Гонконг

Глава 39 РЕКА ПЕРЛОВ

В Гонконге, где все привыкли к картинной красоте своих солдат и моряков, с транспортных кораблей в тяжелый, сумрачный день с дождем и ветром сходили колонны бесцветных бородатых солдат. Это труженики войны – севастопольские братья. После окончания войны из Крыма их отправляли в Китай. Заросшие еще в Балаклаве, в длинных шинелях, полы которых подоткнуты по-русски за ремни. Понюхали пороха и побывали в рукопашных, постоянно рыли могилы и работали, проводя железную дорогу от Балаклавы почти до самого рокового Редана. Товарищей хоронили не столько от пуль и бомб, сколько от чумы, холеры, дизентерии, привезенных на позиции турками. Все узнали за годы войны, что такое полевые военные госпитали. Они, наемники, не требовали излишнего комфорта или развлечений. Они и не знают, что за прелесть китайские деликатесы и потехи, но к их услугам в городе открыт солдатский клуб, который по имени старинной игры в шары назван поистине народным названием Pall Mall.

Так Гонконг представал перед ними в ветрах и туманах, в осенней холодной сырости. Встречавший молоденький долговязый и жизнерадостный военный корреспондент газеты «Таймс» даже сказал весело: «Не правда ли, стоило ли ради того же самого плыть за десять тысяч миль!»

По набережной Гонконга, держа ногу, прошел батальон в конических шляпах и крепких дабовых[82] штанах и халатах, в ремнях и с золочеными надписями на широких лентах во всю грудь наискось: «милитери сервис». У некоторых из них есть ружья. Эти «военнослужащие» предназначены для перетаскивания тяжестей, рытья укреплений, для подноски еды для солдат, патронов, ядер и бомб для пушек и для всех тяжелых работ. Между собой офицеры их называют «кули». Через несколько дней их грузили на суда вперемешку с морской пехотой, с артиллерией, с севастопольскими братьями и сипаями из Индии и с афганцами. На пароходы, на парусные корабли, на баржи, которые тянулись за дымящимися буксирами. Пошли китайские джонки под оранжевыми и желтыми парусами с изображениями иероглифов победы и драконов, с огромными глазами рыб и морских чудовищ на носах и кормах, и с британскими флагами на мачтах. С командами из китайцев под начальством ласкаров и британцев.

Вся эта масса кораблей, выйдя из извилистого пролива, служившего отличной бухтой Гонконгу, направилась, минуя несколько мелких островков, через огромное, подобное морскому заливу устье реки Сицзян, или Кантон-ривер. На морской карте расходящиеся берега этого устья, или лимана, удивительно похожи на гигантскую, оскаленную в ярости пасть тигра. Этот китайский тигр извечно хочет загрызть и поглотить флоты морских пришельцев. Португальцы, первые объявившие миру о том, что они тут, так и назвали этот залив: Восса tigris – Пасть тигра. На оконечности правого берега, или верхней челюсти этой пасти, как украшение, воткнутое в губу, поместился Макао. А на нижней челюсти, тоже у самого кончика, – остров Гонконг.

Гонконг и Макао вместе стремились создать невидимый бугель, которому не страшны волны и скалистые зубы Восса tigris. Этим бугелем зажаты, как наборные части мачты, все многочисленные входы и выходы в протоки Кантонской реки.

Флот двинулся в реку Жемчужную – левую протоку реки Сицзян. Жемчужная глубоководна, широка, знаменита тем, что на ней издревле происходили все стычки и сражения с пришельцами из-за морей, начинались и продолжаются до сих пор международные торговые отношения. Кантон известная приманка для всех купцов и морских разбойников. А за последние годы иностранцы так укоренились по островам и на реке, что напротив Кантона, пониже по течению, ими построен глубоководный порт и даже доки в местечке Вампоа, которое разрослось и обстроилось прочными и красивыми на вид, всегда хорошо покрашенными, новенькими, как на картинках, зданиями европейского типа. Жемчужной название дано тружениками реки, ищущими в ее русле раковины с драгоценными наростами, идущими на украшения костюмов, шапочек-«дынек» и на наряды женщин. Европейцы понимают в ином, более близком для них значении название Pearl river – Река перлов.

Они расширяли и углубляли, нагружали все больше эту главную и драгоценную артерию торговли и экзотики, на которой теперь происходило небывалое столкновение.

Любознательные, практичные китайцы искренне, постоянно с внешним спокойствием и пренебрежением, но жадно стремились узнать, что произведено в западных странах. Перлы со всего мира шли по Жемчужной вверх, а вниз по этой же великой артерии – богатства Китая, его всевозможные изделия, а не только шелка, фарфор и ажурное золото растекались по всему миру, пробуждая в народах всех стран не меньшее, чем у китайцев, любопытство к новинкам. Гонконг и Макао стали двумя тяжкими кольцами на губах Тигровой пасти. Но ее нельзя было застегнуть замком. Река так и не смогла оказаться зажатой западным бугелем бизнеса. Не было и нет сил на свете, в том числе и в самой столице Китая, как и на «снежной голове» Гонконга, которые смогли бы приглушить движение жизнеспособного и деятельного народа Поднебесной. Но европейцы и американцы не менее жизнеспособны и деятельны. Аппетиты росли с обеих сторон, и те, кто больше всего преуспевал, больше всего стремились к конфликту и к пролитию крови, как бы веря, что защищают справедливость.

...Пальба с парохода «Барракута» по Кантону была зажигающей и разрушительной, но это лишь первые сигналы к началу общих действий.

Флоты мелкосидящих судов местной постройки тянулись на буксирах за речными пароходами или подходили на парусах и скапливались массой с разноцветными десантами всех родов войск.

Вспыхнули борта стоящих в отдалении больших кораблей, начался барабанный огонь фрегата «Пик», как всегда, под командованием Никольсена. Пальба слышна на реке ниже Кантона.

Коммодор Чарльз Эллиот с отрядом винтовых судов, вернувшихся из Сибири, бомбардирует в упор каменные и глинобитные форты китайской крепости, построенной под крутым обрывом высокой каменной сопки на том же левом берегу, что и Кантон. Капитан Каллаган прекрасно действует на фрегате «Сибилл».

Китайские купцы превратили свои магазины в больших городах Китая в райские уголки, изобилующие самыми прекрасными произведениями, привезенными из стран варваров. Но реку охраняли все те же старосветские полутысячелетней давности форты, издали похожие на длинные двухэтажные и одноэтажные казармы, протянутые под скалами по узкой полосе берега и вооруженные не только чугунными, но и деревянными пушками, которые дают сокрушительнейший выстрел, но единственный, так как сами от него рвут обручи на своих стволах и приходят в негодность.

Защитникам такого форта под градом бомб и ядер деться некуда. Они поставлены, чтобы обнаружить стойкость и готовность умереть. Их узкая старомодная крепость между водой и высочайшим обрывом как бы нарочно для того, чтобы был расстрелян ее гарнизон; никому и некуда спастись.

Бьют корабли «Сибилл», «Винчестер», «Медуза», «Монарх». Множество труб и мачт.

В минувшее лето пароход «Барракута» был с эскадрой на описи побережья Амура. Начали с северных гаваней. «Барракута» на буксире ввела фрегат «Пик» в Императорскую гавань.

Десантные партии собирали ревень. Матросы чистили и ели его тут же, вспоминая абрикосы, бананы и виноград. К их удивлению, в лесу рос и виноград. Странное место!

Говорят, что каким бы созидателем ни был человек, но он особенно любит разрушать. Поджигали факелами. Деревянные дома и казармы загорелись. Фрегат «Паллада» затоплен был самими русскими тут же, в главной гавани, вблизи входа. Шлюпки ходили на опись. Нанесли на карту и промерили все пять бухт Императорской гавани и переименовали ее в залив Барракута.

...До корейской границы от устья Амура в эту навигацию все описано. Лучшая из гаваней найдена не на юге, а на севере и названа порт Сеймур, по имени командующего эскадрой, принимавшего участие в этом деле. Имена многих офицеров, в том числе и штурмана, даны другим бухтам...

...С рейда длинные орудия «Барракуты» бьют уже в застенный Кантон, зажигая город бомбами и калеными ядрами. В этом людском муравейнике все приходит в движение. Повалил дым, как при лесном пожаре. Плавучий город рыбаков, перевозчиков и нищих расплылся во все стороны еще за несколько дней до начала битвы. Берега и пристани на виду, обнажены, на них с бортов пароходов и лодок уже перекинуты трапы и неторопливо сходят заросшие бородами крымские солдаты с отличиями на одежде. Сходят и белокурые молодцы в красных мундирах. Сходят и снова возвращаются и снова сходят проворные «милитери сервис», перенося на берег тяжелые грузы на плечах. Тут же чалмы афганцев. Тут же картинные ласкары и сипаи.

Грохот артиллерийской канонады удваивается. Пальбу поддерживает французская эскадра: «Сибилл» – тоже винтовой, «Константин» и «Облигадо».

По трапам на берег Китая идут французские стрелки из Алжира и стрелки из Крыма, герои Малахова кургана. Они в кепи и голубых шинелях, все с усами и бородами а-ля император.

Кантон горит.

Но иногда со стен города раздаются сильные выстрелы из современных орудий и бомбы, настоящие бомбы, какие у Свеаборга и Кронштадта летели на суда к Дундасу и Сеймуру, прилетают и здесь на борта кораблей союзников. Это перлы не китайского происхождения. Но вскоре стрельба из современных нарезных орудий прекратилась. Можно понять, что китайцы их, как заграничную драгоценность, постарались увезти куда-то далеко, предвидя падение города или просто жалели стрелять из хороших пушек.

Артиллерия союзников заканчивает уничтожение всех фортов противника, выдвинутых вперед на подходах к Кантону на обоих берегах реки. Их стены в брешах, легли грудами камни и глина.

Майкл Сеймур, сумрачный, как всегда, сходит в черной повязке и плаще с огромного военного парохода «Калькутта» на плоскодонное винтовое судно.

Идет в пекло морского боя.

На мачтах судов появились новые сигналы. Сотни пушек заговорили теперь во всю глотку. Все корабли дружно переносят огонь на цели в застенном городе.

Красные ряды морской пехоты, голубые ряды французов тронулись. Бесстрашные севастопольцы идут впереди. В рядах, с ними вперемешку, услужливые трудящиеся наемники «милитери сервис». Атака начинается. Посмотрим, как встретят ее маньчжурские и монгольские воины богдыхана!

...В июле и августе Майкл Сеймур побывал на описи Приморья, куда стремились еще Стирлинг и французский адмирал.

Надо решать, что делать дальше. Если Боурингу разрешать занять северный остров Японии, то порт Сеймур и Хакодате сохранят морские пути торговых держав в неприкосновенности. Дела подобного рода решаются в Лондоне. После тяжкой войны и такой кровью достигнутой победы могущественный Пальмерстон осторожен. Начинать новую войну с Россией для Англии равнозначно потере второго глаза для сэра Майкла.

Обдумать и представить замечания и документы он обязан. Сеймур остается сторонником оттеснения казаков, закрытия им выходов, занятия гаваней, хотя бы самых северных. Именно поэтому Сеймур согласился назвать самую нужную, по его мнению, гавань Приморья своим именем. Выдвинутая на север, она будет форпостом против тиранических казаков. Этим она удобна. В то же время очень хороша как гавань. Казаки зовут ее «Ольга».

В сентябре флот вернулся в Гонконг. Южные гавани на прибрежье Приморья пока не имеют цены для Сеймура, он полагает, что флоту нужна база северней для сдерживания потенциального неприятеля.

Но в октябре произошел инцидент с лорчей «Арроу», ставший известным во всем мире, и сейчас уже не до Приморья и не до открытий на берегах Сибири. При всем военном бессилье, Китай всегда останется опасным противником, и спокойной может оставаться около него лишь такая страна, которая сохранит многолюдье, подобное Китаю, и разовьет в своем народе практицизм, подобный китайскому.

К войне с Китаем шло давно. Глупо винить лишь англичан за раздувание инцидента с лорчей «Арроу». Китайцы сами подали повод и первый знак ненависти в феврале, убив католического миссионера. И уже тогда были посланы в Париж и Лондон просьбы о присылке в китайские моря героев Редана и Малахова.

Адмиралу понравился залив из двух уходящих в горы бухт, соединенных узким глубоководным проливом. Сравнительно небольшие бухты. Сначала входишь с моря в одну, а потом оказывается, что между холмов в лесах скрывается другая. Решили, что это лучшая гавань на побережье Приморья. Ее-то и назвали порт Сеймур. Но смеем ли мы ввязываться в войну, подобную Севастопольской? Даже могущественная колониальная держава ради своего будущего и большой политики должна уметь уступать. При всем умении и быстроте, с каким совершена опись Приморья, нанесены на карту роскошные архипелаги принца Альберта и императрицы Евгении, заливы Виктории и Наполеона III, все это вряд ли поведет к чему-то решающему. Вряд ли там будет колония в климате, напоминающем родную и милую европейскую природу. Но с гораздо большей роскошью растительного мира.

Русским помогли жертвы, которые приносят сейчас китайцы под потоками наших бомб и ядер. Китайцы, кажется, нелепо жертвуя, защищают невольно их интересы, отвлекая нас. Известно, что в Китае выражалось чувство глубокой благодарности Муравьеву после того, как произошла битва на Камчатке.

Сеймур – воин, видел кровь, бывал в боях. Он продиктует свои условия кантонскому вице-королю, маршалу Е. Он, сидя в храме за столом, беспощадным взглядом укажет прибывшей с повинной китайской делегации место и ее униженное положение. Дело есть дело.

Но Сеймуру в глубине души не очень-то нравится после Свеаборга, Севастополя и Кронштадта сражение хорошего современного флота против беззащитного города, где детей и женщин в десятки раз больше, чем солдат и в десятки тысяч раз больше, чем палачей и мандаринов.

Но не только англичане повинны в ужасных зверствах. Чарльз Эллиот прав, когда утверждает, что мандарины, избегая боя и спасая себя и свою политическую опору в лице единственно надежных маньчжурских войск, уходят, а под пули, бомбы с наших кораблей и под штыки озверевших и теряющих человеческий облик героев Севастополя ставят невинное, мирное население с женщинами и детьми, не имеющее никакого отношения к политике маньчжур и проклинающее их иго.