Глаза химеры

Возвращение

Сири открыла глаза.

Лобовое стекло капсулы покрылось сеткой водяных бисеринок. Стекло запотело изнутри, и Сири провела по нему рукой. Она увидела контуры транспортной станции. Капсула прибыла уже давно, и автопилот заботливо отключил назойливую сигнализацию. Сири чувствовала приятную расслабленность во всем теле, и странную легкость в голове, которая казалась невесомой на хрупких плечах.

Сири выбралась из капсулы и взглянула на перрон.

Перрон пустовал, и станция казалась безлюдной. Сири поежилась; воздух холодил кожу. Поверхности блестели от недавнего дождя, еще не успевшие просохнуть. Стальной мир. Небо укутала плотная пленка серых облаков, которые казались невероятно низкими. Сири посмотрела вдаль, но не увидела горизонта, потому что предметы утопали в тумане. Сотня, другая метров, и все растворялось в белесой стене.

Сири прошла сквозь станцию, мимо зала ожидания и касс, мимо кафетерия и игровой зоны, к крыльцу, что выводило на городскую площадь. Сири смотрела на площадь и узнавала знакомые дома — лавка бакалейщика, торговый центр, пансионат для стариков, мэрия. Шпили башенок, псевдоготический стиль, красный кирпич. Памятник воинам за независимость, позеленевший от времени. Исторический квартал остался нетронутым. Все заботливо сохранено, в дань уважения к прошлому.

Ни души.

Город казался покинутым в этот час. Такое бывает рано утром или в выходные дни, когда люди отсыпаются и валяются в постелях дольше обычного.

Сири задумчиво вышла на середину площади, стараясь не наступать в зазоры между каменными плитами — детская привычка.

Она много раз бывала здесь — тысячи, тысячи раз приходила сюда с родителями, с подружками, с первым парнем, со школьной экскурсией. Она знала каждую выбоину, каждую деталь ограды, все до мельчайших подробностей. Она могла бы с закрытыми глазами обойти всю площадь и ни разу не споткнуться. Да, это место ее детства. Городок у излучины двух речушек, спрятанный за Бобровым холмом, так он назывался.

Сири шла по главной улице в направлении дома. Вещи остались в капсуле, но ей не хотелось возвращаться, не сейчас. Ее вдруг охватило сладкое чувство предвкушения — ожидание, сладостное ожидание долгожданной встречи, которая откладывалась из года в год, и вот, когда она неминуема, нет сил ждать, хочется сорваться и побежать туда во весь опор, словно тебе двенадцать лет.

Сири с трудом подавила импульс. Она проходила мимо магазинов, магазинчиков, лавок и лавчонок, где продавалась всякая всячина, закрытых и покинутых. С карнизов мерно капала вода, ее ботинки разбивали зеркала луж, и беспокойные голуби стайками вспархивали в небо. Туман глодал верхнюю часть башни с городскими часами, сквозь пелену проступал еле различимый круг циферблата, но стрелок было не видно. Сири свернула на Кедровую улицу, дошла до крайнего дома, обогнула пустырь, где летом играли мальчишки, и оказалась возле двухэтажного особняка, чуть утопленного в группе старых дубов.

Сири стояла и смотрела на дом, где родилась.

Сколько лет прошло? Деревья стали заметно выше, а дом темнее в их сгустившейся тени. Дом кажется слегка просел на левую сторону, обветшал, краска бывшая некогда белой, превратилась в серую облупившуюся пленку. Одно окно было заставлено фанерой. Газон перед крыльцом давно не стригли, а почтовый ящик заржавел и погнулся. Дом казался брошенным.

Сири смотрела на него, а в памяти проносились картинки и сценки из жизни. Она долго не решалась войти внутрь.

Потом, может через час, когда она вышла наружу из сумрака, пропитанного старым деревом, в руке у нее лежал предмет — елочное украшение в виде гномика. Этого гномика она купила в шесть лет, с собранных на карманные расходы денег. Гномик был сделан из дутого розового стекла. Сири очень нравился этот гномик, но однажды папа сел на него, и игрушка сломалась. Сири расстроилась, но мама заклеила гномика. Позже Сири купили еще много красивых и дорогих игрушек, но гномик навсегда остался у нее любимым, с линией раскола, пролегающей точно по брюшку, с затертыми боками и отбитым кончиком колпачка.

Потом, она много раз вспоминала про этого гномика, из дома ее детства, в городке, затерянном на плато громадной страны, на прекрасной голубой планете.

Вспоминала, когда улетала в составе разведывательной экспедиции к далекой Альфе Цефея, на одну из тысяч планет, помеченных разведкой как возможные обитаемые миры.

Вспоминала долгие изнурительные месяцы на подлете к системе, в дни тренировок, исследований, наблюдений и томительного ожидания.

Бережно, старательно баюкала свои воспоминания как хрупкую игрушку, которую легко сломать одним неосторожным движением руки.

Снабжала свои воспоминания новыми подробностями и фантазиями, так долго и с такой страстью, что грани между выдумкой и реальностью стерлись — как исчезают тени в туманный день, оставляя вместо себя лишь пятна.

Кто-то приближался к дому.

Это была мама.

Мама держала в руках бумажный пакет с продуктами. Сири просто взяла у нее пакет и помогла занести в дом. Потом обе вышли на крыльцо и сели на ступеньки. Сири не знала, с чего начать разговор, чувствуя неловкость.

Что-то во внешности мамы смущало ее, но что именно, Сири понять не могла.

— Наконец ты пришла, — сказала мама.

— Да.

— Отца больше нет.

— Мне очень жаль, — пробормотала Сири, и тут же пожалела об этом. — Мам… ты не сердишься на меня?

Сири ждала, что сейчас мама начнет упрекать ее — тогда, много лет назад она сбежала из дома в погоне за своей мечтой. Сири ждала, что мама заплачет, или хотя бы засмеется. Но мама вздохнула и поднялась:

— Пойдем, дочь.

— Куда? — спросила Сири.

— Я покажу тебе, — сказала мама.

Сири последовала за мамой. Вместе, они в торжественном молчании прошли по Кедровой улице и свернули в сторону торговых кварталов. Минут через пять они стояли возле старой церкви Крещения. Ее высокий шпиль по-прежнему колол небо, но контуры здания словно бы оплавились, обсыпались, а стены сделались мягкими и хрупкими, как кусок зефира. Церковь накренилась и будто просела под собственной массой.

Они вошли внутрь. Бледный свет копьями пронзал пространство главного зала. Они шли мимо скамей, и Сири отмечала странный дизайн мозаик и витражей, украшавших окна. Кругом вились трубки, как от органа, и в изобилии торчали декоративные розетки с неизвестными символами. Они подошли к алтарю, и преклонили колена перед Спасителем. На помосте было установлено три стойки с продолговатыми ящиками. Мама указала Сири на них.

Сири подошла к первому ящику, и оказалось, что это закрытый гроб, странноватого вида, с прозрачной верхней крышкой. В гробу лежал мужчина, худощавый, с заостренными чертами лица, со шрамом на лбу. Родинка на шее, возле кадыка. Сири узнала ее. Это Марк. Сири поняла, кто это. Ее муж.

Она перевела взгляд на второй гроб, поменьше, где лежала девочка лет пяти. Ребенок напоминал куклу, торжественно одетую для праздничной игры. В памяти Сири тут же вспыхнуло имя девочки — Лара. Это их с Марком дочка, единственная, родная. Сири долго всматривалась в черты детского лица, еще не оформившегося, только начинавшего раскрываться, но соединявшего в себе черты обеих родителей.

Затем Сири посмотрела на того, кто лежал в третьем гробу.

Она хорошо знала это лицо.

Потому что видела его в зеркале.

Женщина, лежавшая в гробу, казалась спящей, в отличие от мужчины и девочки. Эффект подчеркивало слабое голубоватое свечение, распределенное по контурам верхней крышки. Женщина спала, но то был вечный, беспрерывный сон без шанса на пробуждение, кома, ловушка для разума, запертого в теле, живущем по иронии судьбы и роковом стечении обстоятельств.

Сири обернулась к маме. Та спокойно ожидала ее.

— Что это значит?

— Не знаю, — сказала мама. — Но я должна была показать тебе это.

Сири прислушивалась к себе. Она пребывала в странном спокойствии, это было ненормально, ведь любого человека в подобной ситуации охватило бы чувство горя, недоумения, страха. Но Сири не чувствовала ничего.

— Прости меня, дочь, — сказала мама.

— И ты меня.

Они обнялись. Мама сказала:

— Однажды ты поймешь, что время и место не так важны. Даже твоя память, потому что ты можешь забыть что-то. Важно то, кто ты.

— Да, наверно… — Сири взяла маму за руку. — Но все это так странно. Ведь я здесь, жива.

— Верно, дочка.

— Но кто же тогда лежит там…

— Однажды ты поймешь, что время и место не так важны, — повторила мама. — Даже твоя память, потому что ты можешь забыть что-то. Важно, кто ты.

Сири озадаченно глянула на маму. Та ласково смотрела на нее, но в этом взгляде было что-то неопределенное. Сири наконец поняла, что ее смутило. Мама не постарела с момента, как Сири покинула дом. Ни на год.

Сири бережно освободилась от рукопожатия и отступила на шаг, другой. Чуть отошла в сторону. Мама продолжала смотреть на то место, где была Сири.

— Однажды ты поймешь… — начала говорить мама, но Сири не стала дослушивать.

Вот теперь ее захлестнул настоящий ужас. Каждая клеточка тела завопила, завизжала от пронзительного чувства иррациональности, неправильности происходящего. Как это возможно? Почему в мире существует две Сири — одна мертвая, а другая живая?

Она побежала прочь от церкви, оскальзываясь на опавших листьях, назад к станции, сквозь этот мертвый странный город, который мгновенно стал ей чужим. Где-то над головой в небесах заворчал гром. Стали падать новые, пока редкие капли. Сири бежала, напрягая все силы, но тело не уставало, и она дышала ровно, как бы быстро ни двигалась. Сири выбралась из города, с которым начало что-то происходить. Что именно, ее не интересовало, и она все бежала прочь. Впереди раскрылось как цветок что-то яркое, и она ринулась навстречу бледному розовому сиянию, которое приятно пульсировало и словно бы притягивало ее к себе, пробуждая в теле ответное желание. Это был спасительный свет, он избавлял от пережитого ужаса. Вскоре Сири поняла, что не может остановиться, не в силах повернуть, и обречена двигаться к сиянию, которое становилось с каждым мгновением все ближе, ярче, горячее.

Это было не просто физическое явление, в нем ощущалась странная, непохожая ни на что пульсация, жизнь, цель…

Разум.

Это было уже не тепло, а жар.

Пламя тысячи звезд, но не смертельное, а животворящее, согревающее, дающее вечный покой, которого так жаждала возбужденная Сири. Она двигалась к сиянию, пока то не охватило весь мир, и не растворило его в себе. И вот тогда, вернувшись в истинное место своего рождения, Сири обрела покой и радость.

Прежде, чем исчезнуть, Сири осознала, кто она на самом деле.

А дождь все усиливался и смывал с лица земли остатки ненужного города, который стремительно оседал серой пенистой массой, и впитывался в недра, оставив после себя лишь большие лужи, отражавшие серое небо. Вскоре на голой скалистой равнине не осталось ничего, кроме кратера с остовом потерпевшего крушение космического корабля, где лежали три тела, и в одном из них еще теплилась жизнь, а разум, пребывающий в оцепенении, спал и видел сны.

Сны о далеком доме.