Гобелен

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Зима прошла спокойно. Люди назвали это время «странной войной», потому что не прогремело ни одного выстрела. Французы и немцы стояли на разных берегах Рейна, так близко, что видеть вражескую армию стало обычным делом.

По другую сторону океана интенсивно проводились военные приготовления, и это благотворно влияло на бизнес. Наконец Депрессия пошла на убыль, и так же, как во время прошлой войны, процветал рынок ценных бумаг. «Отвратительные военные прибыли», – сказал бы Дэн, ему было бы что еще сказать. В конце года Поль обналичил дивиденды, подвел итог и почувствовал, что очистил себя. Ему подумалось, что Донал, должно быть, получил еще одно состояние, и он почувствовал себя вдвойне очищенным.

Наступила весна, расцвели каштаны. Мирное течение времени было неожиданно нарушено: немецкие танки и бомбардировщики стремительно ринулись через границы, которые они обещали не нарушать. Бельгия и Голландия пали в течение часов, британцы убежали домой из Дюнкерка, и картины толп беженцев заполнили экраны кинотеатров.

Поль сидел в офисе, читая «Нью-Йорк таймс». «На всех биржах приостановились сделки ввиду возможности скорого окончания войны, – кричали черные заголовки, – волна спекуляций… если происходящий «Блицкриг» перейдет в затяжную войну… это может выразиться в спаде производства».

Он сердито отложил газету, но потом снова поднял и продолжил чтение.

«Кроме того, несомненно, что даже в случае полного пересмотра прежних взглядов на войну это серьезно повлияет на перспективы американского бизнеса…»

Гнев сменился глубокой грустью, когда он снова отложил газету. Перспективы бизнеса! А все мертвые. Перспективы бизнеса!

Прошло лето. Это было замечательное лето, если можно было бы отвлечься от ужасных новостей, сообщаемых по радио. Лондон терял в день не менее шестисот жизней, когда от бомбежек его дома превращались в груду дымящихся камней. Бомбили даже здание парламента. Немецкие подводные лодки, как киты-убийцы, угрожали просторам Атлантики. Президент Рузвельт объявил о состоянии боевой готовности нации.

В Вашингтоне всем было известно, что рано или поздно страна вступит в войну. Правительство и деловые круги начали разрабатывать совместные планы по производству самолетов, танков, стали, угля, грузовиков и железнодорожных вагонов. Все это было знакомо Полю. Поэтому он не колебался, когда его пригласили приезжать в Вашингтон на половину недели для того, чтобы помочь выбрать методы финансирования огромного количества дел.

Декабрьским воскресеньем по пути из столицы он заехал в Филадельфию, чтобы повидаться с Мэг. Маленькая квартирка стала еще более тесной и заставленной, чем была вначале. Прибавилось вещей: больше книг, велосипедов и лыж для зимних каникул, которые дети провели с Доналом в Колорадо. Было и прибавление семейства – английская овчарка. Огромное добродушное животное лежало с семью новорожденными щенками на подстилке между плитой и холодильником. В квартире был настоящий кавардак.

Однако, оглядываясь с искренним изумлением, Поль увидел, что это счастливый кавардак. Близнецов не было дома, как обычно, а Агнесс рисовала в своей комнате. Мэг мыла пол на кухне.

Она подняла глаза и улыбнулась:

– Ты думаешь, какая я неряха. Ну, Донал больше не присматривает за мной, поэтому я позволяю себе быть такой.

– Как твои дела? Хотя нет необходимости спрашивать, ты отлично выглядишь.

– У меня все прекрасно. Я делаю успехи, и мне это нравится. И я не о чем не жалею.

– Я рад. Тебе не бывает одиноко? – спросил он, подразумевая: такая молодая женщина без мужчины…

Она поняла.

– Я могла бы, да… если бы не такая чертовская нагрузка. У меня нет даже свободной минуты подумать о себе.

– Не успеешь оглянуться, как ты выйдешь на финишную прямую.

– Да, и я не могу дождаться окончания, чтобы вернуться в деревню и начать зарабатывать деньги. – Она засмеялась. – Я надеюсь, ты подождешь с долгом?

– С долгом я подожду, но с ланчем – нет. Найдется у тебя что-нибудь? Все равно что. Я непривередлив.

– Сандвичи с цыпленком. Поставь карточный столик к окну. Там мы едим.

Расставляя грубые тарелки и дешевые столовые приборы, Поль с усмешкой вспомнил тяжелое, богато украшенное столовое серебро Донала. Большой кот, прыгнув с полки и чуть не задев плечо Поля, приземлился на стол между тарелками. Вошла Агнесс, одетая в полосатый халатик, с пятном краски на подбородке. Ему запомнилось все совершенно отчетливо, даже интонация, с которой девочка обратилась к нему:

– Ой, это вы, кузен Поль! Я не слышала, как вы вошли, – а затем добавила: – Я иду помочь маме с сандвичами.

Он подумал, как все изменилось – сначала Мэг, а теперь и Агнесс.

Поль потянулся и включил переносной приемник на полке. В другой руке он держал кофейник, который чуть не уронил из-за того, что услышал.

Японцы разбомбили Перл-Харбор. Ущерб был причинен колоссальный, несчастье было ужасным. Громкий голос был возбужден, почти истеричен, бросая слова. Мэг прибежала из кухни, следом за ней Агнесс.

Все трое они стояли в маленькой комнате, не сводя глаз друг с друга. Мэг заговорила первой:

– Слава Богу, Тиму всего шестнадцать.

– Да, так оно и есть, – только и произнес Поль, чтобы что-то сказать.

Все отличалось – и время, и чувства – от того, какими они должны были быть, по его представлению, когда пришла война. И он вообразил себя через годы стоящим среди людей, вспоминающих, где они были, когда их настигла страшная весть, сразу изменившая жизнь каждого.

«Я накрывал на стол, – скажет он, – а моя кузина прибежала из кухни с щенком в одной руке и пучком салата в другой».

Той же зимой Хенк Рот пошел в армию первым лейтенантом. Проводы были в доме Ли. Она подошла к этому с позиции «дело есть дело», проявив свойственную ей выдержку, – страна должна была покончить с войной как можно быстрее и надо разумно относиться к этому. Но Поль понимал ее чувства по отношению к отцу Хенка, который уходил так героически в прошлую войну, и сейчас к Хенку, который уходил так спокойно.

Единственным относительно веселым человеком в этом собрании был Элфи. Он начал работать над проектом строительства авиационного завода и был в хорошем настроении.

– Мой партнер ничего не смыслит в строительстве, но у него есть наличные. Так что он вкладывает деньги, я делаю работу, а прибыль делим пополам. Не плохо, а? Мне пришлось сказать Доналу, что я ухожу от него.

Было приятно снова слушать, как хвастается Элфи. Хенни волновалась:

– Как ты думаешь, его сразу отправят за океан? Так много говорят о военных действиях на море.

– Ирония заключается в том, – ответил ей Поль, – что изобретение Дэна, его первая работа, сделала плавание более безопасным. У них теперь есть радио. Все приборы обнаружения основаны на изобретении Дэна.

Он хотел бы чувствовать такую же уверенность, какую пытался изобразить. С болью в сердце он смотрел, как повзрослевший Хенк, выглядевший возмужавшим в форме, идет по комнате, прощаясь с каждым.

– Ну, Поль, – сказал Хенк, подходя к нему, – ты всегда говорил, что Америке придется вмешаться.

Поль едва смог произнести:

– Только береги себя.

Они пожали руки друг другу, и Хенк ушел. Было слышно, как он сбежал по ступенькам и как хлопнула в тишине тяжелая дверь.

Жизнь изменилась быстрее, чем это можно было представить. Ввели нормы на мясо, бензин, обувь и сахар. Женщины научились носить тонкие хлопчатобумажные чулки. Мариан сворачивала бинты для Красного Креста. Ли председательствовала на показах мод, где кинозвезды выступали моделями в пользу военного займа. Хенк благополучно переплыл океан и был в Англии. А Поль чувствовал нетерпение. Проходили месяцы, и он устал мотаться между Вашингтоном и Нью-Йорком, сидеть на совещаниях и манипулировать цифрами. Все это было очень важно, но далеко от настоящих дел и не то, что ему хотелось.

А потом президент назначил гражданскую комиссию, которая будет действовать совместно с войсками, как только начнется вторжение на континент. Они должны будут наблюдать и докладывать эффективность воздушной поддержи. Перспектива была заманчивой. Это означало находиться в гуще событий. Для Поля не составило труда добиться своего назначения в эту комиссию.

Мариан была в ужасе. Целую неделю она причитала:

– Я было подумала, что ты достаточно рисковал своей жизнью в одной войне!

– В этот раз я не буду в окопах. Со мной ничего не случится.

– Ты не можешь этого знать. Все может случиться. – Ее губы дрожали.

– Мне необходимо ехать, – мягко сказал он.

– Почему? Из-за твоих родных, я полагаю.

Он подумал, что да, и еще из-за Илзе и Марио…

– Ты всегда чувствуешь себя обязанным, хотя почти наверняка они погибли.

– Тем более.

– Ты заходишь слишком далеко, как всегда.

– Уж такой я. Тебе бы следовало привыкнуть ко мне.

– О, – сказала она, – единственное, к чему я привыкла, так это к невозможности изменить твое решение, однажды принятое.

– Иногда тебе это удается, Мариан. Чаще, чем ты думаешь! Но не в этот раз.

Он чувствовал, что должен ехать. Им руководило желание сделать что-то настоящее, не быть посторонним наблюдателем катаклизмов.

Он очень волновался, получая снаряжение: дождевик, новую камеру, писчие принадлежности и бинокль.

Проходя по Медисон-авеню, он сообразил, что находится недалеко от Ли. Он собирался позвонить, но потом решил зайти. В своем кабинете она показала ему письмо от Хенка, веселый доклад, написанный с явным желанием поднять настроение матери. Они немного поговорили о Хенни, которая все еще занималась беженцами, а потом Ли перешла к личным делам:

– Полагаю, что все спрашивают тебя, почему ты это делаешь, поэтому я не буду спрашивать.

– Спасибо, – ухмыльнулся Поль. – Ценю.

– Нет, я не спрошу. Я скажу тебе. – Ли направила на него карандаш. – Ты убегаешь, Поль Вернер. Ты убегаешь от чего-то или, вернее, от кого-то. Хочешь говорить об этом?

Она коснулась больного места, о котором ему не хотелось вспоминать.

– Нет, ты не хочешь. Ты думаешь, что это не мое дело, возможно, так оно и есть. Но я знаю тебя очень хорошо, Поль, и, может быть, это заставляет меня думать, что я могу позволить себе некоторые вольности.

Она встала и положила руку ему на плечо.

– Ты хочешь сохранить свою тайну. О'кей, я больше ничего не скажу. Кроме одного, и это будет последнее. Я знаю, что ты думаешь о своей дочери и о… ней. Как долго ты собираешься еще мучить себя?

Он не ответил.

– Посмотри на себя! Ты бы мог быть счастливым, любить и быть любимым.

– Как ты? – В его словах она услышала насмешку. – Ты включаешь любовь, как кран?

– Нет, Поль! Ты неправ, я жена Билла и люблю его. Кто виноват, что ты тогда не смог удержать меня?

Поль вспомнил Париж, кровать под балдахином, обнаженную Ли, один вид которой воспламенял его; теперь все ушло, осталась только нежность. Он поцеловал ее в макушку.

– Прости, Поль. Мне не следовало так говорить. Все это из-за моего страха, что ты не вернешься.

– Я вернусь, – сказал он. – Я обязательно вернусь.

«Куин Элизабет» стояла у причала с затемненными иллюминаторами. Он прошел по причалу к трапу, остановившись, чтобы пропустить длинную колонну пехотинцев – молодых людей, которые покидали родину, совсем мальчиков, тяжело идущих под грузом рюкзаков. Потом он поднялся вслед за ними.

Заработали моторы, и без гудков, в тишине, большой корабль с грузом молодых жизней двинулся по реке. Набирая скорость, он выскользнул в океан.