Глермзойская пустошь (СИ)

Глава 8.4

(какое-то время спустя)

Свет единственного целого фонаря, сохранившегося от прежних хозяев, освещал скудную обстановку комнаты. Я лежал на ветхой тахте с резными ножками, из которых при каждом движении падал жучок-короед и выгрызенные им опилки.

Тусклый свет даже единственного фонаря, стоящего у изголовья, был для меня слишком ярок и нестерпимо жег глаза. Я чувствовал себя отвратительно: горло было будто обожжено, во рту было очень сухо, а язык болел, как будто его терли наждачной бумагой и помочилась кошка. Сердце гулко стучало в груди, как барабан, в который бьют боевым молотом. Голова болела, словно бы кто-то невидимый отрабатывал на ней удары каждый раз, как я на него не смотрю. Лёгкий аромат гари свербил нос.

— Гиз! — просипел я. — Гизельхер! Шлиц! Чтоб тебя… Освободил на свою голову… А он меня тут травит… Эй, кто-нибудь!

Рассохшаяся дверь в соседнюю комнату открылась с таким скрипом, будто этот звук взяли из самой тёмной пыточной демонических отродий. Сгорбленный осторожно пробежал по комнате, цокая коготками на лапах по остаткам наборного паркета.

— Выпейте, херршер, легче станет. — В руках он держал простую глиняную кружку, слепленную будто бы ребёнком и отожжённую у ближайшего костра. Даже дымом пахнет… Или тут от всего дымом пахнет? Зелёное бурлящее нечто внутри не внушало оптимизма. Но то, что было у меня глотке требовалось срочно залить.

Булькающее варево легко скользнуло внутрь, а потом невероятной горечью растеклось по желудку, по венам, по нервам ударила молния, меня выгнуло и согнуло, спазмом вышибло слёзы из глаз. Легкие разрывало и кашляя, я выплюнул треть из выпитого:

— Меня так даже некрарх не пытал… А ты знаешь, что я с ним сделал? Я отрубил его слишком умную голову и утопил в Мёртвой реке. Ты, смотрю, тоже умный, раз решил подшутить надо мной? — рука потянулась за ножом.

— Сжальтесь! Это всё Струх! Мерзкий предатель сказал что это поставит вас лапы!

— Пойдём и найдём этого недожаренного выродка и прибьём… — я чувствовал себя действительно лучше. Потянулся, под хруст наливающихся кровью мышц, дотянулся когтями рук до верхней балки потолка. На пол свалились повязки, прикрывавшие ожоги, полученные от Кутзича. А хорошо стало. Но Струха Шипа надо найти и наказать, чтобы не шутил так впредь.

На втором его не было, как и Шлица. В одной из комнат на куче добычи валялся Живоглот храпя и распространяя похмельные миазмы. Один из клановых бойцов стоял у гобелена, смотря через дыру в нём в окно, при этом не забывая двумя лапами держать грудинку. Он жевал и его глазки внимательно за чем-то следили. Невольно заинтересовался:

— Что там? — крыс тут же согнулся, чтобы казаться поменьше. — Да выпрямись ты уже!

— Да-да, херршер! Интересно смотреть! Бесхвостые бегают, паникуют. Очень! Оччень смешно!

— Паникуют? — выглянул сам. Действительно, через окно, выходящее этой стороной на площадь, было видно большую часть небольшой городской площади. И по ней, развевая полы курток, пробегали группки почтенных горожан, тряся брюхом. Быстрым шагом, плотной коробочкой в тридцать рыл, прошли настороженные стражники, у которых кирасы ни разу не отразили свет из-за паутины ржавчины. Бедняки серыми тенями, как мыши, пробегали по краю, их едва было видно в наступающем рассвете. В странных балахонах прошла группа горожан, дружно скандируя какой-то лозунг. На моих глазах один из мужчин стянул с себя балахон и начал бить себя плетью-многохвосткой по спине под дружные вопли остальных. Они что, дружно свихнулись? И это под вечер глядя. Я тут конечно недавно, но они не были такими активными. Что на них нашло?

Через окна первого этажа увидел, что по нашему двору бродит толпа каких-то оборванцев и рубят сухие деревья, разбирают клумбы. Вопросов стало больше.

Струх нашёлся на первом этаже подвала, на бывшей кухне, что-то активно варящим. Правда пока я спустился, злость была вытеснена любопытством. Там же, у стола сидел Шлиц. Гизельхер морщился, и держался за голову.

— Кто мне расскажет, во-первых, что творится в городе с утра пораньше? Во-вторых — что за оборванцы лазят по двору? Шлиц! В третьих — что за гадость мы пили вечером?!

Они переглянулись между собой с неприязнью.

— Мелкозубое отродье, начинай — ты же тогда всё заварил!

Шлиц явно что-то хотел сказать в ответ, но сдержался.

— Что заварил?

— Помните ли вы, херршер, как я за вами зашёл с просьбой взглянуть на бумаги?

— Ну да, вчера вечером…

Я вспомнил, как отдыхал после грязи и крови подземелья, сидя в кресле и тянул напиток, а также рассматривал фигурку демигрифа, погрызенную, но всё равно великолепно выполненную, которую вертел в руках.

— Это было не вчера, господин, это было сутки назад. Я подходил после заката тринадцатого числа, а сейчас уже не рассвет, а сумерки четырнадцатого дня, месяца Нойна.

— Ты ничего не путаешь, Шлиц? Я ничего не помню за эти сутки…

— Не удивительно, вы были, прям скажем, не в форме…

— Что ты хочешь этим сказать, Гиз? Говори прямо!

— Вы были пьяны, херршер. Если позволите сравнение — как башмачник.

Я растёр руками кожу на морде. Что-то такое возможно и было. Я вспомнил, что когда подошёл Гиз, то с трудом свёл трёх стоящих передо мной Гизельхеров воедино. Ещё вспомнил, как подумал: “Хм. Бутылке наверное тут будет скучно, надо взять с собой”

— Так, допустим я не всё помню. Ради своих богов, Зигмара, Морра и кто там ещё… Какого демона ты меня звал тогда и что мы обсуждали? Мы же успели что-то обсудить?

— О да, херршер! Я вам показал вот эти бумаги, которые вы вытащили из катакомб.

— Что в них? — читать на рейкшпиле я мог, пусть и с трудом.

— Это векселя, на предъявителя. И бухгалтерские бумаги.

— Векселя? Что за…

— Это такая ценная бумажка, письменное денежное обязательство, дающее владельцу векселя право на получение определённой в нём суммы в конкретном месте.

— Ещё деньги? Отлично! Это всё?

— Тут важно не то что это деньги, что хорошо для нас, так как они на предъявителя, а от кого были получены они. — он указал место у магических печатей, где стояли закорючки. — Здесь подписи местного главы города, господина Толенхайма. А вот эти, — он пододвинул по изрезанной столешнице ко мне ещё три — от “Трёх топоров” Рехшленгена.

Я рассматривал бумаги. Что-то такое мы уже обсуждали…

— Что ещё есть?

— Крысы оказались на редкость педантичны — они вели внятную бухгалтерию. Я как знакомый с этим делом говорю. У них есть запись за что они получали суммы.

— И?

— Вот, смотрите — “убийство купца Людо Фурмана и его семьи”, “Вдова Сюзанн Арнер, двое детей”, здесь — “Ноэль Боден и Кристиан Боссежюр” и графа — убийство. И смотрите сколько их… Некоторых я помню, это местные крепкие купцы. А вот тут, в этой тетрадке… Мерзость, кожа человеческая… Они покупали у Толенхайма людей. Бродяги, пьяницы, разорившиеся горожане. На что не написано, но судя по тому что вы там внизу встретили — опыты, а может и еда. Во главе города стоит пособник клана Опустошителей, только в человеческом обличии.

— Ну и нам-то что?

— Это говорит о том, что клан, который вы победили, действовал не сам по себе и у них связи с местной столицей и мало того — с его крупнейшим торговым объединением! И ещё — что у них были союзники среди людей — кто-то же обналичивал их, ведь не могли сами крысы ходить по банкам и вытаскивать золото — там везде серьёзная магическая проверка. Потому пока об окончательной победе невозможно говорить. У Кутзича есть пособники среди людей, которые могут попробовать спросить за его разгром.

Гезельхер прав. Я собрался. Враги ещё не закончились и я зря начал расслабляться, не доведя дело до конца.

— Так, и мы что, пили?

— Вы были настойчивы — сказали что я должен попробовать, и что у меня голова будет работать, как и у вас. Потом подошёл мэтр Шип, ещё другие бойцы. Из захваченных вещей принесли ещё ящик выпивки.

— Струх?

— Я приходил показать смесь пороха и серого камня, а вы, херршер, плевались кислотой, у вас из пасти шёл дым и вокруг лежали слабаки, недостойные быть клановыми бойцами!

— Ты показал? Не помню…

— Я ещё-ещё покажу, далеко не убирал…

Он насыпал на стол щепотку порошка и вытащил из очага уголёк:

— Зажмурьтесь!

Еле успел это сделать, как даже через сквозь веки глаза пронзила боль, а в комнате зажглось маленькое белое солнце с таким треском, что зазвенело в ухе. Шлиц не удержался и свалился со скамейки и сейчас вставал, потирая глаза.

— Чтоб тебя, гаденыш.

Струх мерзко хихикал, глядя на него. Щепотку он насыпал прямо перед ним.

— И это щепотка, херршер! У нас три бочонка!

— Весело мы отдыхали!

— Да-да, веселее чем в пустоши! Глаттершталь — весело!

— Что дальше?

Эти двое переглянулись.

— Мы плохо помним… Там вроде вы взяли бойцов, несколько бутылок с алкоголем и пошли на войну. Ну, вы так сказали…

— Они здесь?! Будите их!

Я ждал пока доставят мучающихся от похмелья бойцов (Струх им не налил своего варева — пропищал что те от него сдохнут) и пытался напряженно вспомнить. Что-то там было такое… Пришёл воняющий, стонущий, что слишком рано вырвали из сладкого сна Живоглот, а потом и остальные “пропащие” и новые бойцы, бывшие свидетелями происшедшего. Они говорили, а у меня складывалась мозаика того вечера.

По его словам мы не стали надевать доспехи и взяв ножи и выпивку, пошли искать дом градоупровителя. Никто не знал точно где он живет, а потому решили спросить дорогу у местных. Ещё спугнули несколько вурдалаков. Перед моим мысленным взором встала картина:

“… Крыльцо кабака и вышедшие поссать посетители. Вино здесь было кислое, как уксус, пиво разбавлено крысиной мочой. Они окликали проходящих и предлагали угоститься дешевым пойлом. На что я, слава Древним, накинул капюшон поглубже:

— Эй, можете угоститься нашим! Ик!

— На-ааливай!..

Я потер лоб:

— Сколько мы там были?

— Кто же время считал? Вы стояли у крыльца, кто-то постоянно бегал внутрь за выпивкой на монеты, что вы давали, потом вы орали песни вместе с местными забулдыгами,

…Щас подпою! Слов не знаю, но хоть помычу в такт!

— Херршер, херршер, нельзя! Нас сейчас раскроют…

-...Окрестности в пожаре

Пылают за окном.

Король наш старый Гарри

Подвинулся умом.

На нивах опаленных

Зерна не соберешь -

Летят отряды конных,

Вытаптывая рожь!..

А потом они указали, что нужен дом, с “интересной такой башенкой” и вы пошли дальше.”

— Точно-точно! Потом мы нашли тот дом “с башенкой”, и вы полезли через забор. У вас по пути началась отрыжка дымом.

“… Высокий кованый забор, с пикообразными наконечниками. Я разозлился и уперевшись ногами и руками изо всех сил, раздвинул решётки на достаточное расстояние, чтобы пролезть. Лохматый пёс, было зарычавший, потянул носом воздух и с визгом скрылся в своей будке. Из будки рядом выбежал охранник, подсвечивая темноту фонарём, но пощёчины хватило, чтобы он упал. Хлебнул из бутыли и вокруг явно стало светлее!

Огонёк наверху в одном из окон. Домик с вооружёнными людьми — подпереть бревном, а через бойницы не вылезут.

Дверь в особняк заперта… По решёткам и цепляясь за камни, поднялся на крышу. Труба — хорошее дело! Вот помню как-то на Чёрном Ковчеге… Так, молча! Труба достаточно широка, чтобы я там спокойно пролез. Смотрю вниз, а снизу на меня смотрит какой-то горожанин. Прыгаю и сбиваю его с ног. Дородный, бледный. Он пробует подняться, и что-то вякнуть, но мой нож уже у его горла…”

Так это что, я убил главу города? Хотя нет!

“… — Толенхайм, я не хочу тебя убивать… Но мне придётся это сделать, если ты меня выведешь из себя. — Мужчина что-то хотел сказать, но боялся открыть рот, чтобы не перерезать себе горло.

— Смотри, что я нашёл на тебя. — теперь тех, с кем ты работал, в городе нет! Ты будешь работать со мной! — бросил я ему бумаги на колени и убрал нож. Пока он осторожно перебирал бумаги, я нашёл на столе бокал и налил в стакан ещё того ароматного алкоголя, что мы нашли в подземелье. Отрыжка произошла не вовремя и к потолку поднялся клуб настоящего дыма.

За спиной раздалось осторожное покашливание:

— Кхм-кхм… Прошу прощения… Боюсь показаться невежливым, но вы перепутали дом… Толенхайм живет через сад от меня.

— Ох же ты… Тогда не обессудь. — сделал я шаг к нему.

-...но я готов сотрудничать с Вами!

— У меня нет ничего на тебя! На того вон какой компромат!

— Так я Вам дам!..”

Я посмотрел ожидающих, которые ждали, пока я сидел обхватив голову руками.

— Я принёс какие-то бумаги?

— Да, ещё бухгалтерских книг и расписка в том, что некий “Себастьян Кочиш готов сотрудничать с кланом Клыков Пустошей против бургомистра Толенхайма и прочих”. — Гизельхер показал сумку с бумагами.

— Я перепутал дома и попал не в тот дом…

— Что дальше было, херршер?

— Я что-то ещё сказал этому горожанину… Вроде как “вы там наймите кого-нибудь, чтобы подчистили на улицах всякую нечисть, а то пройти невозможно”

— А потом?

— А потом он стал убеждать меня в том, чтобы я расправился с Толенхаймом. И я полез в дом бургомистра.

История повторилась. Только когда я пробрался через дымоход, Илиас Толенхайм абсолютно не удивился моему приходу. Он стал говорить о том, что не стоило приходить, что ни новостей для хозяев нет, и никто ныне не мешает ему в городе. Он очень удивился, когда я достал нож и ударил его. Его мёртвое тело я усадил в кресло, но меня вновь потянуло выпить, а моя тара опустела. Налив вина из стоящей на подносе бутыли, я выпил сладковатое вино и очередная смесь в желудке вызвала незамедлительную реакцию — отрыжка произошла уже не дымом, а каким-то огненным плевком, пополам с искрами. Глядя на разгорающийся пожар, я поспешил убраться оттуда. Зашагал по коридору, заодно поджигая на ходу драпировки и все, что попадалось под руку и могло гореть. Когда я вышел, то наткнулся на молодого парня, который попытался напасть крича. Я отступил в сторону, перехватил его руку, и ударил его, пронзив ножом. Парень обливал меня кровью, а за спиной разгоралось пламя. Да ещё и дождь пошёл...

Вспомнил об этом всё и настроение упало.

— Значит жители бегают сейчас из-за того что боятся? Я убил Толенхайма.

— Да, в городе пахнет страхом. Все боятся наступающей ночи и не знают что будет. — сказал Шлиц. — К нам идут те, кто хочет вступить в отряд. Они приходят без ничего и готовы на любые условия, надеясь что знамя отряда, их защитит…

Теперь я почувствовал как в воздухе пахло едва сдерживаемым страхом, и паника горожан, наблюдаемая из окна, уже не казалась смешной.

— Фанатики стали выходить на улицы, вурдалаки загрызли кого-то ещё этой ночью. Кто-то видел как у города монстры — это видимо часть тех, кто сбежал после разгрома в подземелье.

— Всё, больше ничего не могу вспомнить. Как я вернулся? Было ещё что-то важное?

— Не знаем, херршер. Вы вернулись все пьяные на рассвете, а через какое-то время все начали бегать и кричать про пожар. Затем что Толенхайм сгорел! Потом стали выбирать нового главу. Ну а вы ещё пили, закусывая кружками, и когда кончилось и не смогли найти те бутылки с изначальным пойлом… то есть выпивкой, один крыс выпил из вот такой жёлтой мензурки. Так у него на наших глазах выросла лапа, потом отсохла, выросла вторая голова, по восемь пальцев, шерсть начала менять цвета, тоненькие рожки высунулись, а потом он подох. Мы похоронили его в склепе-мавзолее.

— Да-да! Надо ещё найти! Мутаген! — потер лапы Струх. — Оччень интересно!

— В общем так! — я поднялся. — Отныне я запрещаю всем, кто мне подчиняется, пить крепкие напитки! Сам тоже не буду!

— ….! — округлил глаза Шлиц.

— Если тебе по делу надо, то можно. За одну ночь наворотили делов…

Сверху вбежал один из наблюдающих за окнами крыс:

— Людишки идут, много! Разодетые и с оружием!

— Они могли узнать, откуда произошло нападение! Или этот Кочиш воду мутит… Разбирайте оружие! Где мой доспех? Несите! Шлиц, ты их встречаешь, может и обойдётся.

Все забегали.

Я осторожно выглянул на улицу. Наблюдатель поднял панику зря — это была не стража и не разъяренная толпа пришла нас сжигать. Это были по виду несколько человек из обеспеченных горожан. А рядом с ними охрана, по виду просто домодчадцы с оружием. Сейчас эти горожане представлялись, снимали береты и шапки, кланялись. Шлиц извинялся что не может принять в доме, так как неустроено ещё внутри и предлагал приходить позже. Потом горожане передали ему бумагу и удалились.

Пронесло.

— Что там, Шлиц?

— Новый бургомистр предлагает отряду “Белых Быков” контракт на очистку улиц города от “нечистых, восставших мертвецов, монстров, бандитов, несущих Хаос, и прочих демонопоклонников” — он посмотрел на меня. — И подпись с печатью, “бургомистр милостью Мананна, Верены, Мора, Таллии и Шаллии — Себастьян Кочиш”

Это я им ещё не сказал, что мне снился рогатый крысоподобный демон, обвиняющий меня в срывах планов и призывал каяться, на что я его (или её) послал в грубой форме. Это был по настоящему уже пьяный сон или всё как и с остальным — нет?