Глиссандо

7. Спокойная ночь

Я ждал это время, и вот это время пришло,

Те, кто молчал, перестали молчать.

Те, кому нечего ждать, садятся в седло,

Их не догнать, уже не догнать.

Тем, кто ложится спать —

Спокойного сна.

Кино — Спокойная ночь

Пока вся семья рассаживается по местам, отец приглушает звук на своем ноутбуке, но не выключает музыку. Она горит где-то на заднем фоне, и это группа «Кино». Забавно вообще, что он ее знает. Нет, конечно не это забавно, а то, что она звучит в сердце этого дома, которое он для себя определил. Ему ведь здесь нет ничего дороже его кабинета, что сейчас наполняется голосом революционера. Стихами, его мыслями, чувствами. Для блюстителя порядка и правил, это очень неожиданный выбор аккомпанемента.

Краем глаза вижу, что Лекс сверлит меня взглядом, и хмурюсь. Чего он хочет? Ах да, понял. Я веду себя слишком расхлябанно, заставляю нервничать семью, брат мне это и пытается донести своим суровым вниманием, слегка мотает головой, даже одними губами говорит: «остановись». Я в ответ на это усмехаюсь, опуская глаза на свои руки. Слышу звон стекла — отец наполняет еще один стакан виски, смакует его пару долгих, молчаливых мгновений. Никто не смеет перебить данное лицедейство, да и зачем? Всем нам прекрасно известно, что после драматичной паузы польется дерьмо, как из рога изобилия, и оно попадет на каждого. В этих стенах чистым остаться очень и очень сложно, особенно, если каждый разговор с родителем заканчивается так, как наш: в случае меня, Миши и Лекса коробкой распечатанных свиздюлей, в случае девочек тазом слез.

— Когда я был молодым, обожал Цоя.

Неожиданное начало в квадрате. Я поднимаю взгляд вместе с бровями, но отец, сложа ноги на столе, даже не думает поворачиваться. Он держит стакан с виски у лица и странно улыбается. Для меня вообще странно видеть его улыбку, но сейчас она сама по себе необычная, даже для нормального человека. Какая-то слишком уж болезненная…

— …Это был чудесный вечер. Восемьдесят шестой год, Киров, начало зимы…у вашей мамы молния заела на сапогах, а я старался ее починить, не смотря на то, что пальцы все аж онемели от холода…

Переглядываюсь с Мишей. Он, клянусь, как и я, был готов услышать многое и разное, но только не то, что здесь сейчас происходит. А что происходит непонятно никому, и лишь Марина не пытается найти этот сакральный смысл. Она как всегда подается вперед, чтобы жадно поймать все, что он скажет о ней…Смотреть на это было больно каждый раз, но сейчас особенно почему-то, а отец еще и добавил, повернув на нее голову.

— Ты так похожа на нее, моя девочка. Как две капли воды…и мужчин не умеешь выбирать, как она не умела.

Марина вся сжимается, а я подаюсь вперед, сцепив челюсти вместе. Чувствую сам, как буквально горят желваки, но не могу расслабиться, а ему хоть бы хны. Отец даже усом не ведет, хотя где-то на подсознании я понимаю, что выгляжу не самым миролюбивым образом. Да и куда там? Сестра защищала меня всю жизнь, и я буду защищать ее до последнего своего вдоха. Но она не дает мне вступить, смотрит и слегка мотает головой, а потом расправляет плечи и гордо вскидывает нос. Люблю когда она такая. Смелая, «она настоящая», а не пугливая овечка, какой ее всегда хотел видеть отец.

— Мы не будем говорить на тему моего замужества, отец. Я сказала, что замуж не выйду никогда.

— Ты наказываешь меня, Марина, но по факту сама себя лишаешь миллиона прекрасных моментов.

— Разговор окончен.

— Спроси у Миши, что он почувствовал, когда взял свою первую дочь на руки? Вторую? Третью?

— Ты убил все мое желание когда-либо испытать это чувство.

— С тем парнем у тебя не было будущего, поверь мне.

Ее глаза зажигаются огнем, а лицо становится суровым, злым. Марина придвигается ближе, пару мгновений смотрит на него также яростно, а потом выплевывает.

— Это не тебе было решать.

— Знаю, но тебе было всего восемнадцать, когда судьба свела тебя с этим человеком. И я мог бы тебя отпустить, но я знал, что ты не будешь с ним счастлива. Потому что он не способен подарить тебе ничего, кроме бесконечной боли и страха. Это его суть.

— Откуда тебе известно, а?! Как ты вообще можешь такое говорить?! Он был хорошим человеком! Честным!

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, дорогая, потому что, к сожалению, ты сама не знала, с кем лежала в одной постели.

Марина замирает, хмурит брови, а отец делает небольшой глоток виски, опускает стакан на стол с тихий стуком, недолго молчит. Он словно о чем-то думает и что-то взвешивает, но потом все же добавляет.

— Твой паренек жив и здоров, Марина.

Медленно я перевожу взгляд на сестру, которая в миг побелела. Вся ее ярость и темперамент сдулся, как шарик, и, черт возьми, как же она стала похожа на маленькую девочку, которую необходимо защитить от чудовища. У меня как будто в мозгу что-то срабатывает в этот момент, и я снова собираюсь что-то сказать, Миша собирается, даже привстает со своего кресла, отпуская руку жены, но Марина резко разводит ладони в стороны. Она не дышит почти, но отчаянно цепляется за отца, как за спасательную соломинку, шепчет.

— Ты врешь.

— Я не мог его убить, Марина, — тихо отвечает, почти нежно даже, хмурит брови, — Потому что я дал слово.

— Ты дал…слово?!

— Своему лучшему другу. Никогда и ни при каких обстоятельствах не вредить детям, куда бы нас не завела наша война. Дети — это святое.

Молчим. В комнате повисает такая неприятная, липкая пауза, от которой у меня самого сворачивается все внутри. Что творится с ней в этот миг, мне даже страшно представить.

— Черт… — вдруг выдыхает смешок отец, уставившись в потолок, — Когда я его увидел, думал, что в прошлое попал. Он был так похож на него…но наглость от матери. И характер от нее.

— Я не…

— В Бразилии, где вы познакомились, он был на своем первом задании. А тебе сказал, что приехал на учения, да? — Марина молчит, но отец и не ждет ответа, улыбается и кивает, — Конечно да. Он не мог сказать правду, но от меня ее не скрыть. У него была метка клана, значит, он в него вошел. А клан, Марина, это тропа боли и жестокости. Я не мог допустить, чтобы ты стала частью этой истории.

Наконец он переводит взгляд на дочь, на которую за много-много лет впервые смотрит так участливо, пока она роняет огромные слезы на сжатые насмерть пальцы.

— Ты была такой нежной девочкой. Он сломал бы тебе всю жизнь. Я знаю точно, потому что уже видел это. Знаешь, судьба ведь забавная штука, и ты, даже того не зная, имела честь общаться с его младшей сестричкой. Твой Антон, Марина, никакой не Антон — летчик из Подмосковья. Ни на какие учения он не прилетал. Его зовут Арнольд, и он старший брат Амелии, а в Бразилии он был по заданию. Он должен был перехватить поезд с оружием для клана, который крепко держал его отца за горло.

Первая бомба сброшена. Я буквально кожей чувствую ударную волну, которая преобразуется в поток колючих, холодных мурашек, что леденят мне все внутренности. Кажется, я наконец начинаю понимать, зачем мы здесь сегодня, почему вокруг дома собираются наемники. Мы готовимся к приему гостей, не иначе как.

— Я тебе не верю, — тихо выдыхает Марина, отец слегка кивает и прикрывает глаза.

— Знаю, что в это сложно поверить, но это, тем не менее, так.

— Я тебе не верю! — кричит в голос, подается вперед сама, но отец никак не реагирует.

— Мы с ним поговорили, когда ты ходила покупать себе платье с подружкой. Я знал гостиницу вплоть до номера, дождался, пока ты уйдешь, и пришел к нему.

— И о чем же вы говорили?!

— Я попросил его отступиться от тебя, чтобы не рушить твою жизнь. С ним мы могли говорить откровенно, потому что так уж вышло, что я посвящён во многие тонкости его образа жизни. Он не хотел тебя оставлять, Марина, но потом понял, что иначе нельзя. Я попросил его поклясться, что он сможет тебя защитить, но он не мог и не поклялся. Так он ушел, а я решил сказать, что он умер. Ты бы продолжала его искать, и рано или поздно нашла бы.

— И я была бы счастлива! У меня могли бы быть дети! — Марина встает, всхлипывая, упирается в стол руками, но отец лишь слегка мотает головой.

— Ты бы умерла, солнышко, тебя бы просто убили.

— Что за бред ты несешь?!

— Это не бред, а опыт прожитых лет. Я видел эту кухню изнутри, поэтому знаю, чем бы кончилось дело. На Ирис в свое время семья раз покушались. Семь! Один пришлось на ее беременность, она чуть не потеряла своего второго сына. Арнольд не его отец, пусть внешне они и похожи, но здесь главное не внешность, а суть. Он бы тебя не защитил.

— Я тебе не верю! Он бы меня не оставил!

— Извини, но у меня нет фактических доказательств. Они слишком хорошо прячутся, их этому с детства учат. В последний раз я видел Арнольда три года назад в Праге, но может быть мои слова сможет подтвердить Лили?

Все поворачиваются на нее. Лили тем временем сидит с открытым ртом, явно намекая на то, что шокирована не меньше, даже больше остальных.

— Лили, у тебя есть фотографии с Арнольдом?

Она слегка кивает и достает свой телефон, но тут Мара взрывается праведным гневом.

— Думаешь, что я поверю твоей шлюхе?!

— Не надо верить моей шлюхе. Верь своим глазам, солнышко.

Лили недоверчиво косится на отца, пока Марина тяжело и часто дышит. Она стоит перед выбором, и я сам не знаю, как поступил бы, но, наверно, также, как она. Потому что она идет на поводу у своего сердца, когда поворачивается на Лили и буквально вырывает из ее рук телефон, а значит идет на поводу отца. Можно осуждать ее бесконечно за слабость, но я уверен точно, что не буду. Я действительно сделал бы тоже самое…а теперь с затаенным дыханием наблюдаю за сестрой. Она стоит к нам спиной, молчит, даже не дышит — вообще ни одного движения.

«Значит правда…»

— Кто это? — еле слышно спрашивает, а Лили, слегка привстав и заглянув в свой гаджет, также тихо отвечает.

— Это его дочь. Ее зовут Астра…

Финальный аккорд для Марины. В воздухе застыл колкий перезвон этого последнего гвоздя в гроб, вместе с которым сестра грузно опускается на стул.

— Не могу поверить…

— Марина, — обращается отец, — Он действительно не хотел тебя оставлять, но…его жизнь на тот момент была слишком сумбурной.

— А ее жизнь, значит, нет?! — повышает голос, резко поднимая глаза, — Той, что родила ему ребенка, а?! Значит она смогла, а я нет?!

— Эм… — тихо вклинивается Лили, — На самом деле это вышло случайно.

Марина также резко переводит взгляд на Лили, и по тому, как та сжалась, я понял, что это тот самый «убивающий» взгляд. В пору бы усмехнуться, но что-то совсем не до смеха как-то…

— Она была танцовщицей в одном клубе, случился секс, а потом и ребенок. Девчонка ее бросила и свалила, Арнольд забрал себе. Вот и вся история, но так чтобы постоянно…в общем у него нет никого. Серьезного. Жены там и…и вообще…

Марина ничего не отвечает. Не знаю насколько этот факт ее успокаивает, но она предпочитает опустить взгляд в телефон, я же свой перевожу на отца, про себя отметив, с какой печалью он смотрит на свою дочь. С каким сожалением…Мне даже на секунду кажется, что тот мужчина из моего теплого воспоминания действительно существует, но потом я бью себя по рукам. Нет. Не существует. И я хочу сказать это в слух, но не успеваю…отец переводит взгляд на Мишу.

— Знаешь, когда ты родился, Миша, я думал, что ты будешь на меня похож.

— О, старая песня о главном… — усмехается брат, откидываясь на спинку кресла, — Я тебя разочаровал? Я недостоин? Тот самый первый блин, что вышел комом?

— Отнюдь. По мне ты стал лучше меня в бесконечное число раз.

Миша поднимает брови от очередного неожиданного откровения, но, как и я, бьет себя по рукам. Усмехается.

— Вау. Бесконечное число раз — это много.

— Все равно недостаточно, чтобы выразить действительность. У тебя хватило смелости быть мягким, чего я себе позволить не мог из-за отца. Ты же, имея похожие обстоятельства, как то умудрился остаться собой. Я безумно горжусь твоей работой. Тобой. И завидую, Миша. Тебе не нужны маски, которые мне всю жизнь были необходимы.

— К чему все это, а? Сколько себя помню, ты гнобил меня за то, что я слишком мягкий тюфяк, а сейчас вон какие дифирамбы. Или что же? Для меня припасена зажигательная история? Моя первая жена тоже часть какого-то клана?!

— Нет, она просто продажная шлюха, — брови Миши падают на глаза, а отец слегка пожимает плечами с улыбкой, — Если ждешь извинений за то, что я тебе это показал, можешь завернуть губу обратно. Их не будет. Я не жалею, о том, что оградил своего сына от потаскухи.

— Оградил? Так ты это называешь?

— Я не просил убивать вашего ребенка, Миша, я хотел его забрать. Она сама сделала аборт.

Миша замолкает, и вместе с его запалом куда-то стекает и усмешка. Да, что-то совсем не весело…

— Ты всегда был слишком доверчивым. Мария такой была. Она доверяла людям, которые плевали ей в сердце…

— Или доверяла тебе. Тому, кто ей это сердце вырывал каждый раз, когда бил ее.

Отец скрипит зубами. Ему не нравятся такие упоминания в момент «душевной близости», и обычно за такое кто-то из нас мог и отхватить, но сегодня он смиряется. Опускает голову, наблюдая, как в стакане кружит виски, а потом тихо сознается.

— Это правда. Я много раз допускал одну и ту же ошибку.

— Это называется иначе.

— Ты не понимаешь, Миша. Тебе досталась кроткая и спокойная женщина. Нежный цветок. Мне роза с шипами. Я много раз резал пальцы о ее стебель и много раз срывался из-за этого. К сожалению, мне не хватило мужества где-то уступить и прогнуться, потому что меня воспитывали не так.

— Ты изменял ей, — глухо говорит Марина, которая наконец отлипла от экрана телефона, сложила руки на груди и, стерев слезы, вступила в разговор, — Чего ты ожидал?

— Я не буду объяснять все тонкости и перипетии наших с Марией отношений. Это слишком сложно и долго, да и кому это нужно? Важно лишь то, что я любил только ее. Она единственная. Всегда была и будет.

Неловко и так неожиданно обидно за Настю. Я кидаю на нее взгляд, но сразу же отворачиваюсь, не желая смущать сильнее. Такое слышать неприятно никому, даже несмотря на то, что любви между ними нет уже давно. Сейчас же Насте пришлось услышать другую правду: ее никогда и не было.

Это бесит Лекса. Он зло усмехается и пару раз кивает, а потом цедит сквозь зубы.

— Как мило.

— Как есть, Леш. Это правда.

— А моя мама тогда кто, а?!

— Твоя мама — мой самый лучший друг.

Настя резко поднимает глаза, а Петр Геннадьевич уже в который раз нежно улыбается. Он подается даже вперед, смотрит на нее долгих пару мгновений, после которых тихо продолжает.

— Ты безумно похожа на мою маму. Она тоже была нежной и очень доброй, неспособной на ненависть. В казарме все всегда называли ее в шутку «Белль», потому что мой отец был Чудовищем. Строгий, жестокий, холодный, а рядом с ней становился мягче плюшевой игрушки. Ты тоже делала меня мягче. Поверь. Без тебя я был худшей версией того, кого ты знаешь. Рядом с тобой мне было хорошо, и я тебе бесконечно благодарен за все, что ты для меня сделала. Знаешь, у меня было очень много женщин…конечно ты это знаешь, но вот что забавно…Я ни о ком никогда не жалел, только о тебе.

Хмурится, быстро вытирая щеку, и я уже думаю, что вот сейчас папаша саданет ее словесно, но нет. Сегодня день каких-то странных, зыбучих метаморфоз. Покаяние. Как будто все мы находимся в будке для исповеди, и все мы — священники, здесь для отпуска грехов человека, который наконец решил обнажить свою душу.

— …Я жалею о том, что не дал тебе развода.

Настя издает странный звук, как сдутое колесо, а отец опускает глаза, медлит, но снова их поднимает и еще тише добавляет.

— Прости меня за все. Я не должен был втягивать тебя в свою жизнь, но моим детям нужна была мать. Ты была лучшей кандидатурой, потому что я знал, что ты с этим справишься. Я мог на тебя положиться. По итогу ты сделала для меня столько хорошего, а я для тебя так мало, прости меня и за это. И спасибо за детей. Леша, Адель — они так похожи на тебя, и я рад этому. Я рад, что они не похожи на меня.

— Петя…

Но он не дает ей ничего сказать, а смотрит на Лекса.

— Ты полноправный член этой семьи, Леша. Ты здесь не лишний. Ты на своем месте. Знаю, что всю твою жизнь ты пытался именно это доказать, но тебе не нужно было так стараться, потому что ты — мой сын. Всегда им будешь. Запомни это, ты Александровский. Не позволяй никогда и никому в этом сомневаться. Один из десяти лучших дней моей жизни, тот, когда я познакомился с тобой. И, конечно же, моя маленькая жемчужинка. Мой подарок. Я так рад, что ты у меня есть, и так тобой горжусь. Когда ты танцуешь, мое сердце бьется чаще. Тебе я позволял всегда больше остальных, и даже согласен был на брак с твоим футболистом. Он хоть и недостоин тебя, но почти к этому близок. Надеюсь, что ты будешь счастлива.

— Папа?

Голос Адель дрожит, а мне стоит таких больших трудов не закатить глаза. Потому что я не хочу рушить их личный момент, ради нее, не ради него, разумеется. Пусть я и считаю, что все, что здесь происходит — бред сивой кобылы, она так явно не думает. Не смотря ни на что.

Пока льются тонны патоки, у меня в свою очередь, есть время взвесить все услышанное, и к концу этой классной беседы, я вдруг понимаю кое что очень важное. В действительности, я на него очень похож — правда, я похож на маму — нет. Как бы я не бежал от своего отражения, как бы не старался, но судя по всем ошибкам, совершенным моим родителям, все, что обо мне говорят — правда. Я похож на него больше всех остальных, поэтому мне и пророчили занять его место. Потому что я бы с этим справился. Я — это он. Просто моложе. И сейчас, сталкиваясь с тишиной и его взглядом, все еще очевидней, чем было раньше. От этого меня коробит, и я тихо цыкаю, переведя внимание на яркие фонари за окном.

— Надеюсь, что ты не собираешься лить мне в уши тонны сладкой воды. Потому что если да, мне это неинтересно.

— Не собираюсь. Тебе я хочу дать ответы.

— Какие же?

— О том, кто Амелия на самом деле. Тебя же это волнует, да?

Резко возвращаюсь к его глазам, и отец усмехается. Говорю же, окажись я на месте Марины, сделал бы тоже самое. Тоже повелся бы, и я ведусь, правда вот мне плевать. Важно не это. Ее имя, за которое я цепляюсь мертвой хваткой.

— Что за клан?

— Они называют себя Имаи. Занимаются разными вещами, начиная с поставки оружия, заканчивая рабством и наркотиками.

— Типа якудза? — усмехаюсь сам, но на лице отца нет и тени улыбки.

— Не типа, Макс.

— И как же английский лорд попал к ним?!

— Она тебе рассказала, — он делает еще один глоток виски, после чего смотрит в окно, задумчиво потирая подбородок, — Однажды, английский дипломат прилетел с одной из миссий в Японию с женой и сыном. Но с этой миссией было что-то явно не так, и он знал, что это большой риск, поэтому познакомил свою семью со своим старым другом. На всякий случай. Попытка защитить их, дипломат был человеком умным и знал, что всегда нужно иметь план Б.

— Сработал «план Б»?

— Не совсем, — он снова смотрит на меня, чеканя, — Через три дня, после приземления в токийском аэропорте, семью английского дипломата вырезали на глазах у шестилетнего сына, которому по счастливой случайности удалось сбежать. Он укрылся в доме этого самого друга, а он оказался главой клана и частью огромного, преступного синдиката. Правящей верхушкой. Элитой. В Англии у мальчика не осталось родных, и он остался в Японии, но не только поэтому. Он хотел отомстить за свою семью, поэтому учился убивать прилежно и с огромным рвением. Когда мальчик вырос и ему было двадцать три, он наконец добился своей цени. Он жестоко отомстил тем, кто пришел в гостиничный номер английского дипломата, вместе с тем занял место в самом центре клана, как пасынок. Названный сын. Этого мальчика звали Артур, и он отец твоей Амелии.

Я ожидал чего угодно, но не этого. Отец не улыбается, он абсолютно серьезен, даже, кажется, напуган, но я не уверен, таким я его ни разу не видел, поэтому и не знаю, что ответить. Хмурюсь, силюсь понять, но отец не дает мне времени. Он придвигается к столу и хмурит брови еще сильнее, чем до этого.

— Ее отец — один из самых опасных людей в мире, Макс. Это не шутки и не розыгрыши, он действительно опасен. Артур способен на вещи, которые ты себе даже после нескольких граммов кокаина не сможешь представить. Он может убить, не прикасаясь, может пытать, может заставить тебя пожалеть, что ты вообще родился на этот свет. Когда он жил в Краснодаре, он владел всем югом этой страны, потому что его боялись. Оправдано. Он слишком умен, расчетлив и жесток, чтобы было иначе.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Потому что Артур безумно любит свою дочь.

— Любит? Он умер.

Тут отец усмехается, слегка поджав губы, мотает головой, а потом тихо цыкает, и я вторя ему, тихо переспрашиваю.

— Он не умер, да?

— С этой семьей никогда не знаешь наверняка. Процентов на восемьдесят я уверен, что нет.

— С чего ты взял?

— С того, что Ирис жива.

Невольно я расширяю глаза, что его в ответ смешит.

— Ты не удивлен этой новостью, но удивлен тем, что мне это известно, я прав?

Молчу. Снова не даю ему ответов, и отец снова пару раз кивает.

— Не хочешь говорить, потому что ей обещал? Правильно, свое слово нужно держать, но в этом нет нужды. Я знаю, что она жива, поэтому догадываюсь, что он жив тоже, ведь единственный, кто мог бы ее спасти тогда на той дороге — это он. И Амелию из того проклятого дома мог вытащить только он.

— Она сказала, что они сбежали. Роза ее выпихнула.

— Младший Ревцов ни за что в жизни не прекратил бы пытку, Макс. Он делал это до смерти. Разом. Не любил растягивать, слишком жадным был. Думаю, что его что-то отвлекло.

— С чего вдруг?

— С того, что лес был усеян трупами. Ревцов старший поделился. Он все кичился, но в конце признался, что он не убивал Ирис, потому что испугался. Всех его людей положили, он убил их всех ради своей дочери.

— И…

— Ты пока этого не понимаешь, Макс, но дочери — они всегда особенные. Артур ждал свою, как безумный. Когда Ирис узнала, что один из близнецов — девочка, он был не просто счастлив. Он будто парил над землей. Только и говорил о том, как ее назовет, чем она будет заниматься, какие платья он ей купит. У нее было все, чего может только пожелать девочка, а она еще даже не родилась. Когда даже обычный человек теряет кого-то настолько долгожданного и любимого, он сходит с ума, но Артур не обычный человек.

— Зачем здесь эти люди? Только честно.

— Король так просто не сдается, — слегка пожимает плечами он с очередной улыбкой, — Я еще повоюю.

— Он решит, что это твоя вина.

— Скорее всего.

— И он убьет тебя.

— Да.

— Но как же твое «слово»?

— Я сомневаюсь, что он в него поверит. Чтобы выманить Ирис, я делал многое.

— Зачем она тебе была нужна? — он молчит.

Теперь отец не собирается давать мне ответы. Моя очередь усмехаться, сложа руки на груди.

— Он был твоим лучшим другом, я правильно понимаю?

— Он и сейчас мой лучший друг.

— Ты его предал.

— Это одна из многих ошибок, которые я совершил.

— Ошибка. Ты очень забавно интерпретируешь свои действия. Когда ты увел мою девушку — это тоже была ошибка?

Отец снова молчит, и я было думаю, что он не даст мне ответ, но он вдруг отгибается и мотает головой.

— Нет. Это был эгоизм.

— Эгоизм?

— Да, Макс. Лилиана очень похожа на свою тетю в юности. Внешне, конечно же. Я хотел вернуть то время, пусть это и была иллюзия. Они ведь разные, как ни крути. Внешне схожи, но по характеру Лили намного мягче. Это от Исака…

— Ты знал моего папу?! — Лили вступает сразу, как слышит ранее мне незнакомое имя, и отец переключается на нее.

— Видел его пару раз. Хороший был мужик, но очень уж спокойный. Виолетта напротив, как бессмысленный пожар. Они были просто отвратительной парой, если честно, совершенно друг другу не подходили. Как вы с Максом.

Теперь отгибаюсь я. Это даже не смешно, пусть я и смеюсь, глядя в потолок, выдыхая.

— Ты и в моем случае все решил…

— Скажи мне, Макс, по итогу то я оказался прав, а? — по щелчку пальцев все веселье схлопывается, и я зло смотрю на него в ответ.

Потому что он намекает на Амелию. Я знаю это, чувствую, и меня бесит, что он касается ее даже словом. Дико-дико бесит, а вот отца веселит.

— После нее ты понимаешь, что никогда не любил Лили.

— Я…

— Можешь не отрицать. Я видел вас летом, и знаю, что ты ее любишь. Вот ее ты точно любишь.

— Тем не менее, ты и к ней приставал.

Отец неожиданно кривится, громко цыкает и даже закатывает глаза.

— О нет, прости, но на такой подвиг я, увы, неспособен. Амелия так сильно похожа на своего папашу, что у меня зубы сводит.

— На аукционе ты говорил другое.

— Я многое говорил и делал, чтобы выманить Ирис. Повторяю.

— То есть это…

— Игра. Фальшь. Выдумка. Да. Она красивая, но меня не привлекает. Слишком сложно. В моей жизни такая женщина уже была, вторую я не потянул бы. Теперь ты понимаешь меня чуть больше, да, Макс?

Сцепляю челюсть сильнее, пальцы вонзаю в подлокотник. Но молчу. Потому что да, теперь я это понимаю. Отец же пользуется случаем, придвигается обратно и тихо, серьезно говорит.

— Ты должен молчать о том, что было между вами, Макс. Если Артур жив, и если он узнает, что вас связывали какие-то отношения…он тебя убьет. Знаю, что тебе претит все, что я делаю и говорю, но ты должен помнить: все что я когда либо делал и говорил — ради вас. Ты можешь меня ненавидеть, Макс, но что будет с нашей семьей, если тебя не станет? Сам подумай. Разве Лекс останется в стороне? Миша? Марина? Вы слишком привыкли идти друг за другом, и ты должен это помнить. Все, что ты сделаешь, отразиться на вас всех.

Вот в этом смысл был, потому что я слабо представляю себе, как Лекс стоит в стороне, пока на меня направляют пушку. Нет, это вряд ли. Марина? Совсем не та история. Миша? Он может быть и спокойный, но разнесет все вокруг, если того будет требовать ситуация. Даже Адель. Нет, даже она не станет просто сидеть и смотреть.

И пока я думаю, отец крадет миг, чтобы добавить…

— Ты так похож на меня…

Хочется фыркнуть, привычно съершиться, но вместо того я просто устало перевожу на него взгляд. Он поднимает брови.

— Ну и? Где же привычный протест?

— Его не будет.

— От чего же?

— Потому что ты прав.

— Наконец-то ты перестал бежать от себя. Это значит, что ты повзрослел, Макс.

— Теперь мне можно выйти в свет? — саркастично замечаю, он тихо смеется, пожимая плечами.

— Да. Теперь ты готов. Я воспитал достойного приемника. Ты поведешь «АСтрой» вперед, заберешься туда, куда я не смог бы никогда. Лекс будет рядом с тобой, — отец переводит взгляд на Лекса, кивая и ему, — Вы оба дополните и поможете друг другу, я не сомневаюсь. Прикрывайте спины и дальше, а ты, Макс, помни, что даже не смотря на то, что мы очень похожи, ты — не я. Ты такой, каким я был в молодости, до всех моих ошибок, так не повторяй их, чтобы не превратиться в того, кого ты знаешь. И помни кое что очень-очень важное: я никогда и ничего не говорю просто так.

Отец встает со своего места, слегка пошатывается. Настя было хочет тоже встать, чтобы ему помочь, но он останавливает ее жестом руки.

— Не надо, Настасья, сиди, я справлюсь сам. Ты итак для меня многое сделала.

Вместе с этими словами он достает и кладет на стол семь толстых конвертов, а первый как раз протягивает ей.

— Это тебе от меня. Подарок.

Настя недоверчиво забирает коричневый сверток, но ждет объяснений от мужа, который это, конечно же, знает.

— Внутри ты найдешь дарственную на этот дом. Он твой по праву, как и ДТЮ, гостиницы и три квартиры в центре Москвы. Вместе с тем я даю тебе доступ к счету, на котором уже лежат деньги. Их тебе хватит на всю оставшуюся жизнь, не хочу, чтобы ты в чем-то нуждалась. И последнее…документы на развод. Я все оформил задним числом, чтобы у тебя не было проблем, так что теперь ты свободна. Прости, что долго соображал.

Настя открывает рот, но отец опускает глаза и стягивает следующий конверт, который протягивает Адель.

— Милая, это тебе. Там тоже документы на твой личный счет, карточки, дратвенная на твою квартиру, плюс еще одну на Чистых прудах. Ты же ее хотела? Как и домик в Мадриде. Надеюсь, что там ты будешь счастлива.

Ей он тоже не дает вставить и слова, забирая следующую партию прощальных подарков.

— Марина, это твое. Твой личный счет и дарственная на дом в Нью Йорке. Мы там были так счастливы, и ты его очень любила. Я помню. Плюс деньги на новую гостиницу. Я посмотрел твой бизнес-план, все одобрил, а также решил все твои проблемы во Франции. Прости, что влез, но мне очень хотелось в последний раз тебе помочь. Надеюсь, что ты не обидишься. И самое важное: Матвей.

— Где он?! — выдыхает тут же, на что отец мягко улыбается.

— Он в самом безопасном месте на свете. Когда все кончится, он вернется в Москву. Я с ним уже говорил.

— Если тебя не убьют, он снова будет под замком?

— Нет. Я даю тебе свое слово.

Его слово значит все, оно несгибаемо, как самая прочная сталь. Если отец давал слово — значит это навсегда, и теперь, получив наконец это обещание, Марина опускается на стул с сияющей улыбкой на губах. Потому что знает, что все изменится вне зависимости от обстоятельств. Мы все знаем это. Все ведь уже изменилось…

— Миша, это тебе, — сразу же второй конверт, который он передает сыну с улыбкой, — Тоже самое. Счет, плюс деньги на развитие твоего бизнеса. Знаю, что ты можешь сам, но надеюсь, что ты мне это простишь. Я не предлагаю тебе "АСтрой", знаю, как тебе претит все, что с этим связано, но я верю в тебя и в то, что ты можешь создать огромную сеть лучших ресторанов. Много лет я не говорил этого, теперь надеюсь, что еще не слишком поздно. Также внутри вы найдете дарственные на три квартиры моим внучкам, а еще на мой дом под Парижем. Он ваш.

Последние взгляды направлены на нас с Лексом. Отец разглядывает наши лица, пару мгновений медлит, но потом передает конверты с тихим пояснением.

— Внутри вы найдете ваши личные счета и дарственные на мои квартиры в Майями, Сан-Франциско и Нью Йорке. Самое главное — дарственная на «АСтрой». Берегите мое детище, развивайте его, поддерживайте друг друга. Не понаслышке знаю, как тяжело делать это в одиночку, так что, пожалуйста, никогда не отворачивайтесь друг от друга. Я был плохим отцом, но и в этом есть свой плюс — вы нашли в моем лице общего врага, против которого объединились так сильно, что почти срослись. Это хорошо. Это вам поможет. Удачи.

Он опускается в кресло, устало подпирая голову, и еще тише добавляет.

— А теперь идите, я хочу еще немного послушать Цоя и вспомнить молодость. Лили, задержись ненадолго. Мне еще кое о чем нужно с тобой поговорить.

Мы выходим, не произнося ни слова. Это все выглядит, как прощание, да факту это оно и есть. Так мы попрощались, пусть каждый из нас знает, что завтра он снова оденет маску, я рад, что хотя бы ненадолго увидел, что за ней все еще есть живой человек.

Значит и для меня не все потеряно, да?