Глаза химеры

Человек стоял на гребне холма, а перед ним в пыли замерли городские руины.

Ветер трепал ярко-красный шарф, повязанный на шее, хлопал складками ветровки, ерошил волосы, но человеку это было безразлично — его внимание приковал накрывший целый городской квартал полупрозрачный купол, в котором отражался янтарный свет заходящего солнца. Оно выглянуло из-под нагромождений туч, раскрасив их в лиловое. Скоро светило зайдет, но какое-то время, примерно с час, еще будет светло. Этого хватит. В разрывах над головой уже проглядывали первые звезды.

Человек не спеша спускался по усеянной мусором насыпи к шоссе. Сапоги то и дело соскальзывали, и тогда какая-нибудь жестянка с дребезгом катилась вниз. Лишний шум его мало заботил; хищники здесь не водились, мародеры давно ушли отсюда, места бывших человеческих городов были давно мертвы, они превратились в кладбища с коллективными могилами, на которые уже никто не приносит цветов.

Купол круглился над землей гигантским пузырем. Его поверхность покрывала мелкая рябь, за которой виднелись силуэты уцелевших зданий. В то время, как соседние, находившиеся под открытым небом дома обвалились, те, что накрыло куполом, сохранились хорошо. В некоторых окнах даже поблескивали стекла.

Наконец человек подошел достаточно близко. Здания образовывали комплекс гротескных, величественных сооружений, центральное из которых венчала многоярусная башня с часами. Замерший циферблат показывал две минуты до полуночи. Фронтоны украшала местами обвалившаяся лепнина. По периметру замерли скульптуры. К центральному входу вела широкая парадная лестница. Одна створа массивных дверей была открытой, позволяя заглянуть внутрь.

Тишина.

Человек стоял на одной стороне улицы, на другой пролегала граница купола, а посередине резвился с пылинками ветер. Прорываться сквозь преграду бесполезно — она так же эффективна, как и физические законы. Он снял защитные очки с прорезиненными подкладками, сел на тротуар и закурил. С видом профессионала осмотрел окрестности, примечая разные детали. Последние отблески заката горели на верхних этажах. Улицу накрыли вечерние сумерки. Человек притушил окурок, снял наплечную сумку.

Подождал немного. Ухмыльнулся, припоминая слова городского старшины: «Пусть духи окажутся к тебе благосклонны». Как наивны люди! С готовностью поверят в любую красивую басню, даже если истина очевидна. Он устал объяснять, что никаких духов нет. В каждом поселке народ упрямо твердил свое. Правда, находились один-два смышленых малых, способных уловить суть вещей. Ну и замшелые старцы, не забывшие прошлое. Зато людей его ремесла все знали прекрасно: брат из Ордена толкователей, неприкасаемый, посвященный в древние знания предков. Тот, что способен общаться с «духами». Как же, как же.

Теперь пора. Медленно, осторожно он двинулся вперед. Руки по швам. Дыхание ровное. Главное ни о чем не думать. Перед глазами мельтешили непрошенные картинки. Вот он ест суп, а половина поселка, затаив дыхание, наблюдает за ним, словно за редким зверем и слушает, как гремит жестяная ложка. Вот лицо старшего брата Эдмунда, снова поселок и тощие дворовые псы, вечно чумазые ребятишки и бабы с тряпками, и угрюмые мужчины, и еще диковатые подростки, а потом белобрысая малявка, шмыгающая носом, в ней есть что-то цепляющее, задерживающее взгляд, затем дорога, нескончаемая дорога, километры лет, исхоженных по земле…

Как всегда, это произошло незаметно. Воздух сделался плотным, холодным и стал сворачиваться в комок, как лист бумаги. Что-то коснулось лица, грубо мазнуло по щеке, и он снова услышал этот нечеловеческий шепот, называющий имя. Желудок скрутило в узел, на языке налипла медь, в висках застучало.

Почему каждый раз это происходит как впервые?

Ближайший фонарный столб изогнулся, словно то была резина, а не металлическая труба. Антикварные вензеля растаяли, шары плафонов обмякли, скукожились, столб отвесил нелепый поклон, но тут же выгнулся назад, пьяно мотнулся в сторону, обрел глубокий мазутный цвет, а его окончание набухло и раскрылось новым смертельным цветком, в центре которого загорелись три алых огня. Лепестки оказались острыми суставчатыми жвалами. Из-под основания чудища вытянулись змеевидные отростки с присосками, вцепившимися в брусчатку. Оболочка ощерилась пластинчатыми наростами, наподобие хитинового покрова насекомых.

Все это сопровождалось странным звуком на высокой частоте за гранью слышимости, от которого закладывало уши. Наверное, любое другое создание с обостренным слухом забилось бы в припадке на месте. Но человек оказался не восприимчив.

Химера закончила превращение. Она возвышалась над гостем, плавно покачиваясь вверх-вниз, и три огонька горели из черных недр, сливаясь в одно багровое пятно.

Следующий ход за ним. Толкователь замедлил дыхание перед вхождением в транс. Контакт возможен в особом психическом состоянии, впадать в которое могли только братья из Ордена. Он забыл про тело, отрешился от внешнего мира и раскрыл разум неведомому. Ощущение времени исчезло; там, за гранью, с равным успехом могли бы идти годы или тянуться одна секунда. Что-то шевельнулось, проскользнуло внутрь, растворилось в нем, как капля чернил в стакане воды. Он почувствовал чужое присутствие. Очистив сознание от мыслей, он стал ветром и землей, морем и небом, всем и ничем; и оно просматривало его память, словно размазанную по стеклу каплю раствора в микроскоп; оно читало его жизнь, от рождения, год за годом, каждый прожитый день, просеивало его сквозь себя, как песок, и выбирало, откладывало, классифицировало все, что могло бы взять. Все, что могло бы стать платой за вход.

Потом вернулось зрение, и человек обнаружил себя сидящим на мостовой. Отдышавшись, он воздвигся на ноги. Поискал брешь в куполе; долгожданный подарок, за который потом будет расплачиваться мигренями и неделей бессонницы.

Входа не было.

Человек посмотрел на химеру. Огоньки внимательно следили за ним. Жвала сонно подрагивали.

Удивление его было настолько велико, что не оставило места для разочарования и, уж тем более, страха.

— Почему? — прохрипел он.

Химера мерно качалась. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Как бы кивая: да, именно. Цена повысилась. Впервые за всю жизнь ему отказали. Скромного подношения оказалось мало. Внезапно что-то сверкнуло меж трех огней, на мгновенье ослепив его. Ощутимый, но легкий удар — как щелчок по носу. Толкователь пошатнулся, чувствуя, как тело наливается тяжестью, а мускулы слабеют. Он пятился назад, шаркая по каменной кладке, а химера все кивала вслед. Онемевшие ноги подогнулись, и отверженный упал, пополз на четвереньках, к цилиндрическому рекламному щиту, чтобы найти там опору. Это длилось вечность, но вот ему удалось привалиться спиной, к тому времени тело потеряло всякую чувствительность, лишь сведенные судорогой ноги жалобно отвечали болью.

Вечер густел. Скоро человек навсегда застынет в сумерках, как доисторическая мошка в куске окаменевшей смолы.

Толкователь смотрел на свои ноги, закованные в пыльные сапоги, и вспоминал. «Добудь нам книгу», — просил старик. — «В том дворце хранятся тысячи книг обо всем на свете. Принеси нам учебник по физике электричества. Найди пособие по механике. Там есть формулы и уравнения, законы и константы. Там есть таблицы, которые нам так нужны! Мы должны возобновить работу! Пора вставать с колен». Его ступни, замотанные в портянки, истоптаны в кровь, потому что техника сгнила, а знания утрачены, забыты или стерты, лошади вымерли, и мы вынуждены начинать все сначала, собирая по крупицам былое, нас заботливо вышвырнули из городов, а доспехи цивилизации уничтожили, испарили, словно воду — за один миг, собрав то немногое в особых местах и накрыв их такими вот колпаками… И такие, как он, жалкие одиночки, медиумы, вынуждены скитаться по планете от купола к куполу, являться и раскрывать стражам настежь свое нутро в надежде, что их пустят. И их действительно пускали, позволяя забрать горстку несметных богатств, но в первый и последний раз, без шанса на вторую попытку.

А теперь он потерпел поражение.

Те, в поселке будут ждать. Высматривать на дороге долговязую фигуру с перекинутой через плечо сумкой. У старшины хранилось несколько тетрадей, написанных по памяти, пара романов, снятых под копир с добытых другими ходоками книг, да сильно потрепанный экземпляр Библии. Больше ничего. Потерпевшие кораблекрушение, они с надеждой будут ждать, сидя на отмели времен, они будут ждать вестей, но корабль их разбит, а море жестоко и не прощает ошибок.

— Тебе плохо?

Он ничего не видел.

— Ты плачешь. Не плачь, не надо.

Кто-то вытер глаза куском ткани. Он смог разглядеть лицо, веснушчатое детское лицо с белыми кудряшками. Смутно знакомое, оно по-девичьи открыто и искренне улыбнулось ему.

— Ты плачешь, потому что тебе плохо?

Заговорить ему удалось со второй попытки — в первую вышел стон.

— Что ты здесь делаешь? — он, кажется, вспомнил: та самая белобрысая малявка.

Девочка шмыгнула носом и победно сообщила:

— Я убежала из деревни. Пошла за тобой. У тебя красивый шарф.

— Уходи отсюда. Здесь опасно. Скорее беги домой.

— Я не уйду без тебя. Ты мне нравишься! — девочка испытующие оглядела его, потом посмотрела на стража и на здание библиотеки. — Это он с тобой сделал?

— Не ходи туда! — крикнул толкователь. — Возвращайся домой, тебя, наверно, обыскались.

— Да ну их, — она махнула рукой, вынося приговор. — Обойдутся. Ты не можешь ходить?

Толкователь попробовал шевельнуть ногой или рукой. Не получилось. Конечности были словно чужие.

— Нет, — сказал он.

— Ты хотел пойти туда?

— Да.

— А зачем? А, я знаю. Это дядя Алек тебя попросил принести книгу. Она там лежит?

— Там лежит много книг, малыш. Но тебе туда не надо ходить. Та штука может сделать тебе больно. Она плохая.

— Она тебя не пустила? Может, она меня пропустит? Я ее вежливо попрошу.

— О боже мой, — тихо пробормотал толкователь. — Нет, не надо.

Он попытался объяснить ей, отговорить, напугать. Но упрямая девчонка стояла на своем. Ей надоело спорить. Она развернулась и прыгучей походкой направилась к химере, а толкователь лежал, беспомощный как котенок, наблюдал, как ножки в полосатых чулках отстукивают каблуками по брусчатке дробь, и кричал: стой, стой, стой. Но девочка подошла к чудовищу почти вплотную — так, что для общения ей пришлось задрать вверх голову. Химера спокойно наблюдала за ребенком, деловито шевеля жвалами и качаясь, словно поплавок в штиль. Толкователь, мокрый от холодного пота, ждал. Вот сейчас пасть схватит маленькое тельце и проглотит… Или сделает что-нибудь еще более отвратительное. Он зажмурился, так сильно, что перед глазами закружились радужные круги.

А когда решился открыть глаза, она опять стояла перед ним, довольная.

— Он мне разрешил!

Позади, в куполе зияла овальная дыра. Химера вопросительно таращилась на них. Толкователь не верил глазам своим. Однако изумление — потом. Надо еще раз попытаться совладать со своим телом… Безуспешно. Его охватило отчаяние.

— Лучше подожди здесь. Какую книжку тебе принести?

Он назвал. Девочка шевелила губами, запоминая. Потом вдруг сказала:

— Ой. Забыла.

— Название?

— Нет, другое. Я не умею читать, — она покраснела.

Толкователь переводил взгляд с растерянной девочки на химеру, а с нее на проход в куполе. Такой четкий и материальный, он был здесь, казалось, много лет. Как старая калитка, ведущая в дивный сад твоего далекого детства. Человек быстро думал.

— Тогда принеси любую книжку. Слышишь? Любую, какая тебе понравится. В книжках бывают красивые картинки. Выбери, что захочешь.

— Хорошо! — обрадовалась она.

Толкователь устало наблюдал за удаляющимся детским силуэтом. Фигурка деловито прошла мимо стража, проскочила через дыру и побежала к громаде библиотеки. Здание такое большое! Сколько ей понадобится времени, чтобы сделать выбор? Человек представил себе этажи, заставленные убегающими вдоль стен шкафами, бесчисленные массивные стеллажи с легионами книг, бумажное воинство ровными рядами выстроилось там на полках, их так много, что можно легко затеряться, блуждая по проходам и разглядывая корешки. Даже взрослый человек не сразу сориентируется в таком огромном пространстве, чего уж говорить о ребенке! Безнадежная затея. Человек вздохнул.

Стало совсем темно, когда что-то мелькнуло в просвете дверей у парадного входа. Темное вытянутое пятно скатилось по выщербленным ступенькам, запрыгало по траве и выскочило из купола на улицу. Тотчас раздался хлопок — это закрылся проход. От места, где только что зияла дыра, волнами расходились слегка подсвеченные круги. Вот и все, подумалось толкователю. Еще один чудесный сад спрятался за стеной плюща. Может быть, когда-нибудь, он откроется другому страннику. Девочка звонко шлепала башмаками по мостовой. Звуки отдавались коротким эхом. Химера по-прежнему торчала посреди улицы карикатурным деревом; ее очертания смазались, остались багровые огни, зависшие над землей, словно адские светляки.

— Я принесла! Принесла!

— Молодец… — толкователь слабо улыбнулся.

— Там было столько книг! — возбужденно говорила она. — Большие и маленькие. Там много комнат. В некоторых шкафы упали, и все книги разбросаны по полу, такой беспорядок! Еще там есть лестницы, по ним можно подняться до самых высоких полок. А еще там стоят такие штуки с выдвижными ящиками, и в них картонные карточки и там что-то написано. На стенах висят картинки, представляешь? Совсем как те, которые я иногда рисую, мне нравится рисовать, только они больше и красивее моих. Я тоже хочу научиться так рисовать…

Она все тараторила, убежденная, что притихший толкователь слушает, но человек давно перестал воспринимать окружающее.

Он спал.

Новый день вымыл небо до такой чистоты, что там не осталось ни одного, даже самого маленького облачка. Солнце купалось в синеве. Толкователь стоял в центре улицы. Девочка встала рядом, прижав к груди драгоценную вещь. Оба смотрели на купол; каждый думал о своем. Поверхность гигантского пузыря искрилась, как морская гладь. Страж куда-то исчез. Толкователь перекинул через плечо сумку, поправил тесемки.

— Тебе уже лучше? — спросила она.

— Гораздо лучше, — он улыбнулся и подмигнул ей.

— Ничего не болит?

— Ничего!

— Хорошо. Это он сделал. Но он просил ничего не объяснять, говорит, вы все равно не поймете. И про вход тоже.

— Тебе удалось заговорить с ним?

— Да. Только не словами, а глазами. Как это вышло, не понимаю.

Человек открыл и закрыл рот. Хотел сказать одно, но произнес другое:

— Ну ладно. Покажи-ка, что тебе удалось раздобыть.

Она послушно протянула книгу и затараторила:

— Сначала я ходила по комнатам со всякими большими книгами, но они все были тяжелые, в пыли и без картинок. В других были всякие закорючки и значки, были картинки, но какие-то скучные. Я ходила-ходила, а потом зашла в одну комнату и там все книги были разные, и на каждой картинка. И на страницах тоже. Ну вот, я и выбрала эту — она мне понравилась.

Толкователь долго смотрел на обложку.

— Прекрасная книга.

— Интересная? Ты прочтешь мне ее?

— Да. Я научу тебя читать, и ты сможешь прочесть ее сама.

— Здорово! — девочка захлопала в ладоши.

Толкователь вернул книгу:

— Ну, вот и все. Держи, теперь она твоя. Пойдем.

Они взялись за руки и двинулись по шоссе в сторону холма, за которым лежала долина с затерянным где-то в рощах поселком. Внезапно он остановился, будто что-то потерял.

— Хотел спросить тебя кое о чем. Как твое имя?

— Элли.

Человек озадаченно поморгал.

— Вот совпадение…

— Почему?

— В этой книге говорится о девочке, которую зовут так же. Вы с ней очень похожи. Ладно, надо торопиться, а то подумают, что тебя украли.

И они отправились в обратный путь. Человек думал над тем, что скажет городскому старшине. В будущем воображаемом разговоре тот примется рвать на макушке волосы от отчаяния, кричать, топать ногами и попытается что-то доказать. А толкователь будет стоять и понуро смотреть в сторону. И оба прекрасно поймут, что бессильны что-либо изменить, и горечь их положения заключается именно в этом. Цели химер еще предстоит разгадать, но ясно одно — если отныне стражи стали слушать детей, этот мир изменится.

Внезапно его поразила другая, совершенно новая мысль. Настолько важная и интуитивно правильная, что мгновенно перевернула все мировоззрение. Он представил, как после громогласной тирады старшины пристально посмотрит в его умные глаза и тихо спросит: зачем вытаскивать из-под куполов старые книги, картины и скульптуры, если людям под силу создать новые? Каким будет ответ, он не знал. Толкователь отвлекся от грез и сосредоточился на дороге. Путь предстоял трудный; извилистый и запутанный.

Солнце восходило к зениту.