Город убийц

Глава 17

Наконец, сжал руку в кулак и все понял: кольцо! Торопливо убрал его в карман брюк, кажется никто не заметил.

Это было вовремя. Я надышался, конечно, и марихуна начинала действовать и на меня. Больше всего в таком состоянии я боялся потерять свой трофей.

Эйлиас тоже развеселился и, наконец, сделал затяжку.

— Ну? Вечный мир? — улыбнулся он. — Тесса и РЦС!

Обед был съеден, кальян выкурен, близился вечер.

Мы вышли на воздух под великолепное закатное небо. Все оттенки янтаря и меда на западе перетекали в коралловую и персиковую пену облаков, а над ними — в бирюзу и ментол небес. А на фоне зари, словно самым тонким пером, были нанесены силуэты и листья пальм и пучки травы у самой воды на набережной. И в воде отражена и повторена закатная феерия неба. То ли здесь действительно волшебные закаты, то ли действие каннабиса еще не прошло, но я видел и замечал каждую деталь, каждую черточку этого чудесного города.

Мы шли по розовой каменной набережной мимо белых оштукатуренных домов, тоже казавшихся абрикосовыми в свете заката.

— Здесь есть красивая мечеть, — сказал Эйлиас. — Туда пускают, когда нет намаза. Успеем до магриба.

Впереди показались четыре черных на фоне зари минарета, слово иглы проткнувшие краснеющее небо.

Но Симона, Берни и Рауля наотрез отказались пускать с оружием, а расстаться с ним мои бывшие солдаты не хотели ни в какую.

— Ну, давайте, мы с Адамом и Эйлиасом зайдем втроем? — предложил я. — У нас нет оружия.

Относительно республиканца я, впрочем, не был уверен.

— Нет, Анри, — отрезал Адам. — Для этого ты еще недостаточно адекватен.

Эйлиас наблюдал за этим внимательно, но без удивления.

Я пожал плечами.

— Ладно, что поделаешь.

И подумал, что у приглашения союзовца был некий дополнительный подтекст. Он наверняка знал, что в мечеть не пускают вооруженных до зубов не мусульман.

— Здесь недалеко наша торговая миссия, — смирился Эйлиас. — На нее тоже стоит посмотреть.

Небо уже окрасилось алым и багровым, с минаретов послышалось завывание муэдзина, а на улицы упала тьма. Под крышами домов, на деревьях, над воротами зажглись гирлянды мелких лампочек, чаще золотистых и голубоватых, но и иногда и разноцветных.

— У них что, рамазан? — спросил я.

— Да у них каждый день рамазан! — хмыкнул Адам.

— Насколько я знаю, нет, — прокомментировал Эйлиас.

Торговая миссия РЦС имела три этажа, витые колонны, два длинных балкона по второму и третьему этажам с белой балюстрадой, похожей на каменное кружево, и таким же кружевных навесом. Под самым коньком крыши располагался подсвеченный прожектором герб РЦС: арка, увитая золотыми лилиями, в окружении двенадцати планет, цвета которых пробегали весь спектр от красного до фиолетового. А сама крыша напоминала темное стекло: солнечные батареи, конечно.

— Чем торгуете? — поинтересовался Адам.

— Людьми, — как ни в чем не бывало, ответил Эйлиас.

— В РЦС рабство? — удивился Рауль.

— Нет, конечно, — улыбнулся союзовец. — Мы не продаем, мы покупаем. Точнее выкупаем. У них же шариат. Так что и руки, и головы рубят. Мы же не можем на это смотреть. Так что откупаем, кого удается.

— Зачем вам столько сброда? — поинтересовался Симон.

Эйлиас посмотрел на него так, словно он сказал, что-то вроде: «Земля плоская и на нее надо немедленно сбросить атомную бомбу».

— Как вы можете так говорить! — воскликнул он. — Здесь нет сброда! Здесь люди! А вас никогда сбродом не называли?

— Называли, чего уж, — примирительно сказал Адам. — Но я думаю, господа мусульмане на вас бизнес делают. Дела еще не фабрикуют?

— Фабрикуют. Но ничего, переплатим. Деньги ничто по сравнению с жизнью и свободой.

— И что вы с ними делаете, с выкупленными? — спросил я.

— Отвозим на РЦС, если они соглашаются пройти через Сад Гостеприимства. Если нет, лечим, даем денег и отпускаем на все четыре стороны.

— И они принимаются за старое.

— Да это тяжелый моральный выбор. Но свобода священна.

Мы стояли у ворот миссии, украшенных лампочками не хуже мусульманских построек.

— Зайдете? — спросил Эйлиас. — Здесь есть внутренний двор с очень красивым садом и фонтаном с подсветкой. У нас можно переночевать. Есть комнаты для гостей. Бесплатно.

— А оружие оставить на входе? — спросил Симон.

Эйлиас развел руками.

— Иначе система не пропустит. Не пропадет ваше оружие.

— Нет, — отрезал Адам. — Спасибо за предложение, но нет. Мы и так припозднились.

Около полуночи мы были на нашей вилле. Только оставшись один я решился надеть кольцо. Меня ждало послание от Эйлиаса.

— Анри, вы пленник?

— Да, — ответил я.

— Для меня было не совсем очевидно, стоит ли вас немедленно спасать. Ваше положение странно: у вас нет ни кольца, ни оружия, но ваши тюремщики с вами крайне обходительны. Даже рук не связали, и вы называете друг друга по именам, как старые друзья. Это РАТ?

— Да.

— Вас вытащить?

— Это возможно?

— Более чем.

— Я бы не хотел пока. Мне восстанавливают память. Так что наши цели совпадают.

— Проблемы с памятью после ПЦ Кратоса?

— Да.

— Мы бы сделали это гораздо быстрее и лучше.

— Сад Гостеприимства?

— Например. Я не понимаю, откуда у вас мистический страх перед этим прекрасным местом! Я десять раз через него проходил.

— Десять? Зачем?

— Я часто работаю за пределами РЦС, а я не железный. Нельзя же тащить домой всякую грязь. Кстати, не обязательно лететь на Остиум. У нас есть сад при миссии. Миссия считается территорией РЦС, так что никто не посмеет пересечь наши границы. У меня жена — психолог. Все сделаем, проконтроллируем. Все будет прекрасно. Здесь хоть каждый вечер в саду отдыхай. Дервиш — место токсичное.

Я вспомнил, что Остиум и есть та самая планета, на которой арка.

— Я подумаю, — ответил я.

— На всякий случай скиньте ваши координаты. Вдруг придется действовать быстро.

Я скинул.

Эйлиас отреагировал не сразу.

— Это не координаты базы РАТ, — заметил он. — Вы не на базе?

— Нет. Насколько я понимаю, база севернее и восточнее, меня туда не возили. Здесь только вилла в горах.

— Вас на гравиплане привезли?

— Нет, хордовое метро.

— Это очень странно. Они строили хордовое метро из-за одной виллы?

— Да, странно, — согласился я. — Значит, здесь есть что-то еще.

— Вот именно! Сколько вы видели хорд?

— С космодрома РАТ на виллу, с виллы в Оазисы. Знаю, что есть хорда с виллы в Баобат и с виллы на базу. Видимо, есть с космодрома на базу. Пять. Возможно есть еще.

— Интересная вилла, — заметил Эйлиас.

— Не то слово!

— Анри, по поводу кольца. Это дешевая махдийская подделка под наши устройства связи.

— Под кольца производства РЦС?

— Да.

— Я бы не сказал, что дешевая.

— Это по местным меркам. Все функции там не реализованы, но кое-что есть. Например, встроенный биопрограммер. Коррекцию он не сделает, конечно, но отключить на пару часов всех в радиусе пяти метров вполне способен. У них в инструкции написано, что в радиусе пятидесяти метров. Это ерунда, больше пяти не потянет.

— Спасибо!

— У кольца есть прямая связь с нашим спутником.

— Махдийцы терпят на орбите Дервиша ваш спутник?

— Еще как терпят! Мы им бесплатно даем канал дальней связи.

— То есть можно хоть на Кратос написать?

— Конечно. Анри, если наша помощь понадобится, связывайтесь немедленно. Вытащим.

— С виллы?

— Мы поняли, где она.

До утра я смотрел новости, поднимал архивы и лазил по энциклопеции. Хотелось написать Артуру. Казалось правильным связаться с императором, но все контакты остались на старом кольце: ни с Артуром, ни с Хазаровским, ни с Ройтманом, ни с Кастальским я связаться не мог.

На рассвете я задумался о том, куда бы спрятать кольцо. Голые стены, голографическая панель, кровать, выход на балкон, столик и стулья на балконе. Мне хотелось, чтобы кольцо осталось где-то рядом. Я встал, приподнял толстый тяжелый матрас. Под матрасом — это то место, которое при обыске проверяют в первую очередь. Но, во-первых, надо отдать им должное, мои старые друзья меня не обыскивали, а, во-вторых, у матраса имелся чехол. И я сунул кольцо в чехол с той стороны, что ближе к изголовью. Поднимать матрас можно спокойно — ничего не вскроется и не выпадет, а снаружи кольцо практически незаметно.

Адам честно дал мне выспаться и притащился пить кофе только на следующее утро.

Мы вышли на балкон, и я порадовался тому, что это не Оазисы. Даже в полдень вполне можно жить.

— Ги рвет и мечет! — начал Адам. — Как это мы приняли в нашу кампанию педераста с РЦС!

— Что-то я не помню, чтобы Дюваль был гомофобом.

— Он не гомофоб. Он РЦСофоб.

— А что он имеет против Эйлиаса? Торговец, как торговец.

— Торговец, да! Торговая миссия РЦС никогда не бывает просто торговой миссией.

— Да, еще спаситель-благотворитель. Но они без этого не могут. Сам же говорил: безумны.

— Ага! Спаситель! Да шпионы они все! И данная конкретная миссия шпионит конкретно за нами. Дались им исламские фанатики!

— От исламских фанатиков тоже бывает некоторый вред.

— Не от этих. Эти вредят только друг другу.

— И что решил Ги?

— Ги решил не выпускать тебя больше ни на какие экскурсии.

Я вздохнул.

Сессия на юрфаке Кириополя благополучно кончилась без меня. Я отнесся к этому философски: ну, еще один пейзаж сменился на берегу реки, поплыли дальше. В конце концов, моя учеба в университете была таким же использованием доступных возможностей, как сотрудничество с Адамом в восстановлении памяти.

С каждым днем я вспоминал все больше. Затертой или заблокированной была не только память о преступлениях имперцев, но и память о моих победах над ними. Оказывается, Кратос победим. И даже неоднократно победим. Я прочно забыл об этом.

Я как-то поинтересовался у Адама, почему такая разница: одни участки заблокированы, но восстановимы, другие — затерты совсем.

— Восстановима менее опасная память, — сказал Ершинский. — Та, которую, в общем-то, можно восстановить после завершения курса психокоррекции, когда человек уже настолько изменился, что это его не сверзит обратно.

В свете сказанного веру Эжена в эффективность обратной психокоррекции можно было бы счесть наивной, если бы он не заполнял пробелы в моих воспоминаниях своими рассказами. Они, конечно, были тенденциозны, но благополучно восстанавливали разбитые части мозаики. Картинка получалась иногда печальная, иногда страшная, но я не жалел, что решился на это, и был благодарен им обоим.

Прошло около трех месяцев. Значит, в Кириополе настала осень.

Кольцо пока не нашли. Так что каждую ночь я выходил в Сеть. А каждый день просил Адама включить новости, чтобы он ничего не заподозрил. Мониторинг моей карты у него очевидно не был подключен, а то бы меня вывели на чистую воду. Ну, как можно мониторить карту Анри Вальдо! Взаперти держать можно, оставить без связи можно, а вот мониторить карту — это уже запредел.

О свадьбе моего сына пока новости не сообщали. Думаю, отказался праздновать в мое отсутствие.

С Эйлиасом мы регулярно общались, и это было забавно. Я узнал об РЦС много нового. Во-первых, обнаружилось, что жен у него две. Началось с того, что я упомянул о Камилле, а потом о Веге, а он искренне пожалел меня, поскольку идиотские законы Кратоса не позволяют женится сразу на обеих. Вот у него есть жена Лиз, которая психолог, и она здесь на Дервише, ибо нужен же психолог миссии РЦС, особенно в таком жутком месте, как Оазисы Дервиша, населенные исламскими традиционалистами. К тому же Лиз занимается исследованием психологии местного населения, ибо совершенно непостижимо, как нормальный человек может считать правильным исполнение законов шариата.

А вторую его жену зовут Марго, и она физик. К сожалению, ей пришлось остаться в РЦС, поскольку ей как раз накануне отъезда предложили место декана факультета физики университета Кейнса, и они с Лиз никак не могли вести себя столь эгоистично, чтобы ее отговаривать. Так что семья разделена, что очень мучительно, хотя, конечно, они постоянно общаются в Сети. И Эйлиас вместе с Лиз мечтает поскорее вернуться на любимую родину.

Я нарыл в Сети определение брака из кодекса РЦС: «Брак есть равноправный, свободный, добровольный союз любого количества людей любого пола, ведущих совместное хозяйство».

Интересно, чем от кооператива отличается?

Ну, да. Я конечно знал об этом и раньше, но знать теоретически — это одно, а лично общаться с человеком, который считает это определение самым естественным и правильным — другой уровень постижения истины.

Марго была аспиранткой «одного из отцов» Эйлиаса, там-то они и познакомились. Этого отца зовут Ван Чонг, он очень известный физик. Ван Чонг не был членом семьи родителей, но давал свою кровь, потому что мамам Эйлиаса нравилась корейская утонченность в чертах лица, к тому же господин Чонг уже тогда был известным ученым, и многие семьи просили у него кровь.

Я осторожно спросил, сколько человек было в семье родителей Эйлиаса.

Оказалось, у них была полная семья, то есть четверо. Но четвертого найти трудно, потому что он должен нравится всем троим членам семьи, которая уже есть, и ему тоже должны нравиться все трое. Вот, например, они с Лиз и Марго очень бы хотели найти четвертого, но пока не нашлось человека, с которым бы была такая же духовная близость и сексуальная гармония, как между ними троими.

Ну, нельзя сказать, что я не испытал культурного шока.

У Ван Чонга было двенадцать детей, семьям которых он давал свою кровь, и еще четверо своих, то есть детей его семьи. Для этой оравы уважаемый ученый учредил что-то вроде физмат школы, где и прошла Эйлисова ранняя юность. За Эйлиасом увязалась его младшая сестра Ника, про которую Ван Чонг говорил, что у нее способности больше к математике, чем к физике, но не прогнал. Ника, правда, в конце концов стала не математиком, а генетиком.

Я поинтересовался, сколько детей было в семье Эйлиаса. Оказалось, шестеро, и «это не очень много».

— А что значит «дать свою кровь»? — спросил я.

— Ну, в ней же днк! — написал Эйлиас, несколько раздраженно, от того, что варвару приходится объяснять элементарные вещи. — Просто кровь из вены. Из нее выделяют днк и используют при составлении генетической карты ребенка, также, как днк всех родителей.

— Это случайное сочетание?

— Да вы что, Анри! Как можно доверить случайности такой важный вопрос, как создание нового гражданина? Все родители дают лучшее, что у них есть. Генетик составляет карту, смотрит, чтобы не было ничего вредного: болезней, уродств, дурных наклонностей. У нас родители заранее знают, как будет выглядеть ребенок и маленьким, и подростком и взрослым, и какие у него будут способности и характер. Можно что-то подправить на этом этапе. Когда все обсуждено и согласовано, синтезируют новую днк и имплантируют в искусственную яйцеклетку. Из нее в институте генетики выращивают эмбрион, потом плод, и, наконец, родители забирают младенца.

— И никаких неожиданностей? Ни одного Франкенштейна?

— Ну, конечно, нет. Монстры получаются только при так называемом естественном рождении. Есть еще у нас извращенцы, особенно на дальних, малоосвоенных планетах. Этих «естественных» только через Сады вовремя гонять.

Я вспоминал моих родителей, которые произвели меня на свет совершенно естественным путем. У нас в семье был культ справедливости, они все время кого-то спасали: собирали деньги, вытаскивали из плена или из тюрьмы, торчали на Народном Собрании, писали проекты законов, которые не принимали никогда. Они меня не одобрили, хотя и поняли. Я шел к понятной и, возможно, правильной цели неверным путем. Они оба не дожили до моего освобождения.

Мне кажется, они бы поняли Эйлиаса, и он бы понял их. Выкупать воришек с отрубленными руками — это очень по-нашему.

На Дервише начиналась весна. Хотя здесь смена времен года выражена слабо.

Лианы с мелкими цветочками давно отцвели, и аллергия моя прошла. Теперь пришло время цвести огромным насекомоядным растениям, напоминавшим красные литавры. Пахли они при этом отвратно, за что были изничтожаемы в нашем саду, зато насморка, как ни странно, не вызывали.

— Анри, пойдем?

Адам стоял у стола и набивал трубку. Итак, прошло три месяца на Дервише, и теперь они собирали некий консилиум для решения моей судьбы.

— Пойдем, — кивнул я.