Город убийц

Глава 4

— В принципе, я доволен, — начал Дауров. — Неплохая исповедь. Я ожидал худшего.

— И никакого пособничества! — сказал Ройтман.

— Ну, пособничества, пожалуй, не получится, — нехотя согласился Дауров. — Но это не единственная подходящая нам статья.

— И укрывательства не получится, — заметила Камилла, — если вы это имеете в виду. Укрывательство бывает после преступления, а не до.

— Да, госпожа де Вилетт, — кивнул Дауров. — И укрывательство у нас никак не вытанцовывается.

— Тогда, с вашего позволения, Георгий Петрович, пока вы подбираете для меня статью, я займусь кофе, — сказал я.

— Пожалуйста, пожалуйста, мсье Вальдо, только не обожгитесь. Потому что есть статья, которая подходит к вашему случаю просто идеально.

И он выдержал паузу, видимо, наблюдая мой адреналиновый пик.

— Недонесение о готовящемся террористическом акте.

— Е-ноль, — сказал Ройтман.

— Статья легкая, — уточнила Камилла, — по ней даже арестовать нельзя.

— Господи! Как я низко пал! — улыбнулся я. — С F-пять до Е-ноль.

Дауров посмотрел на меня осуждающе.

— Это он так шутит, — угрюмо пояснил Ройтман.

— В общем случае арестовать нельзя, — продолжил Дауров. — А Анри Вальдо арестовать можно: рецидив.

Я вопросительно посмотрел на Камиллу.

— Теоретически, да, — кивнула она.

— И практически да, — сказал Дауров. — И для вас, Анри, это будет не Е-ноль, а Е-один, потому что в случае рецидива у нас никакого Открытого Центра быть не может. По закону. Только закрытый.

Я взглянул на Ройтмана.

— Правда, — вздохнул он.

— Георгий Петрович, недонесения тоже нет, — сказала Камилла. — Ни о каких террористических актах вообще речь не шла. Откуда он мог сделать вывод, что вообще что-то готовится?

— Анри Вальдо не знает, что такое «РАТ»? — поинтересовался Дауров.

— Георгий Петрович, если бы я знал, что в такой-то день в таком-то месте готовится то-то и то-то, я бы сказал, — вздохнул я. — но не было речи вообще. И я не был ни в чем уверен.

— Мне запись поднять, мсье Вальдо? — спросил Дауров. — Полчаса назад я у вас спрашивал: «Мсье Вальдо, вы были уверены, что имеете дело с террористической организацией?» «Да, — ответил мсье Вальдо, — как только я услышал об ампуле с ядом, я был уверен». «Мсье Вальдо, — спросил я, — вы считали, что у них серьезные намерения?» «Более чем», — ответил Анри Вальдо. «Вы считали, что они готовят теракт?» «И не один…» — ответил мсье Вальдо.

Я не помнил ничего подобного.

— Камилла, я это говорил? — спросил я.

Она кивнула.

— Да, Анри. Но это же только твое мнение! Реальных сведений нет.

— Мнения Анри Вальдо по этому поводу вполне достаточно, — сказал Дауров. — У него слишком высокий экспертный коэффициент по этому вопросу. И с этой записью мы пойдем к кому угодно — к любому судье. Хоть к Эриху Павловичу! И он даст нам санкцию на арест. Любой!

— Не факт… — сказала Камилла.

— Свои аргументы вы выскажете в суде, — остановил Дауров. — Конечно, процесс закроют, но тот факт, что за что-то судят Анри Вальдо, неизбежно просочится в Сеть. И по тому, что процесс закрытый, все поймут, в чем дело. Без конкретики, но поймут. А значит, если Леонид Аркадьевич решит смягчить вашу участь, Анри, этого не поймет Народное Собрание. Вы ведь хотите прощения, мсье Вальдо?

— Да.

— Отлично! Наконец-то ваш ответ совпал с тем, что вы говорили под БП!

— Я уже не надеюсь.

— Зря. Леонид Аркадьевич был очень хорошо настроен.

— Был. Ему же все равно упадет запись моего допроса.

— Конечно. Но если она упадет императору — это полбеды. Леонид Аркадьевич — человек великодушный, понимающий и, наконец, он тессианец. А вот если это упадет на портал Народного Собрания…

— Этого можно избежать? Вы ведь к этому клоните?

— Можно. У вас еще два варианта на выбор, мсье Вальдо. Во-первых, вы можете сейчас подписать признание вины и согласие на психокоррекцию и уехать с Евгением Львовичем на Е-один.

— Если Евгений Львович найдет, что корректировать, я ничего не имею против, — сказал я.

— Найду, — сказал Ройтман.

— Только вины я не признаю, — заметил я.

— Ну, вы меня просто поражаете! — пожал плечами Дауров. — Сорок минут назад я у вас спрашивал: «Мсье Вальдо, вы специально тянули время или это случайно так получилось?» «Да, тянул», — ответили вы. «Почему?» — спросил я. «Я хотел, чтобы он ушел», — ответили вы, — Дауров развел руками. — Ну, просто, как по учебнику: умысел плюс волевые усилия для реализации.

Эту часть беседы я даже смутно помнил. Было такое.

— Для согласия на психокоррекцию не нужно признания вины, — вмешалась Камилла.

— Все-таки от адвокатов есть определенный вред, — заметил Дауров. — Для согласия на психокоррекцию не нужно, а для досудебного соглашения — нужно. Вы можете подписать согласие и уехать к Евгению Львовичу, но суд все равно состоится. Для любого судьи тот факт, что подсудимый проходит курс психокоррекции, конечно, хороший аргумент в вашу пользу, но вы же, кажется, огласки не хотели?

— Какие еще варианты? — спросил я.

— Еще один, — сказал он. — Анри, вы искренне хотите спалить сеть?

— Давайте я вам как под БП буду отвечать. Совпадет, надеюсь. Вы же уже спрашивали, да?

— Да. Но этот вопрос требует ответа в здравом уме и твердой памяти.

— Я хочу, чтобы эти ребята остались живы, — сказал я. — И не убили никого.

— И мы того же хотим, — сказал Дауров. — Я предлагаю вам действовать вместе.

— Нет, — сказал я.

— Господи! Да, почему? — воскликнул Дауров. — Вы мне под БП гораздо больше нравитесь, ей-богу! Вы подписываете с нами соглашение о сотрудничестве — и все, никакого суда. Никаких санкций! Максимум съездите к Евгению Львовичу, на сколько он скажет, и если он сочтет нужным. И никакой огласки. А если не хотите ничего подписывать — ради бога! Я поверю вашему слову.

— Нет, — повторил я.

Дауров покачал головой.

— Все их будущие жертвы на вашей совести. И они сами тоже.

Я проигнорировал и обратился к Ройтману.

— Евгений Львович, что там надо подписать?

Мне упал документ, составленный от моего имени, где я соглашался на психокоррекцию в блоке «Е» и обязался пройти курс, который назначит мне психолог, но продолжительностью не более полугода.

Скинул на документ свою электронную подпись и отослал его обратно Евгению Львовичу.

— А суд пусть будет, — сказал я. — Это честнее, чем заключать с вами сепаратные сделки, чтобы скрыть истину.

— Да не пойдет он с этим в суд! — сказала Камилла, когда мы летели в миниплане над сияющим огнями ночным Кириополем.

— Конечно, не пойдет, — кивнул Ройтман, — состава нет.

— Господи! Да что же вы молчали оба! — воскликнул я.

— Анри, честно говоря, я молчала потому, что хотела, чтобы ты согласился, потому что мне не улыбается погибнуть в каком-нибудь теракте, организованным твоими бывшими друзьями. Если хочешь, можешь меня уволить.

— Я к тебе привык, — сказал я.

— А я молчал потому, что за некоторые вещи, которые не подпадают под уголовный кодекс, тем не менее, хочется выпороть, — сказал Ройтман.

— Так вы меня пороть на Е-один собираетесь?

— Порка — это старинный метод психокоррекции, — заметил Евгений Львович. — Хотя я не вполне уверен, что найду, что корректировать. Цель-то была благая — человека спасти. А сотрудничать или не сотрудничать с СБК — это личный выбор и дело совести каждого. Есть один момент. У тебя видимо, проблемы с различением «свой»-«чужой»: бойцы «РАТ» до сих пор более свои, чем остальные граждане. И спасать бойцов «РАТ» поэтому надо в первую очередь. Хотя странно. Мы это корректировали, не должно было сбиться.

— Просто смерть Филиппа была более вероятной, чем смерть неизвестных мне граждан в неизвестном мне теракте, который только предполагается, — пояснил я.

— А, ну, может быть, — сказал Ройтман. — Завтра ПЗ составим, будет видно. Если корректировать нечего — значит, не будем ничего корректировать. Ну, выспишься у нас. Куда ты в Чистое полетишь в три часа ночи! И еще неизвестно, как встретят. Тебе же в Кириополе нельзя оставаться, а у нас будешь на законном основании.

— Спасибо за гостеприимство, — хмыкнул я.

— Пожалуйста, — невозмутимо проговорил Ройтман. — Все-таки я был о Даурове более высокого мнения. Он ничего в тебе не понял. Ему хочется прочитать пару лекций по вальдологии.

— Не надо, — попросил я.

— Совершенно необходимо, — сказал Евгений Львович. — Он попадал в точку иногда. Руку тебе пожал, на весьма откровенный разговор без БП раскрутил. Между прочим, восемьдесят процентов допроса под БП было посвящено тому, чтобы ты рассказал, как тебя правильно завербовать.

— Это точно! — заметила Камилла.

— Он многое выяснил, но не смог применить, — продолжил Ройтман. — Как только он начал тебя, скажем так, вводить в заблуждение относительно твоей вины в недонесении о теракте, запугивать, а потом подкупать, я понял, как умру. Меня взорвут бойцы «РАТ» в каком-нибудь пассажирском лайнере или космопорте, потому что Анри Вальдо отказался сотрудничать с Дауровым.

— Их так учат, — сказала Камилла. — Они считают, что угроза и подкуп — самые действенные методы, и первым делом применяют против всех.

— Против мелких воришек в корпорации Хазаровского, может быть, это и были действенные методы, — заметил Ройтман. — Но применять это против бывшего вождя повстанческой армии — извините меня! Здесь мотивации совсем другие.

Впереди внизу показался ярко освещенный периметр Психологического Центра.

Мы снижались.

— Анри, — сказал Ройтман. — Так как мы официально, и Е-один — это не посткоррекционка, а нормальный рабочий блок, будет пара неприятных моментов. Давай так, смиренно. Договорились?

— Обыщут с заглядыванием в задний проход? — спросил я.

— От этого я тебя избавлю. Но обыщут.

— Евгений Львович, я последние одиннадцать лет занимаюсь в основном тем, что упражняюсь в смирении. Мне уже надо присваивать квалификационную категорию, как вам по вальдологии.

— Значит, договорились?

— Конечно.

У входа в ПЦ в свете круглых фонарей цвели форзиции.

Я помню это место десять лет назад, когда меня привезли сюда после приговора суда. Тогда все было куда депрессивнее и строже. Форзиций точно не было. И фонари имели казенный вид. Точно не эти светящиеся шары, словно в коттеджном поселке.

Потом, после освобождения, я обязан был приезжать в Центр на обследование каждые три месяца. Но в Посткоррекционное отделение, на «посткоррекционку», как говорит Ройтман. Туда даже вход с другой стороны. Там конечно вполне либерально. И форзиции, и кипарисы, и можжевельники, и кольцо не отбирают, и даже почти не обыскивают — только гоняют через арку.

Я так приезжал раза три, потом Ройтман стал гонять меня раз в полгода или, когда считал, что у меня депрессия.

Потом я на три дня загремел сюда при Данине, но Даниил Андреевич не успел здесь ничего поменять, и все было, как десять лет назад.

Миниплан приземлился у входа.

— Выходим, — сказал Евгений Львович и открыл дверь.

Я был благодарен ему за то, что он обошелся без фирменных шуточек местного персонала, вроде «Домой приехали».

Мы вошли за стеклянные двери, и они мягко закрылись за спиной. Я знал, что хрупкость эта обманчива. Их даже импульсный деструктор не берет. И открыть нельзя иначе, чем с кольца со специальным кодом. В общем, я переступил черту свободы и несвободы.

Хотя, что я мог до этого? Браслет на моей руке никто не отменял. А значит, сигнал с него виден на компьютерах всех ближайших отделений полиции. Сейчас, наверное, он виден на компьютере Центра.

За столом у входа сидел единственный охранник, горела лампа. Вполне себе гостиничная стойка, ничего угрожающего. Светло-зеленая форма с фениксом на нагрудном кармане: то ли врач, то ли полицейский. Для тех, кто в курсе — сотрудник ПЦ. Но все же портит впечатление.

Ройтман мягко подтолкнул меня к столу.

Подошел вместе со мной.

Камилла встала рядом.

— Добрый вечер, Витя, — сказал Ройтман охраннику.

— Да уже утро скоро, Евгений Львович, — ответил он.

— Зарегистрировали Анри?

— Да, конечно. Уже все в базе. И все данные, и согласие мсье Вальдо.

Евгений Львович кивнул и обратился ко мне:

— Анри, это значит, что сигнал с твоего браслета виден на портале Центра, и на кольцах охраны, естественно. Если ты вдруг окажешься за периметром, будет тревога.

— Я понял, — сказал я. — Евгений Львович, ну, не в первый раз. Не окажусь я за периметром.

— Очень плохо, что не в первый раз, — заметил Ройтман.

— Простите, что испортил вам статистику, — сказал я.

— Посмотрим. ПЗ составим — будет видно, испортил или нет.

— Мсье Вальдо, — сказал Витя, — ценные вещи сюда.

И указал глазами на стол.

— У меня нет, — улыбнулся я.

— Анри, все металлические предметы, — пояснил Ройтман, — Нож, если есть. Кольцо обязательно.

— Оружие, — добавил Витя.

— Предпочитаю военные корабли в полном вооружении, — заметил я, снимая кольцо, — но они, к сожалению, в карман не влезают.

Витя юмора не оценил и размеренно продолжил:

— Психоактивные вещества? Наркотики?

— Ох! Они мне так надоели за девять с половиной лет в вашем заведении, что никогда больше!

— Лекарства? — спросил охранник.

— Евгений Львович, лекарства-то зачем?

— Чтобы ты овердозу не выпил от отчаяния.

— Камилла, это законно? — для порядка спросил я.

Она кивнула.

— А! Есть, — сказал я.

И я извлек на белый свет упаковку ройтмановских таблеток от световой депрессии, которые он навязал мне, когда провожал в ссылку.

Евгений Львович улыбнулся.

— Сдавай, сдавай. Они тебе здесь не понадобятся, а потом все вернут.

— Все? — спросил Витя. — Больше ничего нет?

Оказалось, что кроме кольца и таблеток с меня и взять нечего.

— Нет, — сказал я.

— Тогда нам вон в ту комнату, — сказал охранник и кивнул в сторону закрытой железной двери.

Эту дверь я помнил с прошлого моего визита в это место десять лет назад. Там проводили так называемый «полный обыск»: с раздеванием, заглядыванием во все существующие отверстия тела и просвечиванием рентгеном.

Эта процедура до сих пор вызывала у меня омерзение.

— Нет, нам туда не надо, — сказал Ройтман. — Я Анри вполне доверяю.

Витя задумался.

— Есть согласие, — сказал Евгений Львович. — И по закону он невиновен: ни приговора, ни досудебного соглашения. И к нам ненадолго, в любом случае.

Охранник покачал головой.

— Е-один, конечно, и то, что вы сказали. Но послужной список…

— Это дела давно минувших дней, — сказал Ройтман.

— Ну, ладно. По вашу ответственность, Евгений Львович.

— Конечно, под мою.

— Тогда это вам, мсье Вальдо.

И он выложил на стол кольцо темного металла. Свинец что ли? Я подумал о кольцах, с которыми венчались каторжане.

— Надевайте, мсье Вальдо, это кольцо с доступом к внутренней Сети Центра.

Этой поблажки я не застал. Когда я был в Центре, никаких внутренних колец не было, равно, как и обычных — были запрещены все. Не было и Сети. Никакой. Книги на планшете читали!

Я надел кольцо. Сеть была. Я попытался зайти на «Новый портал». Получилось! На Народное Собрание. Получилось! В пассивном режиме естественно, но получилось.

Витя внимательно смотрел на меня.

— Это внутренняя Сеть? — спросил я.

— Не только, — сказал он. — Пока есть и внешняя. Только весь трафик мониторится. Мне заблокировать кольцо, Евгений Львович?

— Нет никакой необходимости. Будет надо, я сам заблокирую.

— Госпожа де Вилетт, вы будете сопровождать вашего клиента до его комнаты?

— Конечно. Ордер ловите!

Они полминуты обменивались файлами и электронными подписями, так что эта бюрократическая тягомотина порядком мне надоела. Я с ужасом представил, сколько же времени это занимало в бумажную эпоху.

— Мсье Вальдо, кольцо на минуту отдайте Евгению Львовичу, через арочку, и господин Ройтман с госпожой де Вилетт проводят вас домой, — наконец, сказал Витя.

— Вы очень любезны, — сказал я. — Домой это на Е-один?

— Естественно.

Можно было и не переспрашивать.