Горечь рассвета

XXIV. Джонни. Первая сказка

В мрачном стылом доме, где закрыты всяким хламом окна и двери, наши смутно различимые во тьме силуэты даже не отбрасывают тени. После безобразной сцены, устроенной Айсом, после его путаных рассказов и полунамеков, мы обессилены, словно нас пропустили через мясорубку. Всех вместе и каждого по отдельности. Наш импровизированный стол завален недоеденной провизией, которая, скорее всего, если и не пропала, то уже окончательно обветрилась. Но мы не гордые — нам и такая снедь сгодится. Во всяком случае, нам есть, чем запивать: спиртного ещё столько, что можно спаивать какую-то маленькую республику на протяжении нескольких месяцев. При воспоминании о том, как я тащил все это на своем горбу, меня передергивает. Нет, больше таких марш-бросков совершать, признаюсь честно, не намерен, потому как у меня чуть пупок не развязался к чертям. Пусть теперь другие ходят за едой, мне можно немного отдохнуть — вроде, как заслужил, а некоторым будет весьма полезно проветрить свои заржавевшие мозги.

— Ребята, что-то скучно, вам не кажется? — Ингрид старается разрядить обстановку, хотя, если бы кто спросил моего мнения, на её месте лучше помалкивать. Но ведь Ингрид не привыкла быть «девочкой для битья», так зачем она иногда, как будто, специально нарывается? Мазохистка, что ли? Хотя, если честно, не удивлюсь. Я ничему уже не удивляюсь.

— Давайте в города поиграем, — говорит Марта. Ей уже заметно лучше, нога перестала кровоточить и, по словам Ингрид, практически зажила. Эта информация радует безмерно, потому что та тихая и безропотная Марта, какой она стала после травмы, мне совсем не нравится. Я люблю ее огонь и ее безумие — она позволяет мне держаться на плаву, потому что я заряжаюсь от нее. Без этого адреналина, который кипит вокруг Марты постоянно, мне совсем грустно. Наверное, каждому нужен свой аккумулятор. Мой аккумулятор — Марта. — Хоть как-то убьем это чёртово время.

Роланд хмыкает.

— И много ты городов знаешь? Я вот, например, вообще ни одного названия не помню. Даже не помню уже, как называется наш Город, не говоря о соседних. Да и зачем мне эти знания, если нифига уже не осталось?

— Ох, ты и зануда, — насмешливо фыркает Марта. — Как будто обязательно реальные места на карте называть. Можно же выдумывать.

— Все знают, что у Роланда совсем кисло с фантазией, — смеётся Айс. — Он о двух вещах мечтал в жизни — власти и тебе. И обе вещи получил только наполовину, поэтому выдумщик из Роланда совсем никакой.

— Как же ты мне надоел, белобрысый, — Роланд наобум кидает что-то в темноту, ориентируясь больше на голос, чем доверяя зрению.

— Ай, твою дивизию! — вопит Ингрид. — Совсем очумел? Кидается какой-то тухлятиной, ни в чем не повинным людям в лоб попадает.

Мы одновременно, как по команде, начинаем смеяться. Смеется в том числе и Ингрид.

— Радуйся, дорогуша, что он в тебя не бутылкой кинул, потому что в нашем дурдоме всякое возможно.

— Премного благодарна, — сквозь смех, говорит Ингрид. — Если бы было посветлее, сделала книксен, честное слово.

Только от одной мысли, что Ингрид может сделать книксен, меня душит новый приступ смеха. Сумасшествие какое-то, но я не могу остановиться — до того вся эта ненормальная ситуация кажется мне забавной. Просто до коликов в животе смешная ситуация.

— Джонни, а, может быть, ты нам что-нибудь расскажешь? Ночь будет долгой, а в темноте мы вряд ли пойдем к Высотке, будь она не ладна. — Марта, сидящая рядом, дотрагивается до моего плеча. Надеюсь, что никто на нас не смотрит, потому что только сцен ревности мне и не хватало. Достаточно, сто раз уже было. — Поэтому, чтобы мы тут не померли от скуки или не перегрызли друг другу глотки в приступе веселья, отвлеки нас своими сказками. Ты же знаешь, до какой степени я от них без ума? И другим тоже интересно будет послушать, уверена.

Кожей чувствую, как напрягся Айс, сидящий слева. Он прекрасно, как никто другой, знает, что в моих сказках гораздо больше смысла, чем многим кажется. Не претендую на звание какого-то там гуру или мудреца, но, спасибо Иоланте, у меня довольно богатый репертуар. Никогда не проверял, но, наверное, чтобы рассказать все свои истории, понадобится не меньше месяца, а то и больше.

Делаю вид, что раздумываю, тяну время, потому что, знаю точно: не всегда мои рассказы приходятся по душе слушателям. Некоторые обижаются, видя в совсем безобидной сказке тайный смысл, которого там нет. Но в итоге все-таки соглашаюсь, потому что, сказать откровенно, до одури люблю рассказывать свои истории — так мне кажется, что я снова могу услышать, хранящийся на задворках моего сознания, голос Иоланты. Иногда до ужаса, до ломоты в зубах хочется снова ее увидеть, услышать ее сказы. Но чудес не бывает. Найти хотя бы то место, где земля поглотила ее. Я бы соорудил там памятник — Иоланта, как никто другой, его заслужила.

Больно щипаю себя за руку, потому что мне совсем не хочется сейчас плакать. Во всяком случае, не перед некоторыми из этих людей.

— Ладно, расскажу, — вздыхаю, вроде как нехотя. — Уговорила. Пару историй, наверное, все-таки смогу рассказать. Большего не обещаю.

— Ура! — радостно взвизгивает Марта, и я чувствую, как она благодарно сжимает моё плечо. Довольно сильно, между прочим, сжимает — силы в этой девчонке всегда было, как у парочки крепких парней, несмотря, что она такая с виду хрупкая, просто крошечная.

И я начинаю.

Сказка первая

Путник и медноволосая девушка

Много лет назад, когда Город процветал, и по его дорогам ходили караваны, груженные самыми прекрасными товарами из разных уголков королевства, в одно погожее утро на крыльцо великолепного дома вышла девица с распущенными волосами. Ничего она не любила больше, чем расчесывать свои длинные, шикарные волосы. Ей нравилось, как солнце играет, запутывая своих зайчиков в их медной роскоши. И тогда всем и каждому могло показаться, что эта она и есть само солнце — столько света было в ней в те моменты. И сколько не боролись с ней родители, сколько не охали няньки, она каждое утро, в любую погоду выходила на улицу и расчесывалась гребнем из слоновой кости.

В то утро она уже почти закончила свой ежедневный ритуал, как вдруг вдалеке заметила столб пыли, что обычно предшествует скачущей галопом лошади. Девушка, не в силах сдержать любопытства, остановилась на крыльце и, поглаживая медный шелк, струящийся по плечам и спадающий почти до самой земли, смотрела вдаль. И вот из пыльного облака показался вороной жеребец необыкновенных размеров, несущий на себе огромного всадника, облаченного в стальные доспехи. На боку его висел внушительных размеров меч. Шлем, полностью скрывавший лицо всадника, напоминал морду диковинного зверя. Не в силах отвести взгляда от необычного путника, девушка замерла.

Тем временем лошадь все быстрее приближалась к её дому. Наверное, всадник заметил девушку, потому что потянул за поводья и огромный чёрный конь, встав на дыбы, остановился напротив, окутав на мгновение пылью из-под копыт.

Чертыхаясь и отплевываясь, девушка, тем не менее, с места не сдвинулась, а продолжала наблюдать за странным человеком, а он уже спешился и широкими шагами направился к ней. Девушка растерялась: никогда раньше она не разговаривала с незнакомцами, тем более с обладателями столь устрашающей внешности. Остановившись совсем близко, мужчина рывком стянул с себя шлем, и она чуть не вскрикнула: шлем скрывал от посторонних глаз исполосованное множеством шрамов грубое лицо бывалого воина. Сколько было ему лет сказать сложно — может, двадцать пять, а может, и все пятьдесят.

— Милостивая госпожа, не будете ли вы так любезны и не вынесете уставшему путнику немного воды? — Голос его оказался на удивление приятным, по-настоящему мужским, с характерной хрипотцой, что так нравится женщинам. — Я уже много дней в дороге, а запас питьевой воды исчерпал еще вчера утром.

Девушка смотрела на него, пытаясь понять, что же это за человек. Хорошие ли у него намерения? Не потребует ли он от неё ещё чего, кроме воды? Сможет ли она совладать с ним, выкажи он желание получить от нее то, что обычно мужчины хотят получить от женщин?

— Так принесете? — вывел ее из задумчивости хриплый голос путника.

— Хорошо, вынесу, — срывающимся голосом ответила девушка. — Вам, может быть, в вашу дорожную флягу налить? Чтобы у вас был запас и на дальнейшее путешествие?

Удивительно, как иногда улыбка меняет весь облик человека! Путник подарил девушке благодарную, чуть смущенную улыбку и сердце её мгновенно разбилось на сотни меленьких осколков, будто сделано оно было не из плоти, а из куска хрусталя.

Путник тем временем пошёл к коню, чтобы достать из дорожной сумы большую флягу. Девушка, словно под гипнозом, наблюдала за его движениями, такими ловкими и чёткими. И любовалась его широкой спиной и сильными ногами, благо спиной он вряд ли мог это заметить. Когда он повернулся к ней лицом, девушка, покраснев, смущенно опустила глаза и стала теребить прядь волос.

— У вас необыкновенные волосы, да простит мне небо эту дерзость, — с усмешкой сказал мужчина, протягивая смущённой девушке флягу.

Она быстро выхватила её из его огромной руки и побежала в дом со всех ног. Сегодня она осталась одна — родители уехали на ярмарку в соседний город, а нянька спала, мучимая мигренью, в своей комнате в дальней части дома. Слуг родители взяли с собой: ведь не каждый день случаются ярмарки, а родители ее были очень добрыми людьми, поэтому места в двух повозках нашлось для каждого, кто выказал желание ехать. От неё всего-то и требовалось, что закрыться на все замки и не покидать дома до приезда родных, но она не смогла удержаться и всё-таки вышла на улицу расчесаться. И вот посмотрите, в какую беду попала: одна в огромном доме, а за воротами стоит мужчина, от одного взгляда на которого у нее подкашиваются ноги.

Сердце сдавило, будто стальными тисками, и слёзы лились из глаз, пока она наливала воду в огромную флягу. Никогда раньше она так себя не чувствовала, даже когда отец захотел выдать её замуж за сына своего старинного друга. Жених ей, кстати, очень понравился: красив, весел, прекрасно воспитан и богат. Что ещё нужно для счастья? Да и любовью к ней воспылал с первого взгляда, но она ничего к нему не почувствовала. Совсем, хотя и лестно было, что такой красавец может достаться ей в мужья. А тут какой-то грязный мужик неопределенного возраста, с изуродованным лицом. Что в нём такого особенного девушка никак не могла понять, но сердце предательски ныло, а ноги буквально готовы были понести её на улицу, будто весь смысл её теперешнего существования заключался в том, чтобы увидеть его снова.

Набрав полную грудь воздуха и, подхватив подмышку тяжелую, полную воды флягу, девушка снова вышла на улицу, где мужчина стоял, рассматривая окрестности и взбивая дорожную пыль сапогом, явно забавляясь этим процессом.

— Вот ваша вода, пожалуйста, — сказала девушка, глядя на мужчину. Она запретила себе смущаться, чтобы он ни говорил, и как бы не поступал.

Он подошел к ней вплотную, и она почувствовала, как его большое тело закрыло от неё весь мир, словно она попала в самое надежное во всём свете место, где больше никогда и ни о чем не придётся беспокоиться. Она ощутила, как он наклонился к ней.

— Что вы делаете? — задыхаясь, спросила она.

— Твои волосы пахнут домом. Они пахнут солнцем и лугами, лесами и реками. Они пахнут всем тем, чего так не хватает людям для счастья. Они красивее меди, дороже золота, ценнее алмазов. В твоих волосах скрыта сама жизнь.

Она почувствовала, что уплывает. Куда-то очень далеко и не хочет оттуда возвращаться.

— Знаешь старую легенду о длинноволосой девушке и её возлюбленном? — спросил он, все так же, не выпуская из плена своих объятий. Да она и не стремилась выбраться на волю.

— Не знаю, — прошептала она, уткнувшись носом в его твердую грудь.

— Это поправимо, — усмехнулся он. Его хриплый голос проникал в её сердце, наполняя всё естество непонятным томлением. — Однажды принцесса влюбилась в юношу, который был недостоин её. Беден, плохо воспитан, совсем не образован. Но она так сильно полюбила его, причем взаимно, что пошла к колдунье и спросила совета, как им быть вместе. Колдунья долго раскладывала на столе какие-то косточки, руны, смотрела в магический шар и кидала через плечо остро пахнущие травы. И старания все-таки увенчались успехом: на дне чашки со странным варевом она узрела ответ, который и поспешила сообщить влюбленной принцессе. Для того чтобы им навсегда быть вместе, нужно всего лишь скрыться от всего мира под её же собственными медными волосами. Якобы в волосах влюбленной девушки, что горят на солнце ярче золота, сокрыта неведомая обычным людям сила. И она пошла к любимому, и стали они друг напротив друга, и скрыла она его своими волосами, словно волшебным пологом. И исчезли они с этого места, чтобы больше никогда уже не вернуться и жить вечно, но уже не там, где раньше, а где-то совсем далеко. Неужели никогда об этой истории не слышала? Твои волосы очень напомнили мне эту притчу.

Девушка молчала, не в силах справиться с волнением, которое охватило все ее существо. Казалось, что внутри нее разгорается пламя, в котором легко можно сгореть. Только одно знала сейчас точно: никогда уже не сможет она отпустить его.

— Нет, я никогда раньше не слышала эту историю, — тихо проговорила она.

Он снова шумно вдохнул аромат ее волос, как будто не мог надышаться.

— Мне нужно ехать, — тихо проговорил, тяжело вздыхая. — Спасибо за воду, красавица.

Девушка поняла, что вот сейчас он уйдет из ее жизни навсегда. Эта мысль пульсировала в голове, причиняя невыносимую боль.

— Может быть, если не сильно торопитесь, то задержитесь ненадолго? Думаю, отдохнуть с дороги и сытно поесть не будет лишним? — сказав это, она почувствовала, как краска заливает ее лицо и шею.

«Только бы не отказался», — лихорадочно думала она.

Он долго молчал. Так долго, что, казалось, уже и не ответит.

— Ты очень рискуешь, красавица, — с усмешкой прошептал ей на ухо, от чего все ее тело затрепетало в странном волнении. — А вдруг я проходимец, что отнимет твою честь?

— Я тебе верю, — подняв голову и смело глядя на него, проговорила девушка.

— Скорее всего, зря, — ухмыльнувшись, сказал он, и отошел от нее на шаг. — Ладно, веди к столу, раз еду обещала.

За едой и приятным разговором время бежит незаметно. И вот уже вечер подкрался, укрыв темным покрывалом землю. Родители так и не вернулись с ярмарки, как не встала и нянька. Девушка ничего из этого не заметила, она видела перед собой лишь его. Только о нем могла думать, и только лишь о нем будет теперь всегда тосковать.

Он рассказал ей многое из того, что встречал на своем пути за долгие годы странствий, но почти совсем ничего о себе. Назвал только свое имя: Аскольд. Да ей и не нужно было ничего, главное, чтобы не покидал.

— Ты уходишь? — спросила его на рассвете, когда небо начало краснеть на восходе, а птицы завели свои первые трели.

— Мне нужно было уходить еще вчера вечером, — тихо ответил он, и поцеловал ее спутавшиеся после ночи волосы.

— Но я не хочу, чтобы ты уходил, я не смогу жить без тебя, — чуть не плача сказала она и прильнула теплой кожей к его стальной груди, испещренной сотнями шрамов. — Забери меня с собой.

Взяв ее лицо в ладони, заставил смотреть себе в лицо. Она не выдержала его взгляда, зажмурилась, а он поцеловал осторожно ее сомкнутые, покрасневшие от слез веки.

— Ты необыкновенная и мне нужно было сразу об этом догадаться, но я не могу остаться. Пойми меня и отпусти. Может, когда-нибудь, на одной из дорог жизни нам суждено будет снова встретиться, но пока что я уйду. Прости меня, я не должен был так поступать, — в его глазах было столько грусти и сожаления, что она снова заплакала.

— Не плачь, красавица, — мягко проговорил он и обнял плачущую. — Я не стою ни одной твоей слезинки, я совсем не порядочный человек. Просто знай это и тогда тебе будет легче отпустить меня.

— Нет! Я не смогу!

— Сможешь, все могут и у тебя получится, — тихо сказал он и поднялся, чтобы одеться.

— Помнишь ту легенду, которую ты мне рассказал вчера?

— О девушке, что укрыла любовь волосами? — спросил он, натягивая рубаху. Мускулы на его спине перекатывались при малейшем движении.

— Да, а может, это все-таки возможно?

— Милая девочка, это всего-навсего легенда. Для глупых дурочек, вроде тебя. Я таких историй сотню знаю, на все случаи жизни. И еще ни разу ни одна из них меня не подвела, я всегда сплю в теплой постели с красивой девушкой под боком, — хохотнул он, стоя к ней спиной.

«Так, значит, он просто обманул меня?», — пронеслась убийственная мысль в голове. Ей показалось, что каждое его слово впивается в душу отравленной иглой.

— Я же говорил, что ты зря мне поверила, — рассмеялся он, все еще возясь с одеждой и не поворачиваясь лицом.

Темно-красная, кровавая пелена заслонила ее взор. Сердце, разбившись в груди на мелкие осколки, больше никогда не сможет биться в том же ритме. Внутри образовалась пустота, которую уже ничто не сможет наполнить.

Она смутно помнила, что в недрах прикроватной тумбочки скрыто кое-что, способное помочь. И этим предметом был красивый нож для бумаги, который ей подарила давняя подруга на какой-то праздник. Протянув руку, она вслепую нащупала изящную рукоятку, выполненную в виде прекрасной русалки.

Аскольд все еще возился с одеждой, не поворачиваясь к ней, при этом насвистывал какую-то мелодию. Его веселье и беззаботность больно ранили душу девушки. Горячие слезы потекли по щекам, зрение затуманилось и все, что она перед собой видела: его широкую спину. Весь мир померк для нее, осталась только эта спина, в которую она с диким криком, одним движением воткнула нож по самую рукоятку. Удар пришелся под левую лопатку. Аскольд замер на несколько невыносимых мгновений, издав какой-то странный хрип, будто из него вышел весь воздух, и начал медленно оседать на пол.

— Что ты сделала? — прохрипел, падая навзничь.

Девушка склонилась над ним, накрывая их обоих своими волосами, скрывая от внешнего мира.

— Я верила тебе, я полюбила тебя, полюбила впервые в жизни, — плача, прошептала она. — Я не смогу тебя отпустить, понимаешь? Ты обидел меня и должен за это заплатить. Но я не буду жить без тебя.

— Какая же ты дурочка, веришь любому глупому слову, — слабая улыбка тронула губы умирающего. — Может, легенда не врет? Может, нам все-таки удастся, скрывшись от посторонних глаз за завесой шелковых волос, перенестись в то место, где уже никогда не будет больно?

Она плакала, словно ребенок, отчаянно и навзрыд.

— Я попробую, — тихо, сквозь душащие слезы, сказала она.

Аскольд закашлялся.

— Только ты должна знать, что за любое действие нужно платить. Та девушка из легенды заплатила всем, что ей было раньше дорого. Ты согласна на такую жертву? — он смотрел на нее печально, и она поняла, что еще немного и его душа окончательно покинет бренное тело.

— Я на все согласна. Мне никто и ничто не нужно, только ты, только твоя любовь. Ты прости, что вонзила в тебя нож — я не знаю, что на меня нашло. Ты обидел меня, случайно ли или намеренно, сейчас уже не важно. Знай, что я прощаю тебя, не могу не простить, но, если у меня ничего не получится и легенда окажется лживой, то жить-то я все равно не буду.

Он протянул руку к ее лицу и нежно погладил кончиками пальцев по бледной щеке. От наполнявшей его взгляд любви у нее сжалось сердце.

— Прости меня, прости. Я не мог с тобой остаться, я не тот, кто тебе нужен. Иногда намеренно причиненная обида лучшее лекарство от не вовремя пришедшей любви.

Она тряхнула головой, отказываясь его слушать.

— Замолчи, не трать силы понапрасну. Лучше напомни, что мне нужно сделать, — попросила она.

Он усмехнулся.

— Ты должна расчесать свои волосы костяным гребнем так, чтобы они искрились на солнце и напомнили медную реку. А после этого обнять меня и укрыть нас обоих волосами, чтобы никто не смог нас больше увидеть. Если верить легенде, мы с тобой исчезнем, а на том месте, где ещё секунду назад сидели, не останется ничего — только огромная яма, которую ничто уже не сможет никогда заполнить, и люди извечно будут обходить её стороной. Готова на такие жертвы?

Ни секунды не раздумывая, она сделала все в точности, как он сказал. И вот уже расчесаны волосы, напоминающие медную реку, что, возможно, буквально через несколько мгновений унесет их в неведомые дали.

— Готов?

— Готов, — слабым голосом ответил Аскольд и прикрыл отяжелевшие веки. На бледном, холодном лбу выступила испарина, а щеки, покрытые щетиной, запали. Она видела, что только чудом удерживается он от падения в бездну, из которой нет возврата. Девушка не хотела умирать, но и остаться жить не имела права.

Положив его голову себе на колени, она наклонилась вперд. Так, чтобы медная пелена ее волос шелковым потоком ниспадала вокруг их тел. И чем ниже она наклонялась, тем шире открывал глаза Аскольд, и тем легче становилось на ее душе. Секунда и на его щеки начал возвращаться румянец и взгляд прояснялся. Мгновение и вот уже улыбка коснулась его губ.

— У нас получается, слышишь? Легенда не врала, — шептала девушка.

— Да, милая. Чувствуешь какую-то вибрацию? Наверное, это рвется пространственная ткань, и старая жизнь навсегда исчезает. Или мы исчезаем из старой жизни навсегда.

— Молчи, не нужно слов, — сказала она и погладила Аскольда по щеке. — Я хочу просто смотреть на тебя и наслаждаться мгновением. Я не знаю, что ждёт нас дальше, но сейчас мне хорошо и больше ничего меня не волнует.

Им казалось, что они смотрят друг на друга целую вечность, рассматривая, запоминая, наслаждаясь, но время — странное явление, и она подвластно только своим законам.

Мощный хлопок нарушил хрупкую тишину, и вот вместо прекрасного, богатого дома пустота, а на месте фундамента зияет рана, которой никогда уже не суждено затянуться.

Люди обречены всегда обходить стороной это место.

Место, откуда двое сбежали в поисках вечной любви.