, не виданное ранее чувство.

Ип никогда не спрашивал Мастера о том, что именно он рисует. И однажды, доводя внешний контур вязи на левой ключице до конца, Мастер произнес:

— Ты почти завершен, друг мой. Мы приближаемся к концу, но во всякой хорошей истории требуется поставить точку. Понимаешь?

— Да, хозяин.

— Э, нет, я уже давно не твой хозяин. Возможно, я был твоим покровителем, но близок час, когда мои услуги тебе не понадобятся.

Ип вздрогнул от чересчур сильного укола иглы. Мастер это заметил.

— Боль! Она напоминает нам, что мы все еще живы. Терпи, осталось немного, совсем чуть-чуть. Люди рождаются в муках и уходят со страданиями. Боль — это наш поводырь в мире жизни. И это лишь одна из множества мыслей, которые я нанес на тебя, дружище. Тебя наверно интересует, что именно я рисую на твоем теле?

— Я размышлял над этим. Ведь вы запретили мне смотреть в зеркало.

— Еще не время. Потом ты сможешь любоваться собой, сколько влезет. Твоя история, Ип, это рассказ, идею которого я давно вынашивал, но мне потребовалось потерять мою любимую Хельгу, чтобы понять, что мы не вечны. Это повесть о любви и предательстве, о великих лишениях и человеческом счастье. Твоя история, Ип, это рассказ о простых вещах.

— Джаггерот тоже унес с собой историю? И тот кузнец? И торговка из Сансета, что приходила к вам на новолуние?

Мастер отложил иглу и вытер руки ветошью. Посмотрел в окно. Над морем летали чайки.

— Этот мир, — произнес он, — наводнен историями. Нас окружают сказки, легенды и предания. Мы постоянно сталкиваемся с удивительными, волшебными сказаниями, которые учат нас мудрости, восхищают, развлекают. Эти истории живут с нами. Это наше величие и богатство. Некоторым из них тысячи лет, они древние, как сам род людской. А другие появились совсем недавно, они только родились и еще не успели разойтись среди народа. Они могут быть короткими и длинными, это притчи, рассказы и повести, это романы и целые эпопеи, это песни и поэмы, и даже ученые трактаты о природе, человеке и Боге. В каждом человеке заключена история. Раньше было по-другому. Истории записывали в книги, а книги складывали в специальных хранилищах. Но Великий пожар уничтожил большинство ценнейших книг, и память человечества оказалась утрачена. Пришлось начинать все заново. И тогда умные люди поняли, что самым лучшим хранилищем истории будет сам человек. Алхимики придумали способ заключать слова в человека, да так, что он сам становится живой историей. Появились специально обученные мастера, которые переписывали истории из книг в людей, а из тех людей в новых людей. Я — один из них.

Ип встал с кресла.

— Но вы ничего не переписывали.

— Потому что я мастер-сочинитель. Я создаю истории.

— А что будет, если вы не закончите историю?

Мастер помедлил, казалось, ему трудно ответить на этот вопрос.

— Ступай к мельнице, что стоит возле макового поля по ту сторону реки.

Июньским вечером Ип отправился к заброшенной мельнице, черным гнилым зубом торчавшей у опушки макового поля. Еще издали он заметил на ступенях скрюченный силуэт и когда подошел поближе, увидел, что это старик в лохмотьях.

Едва завидев пришельца, старик рявкнул:

— Убирайся!

— Я хочу поговорить.

— Прочь! Не желаю ни с кем разговаривать.

Ип остановился в трех шагах. Старик был настоящей развалиной — вместо волос нечесаные колтуны, костлявые, пораженные артритом пальцы, на одном глазу бельмо, кожа желтая, как пергамент.

— Позволь задать тебе всего один вопрос.

Старик пожевал беззубым ртом, сплюнул вязкий комок в камыши и буркнул:

— Чего тебе надо?

— Что бывает с неоконченной историей?

Старик дико вытаращил единственный выцветший глаз, в котором запылало бешенство. Медленно, с трудом он встал со своего насеста и оперся о суковатую палку.

— Что бывает?! — взвизгнул он, трясясь всем телом. — Я покажу тебе, что! Смотри!

И он сорвал с себя мешковину, обнажая дряблое ссохшееся тело, все в морщинах и иссиня-зеленых как болотная ряска пятнах. Где-то еще угадывались рисунки и иероглифы, но большая часть татуировки превратилась в неразборчивое пестрое месиво, больше напоминавшее проказу или редкую кожную болезнь. Ип отступил.

— Нравится? — визжал старик и стал наступать. — Это Он тебя послал?

Ип молча пятился.

— Ну так передай ему, что я все еще жив! И с тобой будет то же самое. Мы куклы в их руках, они лепят нас как глину, они могут переписать нас или выкинуть на помойку, если захотят, и никто никогда не узнает о нас. Такие, как мы, исчезают без следа, от нас не остается ничего, ни воспоминаний, даже костей!

Ип повернулся и побежал, а старик истерически хохоча, кричал ему вслед:

— Беги, беги, человек-рассказ! Беги, пока можешь!

Минула неделя. Поля вспахали и засеяли, деревья остригли, починили утварь и покрыли дом новой черепицей. Лето вступило в свои права. Ип подравнивал кусты, когда Мастер сам подошел к нему и сказал:

— Завтра отправляемся в город.

Ип думал, что Мастер снарядит повозку или коня, как он обычно делал, но на следующий день рано утром у ворот усадьбы он стоял пеший, с сумой за плечами и тонким походным посохом. Мастер поцеловал на прощание сына, и они вышли с первыми лучами солнца.

Путешествие длилось неделю. Днями они шли по большой дороге, ночами спали в стогах сена или прямо в поле под звездами. Один раз заночевали в харчевне. Их обгоняли и шли навстречу конные всадники, одинокие путешественники или целые отряды, телеги и целые торговые караваны, бродяги, простолюдины и процессии вельмож. У некоторых на лбах Ип замечал особые татуировки. Вечером в таверне после обильного ужина Ип хотел отправиться спать, но Мастер придержал его за рукав.

— Подожди. Среди постояльцев я видел одну девушку. Кажется, сегодня мы услышим интересную историю.

Они взяли по кружке эля и стали ждать. Действительно, когда общий ужин кончился, и часть народа разошлась по комнатам, у камина осталась небольшая группа путешественников — бродячие артисты: арлекин, музыкант, фокусник и девушка-цыганка. Под аккомпанемент мандолины шут развлекал людей анекдотами и дурачился, потом фокусник показал несколько номеров с монетками и куриным яйцом, а затем настал черед девушки. Кто-то предложил ей исполнить танец, но она только покачала головой, уселась у камина прямо на пол и сказала:

— Милостивые господа, сегодня я расскажу вам восточную легенду Рамаяна, что вплел в меня искусный мастер Сингх — о великом Раме, царе Айодхьи, седьмой аватаре Вишну, о его детстве, жизни и смерти, великих делах и подвигах.

В наступившей тишине девушка начала рассказ. Люди слушали. Тихо, на экзотический лад, вздыхали струны мандолины. В камине весело потрескивал огонь. Ип заметил, что на лбу у девушки тоже была татуировка с особым узором, а незакрытые одеждой участки кожи покрыты черной вязью. Это был захватывающий рассказ, и слушатели разошлись далеко за полночь. Татуировка на лбу рассказчицы слегка мерцала.

— Так звучит живая история, — сказал ему перед сном Мастер.

К исходу недели они вступили в город-порт — один из самых крупных городов страны. Они шли по главной улице, пробиваясь через густые людские потоки. На Ипа обрушилась лавина впечатлений. Такого количества людей он нигде не видел.

— Куда мы идем?

— В Храм мастеров. Видишь, сколько историй ходит кругом?

Ип оглянулся: да, действительно. Город буквально кишел людьми-книгами. Старики, юнцы, взрослые люди, всех сословий и родов занятий, наций и рас. Ип поймал себя на том, что, даже не смотря на татуировку может по внешности человека определить, о чем его история.

— Тоже заметил это? — угадал Мастер. — Содержание определяет форму. Вон гляди. Пожилой тучный господин. Наверняка знает какую-нибудь торговую балладу. Или вон те высокие, с бородами и в мехах — от них можно услышать северные предания. Рыжеволосый плут в плаще поведает тебе о воровской жизни, а тот лысый тип в черном сюртуке напугает до смерти страшными историями. Женщина с бородавкой знает любовные песни, воин в кольчуге — эпос о славных походах. Смотри-ка! Тут попадаются даже моряки, ну эти-то напичканы байками о пиратах, русалках и островах с сокровищами! А вон сгорбленный старичок смотрит во все глаза, как бы его не обвесили, от него ты узнаешь все о капитале, ростовщичестве и драгоценных металлах. Романтикой тут и не пахнет. Лично на меня такие вещи действуют усыпляющее. Тех головорезов лучше обойти стороной: не прирежут, так начнут рассказывать об убийствах, отравлениях и грабежах. Хлебом не корми. Ну и как же без барда, видишь, надрывается? Приключения, подвиги и уморительные истории — это к нему.

Они прошли нижний город и вступили в средний. Народ здесь попадался зажиточный, но их путь лежал дальше. Мастер указал Ипу на белоснежный купол, что возвышался над городом:

— Туда.

Подойдя к храму, они присели отдохнуть на нижние ступени. Отсюда открывался великолепный вид на весь город и гавань. Море отливало глубокой синевой. Дул освежающий бриз.

Ип посмотрел на Мастера. Тот выглядел как никогда умиротворенным, но в глазах творца по-прежнему жила печаль.

— Ну вот, почти пришли.

Они вошли в Храм. Несколько человек сидели на каменных скамьях. Кто-то подбирал краски, некоторые беседовали. Один татуировщик наносил узор на плечо человеку, заглядывая в прямоугольные куски бумаги, скрепленные переплетом.

— Переписывает книгу, — пояснил Мастер.

Они остановились в центре храма. Подошел чернокожий настоятель.

— Здравствуй, — он сверкнул ожерельем белоснежных зубов, потом глянул на Ипа. — Твоя новая работа?

— Да. Нужно завершить.

Настоятель сделал приглашающий жест в сторону алтаря:

— Сегодня свободен. Творцы приходят все реже, — его улыбка померкла. — Все меньше историй с каждым годом…

Они прошли к алтарю — статуе человека со скрижалью в одной руке и пером в другой. Слепые глазницы неведомого бога бесстрастно смотрели вверх. Перед изваянием находился каменный стол.

— Разоблачайся. Ложись.

Ип подумал, что сейчас его принесут в жертву, но исполнил приказ.

Мастер достал инструменты, краски, ушел куда-то, но скоро вернулся с жаровней. Засучив рукава, он поднес раскаленную иглу к лицу Ипа.

— Будет больно.

Боль была ошеломляющей. Прежние уколы показались невинной щекоткой по сравнению с этой новой обжигающей болью, которая проникала словно бы вглубь черепа, до самого основания шеи. Когда работа была окончена, Мастер устало сел на каменный порог — прямо у ног белоснежного бога. На его лице выступили крупные капли пота, под глазами залегли мешки. Ип встал с ложа и подошел к Мастеру.

— Это все?

— Да. — Мастер потер веки. — Теперь да. Всякий раз становится тяжелее.

— Почему?

— Творец вкладывает в творение часть себя. Это отнимает силы.

Ип помог Мастеру подняться.

— Там, за статуей есть комната. Я подожду тебя.

Ип пошел. Комната напоминала монашескую келью и выглядела просторной. Едва ступив в нее, Ип заметил в противоположном конце другого человека. Поначалу он хотел заговорить с незнакомцем, но потом понял, что это он сам. Вся стена была огромным зеркалом. Ип подошел поближе и, наконец, смог разглядеть себя с ног до головы. Он был живой картиной. Он был произведением графического искусства — на его теле было нарисовано море, и солнце, и морские птицы, и корабли, и кромка берега, и люди, и различные мифические существа. А также иероглифы, пиктограммы, знаки и числа. И все это складывалось в единый узор, в монолитную картину на полотне его тела, с шеи до пят. А венчала всю эту композицию эффектная мерцающая татуировка, только что нанесенная Ипу на лоб — изящный росчерк автора.

Мастер наблюдал за тем, как в комнату Обращения заходит один человек, а выходит другой.

— «Буревестник». Так называется твоя история.

Человек-книга кивнул.

— Когда я увидел тебя на берегу, замысел повести родился мгновенно. Я сразу понял, как начнется и как закончится эта повесть. Требовалось лишь выждать какое-то время. — Мастер многозначительно смотрел на Буревестника. — Чтобы узор проступил сквозь кожу.

Человек-книга удивленно поднял брови. Мастер улыбнулся.

— Как рождаются истории? Они приходят к авторам, словно гости. Ночью и днем, утром и вечером, они стучатся в ворота, ждут на дороге, проходят мимо. Или их выбрасывает на берег. История не может родиться на пустом месте. Все начинается с идеи. Задача творца заключается в том, чтобы придать ей окончательную форму. Ты закончен, Буревестник. Я поставил точку.

Человек-книга протянул создателю руку.

— Здесь наши пути расходятся. Я останусь, надо повидаться со старым другом.

Буревестник сделал несколько шагов к выходу из Храма. Обернулся.

— Книги умирают?

— Да. Но чем больше людей услышало историю, тем дольше она будет жить в народе. История будет жить вместе с тобой, вместе с тобой она станет старше, обрастет подробностями и красками. А потом кто-то продолжит твое дело.

— Я начну сегодня. С этого города. Я пойду на юг, на запад, оттуда на север и в восточные края. Прощай.

Человек-книга ушел в мир.

К Мастеру подсел его чернокожий друг.

— Какой по счету?

— Третий. Этот самый лучший. Вряд ли я когда-нибудь напишу что-то подобное.

— Надо почитать. А тебе не мешало бы отдохнуть.

И мастера отправились на трапезу.