Город и его ненадежные стены - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Харуки Мураками (ч. 5)

- Понятно, - сказал я, - Но он очень любит читать, да?

- Да, читать ему нравится больше всего на свете. Он приходит в библиотеку почти каждый день и читает с невообразимой скоростью. Если продолжит в том же духе, то концу года перечитает все книги, которые у нас есть.

- И что он читает?

- Все подряд. Никаких особых предпочтений у него нет. Просто глотает книги одну за другой, как пирожные.

- Это, конечно, здорово, но есть книги, которые еще не стоит читать в его возрасте.

- Да, вы правильно говорите. Поэтому некоторые я ему не выдаю. Те, в которых много насилия, секса или еще чего-то такого, с чем подросткам лучше лишний раз не сталкиваться.

- Он не злится, когда вы не даете ему какую-то книгу?

- Нет, он относится к этому совершенно спокойно, - сказала Соэда, - Когда мальчик только пошел в начальную школу, мой муж два года был его классным руководителем. Так что мы знаем его с тех пор, как он был еще совсем маленьким. Муж старался уделять ему особое внимание. Хотя и не всегда понимал, как себя с ним вести.

- У него нормальная семья?

- Да, его родители владеют частным детским садом. Это очень уважаемые люди. У них трое сыновей, этот - самый младший. Два старших брата исключительно талантливы, с отличием окончили местную школу, а затем отправились учиться в Токио. Один уже получил диплом и работает юристом по гражданскому праву. А другой учится на врача. Только самый младший никуда не поступил. Как я уже говорила, школу ему заменяет библиотека.

- И он знает наизусть содержание всех прочитанных им книг?

- Да, например, может пересказать слово в слово от начала до конца «Перед рассветом» Тосона Симандзаки, хотя это довольно длинный роман. Но я не думаю, что он понимает, о чем на самом деле эта книга.

Конечно, я слышал о людях, обладающих такой способностью, но никогда раньше не сталкивался с ними лично.

- Некоторые даже побаиваются такого дара. Многие в провинции склонны избегать людей, которые не похожи на остальных. Как будто могут от них чем-нибудь заразиться. Есть те, кто даже не хочет с ним здороваться. И это печально. На самом деле он - хороший мальчик, который никому не мешает. Только иногда спрашивает окружающих о дате их рождения.

- Итак, вместо того чтобы ходить в школу, он приходит в библиотеку и каждый день читает первые попавшиеся книги. Но зачем ему все эти знания?

- Этого я не знаю. Да он и сам, скорее всего, не знает. Я даже не могу понять, нравится ли ему это по-настоящему, или он читает просто потому, что не может этого не делать. Но, в конечном счете, в жажде знаний нет ничего плохого. Для того, чтобы ее утолять, и существуют библиотеки.

Я кивнул. Соэда была права, библиотеки существовали именно для того, чтобы утолять жажду знаний у людей. И неважно, как они потом собирались этими знаниями распоряжаться.

- Но ведь наверняка существуют школы, в которые принимают таких детей? - спросил я.

- Да, конечно, существуют. Но, к сожалению, в нашем городке таких нет. Чтобы продолжить обучение, мальчика пришлось бы отдать в интернат в каком-нибудь крупном городе. Но его мать очень привязана к нему и ни за что его туда не отпустит.

- Именно поэтому библиотека и стала для него чем-то вроде школы, да?

- Да. Его мать давно дружила с господином Коясу и попросила того взять на себя заботу о мальчике. Сказала, что ее сын чувствует себя нормально только когда читает. И господин Коясу согласился. Он постарался создать для парня максимально комфортные условия.

- А когда господин Коясу умер, забота о нем легла на ваши плечи?

- «Забота» - это слишком громкое слово, но я стараюсь следить за ним. И за тем, что он читает. Мне он тоже очень нравится. У парня, конечно, есть свои причуды, и он может быть удивительно упрямым, но меня это не раздражает. Он просто приходит каждый день, садится на одно и то же место и погружается в книги. И пока его не беспокоят, он очень доброжелателен. До сих пор ни разу не доставил нам никаких хлопот.

- У него, наверное, нет друзей среди сверстников?

Соэда покачала головой.

- Я не знаю этого наверняка. Но ему не о чем поговорить с другими подростками, а сверстникам не о чем поговорить с ним. Слишком разные увлечения. Впрочем, однажды в средней школе у него возникли некоторые проблемы с одной девочкой из их класса.

- Какие проблемы?

- Он очень заинтересовался ею и стал преследовать. Она не была поразительно красива, да и вообще ничем особенным не выделялась, но почему-то вызвала у него большой интерес. Поэтому он везде ходил за ней следом. Не делал ничего плохого, просто наблюдал, причем издалека. Но девочка, конечно, очень испугалась. Родители пожаловались директору, и в конце концов об этом узнали все вокруг. Многие даже запретили своим детям общаться с ним.

После этого разговора я стал иногда наблюдать за мальчиком - конечно, так, чтобы он ничего не заметил.

Судя по всему, он постоянно носил одну и ту же зеленую толстовку с принтом «Yellow submarine» (которая ему, похоже, очень нравилась). После рассказа Соэды я обратил внимание, насколько глубоко мальчик погружался в чтение. Открыв книгу и начав читать, он вообще переставал шевелиться. На лбу у него даже время от времени выступали капельки пота.

Но заметил я все это только когда Соэда объяснила мне ситуацию, и я стал присматриваться к его поведению. Если бы не это, я вряд ли обратил бы на него внимание. Просто мальчик, сидящий в библиотеке и читающий, не поднимая глаз, вот и все. В его возрасте я тоже иногда был настолько поглощен чтением, что забывал есть и спать.

Его вопрос о моей дате рождения был первыми и последними словами, которые я услышал от мальчика. Как только он ее узнал (и определил, какой это был день недели), его интерес ко мне, видимо, угас.

Но однажды утром, в понедельник, когда библиотека была закрыта, я впервые увидел мальчика с желтой подводной лодкой на груди где-то кроме читального зала.

В то утро я, как обычно и делал по понедельникам, посетил могилу семьи Коясу и возложил на нее скромный букет. Небо было облачным, а ветер - настолько влажным, что, вероятно, в любой момент мог пойти дождь или снег. Зонта у меня с собой не было. Сначала я молча помолился за упокоение душ всех членов семьи. Пятилетний мальчик, погибший в результате несчастного случая, его мать, которая от горя бросилась в бушующую реку, и директор библиотеки, внезапно скончавшийся от сердечного приступа во время прогулки по горам, теперь обрели свой последний приют рядом друг с другом. Хотя никого из них я при жизни не знал, мое сердце все же чувствовало какую-то привязанность к эти людям.

Затем я сел на каменную ограду перед памятником и немного поговорил с ним. Или с Коясу, чей прах лежал под этим идеально гладким куском мрамора. Время от времени птицы в соседней роще издавали пронзительные крики. Они звучали так скорбно, как будто эти птицы только что стали свидетелями гибели мира. Больше на кладбище не раздавалось ни звука. Густые облака, казалось, поглощали любой шум - вот настолько было тихо.

Я подробно рассказал Коясу о том, что произошло в библиотеке за прошедшую неделю. Как всегда, ничего особенно значительного там не случилось, но я подумал, что о некоторых вещах упомянуть все же стоит. Семидесятишестилетнему господину стало плохо, когда он читал журнал в холле. Мы уложили его на диван, а потом пришлось вызвать скорую помощь, потому что лучше ему не стало (в больнице выяснилось, что он отравился). У полосатой кошки, жившей на заднем дворе, подрастали пятеро котят. Очень милые котята. Мама и дети чувствовали себя хорошо, и как только малыши немного подрастут, мы планировали расклеить по городу объявления и найти для них хозяев. Такие вот незначительные были новости. В нашей маленькой провинциальной библиотеке вообще редко происходило что-то значительное (за исключением, пожалуй, появлений призрака ее бывшего директора).

Потом я рассказал Коясу о своей жизни в городе за стеной. О красивой реке, о золотистых зверях, бродивших по улицам, о стражнике, который так усердно точил свои ножи, и о девушке в библиотеке, заваривавшей для меня крепкий травяной чай... Обо всем этом я рассказывал очень подробно. Возможно, конечно, что Коясу и так все знал о городе. Тем не менее, мне хотелось еще раз поделиться с ним этими воспоминаниями.

Памятник, естественно, оставался безмолвным. И никак не реагировал на мои слова. Наверное, я сам был единственным, кто мог их услышать. И, тем не менее, я продолжал рассказывать свою историю. О городе за стеной можно было говорить так долго, что конца этому видно не было.

Густые облака медленно ползли на юг, следуя за ветром. Их вид напомнил мне о том, что земля непрерывно вращается, а время неумолимо движется вперед. Словно в подтверждение этого птицы перелетали с ветки на ветку и время от времени громко щебетали. Бледная меланхолия зимнего утра окутала меня, как невидимый саван.

И этот момент я краем глаза заметил какое-то движение. Судя по всему, это была не собака и не кошка, а человек. Не меняя позы, я следил за движением глазами, чтобы этот человек не понял, что я его заметил.

Человек прятался за надгробием, которое не было достаточно большим, чтобы полностью его скрыть. Я увидел, что из-за надгробия выглядывает рукав зеленой толстовки. Той самой, у которой на груди был принт «Yellow Submarine». Безо всяких сомнений, это был именно ее рукав.

Судя по всему, мальчик тем утром также решил посетить могилу Коясу и случайно увидел меня, сидевшего рядом. Чтобы избежать нежеланной встречи, он быстро спрятался за первым попавшимся надгробием. Как часто он сюда приходил, я, вероятно, не узнаю никогда.

Слышал ли мальчик то, о чем я говорил? Не то чтобы я говорил особенно громко (по крайней мере, мне так казалось), да и прятался он не слишком близко от меня. Но при этом вокруг было очень тихо - стояла буквально гробовая тишина. К тому же, у мальчика были очень большие уши. Так что, возможно, он и смог подслушать мои признания.

А если он смог их подслушать, могло ли это причинить мне какие-то неприятности? Конечно, будь мальчик был обычным подростком, то он, вероятно, просто принял бы меня за сумасшедшего. Но он не был обычным подростком. И я представления не имел, что именно он мог подумать, услышав мой рассказ.

Я медленно встал с ограды, надел шапку, посмотрел на небо, и вышел с кладбища, как будто так и не заметил мальчика. Я намеренно не смотрел туда, где он прятался, но знал, что он все еще там и наблюдает за мной. Я ощутил к нему некоторую симпатию. По крайней мере, мальчик все еще помнил о Коясу, иначе не пришел бы на кладбище этим холодным зимним утром.

Я спустился по шестидесяти каменным ступеням, как обычно зашел в безымянную кофейню на вокзале и заказал горячий черный кофе и черничный кекс.

Женщина в клетчатом фартуке за стойкой улыбнулась мне. Это была естественная и теплая улыбка, которая как бы говорила: «Я вас узнала». Тем утром у нее было много дел за прилавком. Судя по всему, женщина одна управляла этим маленьким кафе. Я никогда не видел, чтобы там работал кто-то, кроме нее. Из динамика лился расслабляющий джаз на нужной громкости. Фортепианное трио исполняло «Star Eyes», но я не смог вспомнить имен музыкантов.

Согревшись в кофейне, я не пошел сразу домой, а вместо этого отправился в библиотеку, чтобы проверить, как там поживает кошачье семейство на заднем дворе. Котята лежали под старым крыльцом, прячась от дождя и ветра. Соэда соорудила там для них домик из картонной коробки и старого одеяла. Особого недоверия к людям кошка не проявляла (ее регулярно подкармливали сотрудники библиотеки), и при моем приближении не стала волноваться и лишь мельком глянула на меня. Котята, чьи глазки еще не полностью открылись, ползали вокруг матери, как маленькие червячки, а она с любовью смотрела на них полуприкрытыми глазами. Я наблюдал за ними издалека и не мог оторваться.

И тут я вспомнил, что в городе за стеной я никогда не видел ни собак, ни кошек. Там были только золотистые звери с единственным рогом во лбу. И птицы (хотя их я только слышал, но никогда не видел). Никаких насекомых я тоже вспомнить не мог. Почему там не было животных?

Наверное, они просто были там не нужны. Ведь в городе вообще не было ничего лишнего. В нем могло существовать лишь то, что было необходимо. И, наверное, я тоже был необходим городу. По крайней мере, на какое-то время.

Вернувшись домой, я разогрел картофельный суп и пообедал. А потом снова вспомнил о мальчике с желтой подводной лодкой на толстовке. Зачем он приходил на могилу Коясу? Просто так, чтобы навестить старика, который хорошо к нему относился? Или мальчик знал, что душа Коясу все еще бродит где-то между мирами, и что время от времени он является нам в виде призрака?

Меня бы это не удивило. Я знал, что Коясу стал призраком, и Соэда это тоже знала. Было бы неудивительно, если бы и мальчик, за которым присматривал Коясу, тоже мог его видеть. У Коясу все еще были незаконченные дела, и его призрак, так сказать, «доделывал» эти дела после его смерти, хотя сам в этом и не признавался. Возможно, забота о мальчике была одним из таких дел.

Мальчик продолжал приходить в библиотеку почти каждый день без исключения и читать одну книгу за другой (даже не обедая). Соэда показала мне список книг, которые он прочитал с позапрошлой весны. Он было поразительно разнообразным и включал в себя огромное количество названий: от Иммануила Канта до Мотоори Норинаги и Франца Кафки, от Корана до работ по генетике, от биографии Стива Джобса до «Этюда в багровых тонах» Артура Конан Дойля, от истории атомных подводных лодок до романов Нобуко Ёсии, от сельскохозяйственного справочника до «Краткой истории времени» Стивена Хокинга и мемуаров Шарля де Голля.

Меня охватило изумление от мысли, что вся эта информация хранится у него в мозгу. Кроме того, список, который лежал передо мной, был ограничен книгами, которые мальчик читал в нашей библиотеке. Даже Соэда не знала, сколько книг он мог прочитать где-нибудь еще. Зачем ему нужны были все эти знания? Какая от них могла быть польза?

Однако, оглядываясь назад, я понимаю, что вел себя примерно так же, когда мне было шестнадцать или семнадцать. Я тоже читал, как одержимый, набивая голову всевозможной информацией, так что, оглядываясь назад, я мог задать все эти вопросы и самому себе тоже. В то время я только учился отличать полезные знания от бесполезных.

Мальчик занимался, по сути, тем же самым, чем занимался в его возрасте я, только в промышленных масштабах. Его жажда знаний была неизмерима. Сколько бы информации он ни поглощал, ее никогда не было достаточно, поскольку мир вокруг был ею переполнен. Но, в конце концов, мы оба всего лишь пытались вычерпать океан ведром - разница была лишь в размере ведер.

- Бывает ли так, что он бросает начатую книгу, потому что она ему кажется слишком скучной? - спросил я как-то у Соэды.

- Нет, он дочитывает каждую книгу, которую начинает. Никогда не останавливается на середине. Для него книги - это не способ развлечься. Это - вместилище знаний, которые он должен употребить, не пропустив ни одной строчки. Например, если вам понравился роман Агаты Кристи, вы, вероятно, захотите прочитать и другие ее произведения. Но с ним это не так. Между книгами, которые он читает, нет никакой связи.

- И так будет всегда? Или это просто этап развития, который в какой-то момент пройдет сам по себе? Какими бы необычными ни были его особые способности, у всего есть свои пределы.

Соэда беспомощно покачала головой.

- Я этого тоже не знаю. В любом случае, то, что делает мальчик, находится далеко за пределами понимания нормального человека.

- А господин Коясу как-нибудь комментировал поведение мальчика, когда наблюдал за ним?

- Никак не комментирует, - сказала Соэда почему-то в настоящем времени, - Просто смотрит на него, скрестив руки, и улыбается.

После того, как мальчик увидел меня перед могилой Коясу в понедельник утром, он, казалось, стал обращать на меня больше внимания, чем раньше. По крайней мере, таково было мое впечатление. Не то чтобы он начал за мной пристально наблюдать, следить или что-то в этом духе, но время от времени я чувствовал, как его взгляд скользит по мне, причем обычно - по моей спине. Взгляд этот был особенным, он как будто касался моей кожи сквозь одежду. Но я не уловил в нем никакой враждебности или злого умысла. Вероятно, это было простое любопытство.

Наверное, мальчик был удивлен тем, что я, никогда не встречавшийся с Коясу при его жизни, посетил его могилу, а затем произнес перед этой могилой длинный монолог. Думаю, я заинтересовал его именно этим.

Мне было неизвестно, какую часть того, что я говорил на могиле Коясу, смог расслышать мальчик. Но, по большому счету, это не имело никакого значения. В любом случае, он был не из тех, кто кому-нибудь об этом расскажет. На самом деле мальчик вообще почти ни с кем не разговаривал.

По словам Соэды, мальчик общался с очень немногими людьми и делал это крайне редко. А в те дни, когда ему вообще не хотелось ни с кем разговаривать (а такое случалось часто), он отвечал людям посредством записок. В кармане у него всегда был небольшой блокнот на спирали и шариковая ручка. Я никогда не слышал голоса мальчика до того момента, пока он не спросил меня о дате моего рождения.

Так что даже если бы он услышал каждое слово, сказанное мной на могиле Коясу, и запомнил каждую деталь, было маловероятно, что об этом узнает кто-нибудь еще.

Однажды во время обеда я заглянул в читальный зал, и мальчика там не оказалось. На его любимом столе у окна не лежало книги, и нигде не было видно ни его куртки, ни рюкзака. Это было очень необычно. Как правило, мальчик не обедал и до трех часов вообще никуда не отлучался из читального зала.

- А где наш маленький гений? - спросил я у Соэды, - С ним что-то случилось?

Она слегка улыбнулась.

- Во дворе, смотрит на котят. Он очень любит кошек. Но завести не может, потому что отец не разрешает. Поэтому он смотрит на кошек здесь.

Я вышел из читального зала и прошел по коридору во двор. Очень тихо и аккуратно, чтобы мальчик не услышал моих шагов. На нем был темно-синий пуховик поверх обычной зеленой толстовки. Он сидел перед крыльцом, неподвижно и сосредоточенно наблюдая за кошачьим семейством, будто человек, созерцающий сотворение мира и полный решимости не пропустить ни секунды этого зрелища.

Спрятавшись за полуоткрытой дверью, я наблюдал за ним минут десять или пятнадцать. За все это время мальчик ни на сантиметр не сдвинулся с места и не изменил позы. Так же, как случалось, когда он был полностью поглощен чтением.

- Он всегда так внимательно их рассматривает? - спросил я у Соэды, вернувшись к стойке.

- Да, по часу каждый день. Наблюдает за котятами, не обращая внимания ни на что другое. Даже если начинается дождь или снег, он все равно не уходит.

- Он просто смотрит на них - и все?

- Да, никогда не прикасается к ним и не говорит ни слова. Только смотрит, с очень серьезным видом. Кошка привыкла к нему и не обращает внимания, когда он приходит. Я думаю, что она даже позволила бы ему себя погладить, но мальчик не пытается этого сделать.

После того, как мальчик покинул двор, я сел рядом с котятами и стал за ними наблюдать. Малыши уже открыли глазки, и их шерсть стала мягкой и блестящей. Кошка щурилась от удовольствия и постоянно вылизывала своих детенышей. Мне хотелось подойти к ней поближе и погладить, но я сдержался. Я просто хотел понять, что чувствует мальчик, когда так подолгу наблюдает за кошачьим семейством. Но, конечно же, мне этого сделать не удалось.

Через неделю сотрудники библиотеки сфотографировали котят и вывесили на доске у входа объявление: «Отдаем котят в добрые руки». Поскольку малыши были очень милыми и пушистыми, всем пятерым не потребовалось много времени, чтобы найти себе новый дом. Пока у кошки забирали одного котенка за другим, она будто бы не обращала на это никакого внимания, но, когда через несколько дней исчез последний котенок, внезапно запаниковала. Стала бегать по всему двору, пытаясь их отыскать. Мы слышали, как она отчаянно звала своих детей, и сочувствовали, хотя и понимали, что все сделали правильно. Через несколько дней кошка отказалась от поисков и стала вести себя так же, как и до родов. Вероятно, в следующем году она снова родит и вырастит под крыльцом новое потомство. Я понятия не имел, что подумал мальчик об исчезновении котят. Соэда этого тоже не знала. Он просто отказался от своей ежедневной привычки выходить во двор, чтобы посмотреть на них. Как будто котят не существовало изначально.

Когда на мальчике не было зеленой толстовки с принтом «Yellow Submarine», на нем был коричневый свитер с изображением персонажа из того же фильма. Это было странное существо с синим лицом, розовыми ушами и коричневым мехом. Я смотрел фильм, но не мог вспомнить имени персонажа. Единственным, что мне вообще из него запомнилось, была песня Джона Леннона о Человеке из Ниоткуда, который жил в Стране Нигде.

Дома я нашел в Интернете список персонажей фильма и узнал, что странное синелицое существо звали Джереми Хиллари Буб. Он был доктором философии, пианистом, ботаником, дантистом, физиком, сатириком... в общем, существом, которое умело все и не умело ничего.

Мальчик, должно быть, питал особую любовь к этому фильму. Ведь иначе он вряд ли стал бы носить одежду с этими картинками. Я подозревал, что мать иногда отбирала у него толстовку с желтой подводной лодкой, чтобы постирать, и тогда он надевал свитер с Джереми Хиллари Бубом. Желая узнать побольше об этом персонаже, я решил пересмотреть «Yellow Submarine» (с тех пор, как я видел этот фильм, прошло уже больше двадцати лет). Я пошел в пункт видеопроката на вокзале, но «Yellow Submarine» там не оказалось. Единственными фильмами о The Beatles были «A Hard Day's Night» и «Help!». На всякий случай я даже уточнил наличие у продавца, но он ответил, что такого фильма у них действительно нет.

А мне очень хотелось бы иметь хоть какое-то представление о том, что именно так привлекало мальчика в этой картине. Он каждый день носил одну и ту же одежду. Если не толстовку с желтой подводной лодкой, то свитер с Джереми Хиллари Бубом. Всегда что-то одно из двух. Еще на нем были вылинявшие джинсы и черные баскетбольные кроссовки со шнурками, обмотанными вокруг лодыжек. Я не мог припомнить, чтобы когда-либо видел на мальчике что- нибудь еще.

По словам Соэды, он рос в обеспеченной семье и мать очень любила сына. Так что она запросто могла купить ему новую одежду. Видимо, мальчик носил эти вещи по собственному желанию, просто потому что они ему нравилась. Или же он был настолько упрям, что отказывался хоть что-то менять в своей жизни? Этого я знать не мог.

Каждый день, как только открывалась библиотека, мальчик приходил туда в одной и той же одежде, с одним и тем же зеленым рюкзаком за спиной. Он всегда сидел на одном и том же месте, ни с кем не разговаривал и читал одну книгу за другой. От корки до корки. Он не обедал, но время от времени пил минеральную воду из бутылки, которую приносил с собой. Вскоре после трех часов дня он закрывал книгу, вставал, брал рюкзак и, ни слова не говоря, выходил из библиотеки. Это повторялось изо дня в день.

Никто не знал, нравилась ли ему такая жизнь и испытывал ли он радость от бесконечного чтения. По его лицу ничего нельзя было понять. Но распорядок дня он соблюдал очень точно. Видимо, порядок действий вообще был для него важнее, чем суть того, чем он занимался.

В следующий понедельник я снова посетил могилу Коясу. Ровно в то же время, что и на прошлой неделе. Помолившись за упокой, я снова решил поговорить с памятником. Рассказал ему о незначительных событиях, произошедших в библиотеке за неделю, о том, что привлекло мое внимание, и вновь вернулся к воспоминаниям о жизни в городе за стеной. В этот день облака, всю неделю затягивавшие небо, рассеялись, и солнечные лучи наконец вновь обогрели землю. Снег, выпавший несколькими днями ранее, растаял и оставил после себя только маленькие замерзшие островки.

Продолжая свой монолог, я постоянно оглядывался по сторонам. Но мальчика нигде не было видно, и у меня не было ощущения, что за мной наблюдают. Кроме обычного щебетания птиц, до моих ушей не доносилось ни единого звука. Птицы, видимо, были заняты поиском семян и насекомых на деревьях вокруг кладбища. Еще время от времени я слышал стук дятла.

В отсутствии мальчика я ощущал себя немного одиноким и потерянным. Я даже тайно надеялся, что он все же спрятался за каким-нибудь из надгробий и наблюдает за мной. Может быть, я хотел, чтобы он тоже услышал мои рассказы?

Но зачем?

Я не мог этого объяснить. Это было просто чувство. Из чистого любопытства? Или, может быть, я хотел знать, что он подумает или как отреагирует, если узнает о городе за стеной.

Внезапно я заметил, что поднялся сильный и очень холодный ветер. Я потуже затянул свой кашемировый шарф и посмотрел на небо. Зимнее солнце казалось ярким и теплым, но на самом деле его тепла было недостаточно. Мир - люди, кошки и бесцельно блуждающие призраки - жаждали большего.

Мальчик так и не появился на кладбище в то утро. Возможно, он не хотел меня беспокоить. Или не хотел, чтобы его кто-нибудь видел во время посещения кладбища, и потому решил перенести его на другое время. Как обычно, я провел возле могилы около получаса, а затем вернулся в город. По привычке зашел в безымянную кофейню на вокзале, выпил горячего кофе и съел черничный кекс, читая утреннюю газету и слушая «April in Paris» Эррола Гарнера из настенных колонок. Я делал все то же самое, что и на прошлой неделе. Не только мальчик с желтой подводной лодкой на толстовке любил жить по расписанию.

Не была ли вообще вся моя жизнь бесконечным повторением одного и того же? Может быть, мое поведение ничем, по сути, не отличалось от поведения мальчика? Вот, например, одежда. Раньше, работая в крупной компании, я уделял много внимания своей внешности. Я гладил рубашки (очень старательно, каждый понедельник) и ежедневно надевал свежие вещи. Даже подбирал подходящие к ним по цвету и рисунку галстуки. Но с тех пор, как я уволился и переехал сюда, я перестал обращать внимание на то, как был одет. Внезапно меня осенило, что я уже неделю ношу одни и те же свитер и брюки. И даже не замечаю этого. Одному Богу известно, как я мог смеяться над мальчиком за то, что он всегда ходил в одной и той же толстовке.

Однако отсутствие интереса к одежде не означало, что я стал небрежным в повседневной жизни. Как и раньше, я очень внимательно относился к чистоте. Я брился каждое утро, менял нижнее белье и ежедневно принимал душ и мыл голову. Три раза в день чистил зубы. Я все еще придерживался своих привычек. Единственное, что изменилось, - это то, что я уже неделю носил одни и те же свитер и брюки. И мне даже показалось, что это подсознательно доставляло мне определенное удовольствие.

Прошло почти четыре недели с тех пор, как я в последний раз видел Коясу. Это был первый раз, когда он так долго мне не показывался.

«То, что я могу иметь облик, - это всего лишь временное явление. В какой-то момент я исчезну навсегда», - сказал однажды Коясу. Возможно, этот момент уже настал...

При этой мысли мне стало грустно. Как будто я потерял очень хорошего друга. Я понимал, что на самом деле Коясу покинул этот мир еще до того, как мы с ним познакомились. Так что можно было сказать, что, если теперь исчез и его призрак, то Коясу просто-напросто достиг новой, более глубокой стадии смерти.

Попытавшись все это себе представить, я погрузился в странную тихую печаль, которую можно было назвать метафизической. Она отличалась от печали из-за потери живого человека. Эта печаль не была болезненной и не имела ничего общего с горем.

Приняв исчезновение Коясу как свершившийся факт, я ощутил и самого себя находящимся очень близко к небытию. Так близко, что мне нужно было всего лишь протянуть руку, чтобы к нему прикоснуться. На следующий день я подошел к Соэде и тихо спросил, не являлся ли ей господин Коясу в последнее время. Она подняла глаза и серьезно посмотрела на меня, прежде чем ответить.

- Нет, теперь, когда вы это сказали, я поняла, что давно его не видела. Раньше он так надолго не пропадал... А вы?

Я отрицательно покачал головой. И вернулся в свой кабинет.

После этого мы больше не говорили о Коясу, но по выражению лица Соэды, я понимал, что ей тоже грустно от того, что он больше не приходит в библиотеку. У нас с Соэдой теперь как будто был общий секрет, которого больше не знал никто. Очень грустный секрет.

Однажды днем Соэда пришла в мою комнату в подвале, пока я там работал. Тихо постучала и зашла, когда я крикнул «Войдите». После некоторых колебаний, она положила на мой стол большой белый конверт.

- Мальчик попросил передать это вам.

- Мне?

Соэда кивнула.

- Думаю, это что-то важное. Он выглядел очень серьезным.

- Но что это такое?

Соэда слегка пожала плечами, показывая, что ответа на этот вопрос она не знает. В стеклах ее очков отражалось пламя, горевшее в печи. Я взял конверт. Он был очень легким, вообще почти ничего не весил. Наверное, в нем лежали один или два листа бумаги формата А4. На самом конверте ничего написано не было. Его невесомость вызвала во мне странное напряжение. Письмо? Нет, письмо он положил бы в конверт поменьше.

- Мальчик ходит к нам уже очень давно, но раньше ничего подобного не случалось, - сказала Соэда, прищурившись, будто подчеркивая свои слова, - Я имею в виду чтобы он сам шел с кем- нибудь на контакт.

- Он все еще в библиотеке?

- Нет, отдал мне конверт и ушел.

- И попросил передать его мне, да?

- Да.

- Что именно он сказал? «Пожалуйста, передайте это новому директору библиотеки», или что- то в этом роде?

- Нет, он назвал ваше имя.

Я поблагодарил Соэду, и она вышла из комнаты, покачивая бедрами, обтянутыми светлозеленой юбкой. Вид ее стройных ног еще какое-то время оставался у меня перед глазами. Я оставил конверт лежать на столе, потому что не мог заставить себя открыть его сразу. Я чувствовал, что должен был к этому подготовиться. Как именно подготовиться, я объяснить себе не мог. Но лучше было все-таки не вскрывать конверт сразу, а сначала дать ему немного полежать. Так же, как слишком горячему блюду дают остыть прежде, чем приступать к трапезе. Это мне подсказывал мой инстинкт.

Конверт так и оставался лежать нераспечатанным на столе, пока я сидел у печи и смотрел на огонь. Пламя было похоже на живое существо. Они будто танцевало передо мной, то вспыхивая очень ярко, то становясь едва заметным. Казалось, огонь со мной общался. Красноречиво разгораясь и внимательно угасая, он то стискивал зубы, то закатывал глаза, то крепко зажмуривался. Я внимательно наблюдал за ним в надежде, что огонь хочет сообщить мне что- то важное. Но это было не так. Он даже не пытался на что-либо намекать. Впрочем, я из-за этого не сильно расстроился. Единственное, что мне сейчас требовалось, так это чтобы время продолжало идти вперед. Я вернулся к своему столу, взял конверт и осторожно разрезал его канцелярским ножом, чтобы не повредить то, что лежало внутри. Как я и думал, в нем оказался всего один листок формата А4. Я почувствовал небольшое облегчение от того, что конверт не был пустым. Потому что, если бы он был пуст, я бы не знал, что это может означать. Я осторожно вытащил листок из конверта. На бумаге был мелкий рисунок, выполненный черными чернилами. И никакого текста. Взглянув на рисунок, я потерял дар речи. То, что я там увидел, поразило меня так сильно, будто кто-то нанес мне сильный удар в спину, начисто вышибив из меня всякую логику. Я физически почувствовал, как комната зашаталась. Потерял равновесие и вцепился в стол обеими руками. На листе бумаги был изображен подробный план города за стеной.

Я молча смотрел на карту. Без сомнения, это был план того самого города за стеной. Река делила его пополам и впадала в омут у южной окраины. Единственным входом и выходом были ворота, а рядом с ними находилась хижина стражника. На карте были изображены три старых каменных моста через реку, пересохший канал, башня с часами без стрелок и библиотека без единой книги. Это был простой, почти схематичный план (напоминавший средневековые европейские гравюры). Присмотревшись, я обнаружил несколько небольших изъянов (например, песчаных отмелей в реке было меньше, чем на самом деле). Но в принципе все было отображено удивительно верно. Как мальчик смог нарисовать такую точную карту города, которого он никогда раньше не видел? Я сам пробовал сделать это несколько раз, но у меня ничего не получалось.

Я подумал, что он наверняка прятался на кладбище возле могилы Коясу (может быть, не только в тот раз, когда я его заметил), подслушивал меня, а затем использовал полученную о городе информацию, чтобы нарисовать эту карту. Возможно, он даже владеет искусством чтения по губам. Это было единственное объяснение, которое я мог придумать.

Но было ли что-то подобное вообще возможно? То, что я говорил на кладбище, было не более чем обрывочным монологом. Я просто рассказывал о том, что приходило мне в голову, постоянно перескакивая от одного события к другому, и от одной сцены к другой. Неужели он собрал эту разрозненную, бессвязную информацию, как пазл, и смог на ее основе нарисовать такую подробную и точную карту?

В таком случае он должен был обладать не только фотографической памятью, но и другими необыкновенными способностями. Если я правильно помню, существовали люди с синдромом саванта, которые могли воспроизвести музыкальное произведение после одного прослушивания, не пропустив ни единой ноты, каким бы длинным и сложным оно ни было. Говорят, что одним из таких был Моцарт.

Я прекрасно знал, что говорил о городе за стеной у могилы Коясу, но сам едва мог вспомнить конкретное содержание своих рассказов. Я говорил о нем так, как будто вспоминал реалистичный сон, который мне когда-то приснился, или, скорее, как будто переживал его заново. В каком-то полуобморочном состоянии.

Упоминал ли я, например, хоть раз о башне с часами без стрелок? Вероятно, да, потому что на карте мальчика эта башня присутствовала, и. хотя это был всего лишь простой эскиз, она была очень похожа на настоящую башню с часами. И у часов на ней тоже не было стрелок. Но я уже не мог быть ни в чем уверен. И даже стал сомневаться, что это мои воспоминания были первичны по отношению к карте, а не наоборот. Может быть, сейчас, глядя на нее, я добавлял к воспоминаниям то, чего раньше в них не было?

Чем больше я думал обо всем этом, тем меньше понимал. Что было причиной, а что - следствием? Насколько далеко простирались факты, и где начинались предположения?

Я убрал карту обратно в конверт, положил его на стол, заложил руки за голову и уставился в потолок. Дневной свет проникал в комнату через продолговатое окно и пропитывался запахом яблонь, которые я использовал в качестве дров. На печи тихо шипел чайник, а из его носика валил белый пар. Как будто большая кошка задыхалась во сне.

У меня было смутное впечатление, что пространство вокруг меня медленно обретает новую форму. Будто какая-то сила незаметно овладела мной и куда-то меня ведет. Я не знал, началось ли это только сейчас или продолжается уже какое-то время.

Я лишь знал, что нахожусь на границе между двумя мирами. Как и сама эта комната. Она располагалась не над землей и не под землей, а где-то посередине. Свет, струившийся из окна, был тусклым и приглушенным. Меня окружало пространство сумерек. И невозможно было понять, в каком мире оно находится.

Я снова взял конверт со стола, вытащил карту и долго и внимательно ее рассматривал. В какой- то момент я понял, что эта карта потрясла меня до глубины души. Не в переносном смысле, а буквально и физически. Меня трясло, как человека, сидящего в поезде, который катится по старым, разбитым рельсам.

Когда я смотрел на карту, мои мысли не могли не возвращаться в город за стеной. Едва я закрывал глаза, как слышал шум текущей сквозь него реки и заунывные крики птиц. Слышал стук копыт по булыжнику и звук рога, в который стражник трубил утром и вечером. А еще слышал, как рядом со мной шуршит желтый плащ девушки. И мне казалось, будто это края миров трутся друг о друга.

Реальность вокруг меня непрерывно двигалась и изменялась - если это вообще была реальность.

На следующий день мальчик с желтой подводной лодкой на толстовке в библиотеке не появился, что было весьма необычно.

- Видимо, сегодня он уже не придет, - сказал я Соэде, оглядев читальный зал.

- Да, похоже на то, - ответила она, - Иногда такое бывает. Наверное, он плохо себя чувствует.

- А часто он вообще не приходит?

- Иногда. Не то чтобы он заранее решал, что не пойдет в библиотеку, просто бывает такое, что у него нет сил это сделать. Мать считает, что на самом деле эта проблема - из области психологии. Потому что через три или четыре дня все проходит само собой. Даже не приходится обращаться к врачу. Он как будто просто перезаряжает свою батарейку.

Я примерно понял, что она имеет в виду. Способности мальчика (находившиеся почти за пределами человеческого понимания) были, видимо, настолько энергозатратными, что превышали возможности его организма. И у него внутри было что-то вроде встроенного предохранителя, который автоматически срабатывал при перегрузке. И тогда мальчику нужно было немного отдохнуть, пока организм не придет в норму. Я подозревал, что в этот раз причиной перегрузки стало создание карты города за стеной. Видимо, эта работа отняла у него очень много сил.

- Как вы знаете, - продолжила Соэда, - у мальчика есть необычайные способности, но он все же еще ребенок. И со многим не может справиться в одиночку. Мне иногда тревожно за ним наблюдать.

- Думаете, ему нужен кто-то, кто мог бы помочь ему контролировать эти способности?

- Да, вы очень точно выразились. Кто-то, кто научил бы его контролировать эти способности.

- Думаю, это не так уж просто сделать.

- Конечно, нет. На самом деле это очень сложно, потому что сначала нужно хорошо его узнать. Но мне кажется, что мать слишком сильно и слепо любит сына, а отец чересчур занят на работе. До сих пор господин Коясу заботился о нем здесь, в библиотеке, и уделял ему необходимую любовь и внимание. Возможно, мальчик даже в каком-то смысле заменял ему погибшего сына. Но, к сожалению, господин Коясу уже мертв, и в данный момент о мальчике некому позаботиться.

- Он почти ни с кем не разговаривает, но вот с вами, по крайней мере, каждый день обменивается несколькими словами.

- Да, ведь я знаю его с тех пор, когда он был совсем маленьким. Но наше общение ограничивается исключительно практическими вопросами. Этого недостаточно, чтобы решить его эмоциональные проблемы.

- А с родителями он тоже не разговаривает?

- Только с матерью, да и то редко. А в присутствии отца вообще рта не раскрывает. Он может преодолеть свою застенчивость только для того, чтобы спросить у кого-нибудь о дате рождения. В других ситуациях никогда не заговаривает ни с кем первым. И даже если кто-то заговорит с ним сам, он не ответит.

- Вы сказали, что мистер Коясу лично присматривал за мальчиком. То есть, с ним он все-таки разговаривал?

Соэда прищурилась и задумчиво покачала головой.

- Этого я не знаю. Они бывали вдвоем только в кабинете директора или в маленькой комнате в подвале. Проводили там много времени, но дверь всегда была заперта. Я не знаю, что они там обсуждали и обсуждали ли вообще хоть что-нибудь.

- Но в любом случае, мальчик испытывал какую-то привязанность к господину Коясу, да?

- Я не знаю, можно ли сказать, что он был к нему привязан. Знаю только, что они проводили много времени наедине, и, видимо, мальчик был не против общения с господином Коясу.

Была еще одна вещь, которую я очень хотел бы знать. Но не осмеливался спрашивать об этом у Соэды (средь бела дня у залитой солнцем стойки). Тем не менее, в конце концов все же решился.

- Как вы думаете, мальчик мог видеть призрак господина Коясу после его смерти?

Соэда несколько секунд очень внимательно смотрела на меня. А потом слово в слово повторила мой вопрос, медленно и с расстановкой.

- Вы хотите знать, мог ли мальчик видеть призрак господина Коясу после его смерти?

Я кивнул.

- Я думаю, что это возможно, - сказала Соэда после небольшого размышления, - Вполне возможно.

Мальчик не появлялся в библиотеке четыре дня. Мне показалось, что читальный зал без него потерял свою привычную непринужденную атмосферу. Но, возможно, это я на самом деле потерял свою непринужденность. В течение этих четырех дней я проводил большую часть времени один в подвальном кабинете, изучая нарисованную им карту.

Карта заставляла меня с поразительной ясностью и точностью вспоминать отдельные сцены из жизни в городе за стеной. Будто какое-то хитрое устройство из фантастического фильма, она активировала мою память и делала воспоминания почти что осязаемыми. Я даже мог ощутить неуловимые движения воздуха, который наполнял город. Я как будто действительно туда возвращался.

Это была очень схематично нарисованная карта, но она, казалось, таила в себе особую силу. Я провел четыре дня один в комнате и бродил по другому миру. Настолько увлекся этой иллюзией, что перестал понимать, где нахожусь. Точно так же, как английские поэты-романтики конца восемнадцатого века, употреблявшие опиум для достижения абсолютной свободы. Но все, что требовалось мне, - это простая карта, нарисованная шариковой ручкой на тонком листе бумаги формата А4.

Зачем мальчик нарисовал эту карту и прислал ее мне? Чего он хотел этим добиться? Или это был совершенно бессмысленный поступок (как, например, спросить у кого-то дату рождения, а затем назвать соответствующий день недели)?

Если предположить, что мальчик и Коясу каким-то образом общались и после смерти последнего, не была ли карта создана по указанию Коясу? Не он ли желал того, чтобы я получил такую карту? И если да, то какова была его цель?

У меня было много вопросов и ни одного ответа. Передо мной словно возникла стена со множеством дверей, но ни единого ключа в кармане не находилось. Единственное, что я понял (или, по крайней мере, почувствовал), - это то, что карта обладала особой силой. Она не просто изображала город, где я бывал в прошлом, но и, казалось, имела свойство определять собой будущее.

Я сделал копию карты на ксероксе в библиотеке и исправил карандашом те ошибки, которые сильно бросались в глаза. Библиотека находилась слишком близко к рыночной площади, излучина реки перед омутом была слишком пологой, лежбище зверей должно быть гораздо больше и так далее. Всего я внес семь исправлений. Это были относительно мелкие неточности, которые не влияли на общую структуру города, но я чувствовал, что самое важное для мальчика

- это именно детали, о чём бы при этом ни шла речь. Кроме того, действовал принцип, согласно которому каждое заявление и действие требует критики. Более того, мне нужно было как-то связаться с мальчиком. Мяч находился на моей стороне поля, а, значит, сейчас была моя очередь наносить удар. Таковы правила.

Я положил копию карты с исправлениями в конверт, запечатал его и передал Соэде. Никакой записки писать не стал. В конверте была только карта.

- Я хочу, чтобы вы передали это мальчику, когда он снова появится.

Соэда взяла конверт и некоторое время рассматривала его. Ни на лицевой, ни на оборотной стороне я ничего не написал.

- Я должна ему что-нибудь сказать при этом?

- Скажите только, что я попросил вас передать ему конверт. Больше ничего.

- Хорошо. Я думаю, он скоро поправится и снова к нам придет. Во всяком случае, надеюсь на это.

Два дня спустя Соэда зашла ко мне в кабинет.

- Мальчик вернулся сегодня, и я передала ему конверт, - сказала она, - Он взял его, не говоря ни слова, и положил в рюкзак.

- Открывать не стал?

- Нет, просто взял - и все. А потом сел за свой стол и принялся читать.

Я поблагодарил ее.

- А что он читает сейчас?

- «Письма к другу» Шостаковича.

- Звучит неплохо.

Соэда ничего не сказала, лишь слегка приподняла брови.

Это была женщина, чья мимика и жесты говорили больше, чем ее слова.

В понедельник утром я, как обычно, посетил могилу Коясу. Было очень холодно и время от времени с неба сыпал сухой колючий снег, а резкий северный ветер до боли громко свистел в ушах. В общем, погода была совершенно неподходящей для прогулки по кладбищу. Но его посещение стало для меня уже чем-то большим, чем просто традиция. Это может прозвучать странно, но Коясу казался мне куда более живым, чем любой другой человек не только в этом городе, но и в мире вообще. Мне нравилась его уникальная индивидуальность, и я восхищался ходом его мыслей. Хотя судьба и не была к нему благосклонна, Коясу никогда не испытывал жалости к себе, зато всегда старался быть полезным для окружающих и отдавать все силы тому, чем занимался. Несмотря на то, что он жил очень замкнуто, он относился к другим с большой добротой. Больше всего на свете Коясу любил читать, и когда городская библиотека столкнулась с трудностями, взял на себя руководство ею и за свой счет перевез в новое здание. Благодаря ему библиотека была удивительно хорошо укомплектована как количественно, так и качественно для такого маленького городка. Я восхищался методичностью и последовательностью Коясу, и мои еженедельные посещения кладбища больше походили на встречу с живым другом, нежели на оплакивание умершего.

Но в то февральское утро было так холодно, что я не смог долго сидеть возле его могилы и разговаривать с памятником. Уже минут через десять я сдался и вернулся в город. Как обычно, зашел в маленькую кофейню на вокзале, чтобы согреться, выпить горячего кофе и съесть кекс. Там было два вида кексов: с черникой и без нее, но я всегда брал те, что с черникой. В это утро я был в кафе единственным посетителем. За стойкой стояла та же женщина в клетчатом фартуке, что и всегда. И как обычно внутри тихо играл старый джаз. Пол Десмонд старательно выводил

соло на альт-саксофоне. Это напомнило мне, что во время моего первого визита сюда звучал квартет Дэйва Брубека, в составе которого был и Десмонд.

- «You Go to My Head», - сказал я сам себе.

Хозяйка, разогревавшая кексы в духовке, подняла глаза и увидела меня.

- Пол Десмонд, - сказал я.

- Это вы о музыке?

- Да. Гитарист - Джим Холл.

- Я ничего не понимаю в джазе, - сказала она извиняющимся тоном, указывая рукой на динамик, - Просто включила эту радиостанцию.

Я кивнул. Да, она была еще слишком молода, чтобы оценить Пола Десмонда. Я откусил кусочек черничного кекса, и сделал глоток кофе. Красивая все-таки мелодия.

Внезапно я вспомнил, что никогда не слышал музыки в городе за стеной. И совершенно по ней не скучал. Мне ни разу не захотелось что-нибудь послушать, и я даже не замечал, что музыка нигде не звучала. Почему?

Когда я очнулся от своих мыслей, мальчик с желтой подводной лодкой на толстовке стоял рядом с моим стулом. Я только что доел черничный кекс и вытирал рот бумажной салфеткой. Вообще- то, поскольку мальчик застегнул свой темно-синий пуховик до шеи и обернул вокруг него шарф, я не мог точно знать, была ли на нем сейчас эта толстовка. Но, скорее всего, была.

Я посмотрел на него с изумлением. Что он здесь делал? Откуда он узнал, что я сейчас сижу в этом кафе? Он следил за мной? Или уже знал, что я захожу сюда каждый раз, возвращаясь с кладбища?

Мальчик стоял рядом со мной, но смотрел не на меня, а на женщину за стойкой, широко раскрыв глаза и опустив подбородок. Она сделала такое лицо, как будто хотела спросить: «Что вы хотите?» Но вместо этого лишь одарила его дежурной улыбкой.

- Не могли бы вы назвать мне дату вашего рождения? - вежливо спросил он, будто читая вопрос с листа бумаги.

- Мою дату рождения?

- Да, - сказал он, - Год, месяц и день.

Она выглядела немного озадаченной (что неудивительно), но все-таки назвала дату своего рождения.

- Среда, - сразу ответил мальчик.

- Среда? - безразлично переспросила женщина.

- Он имеет в виду, что вы родились в среду, - сказал я.

- Я этого не знала, - все еще немного озадаченно ответила она, - Но как он узнал?

- Ну-у-у... - протянул я. Объяснять все с самого начала заняло бы слишком много времени. - Не знаю, как именно, но он это узнал.

- Хотите еще кофе? - спросила она меня.

Я кивнул, а потом пробурчал себе под нос:

- Тот, кто в среду был рождён, горьким горем будет полн.

Мальчик вытащил из кармана пуховика конверт и протянул мне. Затем кивнул словно бы в знак подтверждения чего-то. Я тоже кивнул. Со стороны мы выглядели как два индейца из вестерна, собиравшиеся раскурить трубку мира.

- Хочешь кекс? - спросил я мальчика, - Здесь очень вкусные черничные кексы.

Не знаю, услышал он мой вопрос или нет, но ничего на него не ответил, а просто уставился на меня и молчал. Будто пытаясь запомнить выражение моего лица. Его круглые очки в тонкой оправе отражали свет ламп, висевших над стойкой, и блестели. Затем мальчик повернулся, открыл дверь и вышел на улицу, где в воздухе танцевали маленькие холодные снежинки.

- Вы его знаете? - спросила меня женщина, глядя ему вслед.

- Да, - ответил я.

- Очень странный мальчик.

- Кстати, я тоже родился в среду, - сказал я, меняя тему.

- Тот, кто в среду был рождён, горьким горем будет полн, - серьезным тоном произнесла женщина, - Я уже где-то слышала это раньше. Все на самом деле так?

- Это просто стишок из старой детской книжки, так что не переживайте, - сказал я то же самое, что говорила мне Соэда.

Она вытащила из кармана джинсов смартфон в красном чехле, быстро набрала что-то на экране тонкими пальцами и удивленно посмотрела вверх.

- Это правда. Я на самом деле родилась в среду.

Я молча кивнул. Естественно, это была правда. Мальчик никогда не ошибался в своих расчетах. И их не нужно было проверять. Но в наши дни любой может за десять секунд узнать, в какой день недели он родился. Конечно, мальчику для этого требовалась всего одна секунда, но разница эта была несущественной. Мне стало его немного жаль. Мир с каждым днем становился все более и более практичным, и все менее и менее романтичным.

Допивая второй кофе, я открыл конверт, который дал мне мальчик. Как я и думал, в нем был только лист с картой и ничего больше. Она был нарисована той же черной ручкой на таком же листе формата А4 и изображала город за стеной. Все семь ошибок, на которые я указал несколько дней назад, были исправлены. Это была, так сказать, «уточненная версия» карты. Я положил ее обратно в конверт. По крайней мере, мальчик ответил на мое сообщение. Мяч, который я ему передал, вернулся обратно на мою половину поля. Это был прогресс.

Я заказал еще два черничных кекса с собой и получил их в бумажном пакете. Когда я расплачивался, хозяйка кафе снова со мной заговорила.

- Как вы думаете, тем, кто родился в среду, действительно приходится труднее в жизни, чем всем остальным?

- Нет, на самом деле всем приходится одинаково трудно. Впрочем, я не могу знать этого наверняка.

Во вторник утром мальчик появился в библиотеке. Не в зеленой толстовке с желтой подводной лодкой, а в коричневом свитере с изображением Джереми Хиллари Буба. Видимо, толстовка была в стирке. Но, хотя он и переоделся, вел себя точно так же, как и обычно. Сел на обычное место у окна и читал, даже не поднимая глаз. Он напоминал мне бабочку, пытавшуюся высосать весь нектар из цветка до последней капли. От этого выигрывают оба - и цветок, и бабочка. Бабочка получает питание, а цветок - шансы на размножение. И оба остаются довольны. Именно это делает процесс чтения таким особенным.

В тот день я работал не в подвальной комнате, а в кабинете директора на втором этаже. Маленький обогреватель все так же плохо его прогревал, но, поскольку тучи на какое-то время рассеялись и выглянуло солнце, я решил для разнообразия поработать в более светлом помещении. Новая карта, полученная от мальчика, лежала в конверте на столе, но я сдержался и не стал ее рассматривать. В данный момент у меня были неотложные дела, а как только карта оказывалась передо мной, она гипнотизировала меня до такой степени, что я больше не мог заниматься работой.

Карта, казалось, излучала особую силу, которая искушала - или сбивала с пути - мое сердце. И я не мог устоять перед этой силой. Поэтому я решил взять себя в руки и не открывать конверт. Сегодня мне придется провести целый день в так называемом «реальном мире». Тем не менее, мои глаза время от времени невольно косились на конверт. Беззащитные, как листья, которые ветер сметает с деревьев.

Иногда я открывал окно и выглядывал наружу, чтобы сохранить голову прохладной. Точно так же, как морские черепахи или киты всплывают на поверхность за глотком воздуха. Еще меня немного удивляло, что, хотя в комнате даже не было жарко, мне приходилось охлаждаться на свежем воздухе. Но сегодня это было необходимо. Просто для того, чтобы убедиться, что я все еще жив.

В саду я увидел кошку - ту самую, за чьими котятами наблюдал раньше. Но теперь котят у нее не было, и она пересекала сад в одиночестве. Осторожно двигалась по почти прямой линии, высоко подняв хвост. Мёрзлая земля казалась слишком холодной для её лап, и кошка ступала осторожно, словно ощущала боль. Я наблюдал за ее стройным, изящным силуэтом, пока кошка не исчезла из поля зрения. Потом закрыл окно, снова сел за стол и продолжил работу.

Около полудня Соэда тихо постучала в мою дверь.

- У вас есть минутка? - спросила она.

- Конечно.

- Мальчик хочет с вами о чем-то поговорить.

- Хорошо. Пожалуйста, пригласите его сюда.

Соэда с улыбкой кивнула.

- И не могли бы вы приготовить нам черного чая? И подогреть вот это, - я протянул ей пакет с двумя черничными кексами.

- О, кексы, - сказала Соэда, заглянув внутрь. Ее глаза едва заметно сверкнули за очками.

- Да, черничные кексы. Я купил их вчера, но, если разогреть в микроволновке, они, думаю, все равно будут вкусными.

Соэда повернулась к двери.

- Сначала я приведу мальчика, а потом принесу вам чай и кексы.

- Благодарю вас.

Через пять минут в дверь снова постучали, и Соэда ввела мальчика в свитере с Джереми Хиллари Бубом. Ободряюще похлопав его по плечу, она вышла из кабинета.

Когда дверь за ней закрылась, лицо мальчика, казалось, напряглось еще сильнее, будто давление воздуха вокруг него возросло. Вероятно, он чувствовал себя в большей безопасности, когда Соэда была рядом. Он не привык оставаться со мной наедине. Но по какой-то неизвестной мне причине ему было необходимо со мной пообщаться. Поэтому он и взял на себя смелость прийти сюда.

- Садись, - сказал я.

Мальчик не отреагировал.

- Садись сюда, - повторил я, указывая на стул перед столом.

Он ненадолго задумался, а затем осторожно, как боязливый кот, подошел к столу, но не сел, а лишь окинул взглядом указанный стул и остался стоять возле стола с прямой спиной и вздернутым подбородком. Возможно, стул ему не понравился. Или это был признак того, что он недостаточно мне доверяет. В любом случае, если ему было удобнее стоять, то пусть стоит. Мне было все равно. Не говоря ни слова, мальчик стоял и смотрел на конверт на столе. Конверт с нарисованной им картой. То, что он лежал там, казалось, привлекло внимание мальчика. Его лицо ничего не выражало, как будто на нем была тонкая маска, скрывавшая мысли. Я на время замолчал, чтобы дать ему немного успокоиться. Кроме того, Соэда должна была принести чай и кексы. Если мы и сможем поговорить, то только после того, как она это сделает. Обычно чай приносила не Соэда, а одна из помощниц, но на этот раз следовало ожидать, что она сама принесет чай и кексы, потому что все, что касалось мальчика, было для нее очень важным.

Как я и думал, через пару минут в кабинет вошла Соэда с круглым подносом. На нем были две чашки с черным чаем, маленькая сахарница, ломтики лимона и две тарелки с черничными кексами. Чашки, тарелки и сахарница были частью красивого старомодного сервиза. Ложки и вилки были сделаны из серебра и имели благородный изысканный блеск. Я предположил, что все это - предметы из личной коллекции семьи Коясу. В любом случае, в библиотеке я такой посуды раньше не видел. Скорее всего, она использовалась только для особых гостей. Соэда поставила чашки, тарелки и сахарницу на стол, и это создало элегантную и приятную атмосферу. Черничные кексы из кофейни на вокзале, поданные на красиво разукрашенной тарелке с серебряными вилками, выглядели будто изысканные пирожные. Натюрморт отлично дополнили бы сложенные треугольником белые льняные салфетки, и ваза с красной розой, но, наверное, я требовал слишком многого.

- Это так мило с вашей стороны, - поблагодарил я Соэду.

Она ничего не ответила и вышла из кабинета, лишь слегка кивнув. Мы с мальчиком снова остались одни.

За все время он не произнес ни слова. Когда Соэда приходила и уходила, он даже не смотрел на нее. Не заметил ни чая, ни черничных кексов, ни изысканной посуды и столовых приборов. Просто смотрел на конверт пронзительным взглядом, не отрывая от него глаз ни на секунду. И, казалось, непрерывно о чем-то размышлял.

Я взял чашку и сделал глоток. Чай был нужной температуры и крепости. Конечно, до чая Коясу он не дотягивал, но все же уступал ему не слишком сильно. Вероятно, Соэда старалась повторять все действия своего бывшего начальника при заваривании чая с максимальной точностью. Она вообще была очень внимательной и дотошной женщиной.

Внезапно я задумался о том, каким человеком может быть муж такой женщины. Я его не знал, и она почти ничего о нем не рассказывала. У меня в голове вообще не было его образа. Все, что я знал о господине Соэда, это то, что он был из префектуры Фукусима (но родился не здесь) и что около десяти лет назад стал учителем в местной начальной школе. И еще - что он был классным руководителем мальчика. Будет ли у меня когда-нибудь возможность встретиться с ним и поговорить?

В какой-то момент напряжение на лице мальчика, казалось, немного ослабло. Он все еще был взволнован, но уже не так сильно, как раньше.

Наконец он оторвался от конверта и сосредоточился на чае и кексах, стоявших на красиво накрытом столе.

- Это черничные кексы, - сказал я, - Они очень вкусные, попробуй.

Накануне он полностью проигнорировал мое предложение, но на этот раз выпечка, его, похоже, заинтересовала. Он долго смотрел на кексы острым взглядом, каким Поль Сезанн мог бы смотреть на яблоко в миске.

Я видел, как рот мальчика слегка шевелился, будто он составлял маленькие слова, а затем стирал их. Но звука не было. Возможно, он впервые в жизни увидел черничный кекс и теперь искал в своем мозгу информацию о нем. А была ли там какая-нибудь информация о черничных кексах? Об этом я не имел ни малейшего понятия. С мальчиком вообще очень много было непонятно. Я вилкой разделил кекс пополам, потом еще раз пополам и съел одну четвертинку.

- Очень вкусный, - сказал я, - Ешь его скорее, пока он теплый, так вкуснее.

Мальчик смотрел, как я ем кекс. Тем же взглядом, каким он смотрел, как кошка кормила своих котят. Затем протянул руку, взял кекс с тарелки и принялся его жевать. Стоя. Естественно, на пол посыпались крошки, но мальчика это, похоже, не беспокоило. Мне тоже было все равно. Просто потом придется немного подмести.

Он справился с кексом за три укуса, громко чавкая и причмокивая. Весь рот был измазан черникой. Но это его, кажется, тоже не беспокоило.

Может быть, своим поведением он пытался бросить мне вызов? Эта мысль пришла ко мне внезапно. От Соэды я знал, что мальчик рос в очень приличной семье. У него должно было быть неплохое воспитание. Возможно, он специально так себя вел, чтобы посмотреть, как я отреагирую. Бросал мяч на мою половину поля. Или он просто не понимал, что такое хорошие манеры? Или не видел необходимости им следовать?

Я решил не обращать на его поведение внимания. Сам факт того, что мальчик проявил интерес к черничным кексам, взял один из них и съел, стал значительным шагом вперед в наших отношениях.

Я положил в рот еще четвертинку кекса и прожевал. Потом вытер рот салфеткой и сделал глоток чая. Мальчик тоже потянулся за чашкой - ни сахара, ни лимона он не взял - и с хлюпаньем отпил из нее. Какое неуважение к такому прекрасному сервизу! Я с трудом сохранил бесстрастное выражение лица.

- Вкусные кексы, правда? - спросил я.

Он ничего не ответил. Только ловко слизал черничный сок с губ, как это обычно делают кошки после еды.

- Я купил их вчера в кафе, - продолжал я, - а госпожа Соэда разогрела их для нас в микроволновке. Чернику привозят с ближайшей фермы, а кексы пекут в местной пекарне. Так что все абсолютно свежее.

Конечно же, мальчик ничего не сказал. Он просто смотрел на свою пустую тарелку, будто одинокий матрос, стоящий на палубе и наблюдающий, как солнце опускается за горизонт.

Я взял тарелку с остававшейся на ней половинкой кекса и протянул ему.

- Бери, если хочешь.

Мальчик секунд двадцать смотрел на тарелку, затем протянул руку и схватил ее. Немного подумав, на этот раз он не стал пихать кекс в рот целиком, а вилкой разделил его на кусочки и аккуратно съел над тарелкой. А когда закончил, вытащил из кармана салфетку и вытер рот.

Я не мог сказать, сделал ли он так, понаблюдав за мной или же просто решил больше меня не провоцировать. Затем он поставил пустую тарелку обратно на стол и выпил чай, даже ни разу не хлюпнув. Мяч снова вернулся на мою половину поля. По крайней мере, мне так показалось.

Когда кексы были съедены, а чай выпит, я поставил тарелки, чашки и сахарницу на поднос и убрал его со стола. Теперь там оставался только конверт с картой. Примерно на том же месте, где обычно лежал темно-синий берет Коясу. Я оглядел комнату в слабой надежде, что и он сам может быть где-то здесь. Но в комнате были только мальчик, на котором сегодня не было толстовки с желтой подводной лодкой, и я.

- Я изучил карту, которую ты нарисовал, - сказал я, вынул ее из конверта и положил на стол, - она более или менее точна. Я был впечатлен... даже, честно говоря, поражен. Я говорю «более или менее», потому что сам многого не помню. С этим уже ничего не поделаешь.

Мальчик посмотрел мне прямо в глаза. На его лице не было никаких эмоций, а взгляд оставался ничего не выражающим.

- Я жил в этом городе некоторое время. В городе, который ты нарисовал. Я работал там в библиотеке. Но в этой библиотеке не было ни одной книги. Ни единой. Вероятно, ее стоило бы называть «бывшей библиотекой». Моей работой было чтение «старых снов», которые хранились в архиве. Старые сны имели форму яиц. И были покрыты белой пылью. Они были примерно вот такого размера.

Я показал их размер руками. Мальчик внимательно посмотрел, но ничего не сказал. Он просто усвоил информацию.

- Я не знаю, как долго я там пробыл. Времена года менялись, но в этом городе они не были никак между собой связаны. Время там вообще не имело значения. Когда я там жил, я каждый день ходил в библиотеку читать старые сны. Я не знаю, сколько их прочитал. Да это и не важно, ведь снов было бесконечно много. Я работал только после захода солнца. Начинал читать вечером и заканчивал около полуночи. Точного времени не знаю, потому что в городе не было часов.

Мальчик рефлекторно глянул на свои часы, а затем снова посмотрел на меня. Время, похоже, тоже не имело для него большого значения.

- В течение дня я мог делать все, что хотел, но не мог выходить на улицу в солнечную погоду, потому что свет резал глаза. Чтобы стать читателем снов, мне пришлось сделать операцию на них. Ее проводит стражник при входе в город. Поэтому я не мог создать точную карту. Кроме того, кирпичная стена, окружавшая город, каждый день немного меняла свою форму, словно пытаясь меня обмануть. Это одна из причин, почему я так и не составил подробной карты. Стена построена из плотно подогнанных друг к другу кирпичей. Она очень высокая и, кажется, была возведена очень давно, но на ней нет никаких повреждений или разрушений. Она невероятно прочна. Никто не может пересечь ее, чтобы выйти наружу, и никто не может пройти через нее, чтобы попасть в город.

Мальчик вытащил из кармана небольшой блокнот и трехцветную шариковую ручку. Это был обычный продолговатый блокнот на спирали. Он быстро что-то написал в нем и передал мне. Я взял блокнот и взглянул на страницу. Там было одно короткое предложение.

ЧТОБЫ ОСТАНОВИТЬ ЧУМУ

Его почерк было точным и острым. Хотя мальчик писал быстро и без колебаний, буквы казались словно напечатанными. Они не передавали ни малейшей эмоции.

«Чтобы остановить чуму», - прочитал я еще раз, позволяя его краткому сообщению уложиться у меня в голове.

- Ты имеешь в виду, что стена должна была предотвратить проникновение чумы в город? Мальчик ответил утвердительно коротким кивком.

- Откуда ты это знаешь?

Он ничего не сказал. Сжал губы и посмотрел на меня, его лицо все еще ничего не выражало. Наверное, это был не тот вопрос, который следовало обсуждать здесь и сейчас.

Но если, как сказал мальчик, стена была построена для защиты от какой-то чумы, то это имело смысл во многих отношениях. Я не знал, когда она была построена, но, по крайней мере, с момента постройки стена служила надежной защитой для жителей города. Входить и выходить разрешалось только зверям, стражнику и людям с особыми способностями, которые были необходимы городу. Возможно, я был единственным, кто смог его покинуть. Стражник, наверное, имел естественный иммунитет к чуме и поэтому был единственным, кто мог проходить через ворота.

Но стена не была просто строением из кирпича. У нее были собственная воля и жизненная сила, которая делала ее неприступной. И стена крепко держала город в своих руках. Когда и как стена приобрела эту особую силу?

- Но разве чума длится вечно? - спросил я мальчика, - Город оставался закрыт много лет подряд. Никого не пускали внутрь и никого не выпускали. Зачем это было сделано?

Мальчик взял блокнот, открыл новую страницу и снова торопливо написал в ней что-то шариковой ручкой.

ЧУМА БЕСКОНЕЧНА

- Чума бесконечна, - прочитал я вслух, - Что это означает?

Конечно, никакого ответа. Поэтому мне придется самому выяснить, что это означает. Или угадать. Это была очень сложная загадка. И у меня не было подсказок, чтобы ее решить. Тем не менее, мяч теперь был на моей стороне, и мне нужно было его отбить. Таковы правила игры. Если это вообще можно было назвать игрой.

- Чума на самом деле - не чума. Это просто метафора, да? - рискнул я.

Мальчик коротко кивнул.

- Может быть, это что-то вроде душевной болезни?

Мальчик снова кивнул. Я задумался об этом на мгновение. Душевная болезнь.

- Люди, которые правили городом в то время, окружили его высокой и прочной стеной, чтобы не допустить появления чумы, распространявшейся во внешнем мире. Они закрыли город. Полностью. Таким образом они создали прочную систему, из которой никто не мог выйти, и никто не мог войти извне. Строительство стены, возможно, также имело магический смысл. Но в какой-то момент что-то произошло - мы не знаем, что - и стена начала существовать сама по себе. Она стала настолько могущественной, что люди больше не могли ее контролировать. Так все было?

Мальчик молча посмотрел на меня. Его взгляд не означал ни «да», ни «нет». И я продолжил. Это была всего лишь догадка, но, возможно, дело было не только в этом.

- Стена изменила город и людей, которые в нем жили, с целью искоренить все, что она сама считала чумой. Создать, так сказать, идеальный город. Ты это имеешь в виду?

Внезапно в дверь постучали. Не громко. Сухой, короткий стук - настоящий звук, пришедший к нам из настоящей реальности. Два удара, затем короткая пауза и еще два удара.

- Заходите, - сказал я. Это был не мой голос, а чей-то чужой.

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула Соэда.

- Я хочу забрать посуду, - нерешительно сказала она, - Если не побеспокою...

- О, нет, спасибо вам большое, - ответил я.

Соэда тихо вошла, взяла поднос с тарелками и чашками и быстро убедилась, что все пусто. Казалось, она почувствовала облегчение. Потом заметила на полу крошки от кексов, но, похоже, решила не обращать на них внимания. Она могла вернуться и подмести их позже.

Соэда посмотрела на меня слегка вопросительно. Я успокаивающе кивнул ей: «Проблем нет», она взяла поднос и вышла из комнаты. Дверь закрылась с громким металлическим лязгом. И снова стало тихо.

Мальчик открыл новую страницу в блокноте и быстро нацарапал несколько слов. Затем протянул его мне через стол. Я прочитал.

Я ДОЛЖЕН ПОПАСТЬ В ЭТОТ ГОРОД

- Я должен попасть в этот город, - повторил я вслух. Потом откашлялся и вернул блокнот. Мальчик взял его и наконец-то сел на стул. Затем он посмотрел мне прямо в лицо. Глубина его глаз была неизмерима, а взгляд выражал непоколебимую решимость.

- Значит, ты хочешь попасть в этот город, - сказал я, как бы для того, чтобы убедиться, что все понял правильно, - В город за высокой стеной. Город с людьми без теней и библиотекой без книг.

Мальчик многозначительно кивнул.

Некоторое время царило молчание. Глубокое, напряженное молчание. Бесцветная тишина, которую он наконец нарушил своим ярким, звонким голосом.

- Я должен попасть в этот город.

Я сложил руки на столе, какое-то время бессмысленно смотрел на них, затем поднял глаза.

- Ты хочешь попасть туда, даже если никогда не сможешь вернуться?

Мальчик снова решительно кивнул.

Я представил, как он пройдет через ворота в окруженный стеной город и какую жизнь будет там вести. Возможно, для него это был Пепперлэнд. Пепперлэнд, сказочный рай из фильма «Yellow Submarine». Вместо того, чтобы продолжать жить в реальности, в которой ему (по-видимому) не было места, этот шестнадцатилетний мальчик жаждал оказаться в другом мире - всей душой и на полном серьезе. Сидя напротив него, я не мог не осознавать, насколько он серьезен.

И снова наступила тишина, а потом мальчик заговорил.

- Я буду читать старые сны. Я смогу это делать.

- Ты сможешь читать старые сны, - машинально повторял я его слова.

- Я хочу стать читателем снов. Навсегда, - Он произносил каждое слово так четко, будто печатал их на огромной пишущей машинке.

Я молча кивнул.

Да, он смог бы это делать... У него есть к этому способность. Потому что его жизнь будет почти идентична той, которую он сейчас вел изо дня в день в нашей библиотеке. А библиотека в городе полна пыльных старых снов, которые он мог читать бесконечно. Бесконечно, потому что этих снов там бесчисленное множество. И каждый из них уникален.

- Я должен попасть в этот город, - повторил мальчик еще более решительным тоном, чем прежде.

- Я должен попасть в этот город, - повторил мальчик.

- Ты уверен, ты хочешь покинуть наш мир и жить в городе за стеной?

Стоило ли лишний раз упоминать о том, что этот город совершенно не походил на Пепперлэнд? Пепперлэнд - вымышленный рай из мультика, где люди проживают счастливые жизни, полные веселой музыки и ярких цветов, в окружении добрых друзей и прекрасной природы. Это - мир иллюзий, благоухающий всеми ароматами хипповской культуры шестидесятых. А город за стеной не имеет ничего общего с раем.

Его жители влачат жалкое существование. Их пища простая и скудная, а одежда - старая и бесцветная. Читать там, за исключением старых снов, нечего, и музыки тоже нет. Каналы высохли, а все предприятия закрылись. Дома, в которых живут люди, больше всего напоминают тюремные бараки. Нет ни собак, ни кошек, ни каких-либо других домашних животных. Этот мир очень далек от рая. И мне было интересно, насколько хорошо мальчик осведомлен об условиях жизни в городе.

Я собрался было спросить его об этом, но потом передумал. Конечно же, он все прекрасно знал. И, несмотря на это, был полон решимости отправиться в город. Глядя в его глаза, я понимал, что решение уже принято. И решение это было не спонтанным, а тщательно обдуманным. Тем не менее, о некоторых вещах я не мог его не спросить.

- Чтобы попасть в город, тебе придется отказаться от своей тени и сделать операцию на глазах. Это два условия, которые ты должен будешь выполнить, иначе не сможешь пройти через ворота. Если ты откажешься от тени, она через некоторое время умрет, и, как только она умрет, ты уже никогда не сможешь покинуть город. Ты ведь знаешь об этом, да?

Мальчик кивнул.

- Скорее всего, ты никогда больше не увидишь никого из своих родных и знакомых.

- Я не против.

Я глубоко вздохнул. Мальчик ничем не был привязан к этой реальности. Он не был привязан к ней ни в каком смысле этого слова. Как воздушный шар, парящий высоко над землей. И его точка зрения разительно отличалась от точки зрения окружавших его людей. Поэтому он не чувствовал ни страха, ни боли при мысли о том, что улетит отсюда навсегда.

Я инстинктивно осмотрелся вокруг. А был ли я сам так уж прочно связан с этим миром? Пустил ли я в его почву корни, которые могли бы удержать меня на месте, когда поднимется буря? Я подумал о черничных кексах и звуках саксофона Пола Десмонда, доносившихся из динамика в кофейне возле вокзала. Подумал об одинокой кошке, гулявшей по саду, задрав хвост. Связывало ли все это меня с миром? Или эти вещи были слишком незначительны и даже не заслуживали упоминания?

Мальчик прищурился и посмотрел на меня. Как будто мог читать мои мысли.

- А как ты вообще собираешься попасть в город? - спросил я.

Он указал сначала на меня, потом на себя и, наконец, куда-то в сторону.

- Ты хочешь, чтобы я отвел тебя туда?

Мальчик молча и выразительно кивнул. «Да».

- Но смогу ли я это сделать? У меня нет возможности оказаться в городе в любой момент, когда мне этого захочется. Не говоря уже о том, чтобы привести туда тебя. Я сам попал в город случайно.

Мальчик обдумал мои слова (по крайней мере, мне так показалось). Потом вдруг, ничего не говоря, вскочил со стула, вытащил из кармана брюк аккуратно сложенный белый платок и еще раз тщательно вытер рот. Возможно, тем самым он просто хотел поблагодарить меня за черничные кексы. Или это была просто привычка. Я не мог ничего знать наверняка.

Мальчик убрал платок обратно в карман, подошел к двери, открыл ее и вышел из комнаты, не оборачиваясь и не прощаясь. Дверь с громким стуком захлопнулась, оставив меня в одиночестве.

- Он хочет, чтобы я его туда отвел, - тихо сказал я самому себе.

Я представил себя стоящим перед городскими воротами вместе с мальчиком. Я держу его за руку. Мальчик в зеленой толстовке с желтой подводной лодкой без колебаний отпускает мою ладонь и заходит в ворота, через которые я сам никогда уже пройти не смогу. Ведь я покинул город по собственному желанию. Когда он окажется в городе за стеной, мне придется вернуться в этот мир.

Я встал, подошел к окну, открыл его, высунул голову и сделал несколько глубоких вдохов. Ледяной зимний воздух обжег мои легкие. Я долго и пристально смотрел в пустынный сад. Островки замерзшего снега лежали на земле тут и там белыми пятнами.

Следующие несколько дней прошли спокойно. Светило солнце, ветра не было, и толстые сосульки на карнизах таяли одна за другой. Я сидел за столом и слушал, как за окном звенит капель. Тем временем мальчик, как всегда, сидел в читальном зале, поглощенный книгами. Я спросил Соэду, что он читает, и она перечислила мне названия. Это были исландские саги, «Логико-философский трактат» Витгенштейна, собрание сочинений Кёка Идзуми и «Энциклопедия для всей семьи». Каждая из этих книг была довольно объемной. Видимо, мальчик просто выбирал самые толстые книги, независимо от их содержания. Он был похож на прожорливого мужика, всегда заказывавшего в ресторане самый большой стейк из имевшихся в меню.

После нашего разговора в моем кабинете мы с мальчиком не общались около недели. Он, снова одетый в желтую толстовку, посещал библиотеку каждый день, но даже когда я проходил мимо него в читальном зале, не обращал на меня никакого внимания. Казалось, он был полностью поглощен своими книгами и не интересовался ничем другим. Возможно, это было и к лучшему. А я сидел за своим столом и выполнял повседневные обязанности директора библиотеки. Если подумать, моя работа была очень скучной, но пока она была связана с книгами, я всегда мог получать от нее удовольствие. На самом деле, мы - и мальчик, и я - занимались именно тем, чем хотели заниматься.

Но, кроме этого, мальчик всем сердцем хотел попасть в город за стеной и стать одним из его жителей. Он был полон решимости и не возражал против того, что никогда не сможет вернуться в наш мир. Ведь в этом мире не было ничего, что могло бы удержать его здесь. Это было мне абсолютно понятно. Но он не мог добраться до города самостоятельно. Для этого ему требовалось мое «сопровождение». Потому что я был единственным, кто уже проходил этот путь.

Вот только на самом деле маршрут, по которому можно добраться до города, был мне неведом. Даже если бы мне приказали снова пройти по этому маршруту, я бы не знал, как это сделать. Ведь я не помнил, как очутился в яме перед воротами города.

И был еще один вопрос, на который я не мог себе ответить. Действительно ли будет правильным привести мальчика в город? Будет ли это оправданно с моральной точки зрения? Ведь если он окажется в городе и станет читателем снов, то, скорее всего, исчезнет из реального мира.

Поскольку я не позволил своей тени умереть и помог ей сбежать из города, то вернулся в наш мир (точнее, меня сюда вернули). Потому что именно тень была тем, что меня с ним связывало. Это, разумеется, было не более чем предположением, но постепенно я все больше и больше убеждался в его правильности.

Но если мальчика отделят от его тени, и она умрет, то он будет потерян для этого мира навсегда. По словам Соэды, друзей у него не было, но родители и братья наверняка будут убиты горем, если он исчезнет.

Особенно мать, которая обожает своего сына... Разве мне позволено сделать что-то, что приведет к таким обстоятельствам? Каким бы искренним ни было желание мальчика, каким бы естественным оно ни казалось, не нарушу ли я моральный закон, исполнив его?

Мне хотелось с кем-нибудь об этом поговорить. Например, с Коясу. Он многое знал о жизни, и, безусловно, обладал необходимой мудростью. Вероятно, он мог бы дать мне ценный совет. Но Коясу - или его призрак - уже давно не приходил ко мне. И, возможно, никогда больше не придет. Скорее всего, его душа уже покинула этот мир. Он ведь сам говорил, что время, отведенное ему, очень ограничено.

Я думал посоветоваться с Соэдой, но мне было бы очень трудно объяснить такому человеку, как она, что я какое-то время прожил в неведомом городе за стеной. Возможно, если бы я это сделал, Соэда стала бы больше беспокоиться о моем психическом здоровье, нежели о психическом здоровье мальчика. Нет, я не мог рассказать ей о городе. Только Коясу и мальчик могли понять то, что я там увидел и испытал.

Поэтому, когда я в следующий раз увидел Соэду, то просто постарался как можно более небрежным тоном расспросить ее о мальчике и, главным образом, о его семье.

- Вы однажды сказали, что мать его обожает, не так ли?

- Да, она балует сына, как котенка.

- А отец?

Соэда пожала плечами.

- О его отце я знаю мало, и лично с ним никогда не встречалась. Но слышала, что он не особенно интересуется младшим сыном. Хотя, возможно, это всего лишь досужие домыслы.

- Как же он может не интересоваться судьбой собственного ребенка?

- По-моему, я вам уже рассказывала, что два его старших сына очень хорошо учились и поступили в престижные токийские университеты. Они стали элитой общества, и отец очень ими гордится. А вот младший не смог поступить даже в старшую школу. Вместо этого он каждый день ходит в библиотеку, постоянно читает и почти не общается с людьми. Думаю, отцу это очень не нравится.

- Вы сказали, что он управляет детским садом в городе?

- Да, и это отличный детский сад. Но это еще не все: также он руководит несколькими репетиторскими школами и учреждениями дополнительного образования для взрослых. Говорят, что он отличный бизнесмен, но плохой учитель. Дома у мальчика почти нет возможности читать. Отец считает это бессмысленным и даже вредным занятием. Для мальчика это довольно тяжело, потому что читать для него так же естественно, как дышать.

- А его мать? Понимает ли она, что с ним происходит? Что его врожденные особенности отличают его от других детей?

- Его мать кажется мне слегка недалекой женщиной. Она балует сына, но, вероятно, даже не пытается его понять. У нее явно нет желания поощрять его способности или искать способ их применения.

- И в школу для особенных детей она его отпускать тоже не хочет?

- Если честно, я уже несколько раз предлагала ей это сделать. Возможно, это было бестактно, но я открыто сказала ей, что думаю на этот счет. По всей стране есть несколько учреждений, которые специализируются на обучении таких детей, как ее сын. Его природный дар мог бы там развиться во что-то полезное. Ведь если мальчик останется здесь, у него, вероятно, нет будущего. Но этот аргумент остался без внимания. Она твердо убеждена, что сын сможет выжить только под ее опекой.

Я на мгновение задумался над словами Соэды.

- Похоже, ситуация очень серьезная.

- Конечно, я не знаю, что об этом думает сам мальчик, ведь он ничем не выдает своих чувств. Но предполагаю, что его семья - не лучшее место для него. Отец, который не интересуется своим сыном, и мать, которая его чрезмерно опекает. Ни один из них мальчика по-настоящему не понимает и даже не пытается понять.

- А какие у него отношения со старшими братьями?

- Братья живут в Токио и, думаю, заняты только своей собственной жизнью. Они еще молоды, так что это нормально. В родительский дом почти не приезжают, и уж точно у них нет времени на своего странного младшего брата, который даже не ходит в школу.

Да, все это абсолютно естественно. Когда ты молод, то думаешь в первую очередь о себе.

- Хотя сейчас нет уже смысла говорить об этом, - продолжала Соэда, - мне так хотелось бы, чтобы господин Коясу был еще жив. Потому что он был единственным, кому мальчик смог открыться. Очень жаль, что он умер. Это огромная потеря для всех нас.

Я кивнул. Смерть Коясу действительно оставила после себя огромное количество пустоты, которую никто не мог заполнить.

Узнав от Соэды больше о семье мальчика, я понял, что должен помочь ему попасть в город за стеной.

У него были все основания желать покинуть свою семью и свой мир. Если он внезапно исчезнет, мать, конечно же, будет опустошена и убита горем. Но разлука с ней могла пойти на пользу самому мальчику. Точно так же, как котятам, которых забрали у матери и отдали новым хозяевам. Кошка потеряла своих детей, какое-то время отчаянно их искала, но потом сдалась и все забыла. Цикл начался заново. Так уж устроен мир. Это естественно, как смена времен года.

Отец и братья, конечно, тоже будут расстроены, если мальчик внезапно исчезнет. Возможно, они даже пожалеют, что уделяли ему так мало внимания. Но они слишком заняты собой для того, чтобы скорбеть по нему очень долго. К тому же у мальчика не было ни одного человека, которого можно было бы назвать его другом. Он был настолько одинок, насколько это вообще возможно. Если он исчезнет, образовавшаяся пустота не будет слишком глубокой.

Если бы я оказался на месте мальчика, то, думаю, тоже предпочел бы отправиться в какой-то другой мир, а не оставаться в этом.

Например, в город за стеной.

В следующий понедельник, я, как обычно, посетил могилу Коясу. Мне не терпелось рассказать ему о мальчике. О том, что он хочет попасть в город за стеной и даже попросил меня его туда отвести. Но я не уверен, смогу ли исполнить его желание, тем более что и сам не знаю, как можно добраться до города.

Мальчик был - Коясу тоже это знал - бесконечно одинок в этом мире. И твердо убежден, что для него было бы куда естественнее и логичнее покинуть его и перебраться в город за стеной.

Пожалуй, это действительно было именно так. Реальность оказалась для него совершенно неподходящим местом. Никто из родственников мальчика по-настоящему не понимал. Да и, возможно, его уникальные способности могли бы найти лучшее применение в другом мире.

Тем не менее, я не был уверен, что было бы правильно помочь мальчику попасть в город, даже если бы я знал, как это сделать. Имею ли я вообще на это какое-то право? Ему всего лишь шестнадцать лет. И, хотя его родители и братья не так и смогли окружить мальчика настоящей заботой и любовью, они все равно были бы глубоко несчастны, если бы он внезапно исчез из этого мира.

- Мне хотелось бы узнать ваше мнение по этому поводу, господин Коясу. Если вы слышите меня сейчас, я прошу вашего совета. Я не знаю, как должен поступить. Честно говоря, я нахожусь в полной растерянности.

Выпалив эту тираду на одном дыхании, я сел на каменную ограду перед памятником и стал ждать ответа. Но никто мне, разумеется, не отвечал. Лишь несколько маленьких тучек неторопливо плыли по небу, от одного горного хребта к другому. В то утро на кладбище не было слышно даже пения птиц. Стояла абсолютная тишина.

Полчаса я просидел в этой тишине перед надгробием, будто на дне высохшего колодца, обхватив руками колени и уставившись в пустоту. Но ничего так и не произошло. Только серые тучи доползли почти до самого горизонта, да часовая стрелка описала полукруг по циферблату моих часов.

Время от времени я поднимал голову и оглядывался вокруг, но никого не видел. Кроме меня на кладбище не было ни души. Я встал, взглянул на зимнее небо, затянул потуже шарф и стряхнул с пальто несколько желтых листочков.

Призрак Коясу, вероятно, навсегда покинул этот мир. Прошло очень много времени с тех пор, как я в последний раз его видел. И мальчик с желтой подводной лодкой на толстовке тоже хотел из этого мира уйти. Если он действительно это сделает, я останусь здесь абсолютно одиноким. Я почувствовал, что у меня уже возникла естественная привязанность к ним - призраку и мальчику.

На обратном пути с кладбища я, как обычно, зашел в кофейню возле вокзала. Видимо, я действительно окончательно превратился в типичного холостяка средних лет, повторяющего, будто автомат, одни и те же действия в соответствии с установленным самим собой расписанием. Я сел на свое обычное место за стойкой, заказал черный кофе и кекс без начинки (все кексы с черникой оказались уже распроданы). Хозяйка кафе как обычно одарила меня своей теплой улыбкой.

Из динамика доносились тихие звуки джазовой гитары, но я не узнал ни мелодии, ни исполнителя. Слушая музыку, я выпил кофе и съел кекс, отламывая от него вилкой маленькие кусочки. Кекс без начинки тоже оказался отличным на вкус.

- У вас очень стильное пальто, - сказала мне хозяйка кафе. Я взглянул на свой серый дафлкот, лежавший на табуретке рядом со мной.

- Пальто? - переспросил я, немного удивившись. И сложил пополам утреннюю газету, которую держал в руках, - Я ношу его уже двадцать лет. Оно тяжеленное и не слишком теплое. Да к тому же выглядит как нечто из прошлого столетия.

- А мне кажется, оно вам очень идет. К тому же, сейчас все носят одинаковые пуховики, поэтому дафлкот сразу бросается в глаза.

- Может быть, и так, но для такой холодной зимы он все-таки не подходит. Подумываю купить на следующую зиму пуховик. Они намного теплее и легче. Это моя первая зима здесь, и я понятия не имел, что будет настолько холодно.

- А мне почему-то всегда нравились именно дафлкоты. Они просто прекрасны.

- Что ж, мое пальто определенно радо это услышать, - сказал я и засмеялся.

- Вы, наверное, из тех людей, которые заботятся о вещах и не любят слишком часто их менять, верно?

- Может быть, - ответил я. Никто раньше мне этого не говорил, но, пожалуй, она была права. Наверное, мне просто не нравится покупать новые вещи.

В это утро я снова был здесь единственным посетителем, а хозяйке, видимо, хотелось поболтать хоть с кем-нибудь.

- Вы говорите, что это ваша первая зима здесь - значит, вы родом из других краев?

- Именно так, я переехал сюда прошлым летом, - ответил я, - Вот почему пока мало что знаю о городе. До этого я почти всю жизнь провел в Токио.

За исключением того времени, когда я жил в городе за стеной...

- Вы переехали сюда по работе?

- Да, я нашел здесь работу. Совершенно случайно.

- Все почти так же, как и у меня, - сказала женщина, - Я нашла здесь работу и переехала сюда прошлой весной. Раньше я работала в банке в Саппоро.

- Вы уволились из банка и переехали сюда?

- Да, звучит необычно, но все было именно так.

- У вас здесь есть какие-то знакомые?

- Нет, никого. Я нашла объявление о продаже кофейни в Интернете. По какой-то причине бывшему владельцу нужно было срочно уехать, и он продавал ее ниже рыночной стоимости. Вот так я и оказалась в Ц**.

- Это было очень смело с вашей стороны, - сказал я, впечатленный, - Бросить работу в банке и в одиночку переехать в далекий, чужой город, чтобы открыть там бизнес.

- На то были свои причины. Помните, что мальчик сказал на днях о тех, кто родился в среду? Что их жизнь полна горя.

- Это не мальчик сказал, а я. Он сказал лишь, что вы родились в среду.

- Да, действительно...

- Мальчик говорит только то, что абсолютно точно является правдой.

- Он всегда говорит только правду? Действительно, очень странный мальчик.

Женщина медленно повернулась к плите, включила газ и поставила кофейник на огонь. Я встал со стула, надел пальто, оплатил счет и собрался выйти на улицу. Но потом вдруг остановился. Повернулся к женщине, которая внимательно наблюдала за бурлящим на плите кофейником и окликнул ее.

- Не хочу показаться навязчивым, - сказал я, - но могу ли я пригласить вас как-нибудь на ужин?

Мои слова прозвучали неожиданно даже для меня самого, но при этом абсолютно естественно. Я не ощущал ни сомнений, ни колебаний.

Женщина подняла глаза и слегка прищурилась на меня, как будто увидела что-то необычное.

- Как-нибудь? - спросила она.

- Например, сегодня.

Она слегка поджала губы.

- Я закрываю кафе в шесть. А потом еще полчаса уходит на уборку. Так что, если вас устроит...

- Очень хорошо, - сказал я, - Половина седьмого - самое подходящее время для ужина. - Тогда я за вами зайду.

Я вышел из кафе и направился домой. Пока я шел, то вспоминал каждое слово, сказанное мной, и сам себе удивлялся. Я ведь вообще не собирался приглашать ее на ужин, слова будто сами слетели с моих губ. С тех пор, как я в последний раз приглашал женщину на свидание, прошло очень много лет. Что побудило меня сделать это именно сейчас? Она мне действительно понравилась?

Возможно.

Но даже если и так, то я не понимал, что именно меня в ней привлекло. Она с самого начала показалась мне симпатичной, но это была не та симпатия, которую мужчина обычно испытывает к красивой женщине, а скорее дружеская симпатия.

Видимо, сегодня меня что-то зацепило в нашем коротком разговоре, вот я и пригласил ее на ужин. Или я просто слишком устал от одиночества и захотел с кем-нибудь пообщаться? А возможно, это было вообще нечто иное. Инстинктивный поступок?

Так или иначе, это уже произошло. Я спонтанно, почти случайно пригласил хозяйку кафе на ужин, и она согласилась. Если задуматься, многие вещи происходят совершенно естественно и как бы сами собой. Настолько «сами собой», что намерения и планы тех, кто в них участвует, не имеют к этому особого отношения. Когда я задумался об этом всерьез, то понял, что на данный момент у меня вообще было очень мало каких-либо намерений или планов.

По пути домой я зашел в супермаркет и купил продуктов на неделю. Дома разобрал пакеты и убрал всё скоропортящееся в холодильник, а остальные продукты - в буфет. Потом я пропылесосил комнату, вымыл ванную, перестелил постель и постирал скопившееся белье. И еще - погладил рубашки. Тот же распорядок дня, что и каждый понедельник. Я делал все это не торопясь, но все равно управился очень быстро.

После обеда я сел в кресло возле окна и попробовал почитать. Но так и не смог нормально сосредоточиться на чтении. Ведь сегодня все же был не совсем обычный понедельник. Я пригласил женщину на ужин, и эта женщина (после нескольких секунд колебаний) приняла мое приглашение. Было ли это чем-то важным для меня? Или это была всего лишь незначительная случайность, не способная оказать какого-либо влияния на ход моей жизни? Да и было ли у моей жизни вообще что-то такое, что я мог бы с уверенностью назвать ее ходом?

Остаток дня я провел в размышлениях об этом. По радио звучал «Концерт для скрипки с оркестром» Вивальди, но я в него почти не вслушивался.

В перерыве между частями концерта, диктор рассказал немного о композиторе. «Антонио Вивальди родился в Венеции в 1678 году и за свою жизнь сочинил более шестисот музыкальных произведений. Популярный при жизни композитор и знаменитый скрипач, после смерти он был совершенно забыт. Однако в 1950-е годы внезапный всплеск популярности сборника скрипичных концертов «Времена года» сделал имя Вивальди известным во всем мире спустя более чем двести лет после его смерти».

Слушая эту музыку, я думал о том, что она оставалось забытой более двухсот лет. А это очень большой срок. Ведь никто не знает, что случится в мире и каким будет этот мир через две сотни лет. На самом деле, мы не можем знать наверняка даже то, каким он будет спустя всего пару дней.

Мне вдруг стало интересно, чем сегодня занимается мальчик с желтой подводной лодкой на толстовке. Как и где он проводит дни, когда библиотека закрыта? По словам Соэды, дома отец не разрешал ему постоянно заниматься чтением.

Я не мог представить, что творилось в его голове в эти моменты. Возможно, он использовал их, чтобы систематизировать и упорядочить огромные объемы знаний, полученных за прошедшую неделю. Объединял в уме фрагменты «Энциклопедии для всей семьи» с теориями Витгенштейна, чтобы сформировать массивный «столп знаний». Как бы выглядела такая колонна, если бы она была возведена на самом деле и какие размеры имела бы? На что вообще был бы похож этот памятник бесконечному потоку информации?

Возможно, запрет отца был правильным решением. Мальчику наверняка необходимо делать паузы в чтении и давать себе время упорядочить огромные объемы полученных им данных в своей памяти (примерно так же, как я раскладываю продукты из супермаркета в холодильнике). Но я мог только предполагать это. Лишь сам мальчик знал, что на самом деле творилось в его голове.

Тем не менее, я не мог не закрыть глаза и не представить себе этот столп знаний внутри его одинокого сознания. В моем представлении он был подобен сталагмиту, выросшему во тьме огромной подземной пещеры. В этой пещере, где никогда не ступала нога человека, он возвышался величественно и непоколебимо, будучи недоступен для посторонних взглядов. Темнота там была настолько кромешной, что даже двести лет казались совсем незначительным сроком.

Возможно, мальчик сможет использовать этот «столп знаний», чтобы проникнуть в город за стеной и, может быть, даже найдет способ применить там свои знания.

Мальчик в толстовке с желтой подводной лодкой и сам мог бы стать библиотекой. Своей идеальной личной библиотекой. Подумав об этом, я глубоко вздохнул.

ИДЕАЛЬНОЙ ЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКОЙ

В начале седьмого я вышел из дома и отправился в кофейню возле вокзала. Когда я пришел, моя новая знакомая как раз закончила уборку. Она выключила свет, сняла фартук, распустила волосы и надела темно-синее шерстяное пальто. Потом сняла рабочие кроссовки и сменила их на кожаные ботинки. В таком наряде она показалась мне совершенно другим человеком.

- Сразу пойдем куда-нибудь ужинать? - спросила она, обматывая шею серым шарфом.

- Если вы голодны.

- Да, очень. У меня не было времени пообедать.

Вот только я понятия не имел, где в этом городке можно вкусно поужинать. Я редко ел не дома с тех пор, как переехал сюда. Обслуживание в местных забегаловках оставляло желать лучшего, да и сама еда была не слишком выдающейся. В конце концов, мы были в маленьком провинциальном городке - здесь неоткуда взяться шикарным ресторанам высокой кухни, подобным тем, которые можно без труда найти в крупных городах.

Я спросил свою спутницу, не знает ли она какого-нибудь хорошего ресторана, потому что сам так и не смог ничего придумать.

- Я вообще не уверена, что здесь есть хоть один настоящий ресторан.

Я на мгновение задумался, а потом сказал:

- Если вы не против, то можем зайти ко мне. Я что-нибудь приготовлю сам.

- Что, например? - с любопытством спросила она.

Я быстро перебрал в голове продукты, которые раскладывал в холодильнике этим утром.

- Может быть, крабовый салат с зеленью и спагетти с кальмарами и грибами? Еще у меня есть охлажденное Шабли. Не высший класс, конечно, но это лучшее, что я смог найти в местном супермаркете.

- Звучит вполне аппетитно, - сказала она, - Давайте пойдем к вам.

Она закрыла кофейню и перекинула через плечо коричневую кожаную сумочку. Мы шли рядом по темным улицам и каблуки ее ботинок сухо постукивали на зимнем асфальте.

- Вы часто сами готовите себе ужин?

- Да, почти всегда. Но я не выдающийся кулинар. Готовлю то, на что не требуется много времени.

- Давно живете один?

- Я живу один с тех пор, как съехал от родителей, когда мне было восемнадцать.

- Прямо-таки настоящий эксперт по одинокой жизни, получается?

- Именно так, - ответил я, - Но не думаю, что этим стоит особенно гордиться.

- Кстати, а где вы работаете?

- Я - директор городской библиотеки. Она очень маленькая, поэтому «директор» - это слишком громкое слово. Там всего лишь два постоянных сотрудника.

- Директор библиотеки? Звучит интересно. Но я никогда не бывала в этой библиотеке. Вообще- то я люблю читать и в курсе, что здесь есть городская библиотека, но у меня каждый день столько дел в кофейне...

- Она небольшая, но там очень хороший выбор книг. И еще отличная атмосфера, потому что библиотека расположена в старинном здании местной пивоварни. Заходите как-нибудь, если найдется минутка.

- А чем вы занимались до того, как стали директором библиотеки?

- После учебы я сразу устроился в книготорговую сеть. Мне нравится иметь дело с книгами. Потом уволился оттуда и какое-то время слонялся без дела, но, когда узнал, что местная библиотека ищет директора, подал резюме.

- Вам надоела жизнь в большом городе?

- Нет, дело не в этом. Мне просто очень хотелось работать именно в библиотеке. В городе или в деревне, на севере или на юге - это не имело особого значения.

- Я развелась около двух лет назад, - сказала хозяйка кофейни, пристально глядя перед собой на обледеневшую дорогу. - Это было очень неприятное событие, и какое-то время мне не хотелось ничего делать. Сил вообще ни на что не было. Поэтому я решила начать все сначала как можно дальше от Саппоро. Мне было все равно, где именно, главное - чтобы меня там никто не знал.

Я уклончиво кивнул, не зная, что сказать. Она какое-то время помолчала.

- А потом, как я уже говорила, нашла в Интернете объявление о продаже привокзальной кофейни здесь, в Ц**. Приехала, посмотрела и подумала, что это - не самая плохая идея. Прикинула расклады и пришла к выводу, что смогу зарабатывать на жизнь, держа такую кофейню. В финансовых вопросах я разбираюсь неплохо - все-таки в банке много лет проработала. К тому же в этом городке меня бы никто никогда не нашел. Поэтому я уволилась из банка, собрала все свои сбережения, купила кофейню и переехала сюда, никому об этом не сказав. К счастью, у меня было достаточно денег, и кредитов брать не пришлось.

- Звучит неплохо.

- Вы - первый человек, которому я рассказала историю своей жизни с тех пор, как оказалась здесь.

- Вы еще никому об этом не рассказывали?

- Никому.

- Как будто выкопали глубокую яму и похоронили в ней свое прошлое?

- Я никогда об этом так не думала. А вы сделали что-то подобное?

- Да, я думаю об этом примерно так.

Возможно, мы чувствовали себя ближе друг к другу, потому что обстоятельства наших жизней были схожими. Оба были одинокими людьми, которых попутным ветром занесло в этот горный городок в Фукусиме. У нас не было ни друзей, ни уверенности в том, что мы сможем по- настоящему пустить здесь корни.

Когда мы добрались до моего дома, первое, что я сделал - это включил обогреватель. Потом снял пальто, открыл бутылку белого вина и наполнил два бокала. И принялся за приготовление ужина. Пока вода для спагетти нагревалась, я тонко нарезал чеснок и обжарил на сковороде кальмары и грибы. Нарезал петрушку, добавил креветки и сок грейпфрута, смешал зелень и листья салата с заправкой из оливкового масла, лимона и горчицы. Хозяйка кофейни наблюдала за мной с неподдельным интересом.

- Вы очень ловко управляетесь с готовкой, - сказала она наконец.

- Это потому, что я - настоящий эксперт по одинокой жизни. Но, честно говоря, готовка - не самая сильная моя сторона. Например, наводить порядок у меня получается гораздо лучше, да и удовольствия больше доставляет. Наверное, это врожденное. Кстати, как долго вы были замужем?

- Почти десять лет.

- И все это время жили в Саппоро?

- Да, - ответила она, - я родилась и выросла в Саппоро. В очень приличной семье. Замуж вышла за бывшего одноклассника. После учебы сразу устроилась на работу в банк, и в двадцать четыре мы поженились.

- Сейчас я положу спагетти в кастрюлю, не могли бы вы последить за временем, пожалуйста, - попросил я, - И сказать мне, когда пройдет восемь с половиной минут? Ровно восемь с половиной, хорошо?

- Хорошо, - сказала она, серьезно взглянув на настенные часы, - Ровно восемь с половиной минут.

Я положил спагетти в кипящую воду, помешал их деревянной ложкой, чтобы они не слиплись, смешал все ингредиенты для салата и накрыл на стол. Мы выпили шабли и съели салат и спагетти. А потом приступили к кофе. Вот только десерта у меня никакого не нашлось. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как я ужинал с кем-то вместе (когда такое вообще было в последний раз?). И это оказалось очень приятно - готовить для кого-то, аккуратно накрывать на стол, пить вино и между делом болтать. Но так как мне было не о чем рассказывать, болтала в основном моя новая знакомая. Она закончила небольшой женский университет в Саппоро и нашла работу в местном банке. После одной из встреч выпускников стала общаться с бывшим одноклассником, они полюбили друг друга и поженились в двадцать четыре года. Закатили большую свадьбу с кучей друзей и знакомых. Все искренне поздравляли ее с началом нового этапа в жизни. Это было больше десяти лет назад. (Сейчас ей тридцать шесть - примерно столько же, сколько и Соэде.)

Ее муж работал в крупной компании, основным бизнесом которой был импорт и переработка муки. Свой медовый месяц они провели на Бали. Сразу по прибытии ее супруг получил серьезное пищевое отравление (вероятно, от крабового мяса), страдал от постоянной диареи и рвоты и был вынужден провести почти весь отпуск в номере отеля. Он даже не мог нормально есть. Пока муж был прикован к постели, жена в одиночестве загорала, купалась в бассейне или читала книгу, которую привезла из Японии. Потому что больше заняться ей было совершенно нечем. Она вернулась домой загорелой, а он - таким же бледным, как и уезжал. Но, несмотря на такое неудачное начало, их супружеская жизнь поначалу протекала спокойно и счастливо. Даже провальный медовый месяц в итоге превратился в забавный повод для шуток.

- Я не знаю, когда именно все пошло не так, - сказала она, слегка пожав плечами. И сделала глоток вина, - Но в какой-то момент что-то важное между нами сломалось. Что бы мы ни делали, все получалось не так, как должно было быть. Нам стало не о чем поговорить, вкусы и интересы становились все более разными, а потом еще и секс ... ну, вы понимаете, что я имею в виду?

Я снова кивнул, ничего не пытаясь этим сказать. Ее обычно бледные щеки слегка покраснели от вина.

- В конце концов, муж завел себе любовницу на работе, и я об этом узнала. Он никогда не умел врать. Это и стало причиной нашего развода.

- Понятно, - сказал я.

- Я не думаю, что он по-настоящему влюбился в эту женщину. Это был скорее флирт, мимолетное увлечение. Он искренне извинялся и обещал, что такого больше никогда не повторится. Многие семьи проходят через что-то подобное. Но я так и не смогла его простить.

Я кивнул. И ничего не сказал.

- Наверное, самое плохое заключалось не столько в самом разводе, сколько в том, что с тех пор я стала бояться что-либо чувствовать, - Она уставилась на бокал с вином в своей руке, - Бояться, что даже если я снова встречу какого-нибудь достойного мужчину, выйду за него замуж и буду ему доверять, через некоторое время может произойти то же самое. Раньше у меня никогда не было таких страхов.

- Вы знали своего мужа еще со средней школы, да?

- Да. Мы учились в одном классе, но в то время не были близки и почти не общались. В лучшем случае - иногда о чем-то болтали. Втайне он мне очень даже нравился. Он был высоким, красивым, занимался спортом и отлично учился. Но мы были слишком заняты подготовкой к вступительным экзаменам, так что у нас не было времени даже на то, чтобы как следует познакомиться.

- Значит, он был красивым, да еще и занимался спортом? За ним наверняка многие девчонки бегали?

- Да, он был очень популярен у девушек, да и вообще в классе. Поэтому я удивилась, когда на встрече выпускников он в первую очередь заговорил именно со мной. Я не думала, что он меня вообще вспомнит. Но, пообщавшись, мы быстро поняли, что очень друг другу нравимся.

- Наверное, такое частенько случается на встречах выпускников.

- А вы сами никогда на них не бывали?

Я покачал головой.

- Нет, никогда. Никогда не встречался ни со школьными товарищами, ни с однокурсниками из университета.

- Не любите вспоминать о тех временах?

- Нет, дело не в этом. Просто я никогда не был компанейским парнем или кем-то в этом духе. Всегда был сам по себе. Да и не думаю, что мне нашлось бы, о чем поговорить с этими людьми.

- Неужели в вашем классе не было какой-нибудь хорошенькой девушки, в которую вы были влюблены?

Я покачал головой.

- Нет, не было.

- Вам, наверное, просто всегда нравилось быть одному?

- Не бывает людей, которым нравится всегда быть одним, - ответил я, - Мы все находимся в поиске чего-то или кого-то. Просто каждый ищет по-своему.

- Да, наверное, так оно и есть.

Когда мы допили кофе и я вымыл посуду на кухне, часы показывали начало десятого. Моя новая знакомая сказала, что ей пора идти, потому что завтра с утра нужно рано вставать. Я помог ей надеть пальто.

- Я вас провожу, - сказал я.

- В этом нет необходимости, я отлично доберусь до дома сама.

- Мне в любом случае хочется немного прогуляться.

- В такой холодный вечер?

- Холод - понятие относительное.

- Вы, наверное, видали и более холодные вечера? - спросила она.

- И более холодные края.

Женщина пару секунд смотрела на меня, а затем кивнула.

- Тогда я с радостью приму ваше предложение.

Мы шли рядом по тропинке вдоль реки. Каблуки ее ботинок время от времени скрипели на мерзлой земле. Звук напомнил мне о том, как я провожал до дома девушку из библиотеки в городе за стеной. Там я слышал журчание реки, редкие крики ночных птиц и шепот ветвей ивы, покачивающихся на ветру. И еще - шелест старого желтого плаща.

Я чувствовал, что времена внутри меня перемешались. Как бывает, когда соленая морская вода поднимается вверх по устью реки во время прилива, и смешивается с пресной.

Ветра не было, но ночь была очень холодной. Февраль уже подходил к концу, и дни постепенно становились немного теплее, но после захода солнца на улице моментально холодало. Мы закутались в пальто и натянули шарфы до подбородков. Белые облака пара поднимались изо рта. Они были настолько плотными, что на них можно было писать. Но мне нравился этот леденящий холод. Он немного заморозил смятение внутри меня.

- У меня такое ощущение, будто сегодня вечером мы говорили только обо мне, - сказала она вдруг, - На самом деле. Вы же почти ничего о себе не рассказали.

- О моей жизни особо и нечего рассказать.

- Но мне было бы интересно знать, как вы стали тем, кем являетесь сейчас.

- Это очень скучная история. Я вырос в совершенно обычной семье, работал на совершенно обычной работе и вел спокойную жизнь. Совершенно обычную жизнь.

- Почему-то мне в это не очень верится, - слегка настороженно сказала она. - Вы когда-нибудь собирались жениться?

- Да, бывало и такое, - ответил я, - Я уже сказал, что вел совершенно обычную жизнь - и со мной происходило то же самое, что происходит с большинством людей. Но каждый раз, когда я всерьез задумывался о женитьбе, по каким-то причинам все срывалось. И в какой-то момент мне надоело проходить через одно и то же снова и снова.

- Надоело влюбляться?

Я не знал, что ответить на этот вопрос. На некоторое время между нами повисло молчание. Это молчание приняло форму бумажно-белых облачков нашего дыхания, висевших в воздухе.

- Большое спасибо за ужин. Давненько меня никто не угощал, - сказала она, - Это первый раз с тех пор, как я сюда переехала.

- Я рад, что вам понравилось.

- От вина я всегда становлюсь болтливой. Но вы - очень терпеливый слушатель.

- Когда я пью вино, то мне больше всего нравится слушать, что говорят другие люди.

Она хихикнула.

- Это потому, что тогда можно ничего не говорить о себе, да?

Внезапно мы оказались перед кофейней.

- Ну, вот, здесь я и живу.

- Прямо здесь, в кофейне?

- Да. У меня есть комната на втором этаже. Она небольшая, но там есть все, что нужно для жизни. Я вообще-то собиралась подыскать настоящую квартиру, но пока на это нет времени.

- По крайней мере, это очень практично.

- Более чем практично. Хотя бы потому, что не нужно тратить время на дорогу до работы.

Она открыла дверь, вошла в кафе и включила свет над стойкой.

- Могу я как-нибудь пригласить вас в гости еще раз? - спросил я, стоя в дверях. Слова эти вновь вырвались у меня непроизвольно. Как будто моим голосом завладел ловкий чревовещатель. - Если вы, конечно, не возражаете, - добавил я, подмигнув.

- Если вы еще раз приготовите такой вкусный ужин, - сказала она с серьезным выражением лица.

- Конечно, с величайшим удовольствием.

- Это была шутка. Я буду рада зайти в гости и без угощения. И давайте перейдем на «ты», если вы не против.

- Когда у тебя выходной?

- В среду, - сказала она, - В остальные дни кафе открыто с 10:00 до 18:00. А у тебя есть выходные?

- Библиотека закрыта по понедельникам. В остальные дни работает с 9:00 до 18:00.