Гнев Звёзд (СИ)

=== Глава 4 ===

Ещё немного понаблюдав за Томасом и Роуз, Эмма покинула спальню, вернувшись в свою комнату, где не было ни драк, ни ссор, где царило спокойствие. Ей не хотелось смотреть на конфликт, разгоревшийся между родителями, несмотря на отсутствие эмоциональной отдачи. Девушка смирилась. Смирилась абсолютно со всеми горестями, которые уготовила судьба её некогда мирному и безумно счастливому семейству.

А дальше — всё как и всегда. Непримечательный вечер, приведение себя в порядок после грязной работы и спокойный сон, в который Эмма, уставшая от трудных будней, на этот раз решила погрузиться пораньше.

Утром Колдвелл поспешно встала, собралась и, даже не проведав родителей, отправилась на работу, где её поджидало очередное задание и очередное времяпровождение с ничего не ведающими животными. Грязными животными, в чьих жизнях никогда не случалось горестей, в чьих жизнях основной целью было выживание в жестоком мире.

Девушка с трудом разбирала, что она чувствовала. Вроде бы ей было абсолютно всё равно, что отец сделал с её матерью: остановился, избил до потери сознания или вовсе лишил жизни — это не столь важно. Главное, что он это сделал. Главное, что он пошёл на жестокость, несмотря на то, что Роуз для него была подобно неземному цветку, подобно сокровищу, добытому с невероятными усилиями. Но Эмму всё это не беспокоило. А может, и беспокоило — она так и не смогла разобраться, ибо для этого требовалось время, много мучительных минут, часов, а возможно, и дней…

И вот Колдвелл снова с равнодушным видом шагала на работу, медленно ступая по неглубоким сугробам, переливавшимся серебряными отблесками. Она не смотрела на природу, не любовалась однообразными монотонными пейзажами, представленными невзрачными окрестностями, укрытыми молочным морозным туманом. Глубоко погруженная в свои безрадостные мысли, она просто шла, ощущая нерушимое спокойствие, что окутывало её тело, словно мягкое невесомое покрывало.

Около одного из давно заброшенных, утонувших в снегу домов собрались люди. Они были определённо чем-то встревожены и оживлённо обсуждали нечто, по-видимому, не так давно происшедшее в этом угрюмом уголке. Нечто поистине страшное, опасное, возможно, унёсшее немало человеческих жертв…

Но Эмму это снова не взволновало. Она посмотрела на них с абсолютным равнодушием, словно надрывные голоса, которыми они говорили, были не более, чем дружеским шёпотом, а событие, вызвавшее столь бурную дискуссию, — обыкновенным сбором, на котором обсуждали какие-либо бытовые вопросы.

А ведь вчера именно неподалёку от этого неприветливого местечка лежало чьё-то бездыханное тело, изогнутое под подозрительно неестественным углом. Вчера здесь что-то случилось, и что именно, Эмма не ведала и не собиралась выяснять, ибо делать это — значило накликать очередную беду, от которых у Колдвеллов и без того не случалось просветов.

Однако работа не ждала, а потому девушка, не став задерживаться, двинулась дальше, вперёд, по узенькой дорожке, вычурно петлявшей среди сугробов. Ей совсем не хотелось, чтобы её уволили, ведь устроиться куда-то в этой деревне едва ли представлялось возможным. А жить на что-то надо было.

Вскоре Эмма добралась до работы и, получив очередное задание, незамедлительно принялась за дело.

Снова эта грязь, отвратительный запах, свиньи, маявшиеся в тесных клетках, и вечная тоска, обитавшая в каждом уголке этой мерзкой фермы. Но Эмма спокойно работала, ответственно выполняя свои обязанности, не испытывая никаких, даже негативных эмоций. Для неё это была просто работа, такая же, как, например, расчистка территории от снега или уход за растениями. Просто дело, приносившее ей хоть какой-то доход.

Как ни странно, на этот раз время пролетело достаточно быстро. Немного раньше управившись со всеми поручениями, Эмма получила разрешение отправиться домой, чего ей, на самом деле, не слишком-то хотелось.

Чувства, которые испытывала девушка, вновь сводились лишь к простой незаинтересованности происходящим. Никаких душевных порывов, никаких эмоций, желаний — она просто осознавала, что что-то происходит, но ей не было никакого дело до того, что именно, где и почему.

Снежинки падали с тяжёлого неба, подчёркивая монотонность окружающих окрестностей, белеющий ковёр, лежавший на земле, выглядел до ужаса блёклым и не представляя собой абсолютно ничего экстраординарного, ибо также являлся частью этого серого мира, наполненного вечной банальностью и сулящего существам, населяющим его, лишь сплошные беды. Выход из всего этого мрака, может, и имелся, но смысла идти по нему, отправляясь навстречу неизвестности, просто не было — как не было его и оставаться.

Откуда-то послышались душераздирающие вопли, что, словно ножи, прорезали нерушимое безмолвие. Ну вот — теперь хоть какое-то разнообразие, нарушающее эту гадкую, спокойную, но такую раздражающую тишину.

Однако у Эммы отсутствовало всякое желание копаться в подробностях непонятного происшествия, разузнавая их, выясняя причины, следствия, разыскивая виновников — нет, главным для неё было просто добраться до дома. Добраться неспешно, машинально, не обращая внимания ни на что, ведь бытовые дела не ждали, а значит, тратить время, отвлекаясь на какие-то якобы странные события, не следовало ни в коей мере.

Так Эмма, погруженная в свои невесёлые мысли, и вернулась бы в опостылевшие ей четыре стены, если бы совершенно внезапно её не остановил человек — мужчина лет пятидесяти, лицо которого чудовищно исказила гримаса страха. Тело незнакомца безустанно содрогалось, паника отчётливо различалась в каждом его движении, в каждом лихорадочном жесте. Кажется, ему было абсолютно всё равно, кого он остановил, ибо страх неясной пеленой затуманивал его разум, напрочь искажая видения, управляя всем его существом.

Резкое прикосновение чужой руки к её ладони заставило Эмму обернуться и, одарив незнакомца безучастным взглядом, совершенно спокойно спросить:

— Что-то произошло?

Некоторое время мужчина ошеломленно взирал на Колдвелл, лицо которой выражало полное безразличие к происходящему, несомненно, тут же повергшее его в изумление. Девушка определённо слышала, что неподалёку что-то происходило, но реакции у неё на это не было ровным счётом никакой — а это явление, уже явно выходившее за рамки привычных норм, не могло не удивлять.

Впрочем, вполне вероятно, что или у него, или у Эммы имелись серьёзные проблемы с психическим здоровьем. Всё-таки за два года бессмысленного существования вполне легко поддаться безумию, окунувшись в море собственных несбыточных желаний и тяжких мыслей, выкарабкаться из которого представлялось невероятно затруднительным.

Придя в себя, мужчина залепетал обрывистые фразы, словно ребёнок, оправдывавшийся перед строгой матерью за очередную поведенческую провинность:

— Там… Горят… И я им ничем не могу помочь. И большая часть из них — дети…

Слов он произнёс чуть больше, но слишком невнятной была его речь, в результате чего Эмме удалось разобрать лишь самые основные фразы, которых, однако, оказалось вполне достаточно для того, чтобы понять, какое событие вызвало всеобщий шквал эмоций.

У людей, проживавших в маленьком обшарпанном домике неподалёку от фермы, случился страшный пожар. На их душераздирающие крики сбежалось как минимум полдеревни — и все паниковали, в отчаянии метались, пытались потушить огонь самостоятельно, но не могли. Пламя значительно превосходило всех их вместе взятых по любым характеристикам.

Эмма не знала, как ей реагировать на такую вполне обыденную новость, ведь всех, кого поглотило нещадное пламя, обрекла на это судьба, изменить которую не по силам никому: ни людям, попусту тратящим свою энергию в бесполезной борьбе с огнём, ни ей, ни даже профессионалам в этом деле — всё уже решено заранее, и не следует вмешиваться, если не желаешь нажить себе ещё больше неприятностей.

И стоило ли идти туда, пытаться помочь людям, присоединяться к их крикам и беспорядочным метаниям? Определённо нет. Это бессмысленно.

Эмма не ответила незнакомцу, лишь одарив того взглядом, полным наигранного сочувствия. Или не наигранного — она не знала. Как не знала, куда ей идти, ибо непосредственно участвовать в спасательных операциях, находящихся в самом разгаре, у неё отсутствовало всякое желание, а бросать человека, повергнутого в такое паническое состояние, не позволяло воспитание.

Колдвелл растерялась. Она стояла на месте, раздумывая, что делать, периодически бросая мимолётный взгляд на мужчину. Лицо незнакомца же ещё сильнее исказилось ужасом, глаза заблестели в порыве внезапного отчаяния:

— Мы не можем стоять! — неожиданно воскликнул он. — Мы должны помогать людям, ведь все мы здесь — друзья!

Человек снова судорожно схватил руку девушки, после чего та, окончательно решив, что оставлять его в беде предельно непорядочно, двинулась следом. Внутренний голос сразу же устроил громкий протест, но Эмма его уже не слушала — она просто шла вслед за паникующим мужчиной, совершенно не пугаясь перспективы возможных серьёзных ожогов или даже гибели в жарких огненных объятиях.

В скором времени Колдвелл вместе со своим проводником уже стояла около небольшого домика с дощатой калиткой, слегка обшарпанными стенами и облезлой крышей, окружённого глухим забором.

Калитка была открыта, и в неё, крича от ужаса, безустанно забегали люди, чтобы ближе увидеть страшную картину, разворачивавшую на территории ни в чём не повинных жильцов. Среди мечущихся находились как просто заинтересованные, так и до смерти перепуганные или просто невероятно желавшие помочь пострадавшим выкарабкаться из сложившейся ситуации.

Однако Эмма Колдвелл не могла отнести себя ни к одной категории участников происшествия. Так же незаинтересованно, как и всегда в последнее время, она смотрела на невзрачное строение, жителей которого столь внезапно посетило несчастье. Пусть кратковременное, не такое, как у Колдвеллов, но всё равно несчастье, всё равно вираж судьбы, совершенный в не самую лучшую сторону.

Багровые огненные языки окутывали скромный домик, окружая его со всех сторон, со стремительным рвением вздымаясь ввысь, к темнеющему небосводу, словно жаждя разорвать небесное полотно на несколько жалких лоскутков.

Пламя не щадило никого. Оно бурлило, клокотало, рвалось к небесным просторам, захватывало всё вокруг в свой безумный круговорот, отбирая у людей близких, заставляя их страдать, а некоторых и вовсе сжигая заживо — словно кровожадный убийца, забавляющийся с беспомощными жертвами, или зверь, не на шутку взбешённый голодом.

Огонь заглатывал обречённую территорию, и ему, неживой материи, было совершенно плевать, какие муки он приносил людям, какую боль доставлял каждому, попадающему в безудержный пылающий круговорот.

Смешиваясь с блёклыми красками природы, огонь приобретал особенный вид, словно небрежный мазок ярких красок, по случайности нанесённый на картину всеобщего нерушимого серого спокойствия.

Осторожно пробравшись сквозь калитку, Эмма очутилась на горящей территории, где с некой равнодушной грустью глянула на людей, в панике бросающихся в разные стороны, самолично кидающихся в огонь, залезающих на деревья, давящих друг друга своей массой. Кто-то кричал, кто-то, вдыхая клочья едкого дыма, начинал задыхаться раздирающим грудь кашлем, а кто-то и вовсе горел заживо, напрасно пытаясь смести со своего обугливающегося тела безжалостные языки пламени.

Да, судьба и вправду немилостива. Только что человек был живым существом, борющимся за своё место на нашей огромной планете, а теперь уже превратился в кучку чёрных, насквозь пропитанных копотью останков, рассыпающихся по полыхающей земле. Странно это, наверное. Или нет — Эмма, охваченная непонятными чувствами, сражавшимися с безразличием, не ведала.

Но равнодушие побеждало в её личной битве, поэтому девушка просто целенаправленно двигалась к огню, совершенно не стремясь сохранить и спасти чью-либо, в том числе свою, жизнь. Ей было всё равно. Да, быть может, через несколько секунд ей тоже предстоит присоединиться к тем людям, что так опрометчиво отдали свои души пламени, — ну и ладно. Всё равно ей нечего терять, ибо всё потеряно, всё осталось в прошлом, таком красивом, но поистине недосягаемом прошлом, вернуть которое можно было лишь в сладостных грёзах.

Дыхательные пути девушки начали наполняться едким дымом, отчего та судорожно закашляла. Она задыхалась, не чувствуя при этом ни страха, ни боли, ни отчаяния — лишь лёгкую печаль, какая в последнее время почти всегда являлась ей верным спутником.

Ревущее пламя было совсем близко, вопли людей, словно отдаляясь куда-то, с каждой секундой становились всё тише, а в скором времени и вовсе обратились чем-то, похожим на отзвук. И ведущее место во всей этой безумной круговерти занял лишь огонь. Дикий, бушующий, зловеще рокочущий, убивающий всякого, кто бы ни попался ему на пути…

Слёзы, вызванные дымом, прозрачной пеленой застилали глаза Эммы, медленно стекали по её щекам, отчего видимость становилась всё хуже, и ничего, кроме языков пламени, в какой-то миг словно принявших обличия неведомых хищных существ, девушка уже не замечала.

Однако этот огонь вряд ли чем-то отличался от того, что повсеместно захватывал дома обречённых на муки людей. Да, действительно, это пламя, скорее всего, было самым обычным, но с поистине звериной лютостью сметающим всё на своём пути, закручивающим любые объекты в жестоком безумном круговороте.

Эмма была готова встретить свою гибель, и её совершенно не волновало, как на это отреагируют родители, и без того переживавшие тяжкие времена, — впрочем, вряд ли они придадут этому событию какое-то значение. Очередной поворот судьбы — не более. Так случилось, значит, так и должно быть, значит, следовало всего лишь смириться и больше никогда не вспоминать об этом мгновении, представляющим собой вполне естественное событие в жизни всякого.

Вот пламя уже подобралось совсем близко к одинокой фигурке девушки, обдав её мутными клубами чёрного дыма, почти коснувшись её одежды. Эмма была готова к смерти. Готова была встретить её, готова была отправиться в тёмное царство, из которого нет обратного пути — время пришло, и пусть никто больше о ней не вспоминает, ибо то, что впереди, — лишь тьма, вечная, беспросветная тьма…

Но неожиданно Колдвелл ощутила, как чья-то холодная ладонь схватила её руку, и неизвестный, жаждущий вытащить девушку из смертоносных огненных объятий, потащил Эмму за собой. Несмотря на равнодушное отношение к своей печальной участи, та всё же покорилась — ведь её хотели спасти, и отказывать человеку, бросившемуся ради этого в огонь, было крайне непорядочно.

Осторожно, но в то же время не смея останавливаться ни на секунду, Колдвелл и таинственный спаситель стали выбираться из почти сомкнувшегося огненного кольца.

Надрывные крики, заглушаемые треском пламени, по-прежнему доносились со всех сторон, разрезая густеющий воздух, люди гибли, попадая в пылающий круговорот, а Эмма шла куда-то, совершенно не ведая, что поджидало её за пределами разрастающейся огненной завесы.