Глиссандо

2. Lost on you

Wishin' I could see the machinations

Understand the toil of expectations in your mind

Hold me like you never lost your patience

Tell me that you love me more than hate me all the time

And you're still mine

So smoke 'em if you got 'em cause it's going down

All I ever wanted was you

LP — Lost on you [2]

26; Макс

Лили плавно достает сигареты из открытого портсигара, а потом привстает, приближается к горящей свече, от которой ее зажигает. Я наблюдаю за ней молча, не отвожу глаз, даже когда она резко открывает свои и смотрит на меня в упор и без утайки. Как смотрела когда-то давно, и как уже давно не смотрела. Амелия была права, когда говорила, что отец разрушил Лили. Изменил ее. Потушил. Подмял. Я помню ее смелой, вызывающей и любящей отвечать на вызов, но уже давно ее такой не видел. Сейчас вижу. Передо мной сидит именно она — любительница поиграть, смелая женщина, идущая вперед напролом. Я точно знаю, что так и есть, и также знаю, что неспроста она спустила себя с поводка. Теперь я уверен на сто процентов, что Лили преследует какие-то цели, поэтому расслабляюсь и откидываюсь на спинку кресла, жду и дожидаюсь. Она плавно выпускает дым, делает два небольших колечка, потом вздыхает и также откидывается на спинку.

— Моя мама всегда говорила мне, что влюбляться смерти подобно. Потом то, что произошло с Розой…знаешь, я ведь почувствовала, что ее убили. Это не объяснить словами, но если попытаться, то похоже на толчок, после которого в тебе самой что-то умирает.

— Мне жаль. Знаю, что случилось, и мне действительно очень жаль.

— Спасибо, — тихо шепчет и слегка улыбается, но по-другому, болезненно и до ужаса печально, глядя в потолок, как будто цепляясь за спасательный круг, — Я ее очень любила.

— Зачем же ты тогда сделала то, что ты сделала?

— Ты про Костю?

— Да.

— Я пыталась ее спасти. От него. От бессмысленной, пустой жизни. Роза была волшебной, но слишком мягкой и податливой, ведомой. Наивной. Она верила в любовь, а я нет. Считала ее глупостью…

Наконец она смотрит на меня, ждет реакции, знаю, которую я не даю, а спрашиваю о другом.

— Почему ты врала, что Ирис — твоя мать?

— А что мне оставалось? Сказать, что моя мать меня бросила? Это унизительно… — усмехается, делает еще одну затяжку, после которой указывает в меня пальцем, — Ты помнишь наше второе свидание? На выставке?

Помню. Я хорошо его помню, твою мать, и Лили это знает. Вновь она откидывает голову на спинку кресла и мечтательно улыбается, протягивая.

— Было просто чудесно…

18; Лили

Мой план дает свои плоды, а деньги, которые я отдала за особую помощь, не сгорели. Отнюдь! Помощь действительно работает. Мы с Максом становимся ближе. Например, как сейчас.

Медленно вышагивая рядом с ним, я чувствую себя королевой. Здесь достаточно много народа, потому что искусство — это модно. За полгода жизни в Москве я поняла, что многое в топе, если "в моде", даже если это по сути своей гроша ломаного не стоит. Конечно эта выставка исключение. Вообще, я очень люблю изобразительное искусство, так как мой отец его любил. Я его хорошо помню, не смотря на то, что он умер, когда мне было всего семь лет. Неудачный эксперимент, в следствии которого его постигла участь Марии Кюри[3]. Конечно, его не убило свое собственное открытие, но своя формула — это да. При жизни он обожал художество. Всегда говорил, что будь он талантливым, и умей он рисовать что-то большее, чем человечка с головой-кружочком и ручками да ножками-палочками, плюнул бы на все исследования и укатил в Париж, где рисовал бы влюблённых на фоне Эйфелевой башни. Хорошая мечта, но, к сожалению, лишь мечта. Отец действительно не умел рисовать, к тому же был дальтоником в последней стадии, если такое бывает. Все что ему оставалось — это коллекционирование предметов искусства. С душой. К пяти годам я с легкостью могла отличить Шишкина[4] от Левитана[5] и знала столько разных стилей живописи, сколько не знала букв. Мама всегда считала это пустой тратой времени, ее вообще злило, что мы с Розой так тянемся к папе. Она считала, что «девочки-должны-уметь-многое-но-не-разделять-мазню-по-мастям». Глупо, как по мне, конечно, но я уже давно поняла, что это такое странное проявление ревности, никак иначе. Сейчас, например, мне эти ее заскоки кажутся вдвойне дурными, жизнь ведь вон как повернулась забавно…Именно эти знания помогли мне приблизиться к Максу, и именно благодаря им сейчас он идет вдоль длинного зала именно со мной. Со мной! И я улыбаюсь…

— Почему ты улыбаешься? — тихо спрашивает он, бросает на меня почти стеснительный, неловкий взгляд.

Боже, я никогда не думала, что Максимилиан Александровский на самом деле окажется таким, каким показался тогда в подворотне. О нем многое говорили, включая его жестокость и хладнокровность, тем страннее все то, что сейчас происходит. На самом деле он не то чтобы «не такой», он «не только такой» — скорее так, и ничего человеческое ему не чуждо.

— Ты отличаешься от слухов, вот и все, — озвучиваю свои мысли, он слегка поджимает губы и кивает пару раз, а я вдруг останавливаюсь и выдаю, — Говорят, что ты лишаешь девчонок девственности на спор, это правда?

Макс начинается смеяться. На нас все вокруг оборачиваются, и я краснею. Не принято так, мне хочется его одернуть, но я не сдаюсь — ему лучше знать, да и мне, признаюсь, нравится это внимание. Мне нравится быть в его центре здесь и сейчас, а мы именно в нем. Из-за него. Но и не только…На меня тоже смотрят, наверно, думают, кто она такая?! И пусть. Пусть ломают голову, они ведь только пока не знают, но скоро и это изменится…

— Нет, это неправда, — наконец отвечает, остановившись напротив меня, — Я знаю, кто это делает, это мои…пусть будут «друзья», но я в этом не принимаю участие.

— Почему?

— Тебя это расстраивает?

Он хитро улыбается, я же как бы безразлично жму плечами.

— Просто любопытно. Ответишь?

— Мама говорила всегда, что карма все возвращает. Я много чего делаю, а такие грехи, боюсь, мне не по плечу. К тому же, мне не настолько скучно, чтобы принимать в этом участие. Устроит? Или разочарует?

Ты устраиваешь меня полностью. Это все, что я хочу сказать, а еще больше хочу его. Я хочу его. Черт, со мной такого не было никогда. Нет, конечно, он не мой первый мужчина, у меня достаточно большой опыт, не смотря на мой возраст, но он…с ним происходит что-то особенное, что-то совершенно из ряда вон выходящее. Такое ощущение, что каждую молекулу моего тела тянет к его сути, и я мечтаю прильнуть к нему ближе, но бью себя по рукам, вместо этого загадочно улыбаюсь.

— Первый вариант.

— Отлично.

Макс смотрит на меня также долго и проникновенно, как я на него, пока вокруг снуют глупые люди. Из-за них мы не наедине. Из-за них мой мир и моя картинка рябит, но желание от того меньше не становится. Хочется. Действительно хочется плюнуть на все и затащить его куда-нибудь, но снова вместо этого я иду за ним следом. Мы ведь играем. Мы оба знаем, чем кончится наше общение, я уверена, но оба продолжаем прятаться. Он хочет, чтобы я, как все его девушки, пала ниц, но, черт меня дери, я — чемпион по пряткам. Вот так вот!

— Расскажешь про свою маму? — аккуратно прощупываю почву под ногами личным вопросом, на который получаю очередной его долгий взгляд.

Волнуюсь. Вот сейчас станет ясно насколько хорошо за последние полгода мне удалось его притянуть. Расскажет — я выиграла, пошлет — я в пролете. Сердце отчаянно колотится, Макс явно замечает мое волнение и слегка улыбается, потом переводит взгляд на картину, у которой мы стоим. Михаил Врубель. Демон (сидящий), 1890. Мощная работа, отец мне о ней рассказывал. Шедевр русского символизма, олицетворяющий вечную борьбу мятежного духа.

— Это одна из ее самых любимых картин.

— Она любила живопись?

— Она многое любила. В искусстве мама видела спасение… — тихо говорит, пока я ликую, но внимаю всеми частями тела, не только ушами.

Это очень важно. Чтобы завоевать его окончательно, надо знать, какой была его мама, ведь как и с девочками, мальчики точно также больше расположены к типажу своих матерей. В этом нет никаких подсмыслов, просто мать — это дверь в мир любви, первый и самый верный проводник.

— Она была очень гордой, остроумной и умной, — с улыбкой продолжает, я же делаю заметки в голове, — Многие называли ее холодной, но это не так…Она просто не подпускала к себе каждого, но тех, кого подпускала…они знали наверняка, что она их никогда не бросит. Смелая, ласковая и теплая…

— Ты по ней скучаешь?

Макс грустно улыбается и смотрит мне в глаза, а потом пару раз кивает.

— Безумно.

Меня это трогает. Я тоже скучаю по своему отцу, эта боль резонирует между нами, поэтому, чтобы не скатиться в грусть и печаль, которая точно испортит этот чудный вечер, я перевожу тему. Мы говорим еще и еще, словно какие-то стены между нами рухнули, не полностью, но света теперь гораздо больше, чем тайн и недомолвок. Меня это греет. Я порхаю по зале, наслаждаюсь каждым мгновением и каждым взглядом, его в особенности, ведь он смотрит лишь на меня. И я точно знаю, что сегодня он меня так просто не отпустит…

— Пока? — говорю тихо, сидя в его шикарном БМВ со светлым салоном, который так сильно пахнет им, что у меня бегут мурашки.

Макс молчит. Он словно борется с собой, ведь игра не закончена, и сделай он сейчас шаг, все рухнет. Я это знаю. Но я также знаю, что победа будет за мной. Слегка улыбаюсь, берусь за ручку на двери и уже нажимаю на нее, когда слышу тихий мат, а потом ощущаю хватку на своем запястье.

Да. Так просто он меня не отпустит…Вместо этого Макс разворачивает меня на себя и целует. Страстно и жадно, глубоко. А я улыбаюсь снова и снова…

26; Макс

— Это был наш первый поцелуй…

Я помню. Я хорошо помню этот вечер, он ведь для меня стал началом конца в каком-то смысле, но для нее — это победа. Да, я это знаю и вижу, да и всегда знал и видел, даже тогда. Мы играли в игру, кто сдастся первым, и я сдался, потому что подумал, что у меня будет гораздо больше, чем победа, если я отступлю. Наверно все-таки так и получилось, да и был ли у меня выбор? Наверно нет. Я хотел ее так сильно, что тело скручивало, и ни о чем не мог думать, разве что о ней.

— Ты могла рассказать мне о своей матери, — вместо реакции говорю, а сам покручиваю стакан на подлокотнике и хмурюсь.

Знаю, что не могла. Но могла же. В какой-то момент, когда она поняла, что может мне доверять, а она могла на все сто процентов, Лили могла бы раскрыть карты, но вместо этого она продолжала врать…

— Не могла. Я итак потеряла ради тебя столько…

Резко смотрю на нее, задыхаясь от такой наглости.

— Это ты потеряла?!

— Поверь мне, Макс…да.

— Забавно.

От злости все внутри начинает переворачиваться, и чтобы не взорваться, я делаю большой глоток виски. Даю себе время, но Лили не дает его мне в ответ.

— Я так сильно в тебя влюбилась… Забыла напрочь обо всем, что говорила мне мама…

— Мне это не особо интересно слушать, если честно. Вернемся к насущному. Ты спросила о ком она мне рассказывала? Элай. Я его даже видел.

— И как тебе ее близнец?

Я почти давлюсь алкоголем, в который раз резко поворачивая на нее голову. Лили слегка улыбается и покачивает ногой, поглаживая ножку бокала. Ей явно нравится произведенный эффект «разорвавшейся бомбы». В подтверждение она жмет плечами и делает свой глоток, как бы невзначай кидая.

— Мы все-таки сестры…

Она знает. Я убежден в этом на все двести процентов, щурюсь, Лили же делает вид, что этого не видит, наблюдая вместо того за сигаретой, которой слегка касается стеклянной пепельницы.

— Ты знаешь, что она соврала.

— Конечно.

— Откуда?

— Оттуда же, откуда сама взяла похожую ложь когда-то давно. Ты знал, что наши мамы — аристократки?

— Она говорила.

— А ты знал, что на самом деле — это Ирис «плохой» близнец?

Я выгибаю бровь, как бы не понимая о чем речь, но я прекрасно знаю, о чем она идет. Всегда в паре близнецов кто-то плохой, а кто-то хороший, так уж работает этот мир. На самом деле, конечно, нет. Просто кто-то послушный, а кто-то сорви-голова. В нашей паре, например, расстановка сил неочевидна. Миша — мягкий и спокойный, а Марина — сука каких поискать. Здесь, признаюсь, заявление Лили тоже совсем неочевидно, и она это считывает.

— Думал, что моя мать — дрянь, да?

— А разве не так?

— Если честно, то не совсем. Моя мама была хорошей девочкой, послушной, а Ирис, как я, оторвой. У моих деда и бабки были финансовые проблемы, когда первый начал играть в карты.

— Проиграл состояние?

— Фактически да, но его толкнули обстоятельства. Мама рассказывала, что у них был еще один сын, младший, и когда ему было десять, он упал с лошади и умер. Это убило их родителей, а потом убило и всю семью. Дед начал пить и играть, бабка впала в меланхолию, пока деньги окончательно не кончились. Нашим мамам тогда было шестнадцать. Решено было выдать их замуж, ведь, как известно, лучшая инвестиция — это…

— Дети, — зло цежу сквозь зубы, и Лили указывает в меня пальцем, кивая.

— Точно. Дети. Это решило бы все проблемы, но Ирис не собиралась следовать указаниям. Она сбежала из дома в Россию, где осела, а потом приняла участие в конкурсе красоты и поступила в университет на медицинский.

— Я думал, что она юрист?

— О нет, она по образованию медик, юрист она скорее по…кхм…желанию своего мужчины. Точнее благодаря ему. Он отлично разбирался в праве, на сколько я поняла, а ты же понимаешь, что женщина — это отражение мужчины. Особенно такая молоденькая.

Коробит. Я не реагирую, смотрю на нее, как бы говоря, продолжай, и она слегка улыбается, снова кивает.

— Ей было стыдно.

— Кому?!

— Ей. У них с Элаем странные отношения, которые далеко не каждый может понять. Они вообще странные. С детства, как кошка с собакой. Могли подраться по-серьезному, не в шутку. Наговорить кучу говна. Мы с Розой даже в худшие наши моменты никогда не опускались до подобного. Миша и Марина тем более. Он ее никогда не жалел и не защищал, иногда даже сам выступал главным злодеем. Ты знал, что он ее выгнал из дома?

— Вскользь.

Лили переводит на меня взгляд с легкой ухмылкой, пожимает плечами.

— Детально: на свои шестнадцать, она прилетала домой, куда съехались все ее братья, и там случился жесткий скандал. Она не хотела возвращаться, потому что ей не нравилось все то, чем они занимались. Она хотела быть здесь, вдалеке, жить своей жизнью и строить свою карьеру, Элай этого не оценил. Он наговорил ей кучу всего, после выгнал. Сказал, что раз она так против, то пусть валит и никогда не переступает порог дома. Примерно тоже самое он сказал и мне.

— Откуда ты знаешь?

Теперь она улыбается не со злостью, а снова тепло и как-то…грустно что ли. Смотрит в огонь. Слегка ежится, но тут же бьет себя по рукам и расправляет плечи, словно не хочет давать слабину передо мной, но я уже все считал и отметил про себя. Сейчас будет что-то, что ее сильно волнует…

— У Ирис четверо сыновей, а ее первый сын — мой лучший друг. Мы до сих пор общаемся, и я его очень люблю. После моего «грехопадения», от меня отвернулись все, но только не он. И он там был, пытался затушить пожар, чего, конечно же, не вышло. Элай, к сожалению, слишком взрывоопасный и вообще не контролирует себя. Я его не виню, он ребенок совсем, но его слова ранят и это факт. Я встречала ее в аэропорту, потому что знала, что его слова ранили ее очень сильно…

Стараюсь не концентрироваться на отдельных словах, лишь на важном. На информации. Слегка поддаюсь вперед и уточняю.

— Четверо сыновей?

— Забавная штука судьба, да? — усмехается Лили, продолжая покручивать бокал на подлокотнике, — Вас пятеро, их пятеро…Но, поверь мне, вы проигрываете.

— В смысле? — тихо уточняю, она лишь слегка пожимает плечами.

— Ты еще не понял? Это кровная вражда, Макс. Я не знаю в чем ее суть, но связываться с Александровскими в нашей семье, все равно что пойти на трассу, если не хуже. Когда я рассказала Ирис о тебе впервые, она запретила мне и близко подходить. Строго настрого. Я, естественно, пропустила мимо ушей, но после ее «похорон», — зло выделяет кавычки, — Я сказала, что встречаюсь с тобой, и что началось…ох, ты бы слышал.

— И как же ты ее смогла забрать тогда?

— С большим трудом. Арн помог. Он из них из всех самый разумный и спокойный. О том, чтобы остаться ей в Новосибирске, не было и речи. Это было опасно. Смертельно опасно, я об этом говорила и много кричала. В конце концов он услышал, и мы рассудили, что ей будет безопасней в Москве, рядом со мной и подальше от всего этого кошмара. Единственное условие — не подпускать ее к вам. Особенно к твоему отцу. Они его ненавидят.

— Я уже понял.

— Ради тебя я лишилась всего… — вдруг говорит Лили, глядя мне в глаза серьезно, без усмешек и огня, — Уважения своей семьи, их лояльности, их в принципе. И даже сейчас…я выбираю тебя. Я рассказываю тебе все это, потому что боюсь…

— Чего?

— Боюсь, что теперь…после того, что случилось…Макс, они вас всех убьют, потому что, поверь мне, вы не выиграете. Они не местная шелупонь, ваши марионетки или прислуга из местных депутатов и бизнесменов. Они гораздо сильнее вас.

— Кто они? На самом деле.

— Убийцы. Они — профессиональные убийцы, Макс.