Горсть риса

СТРАНА САМПАГИТЫ

Считается, и с полным основанием, что если уроженец Азии, впервые совершающий путешествие в страны Запада, едет через Филиппины, то, попав в эту страну, он уже ощущает себя на Западе. Но точно так же и уроженец Запада, впервые совершающий путешествие в страны Востока, попав на Филиппины, не сомневается, что он уже на Востоке. Такова эта страна: восточная — для уроженцев Запада и западная — д^ля уроженцев Востока. Разумеется, понятия «западный» и «восточный» здесь берутся не в географическом, а в культурном смысле. Сами же филиппинцы воспринимают эти разнородные влияния, по их словам, как море, в которое впадает множество рек.

Наш воображаемый путешественник — будь он уроженец Востока или Запада — довольно легко отличает на Филиппинах «свое» от «чужого». Но исторические судьбы Филиппин сложились так, что обитатели этой страны считают культурное наследие как Запада, так и Востока «своим» и вовсе не намерены поступаться какой-либо частью его в угоду сторонникам «чистой культуры», о чем обоснованно пишет автор настоящей книги.

Эти исторические судьбы не всегда определялись самими филиппинцами. Острова открыл Фернан Магеллан. «Открыл», разумеется, только для европейцев: сами филиппинцы ни в каком открытии не нуждались, а соседние страны (Индия, Китай, государства Индокитая и Индонезия) с незапамятных времен вели торговлю с архипелагом. Заплывали сюда и арабские купцы, принесшие ислам, который пустил столь глубокие корни, что и поныне значительная часть населения юга страны исповедует эту религию.

Магеллан был великим путешественником; он первый обогнул земной шар. Человечество сохранило о нем благодарную память. Чтут его и филиппинцы: на месте гибели Магеллана, на островке Мактан, они установили его монумент. Но Магеллан был и безжалостным конкистадором, присоединившим к испанской короне обширный архипелаг. А потому для филиппинцев он в то же время и первый колонизатор, поработитель, против которого они поднялись вскоре после его высадки на острове Себу. Его убил филиппинский вождь Лапу-Лапу, которого филиппинцы чтут как первого борца против колониального гнета. Ему тоже сооружен памятник — по соседству с памятником Магеллану. В камне увековечены два непримиримых врага, и уже одно это свидетельствует о том, что в отношении филиппинцев к своей истории все далеко не так просто.

К моменту появления на островах конкистадоров филиппинцы жили разрозненными общинами и лишь кое-где на юге уже сложились государственные образования — мусульманские султанаты. Разобщенность облегчила завоевание; используя вечный принцип «разделяй и властвуй», испанцы натравливали одни племена на другие и относительно быстро покорили страну. Поэтому часто можно встретить неверное утверждение о том, будто Испания объединила филиппинцев, создала единую филиппинскую нацию. Никакого единства филиппинцев Испания не создала и не намерена была создать. Оно сложилось не по воле испанцев, а вопреки ей, в борьбе против колонизаторов, в ходе которой выработалось национальное самосознание. На протяжении всего периода испанского господства филиппинцы не прекращали борьбы против захватчиков, которая с годами набирала силу и в конце XIX в. завершилась победоносной антииспанской национально-освободительной революцией.

Но не филиппинцам достались плоды победы. Капитализм вступил в свою последнюю стадию — империализм, когда началась борьба за передел мира между капиталистическими державами. В 1898 г. вспыхнула испано-американская война — по определению В. И. Ленина, первая империалистическая война за передел мира. Новый капиталистический хищник — США — захватил архипелаг после продолжительной филиппино-американской войны и установил свое господство, длившееся почти полвека. В 1946 г. Филиппины получили независимость, но США связали молодое государство соглашениями, обеспечившими бывшей метрополии политический, экономический и военный диктат. Борьба с ним не завершена и по сей день, хотя Филиппины уже многое сделали для достижения подлинной независимости.

Такова вкратце история этой страны. Как горько шутят сами филиппинцы, четыреста лет они жили в испанском монастыре, а потом полвека — в Голливуде. И это наложило глубокий отпечаток на их самосознание.

Главное наследие «испанского монастыря» — католицизм. Филиппины— единственная страна в Азии, где господствующей религией является христианство (84 % населения — католики). Не найдя на архипелаге золота и пряностей, испанцы все свои силы направили на христианизацию страны. В этом они преуспели довольно быстро, ибо анимистические религиозные представления жителей островов не могли противостоять развитой христианской доктрине, насаждение которой подкреплялось мушкетами и аркебузами. Обращением занимались монахи разных орденов. Монах стал главным представителем колонизаторов на архипелаге, а ордены превратились в феодальных эксплуататоров, владевших значительной частью земель. Не случайно Филиппины считались не просто колонией, а своеобразным «теократическим образованием». Борьба против колониального гнета неизбежно выливалась в борьбу против монашеского засилья. В ней участвовали лучшие люди Филиппин, в том числе национальный герой страны Хосе Рисаль, казненный испанскими колонизаторами в самом начале революции. Читатель не раз встретит его имя на страницах этой книги.

На первый взгляд победа католицизма на Филиппинах не вызывает сомнений. По всей стране рассеяны церкви, всегда полные верующих, над архипелагом не смолкает звон колоколов. Но здесь не следует обольщаться. Прежние, дохристианские верования не умерли, они причудливо переплелись с христианскими (построив хижину, филиппинский крестьянин, как в языческие времена, кропит ее, например, кровью жертвенной курицы, а потом зовет католического священника, который кропит ее святой водой), образовав так называемый «филиппинский народный католицизм». Причем его отличия от ортодоксального католицизма столь велики, что некоторые теологи отказываются считать его формой католицизма и говорят даже, будто на Филиппинах господствует внешне христианизированное язычество.

Но Испания той эпохи — это не только отсталая монархия, реакционное духовенство и тупое колониальное чиновничество. Богатейшая испанская народная культура — эпос, музыка, литература, хореография — тоже проникла на Филиппины и существенно обогатила их культуру. Сейчас филиппинские крестьяне слушают и рассказывают сказки о ленивом Суване (Суван — филиппипизированная форма испанского имени Хуан), поют песни, похожие на те, что можно услышать в далекой Андалузии, и по праздникам танцуют фанданго. Эта часть испанского наследия прочно вошла в народную традицию Филиппин. Находятся, правда, люди, которые требуют отказа от «всего западного», но они не встречают поддержки. Крестьянин просто не понимает, почему нельзя петь фламенко — ведь его деды и прадеды пели их; почему нельзя плясать хабанеру; почему не следует рассказывать легенды о Сиде-воителе — ведь все это он получил в наследство от своих предков и считает эту часть культурного наследия своим.

Во всем — в массивных церквах барочного стиля, в планировке городов и, что самое важное, в духовном облике — сказывается влияние Испании. Однако нетрудно обнаружить здесь и следы полувекового американского господства. Американский вариант английского языка до сих пор служит средством общения, современная филиппинская литература складывалась под влиянием американской, даже манера общения (особенно в городах) — похлопывание по спине, громкие шутки — и та заставляет вспомнить об Америке. Но в целом американское влияние не сравнить с испанским — это последнее через религию проникало в самую «душу народа». Совокупность всех этих факторов и заставляет соседей Филиппин смотреть на эту страну как «на не совсем восточную».

Но только поверхностный наблюдатель может прийти к выводу о полной вестернизации Филиппин. В основе своей они остались страной сампагиты[1] (словом «сампагнта» иногда обозначают совокупность исконных филиппинских культурных начал), которая подверглась западному влиянию, оказавшемуся не в силах уничтожить традиционную культуру, но своеобразно окрасившему ее. Мироощущение филиппинцев, их взгляд на природу, общество и человека, нормы общения между людьми, гостеприимство и приветливость (лишенные всякого подобострастия) резко отличают их от представителей других культур, что хорошо видно из предлагаемой читателю книги.

В ней он найдет немало ярких зарисовок нравов и обычаев жителей далеких островов. Автор книги — сам писатель. Отсюда — его интерес к образной системе филиппинцев, пословицам, сказкам, легендам, их народнопоэтическому творчеству, литературе и искусству.

О филиппинской литературе тоже следует сказать несколько слов. Как и вся филиппинская культура, литература этой страны испытала сильное влияние метрополии. К приходу испанцев литература в современном смысле этого слова еще не сложилась. Были эпос, фольклор, народная поэзия, но не хватало четко осознаваемой концепции авторства. Поэтом, сочинителем мог быть — и действительно был — всякий, и все вольны были допускать заимствования из любых источников, лишь бы это отвечало идейным и эстетическим запросам слушателей. Богатейший испанский эпос, вся народная поэзия Испании нашли отклик в душе филиппинцев. Но заимствовали они творчески, преобразуя испанский материал в соответствии со своими идеалами. Так, герой испанского эпоса Бернардо Карпио стал излюбленным эпическим героем филиппинцев, но для них он не просто незаконнорожденный сын короля, а грядущий освободитель, который спит в пещере недалеко от Манилы и, когда придет час, проснется и изгонит из страны всех чужеземцев.

Под испанским влиянием сложилась и профессиональная литература (Сервантеса филиппинские писатели читали в подлиннике). Но и она сохранила связи с народным творчеством. Система образов осталась подлинно филиппинской, и, что важно, она по-прежнему выражает их интересы и идеалы. А главным остается освобождение от колониального и социального гнета. Нынешней филиппинской литературе со времен Рисаля присуща благороднейшая черта — вовлеченность в общественную борьбу. Об этом хорошо сказал участник фестиваля поэтов, на котором присутствовали и автор этой книги, и автор предисловия: «Поэзия — это голос народа, меч борцов, вода родника…»

Литература есть художественный аналог действительности. А филиппинская действительность очень сложна, что не осталось вне поля зрения автора. Страна получила независимость, но на ее территории сохраняются американские военные базы. В экономике почти безраздельно хозяйничают транснациональные корпорации, которые эксплуатируют филиппинского труженика, платя ему в девять-десять раз меньше, чем иностранцу той же квалификации, поставляя устаревшее оборудование, перенося на Филиппины так называемое «грязное производство», отравляющее атмосферу и воду.

Само филиппинское общество разделено жесткими классовыми барьерами: менее 10 % населения распоряжается 50 % национального дохода. Крестьянство задыхается от малоземелья и безземелья, урожаи чрезвычайно низки, и многие филиппинцы не всегда получают свою «горсть риса». Нельзя сказать, что они мирятся с таким положением. Кое-что делается, но до окончательного решения всех проблем еще очень далеко.

Внешнеполитический курс страны стал более независимым. Если 10–15 лет назад Филиппины во всем ориентировались на США, то теперь они установили отношения с СССР и другими социалистическими странами, ведут с ними выгодную торговлю. Они обрели друзей в Азии, от которых ранее были отгорожены чрезмерной зависимостью от США. Правительство пытается ограничить деятельность транснациональных корпораций, направить ее в те отрасли, в развитии которых заинтересована страна. На этом пути Филиппины встречают ожесточенное сопротивление империалистов и неоколонизаторов.

С 1972 г. осуществляется земельная реформа, столь необходимая стране, где свыше половины жителей деревни либо имеют жалкие клочки земли, либо вовсе обезземелены, а потому вынуждены или арендовать землю у помещика, или идти в батраки. Реформа встретила поддержку широких масс населения, но в последние годы темпы ее проведения замедлились. Урожайность риса крайне низка. «Чудо-рис», положивший начало «зеленой революции» в Азии, был выведен именно на Филиппинах, чему автор книги уделяет достойное внимание. Но его выращивание требует совершенно иного ведения хозяйства, а для этого у крестьянина нет ни навыков, ни средств. Да, «чудо-рис» ИРРИ-8 позволяет получить двойной урожай, но для этого нужно в четыре раза увеличить расходы на удобрения, во столько же — затраты на обработку земли, в три с половиной раза — расходы на ирригацию, в полтора раза — па закупку семян. Денег на это у крестьянина нет, «зеленая революция» обходит его стороной, и посадки сельскохозяйственных культур на бульварах Манилы и на городских пустырях отнюдь не спасают положения.

Сложной остается обстановка на юге страны. Мусульмане оказывали стойкое сопротивление еще колонизаторам и так и не были замирены окончательно. Настороженность по отношению к центральной власти в Маниле сохраняется и в наши дни. Это проявляется прежде всего в религиозных распрях. Но суть проблемы не только в них. Переселенцы из северных, христианских провинций привносят неведомые мусульманам законы, скупают землю, а она, по традиционным понятиям обитателей юга страны, неотчуждаема. Они просто не понимают, почему, подписав какую-то бумажку, они уже не имеют права владеть землей, на которой веками жили их предки. Планы экономического развития страны до недавних пор обходили стороной южные провинции. Все это в совокупности и объясняет царящую на юге Филиппинского архипелага напряженность, о которой пишет автор книги.

«Страна сампагиты», где живут гостеприимные, приветливые люди, сталкивается со многими трудностями — экономическими, социальными, культурными. Вопреки обещаниям туристских проспектов жизнь на этих «райских островах» далека от идиллии, что хорошо показано в книге «Горсть риса».