Голубая луна

Глава 23

В моей кровати лежали трое, и меня среди них не было. Черри и Зейн свернулись по бокам от Натэниела, как страховочные одеяла. Мне было известно, что физическая близость группы у оборотней любого вида исцеляет и эмоционально, и физически. Ричард подтвердил этот элемент фольклора оборотней, и леопарды получили мою постель, потому что при мысли о моем отсутствии Натэниел впал в истерику.

Так что леопарды попали в постель, а я — на пол. Мне удалось только стащить к себе на ковер одеяло и подушку. Мы теперь перебрались в новый домик. Тот, который предоставили нам раньше, Верн собирался отмыть, но постель и ковер, наверное, спасти ему не удастся.

За это я принесла извинения, но Верн, кажется, думал, что я вообще не способна на неправильный поступок. Он сиял всеми цветами радуги оттого, что я перебила вампиров Колина. Я радовалась куда меньше. Месть могла оказаться очень страшной. Если бы кто-то сделал с вампами Жан-Клода то, что я сделала с вампирами Колина, я бы... мы бы этого кого-то убили.

Дверь ванной тихо открылась и закрылась.

Я села, прижимая к себе одеяло. Джейсон осторожно пробирался между двумя гробами. Он был в боксерских трусах. Их он надел ночью в ванной и вышел, не говоря ни слова. Я тщетно пыталась убедить леопардов, что голыми спать нельзя.

Джейсон хотел было спать с ними, добавив к их неотмирной энергии свою, но они отказались. Не потому, что он волк, а не леопард, а потому, что Черри ему не верила, что он будет держать руки при себе.

Перед кроватью Джейсон остановился, глядя на спящих леопардов. Провел руками по своим волосам, спутанным со сна. Они были достаточно прямые и тонкие, чтобы их можно было оправить руками. В изножье кровати он остановился снова, глядя вниз.

Я все же встала, завернувшись в одеяло. На мне была просторная ночная рубашка до середины икр. Один и тот же размер не годится на все случаи жизни, но я хотела иметь какую-то преграду между мной и всеми остальными. В душе я слишком стыдлива.

Я подошла к Джейсону, завернутая в одеяло от плеч до ног. Это не Джейсону я не доверяла, это из-за всех остальных мне было не по себе.

Черри лежала на спине, простыни закрутились вокруг ее колен. На ней было красное белье, туго натянутое на узких бедрах. Талия у нее была очень длинная, так что ее рост выигрывал от этого не меньше, чем от длинных ног. Груди у нее были маленькие, но твердые. Она вздохнула во сне и повернулась набок, повозилась, прижимаясь грудью к постели. Сосок напрягся, будто что-то в этом движении или во сне возбудило Черри. А может быть, просто ей было холодно.

Я глянула на Джейсона. Он смотрел на нее, словно стараясь запомнить каждый изгиб, запомнить, как свесились груди чуть набок. В глазах его читалась почти что нежность. Это было что-то большее, чем вожделение, или он смотрел на нее как на произведение искусства, любуясь, потому что не позволено трогать?

Остальным слабо было являть собой столь прекрасное зрелище. Натэниел свернулся в клубок, прижавшись головой к талии Черри. Он так завернулся в одеяла, что только макушка была видна, и что-то шептал во сне. Рука Черри лежала у него на голове, другая откинулась в сторону. Глаза ее были закрыты, она спала. Но даже во сне она тянула к нему руку, успокаивала его.

Зейн лежал от него с другой стороны, изогнувшись, чтобы дать ему место. Но одеяла с него сползли, открыв синие трусы. Они были подозрительно похожи на белье Черри, будто она ему их дала, чтобы хоть что-то надеть на сон грядущий.

Глаза Джейсона не отрывались от изящного тела Черри. Я даже удивилась, что она не чувствует тяжести его взгляда, пусть и во сне.

Удерживая на себе одеяло одной рукой, я другой тронула его за руку. Осторожно взяв его за запястье, я отвела его в дальний угол, как можно дальше от кровати.

Там я встала у окна, прислонившись к стене. Джейсон прислонился рядом настолько близко, что его плечо касалось моего одеяла. Я не стала возражать, потому что мы шептались. К тому же возникать по поводу всего, что мог выкинуть Джейсон, уже надоедало. Ничего личного в этом не было, он проверял всех — может, где-нибудь обломится.

— Ты ничего не учуял на своей последней смене?

Он покачал головой, наклонившись так близко, что его дыхание чувствовалось у меня на щеке.

— Они после этой ночи тебя боятся.

Я повернулась к нему и чуть отодвинула голову, чтобы видеть его глаза.

— Боятся меня?

Лицо Джейсона стало очень серьезно:

— Анита, не скромничай. То, что ты ночью сделала, было поразительно. И ты это знаешь.

Я стянула одеяло на груди и уставилась в землю. После наплыва энергии ночью я никак не могла согреться. На улице было почти девяносто градусов,[1]кондиционер жужжал, и я мерзла. К сожалению, это был не тот холод, который можно устранить печкой, теплым одеялом или даже чужим теплым телом. Я этой ночью испугала сама себя. В последнее время напугать меня было непросто.

Мне во сне являлись горящие вампиры и гонялись за мной, протягивая охваченные пламенем руки. Рты их раскрывались в крике, с клыков хлестало пламя, как дыхание дракона. Горящие вампиры подавали мне голову Майры. Она разговаривала в корзине, спрашивала: «Почему?» Ответ «По моей небрежности» казался не совсем подходящим. Я бежала всю ночь от погибающих вампиров, сон сменялся сном, а может, это был один и тот же, прерывистый сон. Кто знает? В любом случае спокойным он не был.

В эту ночь Ричард повернулся ко мне, когда тела вампиров еще горели факелами. Он поглядел на меня, и я почувствовала его отвращение, его ужас перед тем, что я натворила, и это было как нож в сердце. Если бы все сложилось наоборот, и я была вервольфом, а он — человеком, то возникло бы такое же отвращение, какое ощутила я в ту ночь, когда он съел Маркуса. Нет, более того. Единственная причина, по которой Ричард общался с монстрами, заключалась в том, что он сам был таким же.

Ричард вышел из своего домика в сопровождении Джемиля и Шанг-Да. Ночью они не были в ужасе, но зрелище произвело на них впечатление. Хотя Шанг-Да сказал:

— За это они убьют нас всех.

Ашер не согласился:

— Колин — мастер, уступающий Жан-Клоду, и все же он посмел потребовать жизнь заместителя Жан-Клода — мою жизнь, и здравого рассудка одного из волков Жан-Клода, Джейсона. Он вышел за положенные ему рамки. Анита ему просто об этом напомнила.

Шанг-Да поглядел на почерневшие трупы, медленно превращавшиеся в груды пепла.

— И ты думаешь, хоть один мастер вампиров позволит себе не ответить на такое?

Ашер пожал плечами:

— Нет позора в поражении от того, кто выступил против Совета и остался в живых.

— К тому же, — сказал Джемиль, — он сейчас напуган. Снова пойти против Аниты лицом к лицу он не посмеет.

Ашер кивнул:

— Вот именно. Он ее боится.

— Его слуга, Никки, тоже могла бы включить защиту, как это сделала я.

— Я думаю, — возразил Ашер, — что если бы его слуга имела силу, подобную твоей, она бы не ограничилась тем, что предупредила его.

— Она пыталась помешать мне высвободить эту магию, — сказала я.

— Да, — согласился Ашер.

— Она солгала.

Ашер улыбнулся и тронул меня за щеку:

— Как ты можешь быть такой циничной и в то же время так удивляться, что кто-то лжет?

На это у меня ответа не было. До меня только начинало доходить, что я сделала. Теперь, в свете уже дня, не утра — утро мы все проспали, — мне становилось зябко при мысли, что я это сделала силой не от Ричарда и не от Жан-Клода. Это была я и только я. И я могла бы это сделать без единой метки вампира и без капли посторонней силы.

Мне бывало очень неприятно, когда я предпринимала что-нибудь столь нечеловеческое и не могла это ни на кого списать. Я в таких случаях чувствовала себя уродом.

Джейсон тронул меня за плечо. Я обернулась. Что-то, наверное, было в моем лице, отчего улыбка Джейсона растаяла. Глаза его наполнились мировой скорбью, которая порой в них проглядывала.

— В чем дело? — спросил он.

Я покачала головой:

— Ты видел, что я сотворила этой ночью. Я, а не Ричард, не Жан-Клод. Именно я.

Он положил руки мне на плечи и повернул лицом к себе.

— Ты всех спасла, Анита. Ты встала между мной и этими тварями. Я никогда этого не забуду. Никогда.

Я попыталась отвернуться, и он легонько меня встряхнул, чтобы я глядела на него. Мы были одного роста, и мне не надо было глядеть снизу вверх. Ни малейшей насмешки не было во взгляде Джейсона. Что-то появилось в нем более серьезное, взрослое, почти не свойственное ему.

— Ты убивала, чтобы спасти нас. И никто из нас этого не забудет. Верн и его волки тоже не забудут.

— И Колин тоже, — добавила я. — Он придет рассчитаться.

Джейсон покачал головой:

— Ашер и Джемиль правы. Он тебя боится до судорог. Теперь он близко к тебе не подойдет.

Я схватила его за руку, хоть одеяло при этом упало на пол.

— Но вас всех он не оставит в покое. Он попытается схватить тебя, Джейсон. И отдаст тебя Барнаби. Он тебя сломает, чтобы отомстить мне.

— Или убьет Ашера, — сказал Джейсон. — Я знаю. — Он улыбнулся, и это была почти его обычная ухмылка. — Как ты думаешь, почему мы остались этой ночью с тобой? Я лично — ради твоей защиты.

— Ты знаешь, что тебе она гарантирована.

Улыбка его стала мягче:

— Знаю. — Он осторожно тронул меня за лицо. — Так в чем дело? Почему у тебя сегодня вид такой... истерзанный?

— То, что я сделала, не слишком человеческое действие, Джейсон. Я почувствовала ужас Ричарда. Он думает обо мне, как о чудовище. И он прав.

Джейсон обнял меня. Я сначала застыла, и он отпустил было меня, но я припала к нему. Позволила ему меня держать, сцепив руки у него за спиной, ткнулась лицом ему в шею, и мне до ужаса захотелось разрыдаться.

За нами раздался тихий шум. Я обернулась посмотреть. Леопарды вылезали из кровати, шли к нам на человеческих ногах, но у них перекатывались такие мышцы под кожей, каких у меня нет. Зейн и Черри, извиваясь и скользя, почти голые, двигались ко мне. Черри держала руку Натэниела, ведя его как ребенка. Он был голый — трусы беспокоили бы рану у него на торсе. Сейчас, когда он шел к нам, стало ясно, что ему не так уж неприятно меня видеть. А может, дело было в том, что он шел рядом с Черри, или просто у мужиков всегда так. В общем, мне это не понравилось.

Я оттолкнулась от Джейсона. Он не воспротивился, просто отступил. Кажется, приближение леопардов его не встревожило, хотя он и смотрел на них. На самом деле я даже ощутила его энергию, колющую мне кожу. Сильные эмоции, такие как похоть, могут вызвать энергию оборотня. При этой мысли я глянула на Джейсона. Он тоже был рад видеть Черри — очень рад.

Я отвернулась, краснея. Повернулась к ним спиной, прижимая руки к бокам.

Кто-то тронул меня за плечо. Я вздрогнула.

— Анита, это я, — сказал Джейсон.

Я покачала головой.

Он обнял меня сзади, аккуратно держа руки на уровне плеч, не ниже.

— Мне не жаль, что ты их убила, Анита. Мне только жаль, что ты не убила Барнаби.

— За мою лихость будут рассчитываться другие, Джейсон. Как вот Майра этой ночью. Что бы я ни говорила, что бы я ни делала, все оборачивается не так.

Зейн обошел меня и встал передо мной. Я глядела на него, а на плечах у меня лежали руки Джейсона толстым ожерельем. Карие глаза Зейна были очень серьезны.

Он протянул руку к моему лицу, и только руки Джейсона помешали мне отпрянуть или сказать: «Не надо». У ликантропов прикосновение значит совсем не то, что у прочих американских граждан. Можно было бы сказать «у людей», но есть много стран, где к прикосновениям относятся куда свободнее, чем у нас.

Пальцы Зейна пробежали по моей щеке, и он нахмурился.

— Габриэль был для нас целым миром. Он и Элизабет нас создали, нас избрали. Какой бы он ни был плохой, многих из нас Габриэль спас. Я был наркоманом, но Габриэль не разрешал наркотиков своим пардам.

Он ткнулся в меня, обнюхивая кожу, потерся щекой, коля меня щетиной.

— Натэниел был уличной шлюхой. Габриэль его сдавал напрокат, но не каждому, не всем.

Черри встала на колени. Она взяла мою руку и стала тереться об нее лицом, как кошка.

— Я потеряла ногу в автомобильной аварии. Габриэль предложил мне ее вернуть. Он ее отрезал выше культи, и когда я перекинулась, нога вернулась.

Зейн нежно поцеловал меня в лоб.

— Он о нас заботился, хотя извращенно, по-своему.

— Но никогда он ради нас не рисковал жизнью, — сказала Черри. Она стала лизать мне ладонь, снова совсем по-кошачьи. Перестала она за миг до того, как я велела ей перестать. Может быть, почуяла, что мне неприятно. — Ты рискнула жизнью, чтобы спасти Натэниела. Рискнула ради него жизнью своих вампиров.

Зейн взял мое лицо в ладони, отодвинулся, чтобы видеть его.

— Ты любишь Ашера. Почему же ты рискнула им ради Натэниела?

Я осторожно высвободилась из их рук и встала возле двери, одна. Мне нужно было немножко свободы.

Натэниел свернулся клубком в середине комнаты. Только он до меня не дотронулся.

— Я Ашера не люблю.

— Мы чуем твое желание к нему, — возразил Зейн.

Ну ничего себе!

— Я же не сказала, что он мне не нравится. Я сказала, что я его не люблю.

И покосилась на гроб. Я знала, что он не слышит, но все-таки...

Джейсон стоял, прислонившись к стене, ухмыляясь, скрестив руки на груди. Одного взгляда на него мне хватило.

— Я его не люблю.

Черри и Зейн смотрели на меня почти с одинаковым выражением лица — мне непонятным.

— Он тебе дорог, — сказала Черри.

Я подумала и кивнула:

— Да, дорог.

— Почему же ты рискнула им ради Натэниела? — спросила она. Сейчас она уже стояла на четвереньках, и груди висели вниз, качаясь, когда Черри ползла ко мне. Никогда ко мне еще не ползла голая женщина. Голые мужчины — бывало, но не голые женщины. И это мне не нравилось. Вот тебе и на — гомофобия. У меня?

— Мне надлежит защищать Натэниела. Я ведь его Нимир-ра?

Черри все ползла ко мне. Зейн упал на четвереньки и присоединился к ней. У них на плечах, на ногах, на торсе перекатывались мышцы, которых вообще не должно быть. Они ползли волной грации и силы, как скрытое кожаным покровом средоточие агрессии. Кроме Натэниела — он лежал неподвижно, будто ожидая сигнала.

Я посмотрела на Джейсона:

— Что это они задумали?

— Они хотят тебя понять.

— Тут нечего понимать, — сказала я. — Колин обидел Натэниела, потому что имел возможность — как пинают подвернувшуюся под ногу собаку. Моих друзей обижать нельзя. Это запрещено.

Черри подождала Зейна, чтобы двигаться рядом с ним — почти идеальная пара. Они уже были рядом, почти на расстоянии прикосновения, и мне не хотелось, чтобы они прикоснулись. Происходило что-то такое, что мне не нравилось.

— Натэниел — не твой друг, — произнес Джейсон. — Не дружба заставила тебя рискнуть Ашером.

Я посмотрела на него сердито:

— Перестань подсказывать!

Зейн и Черри смотрели на меня и вроде бы хотели меня коснуться, но, кажется, не были уверены, как я к этому отнесусь.

— Габриэль говорил, что мы ему дороги, — сказал Зейн, — но ничем для нас не рисковал. Ничем не жертвовал. — Он поднялся на колени, стоя так близко, что его потусторонняя энергия пахнула мне по ногам, как теплый ветер. — Ты рискнула жизнью ради одного из нас. Почему?

Черри тоже поднялась на колени, и ее движения были как безмолвное эхо. Их сила давила на меня огромной теплой ладонью. Жажда, потребность наполняла их глаза. И я впервые поняла, что не только Натэниел нуждается в заботе — все они. Они не знали дома, любви, заботы.

— Дело не в дружбе, — сказал Зейн. — Волк прав.

— И секса с Натэниелом у тебя нет, — добавила Черри.

Я глядела на них, на их ищущие лица.

— Иногда делаешь то, что считаешь правильным, без какой-либо причины, — сказала я.

— Ты рискнула Ашером и Дамианом, а потом собой, — произнес Зейн. — Почему? Почему?

— Почему ты защитила меня этой ночью? — спросил Джейсон. — Почему встала между мной и Барнаби?

— Ты — мой друг.

Джейсон улыбнулся:

— Теперь, но я не был им, когда ты меня защищала. Ты бы то же сделала и для Зейна.

— Что ты хочешь от меня услышать, Джейсон? — нахмурилась я.

— Истинную причину, по которой ты защитила меня. Та же причина, по которой ты рискнула столь многим ради Натэниела. Это не дружба, не секс, не любовь.

— А что? — спросила я.

— Ты сама знаешь ответ, Анита.

Я перевела взгляд с него на коленопреклоненных леопардов. Очень мне неприятно было выражать это словами, но Джейсон был прав.

— Натэниел теперь мой. Он входит в список тех, кого я защищаю. Он мой, и всякий, кто обидит его, даст ответ мне. Джейсон мой. Все вы мои, и никто не обидит принадлежащего мне. Это запрещено.

Очень надменно это звучало, если произнести вслух. Средневеково даже, но это было правдой. Есть вещи, которые просто верны; их не обязательно произносить вслух. И в какой-то момент я стала подбирать людей (или монстров). Своих. Раньше это означало дружбу, но в последнее время это стало значить больше — или меньше. Это предполагало и таких, как Натэниел. С ним мы точно не были друзьями, но он все равно был мой.

Глядя вниз, на лица Черри и Зейна, я будто видела все разочарования, мелкие предательства, себялюбие, мелочность, жестокость. Я видела, как все это, пережитое ими, отражается в их глазах. Они столько этого насмотрелись, что просто не могли понять доброты или чести. Этому они не верили.

— Если ты всерьез, — сказал Зейн, — значит, мы твои. Можешь иметь нас всех.

— Иметь?

— Они имеют в виду секс, — пояснил Джейсон. Он уже не улыбался, не знаю, почему. Секунду назад ему все это нравилось.

— Я ни с кем из вас не хочу заниматься сексом, — сказала я поспешно. Чтобы не было недоразумений.

— Пожалуйста, — взмолилась Черри, — прошу тебя, выбери кого-нибудь из нас.

Я уставилась на них:

— Зачем вам надо, чтобы я спала с кем-нибудь из вас?

— Ты любишь некоторых из волков, — сказал Зейн. — И к ним чувствуешь истинную дружбу. Ничего этого у тебя к нам нет.

— Но у тебя есть вожделение, — подхватила Черри. — Натэниел тебя волнует, потому что он соблазнителен.

Это замечание было слишком близко к истине.

— Вот что, ребята, я не сплю с каждым, кто мне кажется соблазнительным.

— А почему? — удивился Зейн.

Я вздохнула.

— Не вступаю в случайные, связи. Если вам непонятно, то не знаю, как объяснить.

— А как же мы можем тебе верить, если ты от нас ничего не хочешь? — спросила Черри.

На это у меня ответа не было. Я посмотрела на Джейсона:

— Ты мне можешь помочь выпутаться?

Он отвалился от стены.

— Думаю, что могу. Но тебе это может не понравиться.

— Объясни, — сказала я.

— Проблема в том, что у них никогда не было Нимир-ра — по-настоящему. Габриэль был альфой, он был силен, но не был Нимир-раджем.

— Отлично, — сказала я. — Значит, этот вопрос улажен.

— Нет, — возразила Черри. — Если Габриэль нас чему-нибудь научил, то лишь одному: нельзя доверять никому, кроме тех, которым от тебя что-то надо. Можешь нас не любить, но выбери одного из нас в любовники.

Я покачала головой.

— Нет. То есть спасибо за предложение, но тем не менее — нет.

— Так как же нам тебе верить? — спросила Черри почти шепотом.

— Ей верить можно, — ответил ей Джейсон. — Это Габриэлю нельзя было верить. Это он вас убедил, что секс так чертовски важен. Анита даже не спит с нашим Ульфриком, но Зейн видел ее сегодня ночью. Он видел, что она сделала для моей защиты.

— Для защиты своего вампира, того, который ей дорог, — возразил Зейн.

— У меня нет к Дамиану тех чувств, что есть к Ашеру, но я рискнула ради него своей жизнью.

Леопарды повернулись ко мне хмурыми лицами.

— Знаю, — сказал Зейн, — и не могу понять. Почему ты не дала ему умереть?

— Я его просила рискнуть жизнью ради спасения Натэниела. Я стараюсь никогда никого не просить о том, чего не готова сделать сама. Если Дамиан решил рискнуть своей жизнью, я не могла сделать меньше.

Леопарды совсем растерялись. Это выразилось на их лицах, в нерешительности, которая скользила в их силе, пробегающей у меня по коже.

— А я твой? — спросил Натэниел тихим несчастным голосом.

Я поглядела на него. Он все еще лежал клубочком посередине пола. Длинные-длинные волосы рассыпались вокруг него, упали на лицо. Цветы глаз смотрели сквозь занавес волос, будто сквозь густой мех. Я видала, как это делают другие ликантропы — прячутся под волосами и глядят. Свернувшийся Натэниел показался мне вдруг диким и чуть-чуть нереальным. Он убрал волосы со щеки, открыв линию руки и груди. Неожиданно молодое и открытое лицо исказилось жаждой, потребностью.

— Я не дам никому тебя обидеть, Натэниел.

По его лицу скатилась одинокая слеза.

— Я устал принадлежать всем и каждому, Анита. Устал, что я игрушка для каждого, кто меня хочет. Устал всегда бояться.

— Тебе больше не надо никого бояться, Натэниел. Если в моей власти будет тебя защитить, я это сделаю.

— И я принадлежу тебе?

Формулировка меня насторожила, но я видела, как он плачет, слезинка стекает за слезинкой, и решила не цепляться к словам. Надеясь только, что не подписываюсь на что-нибудь слишком уж близкое и личное, я кивнула.

— Да, Натэниел, ты принадлежишь мне.

Но одними словами оборотней поразить трудно. У них некоторые будто не понимают слов. Я протянула руку:

— Иди сюда, Натэниел.

Он пополз ко мне, не со звериной мускулистой грацией, а опустив голову, всхлипывая из-за занавеса упавших волос. Когда он дополз до меня, он уже ревел в полный голос. Руку он протянул, не глядя на меня.

Зейн и Черри расступились, пропуская его ко мне.

Я взяла его руку и задумалась, что с ней делать. Пожать — явно недостаточно, целовать — не хотелось. Лихорадочно копаясь в мозгу в поисках любых сведений о леопардах, я ничего не нашла. Чаще всего они друг друга лижут. Ничего другого на ум не шло.

Я поднесла руку Натэниела ко рту, наклонилась, прижалась губами к тыльной стороне его ладони. Лизнула кожу быстрым движением, и узнала вкус. Я уже знала, что Райна лизала эту кожу, водила губами, зубами, языком по этому телу.

Мунин рванулся из меня наружу, и я стала давить его. Мунин хотел вцепиться в руку Натэниела зубами, пустить кровь и лизать ее, как кошка сливки.

Мне этот образ был отвратителен, и мой собственный ужас помог мне изгнать Райну, засунуть ее обратно в себя, и я поняла, что никогда больше она меня не покинет. Вот почему она явилась так быстро и так легко. Я ощущала, как она прячется во мне, подобно раковой опухоли, готовой начать бешено расти.

Нежно подняв лицо Натэниела, я взяла его в ладони, поцеловала в лоб, поцеловала щеки, соленые от слез.

Он припал ко мне, всхлипывая, обхватив мне ноги руками, прижался ко мне. Еще в один момент Райна попыталась ожить — когда Натэниел прижался пахом к моим голым ногам.

Я потянулась к Ричарду, зачерпнула силу из связывающей нас метки. Сила пришла на мой зов как прикосновение теплого меха. Она и помогла изгнать эту мерзкую, ужасную личность.

Я протянула руки остальным леопардам. Они прижались лицами, терлись, как кошки, лизали меня, как котенка. Я стояла в окружении ластящихся леопардов-оборотней, черпая силу у Ричарда, чтобы не спустить Райну с цепи. Но не только для этого — сила Ричарда наполняла меня, лилась через меня в леопардов.

Я была как дерево в середине костра. Ричард был пламенем, а леопарды грелись у огня. Они впитывали жар, купались в нем, заворачивались в него как в обещание счастья.

И стоя среди них, между силой Ричарда, жаждой леопардов и мерзким прикосновением Райны, похожим на какое-то зловоние, я молилась: «Боже мой, не дай мне снова их подвести».