«Новая волна»

Фрегат обрастает ракушками и побрякушками

и целится в пусто давно проржавевшими пушками,

бессмертные души на суше сухими лежат завитушками,

и мы говорим: – Бедный высохший выцветший бледный

коралл!

В протяжных лучах своего на песке отражения

исчахла висячая лампочка в полнапряжения

в сознаньи не бега по кругу, но вечного бездвижения,

которым когда-то как будто Коперник ее покарал.

Так что же, мой до смерти друг, позапозавчерашний

возлюбленный,

густой сухостой на ноже оставляет зазубрины,

за дюной таится и тает костер, и дымок подголубленный

лазоревым облачком, обликом юга колеблет балтийский

свинец.

Послушай, не слушай ничьих, ни моих уговоров, ни плача

и право же —

не слушай, как ветер вцепился в сосёнок колючие клавиши,

не слушай, навеки натянем купальные шапочки на уши,

нырнем под волну и, как щепки, взлетим над волною,

и кто мы, когда начинают стихии творенье иное,

и как добрести среди соли, песка и нежданного зноя

до синей полоски, где сходятся с хлябью земною

небесные тверди, до хлопанья кресел на титре «Конец».

Заглавие стихотворения – термин истории кино, у меня связанный с польским кино. Изображенный в стихотворении неопределенно-прибалтийский пейзаж похож не только на виденные мною Куршскую косу и Юрмалу, но и на кадры из невиденного к/ф «Последний день лета», попадавшиеся в книгах по истории кино и польских журналах начала 60-х.

Загрузка...