Мягкими мазками рассеялась таинственная пелена, Звездный свет потонул в тумане призрачными отблесками — и осталось лишь озеро, холодное, прозрачное, озаряемое серебристым лунным сиянием.
Стройные ряды деревьев уносились в холодную даль, редкий снег посверкивал на мёрзлой земле, ночь окутывала деревню. И лишь зловеще дрожала вода, неровным темным пятном видневшаяся из-под расколотого льда. Она плескалась от дуновений ветра, смывала алые пятна, оставшиеся на грязной поверхности. И не ведала она, что захлёстывает с собой боль, последнюю, страшную, дикую, что навеки избавляет девушку от горестей и страданий.
Эмма очутилась около самой воды, ловившей холодные лунные отблески из-под безжизненной корки льда. Теперь её ничего не пугало. Ничего не страшило, кроме времени, которое все текло, бежало, неумолимо проносилась.
Девушке было все равно, куда ушли её враги, получили ли они деньги за мнимую поимку. Она не собиралась мстить. Ей это запрещалось, да и желание отсутствовало: нужно было успеть к отцу.
Эмма быстрым шагом преодолела несколько пыльных дорог, посыпанных ноздреватым снегом, протиснулась в полузакрытую калитку, и вскоре очутилась около родной двери.
Послышался привычный скрип, Эмма осторожно ступила в родные стены, и в нос ей ударил сладковатый запах пирога. Того самого, что приготовила она днём, желая хоть как-то порадовать отца.
Но сама она его уже никогда не попробует: в еде она больше не нуждалась, её не мучила сонливость, не посещало желание выпить кружку ароматного чая. Она вернулась в этот мир другая. Совсем другая. И пришла всего на два часа.
«Наверное, именно таким был этот Кевин Эверитт, воскресший и ставший Убийцей Звёзд после угасания своего светила. Неуязвимым, по идее, бессмертным, но… каким-то неживым», — почему-то подумала Эмма, когда её тонкие пальцы скользнули по холодной дверной ручке.
Томас не спал. Он сидел на потертой кровати, о чем-то напряжённо думая, вслух считая минуты, с накатывающим ужасом глядя на нож. Тот самый, который уже испробовал вкус крови несчастной Роуз.
Алебастровая бледность покрывала лицо Колдвелла, страх плескался в потускневших зелёных глазах, обрамлённых густыми кругами. Костяшки пальцев, сжатых от напряжения, побелели. В тусклом свете лампы мужчина создавал пугающее впечатление.
Но Эмма была спокойна. Абсолютно спокойна. Лишь лёгкое волнение чуть заметно пробегало по её телу, отдаваясь где-то в глубинах сознания.
— Прости меня, Эмма, — произнёс Томас бесцветным голосом, завидев дочь. — Прости, что испортил тебе жизнь. Я был идиотом. Моё время исходит. Может, сегодня… Может, завтра… Но я уйду.
Он опустил голову, крепче сжав пальцы, исподлобья посматривая на злосчастный нож.
— Постой, — сказала Эмма, сев рядом с отцом, осторожно взяв его дрожащую руку.
Ощутив на себе прикосновение дочери, Томас дернулся и с каким-то паническим ужасом посмотрел ей в глаза. Потом расслабился. Притворно расслабился.
— Я хочу рассказать тебе… одну легенду, — произнесла девушка, отмечая, как необычно, завораживающе, успокаивающе звучал её голос — словно невесомые нити, мягко опутывающие с ног до головы.
— Уже поздно…
— Мне уже и вправду поздно, но тебе — нет, — Эмма вздохнула, почувствовав, как тяжесть медленно наполняет её грудь. Но не та тяжесть, которую обычно испытывают люди в похожих ситуациях. Это было нечто другое, наверное, не настолько ощутимое, однако весьма неприятное.
Отец не ответил — лишь одарил дочь мутным взглядом, наполненным глухой болью.
— Представь, что существует несколько реальностей. Одна из них называется Дворцом Душ. Она странная, неизученная. Все, из чего состоит этот мир, — лишь одно строение, созданное верховными владыками. Во Дворце множество комнат, большая часть из которых совершенно пустые. Но есть среди них одна, та, в которой в прямом смысле обитают человеческие жизни. Они представлены Звёздами. Чарующими Звёздами, сплетающимися в своеобразное полотно. Каждое мгновение во Дворце зажигаются и гаснут Звезды, что означает рождение или смерть каких-то людей. Правда, гаснут они чаще всего не по своей воле, но это уже неважно.
Итак, был во Дворце Душ порядок, люди жили спокойно. Войны, болезни, катастрофы я не беру в счёт, потому что в нашем мире эти явления естественные.
Но год назад верховные владыки наделили властью человека, которого именовали Убийцей Звёзд. Его деятельность была разрушительна. Во время его правления мир понёс огромные потери. Но этот ущерб не сравним с тем, что происходит сейчас, во время страшного явления, когда Звезды беспорядочно гаснут с необычайно быстрой скоростью. Представь, что наш мир гибнет из-за какой-то катастрофы в другой реальности.
Несколько часов назад в эту реальность случайно попала девушка. Она… утонула. Но верховные властители ненадолго воскресили её, вернув в наш мир, чтобы она сделала одно важное дело и ушла спокойно.
— Красивая история, но не для меня, — хмуро откликнулся Томас.
— Да, наверное, история красивая, но… — Эмма не успела договорить.
Томас дрожащими пальцами потянулся к ножу, что манил его, искушал. Он хотел уйти в небытие. Туда, откуда вытащили на некоторое время девушку из странной истории.
Но Эмма оказалась первой. Она рванулась, схватила холодную ручку и, сделав неловкое движение, случайно вонзила лезвие в свою ладонь. Но не брызнула ручейками кровь — лишь небольшая безболезненная белая полоса появилась на месте пореза. Томас отреагировал на это с изумлением и яростью.
— Да что творится в мире! Даже умереть спокойно не дают! — закричал он и, гневно сверкнув глазами, схватил дочь за плечи.
— Все, рассказанное мною, не легенда. Гнев Звёзд действительно разрушает мир, а та девушка — это я, — пояснила Эмма печальным голосом, ещё раз проведя ножом по гладкой коже. Ничего. Лишь такая же белая линия.
— Кто-то из нас точно безумен, — Томас отпустил дочь и, снова усевшись на диван, уткнулся взглядом в пыльный пол.
— Возможно, но ведь безумие не повод, для того чтобы гасить свою Звезду раньше отведённого ей срока, тем более в такие тяжелые времена. Горе, страх, ненависть, боль — все это так мимолётно по сравнению с тем, что творится во Дворце Душ. Пусть Звезда горит, пока Гнев не настигнет её. Попробуй наслаждаться её светом. Жаль, что моя Звезда уже угасла. Меня, конечно, воскресили, и я могла бы и дальше существовать в таком виде… Я была бы бессмертна, неуязвима, как сейчас, но это ведь неправильно. Похожий случай стал причиной Гнева.
— Да как можно наслаждаться такой дрянной жизнью!
— Наслаждаться нужно не жизнью, а светом своей Звезды…
Эмма загадочно улыбнулась, Томас поднял голову, посмотрел на неё то ли с удивлением, то ли с ужасом, но промолчал.
— Дай своей Звезде ещё немного погореть, вместо моей, вместо Звезды Роуз, угасшей так рано, — прошептала Эмма.
Приятная легкость наполняла девушку, разносилась по всему телу, дарила воодушевление. Ей хотелось говорить, вести диалог, вдохновлять отца, но времени оставалось все меньше. Настенные часы мерно тикали. Хрупкими песчинками протекали сквозь пальцы секунды.
— Ты убьёшь себя? — хмуро спросил отец, выдержав молчаливую паузу.
— Нет, в нужное время меня просто поглотит небытие.
— А можно как-то этого избежать? — внезапно с надеждой в голосе поинтересовался Томас.
— Если только остановить время сразу во всех реальностях, — невесело усмехнулась Эмма, прислушиваясь к зловещему монотонному тиканью.
— И такое возможно?
— Нет, конечно. Даже если и возможно, то уж точно не нам, обыкновенным людям.
— После твоей истории о Гневе и такое не кажется чем-то сверхъестественным.
«Тик-так, тик-так».
— Прощай, папа, и пусть горит твоя Звезда ещё долгие-долгие годы, — внезапно тихо пожелала Эмма, и хрупкая фигура её начала стремительно таять, растворяясь в пустоте.
Эмма Колдвелл исчезла, отправившись в иной, представляющий тайну для всего человечества мир, и никому не удалось обнаружить её тело. Возможно, плохо искали, а может, его совсем не осталось — никто не ведал.
Не понимал и Томас, была ли его воскресшая дочь видением, сном или явью, а вся эта странная история — простой аллегорией. Нож он отложил. А по Эмме и Роуз скучал, ужасно скучал, но больше не стремился в их загробные объятия.
Рассвет пылал на голубеющем небе, исчерчивая его пурпурно-розовыми полосами, напитывая ярким цветом вихрастые облака. Тихонько раскачивались ветви, встречали новый день весны, ловили световые всплески.
Томас Колдвелл стоял около своего скромного дома и задумчиво глядел вдаль, затянутую мутным утренним туманом. Что-то светлое, отрадное наполняло его грудь, пробуждая иссохшую душу, порождая приятные мысли.
Он думал о своей Звезде, что долго ещё будет сиять, озаряя пространство ослепительным светом. Со сладостной грустью вспоминал Эмму и Роуз, которые вроде бы далеко, совсем далеко, но в то же время рядом. Их разделяет немного. Всего лишь граница между сущим и небытием, хрупкая, шаткая, неуловимая.
А Гнев Звёзд продолжался, и грани становились все тоньше, и стремительно рушился обреченный мир. Пустота наступала, зловеще, незаметно.
Но пока его Звезда горела, порождая новые цели, Томас клялся неуклонно следовать за её сиянием.