Горящие огни

ЗИМА

Дома уютно. В печке пылают дрова. Их только что принесли со двора, поленья еще сырые и злобно шипят, попав с мороза в огонь. Окна законопачены и так приятно смотреть на улицу: там идет снег, кружат и кружат, завораживая взор, белые хлопья.

— Чего сидеть в доме? Пошли во двор!

Абрашка хватает пальто — и нет его! Пока Саша закутает меня с ног до головы он уже успеет вываляться в снегу.

Уф! Как же здесь светло и весело! Мы лепим снежных баб. Шерстяные варежки промокли насквозь. Поиграть бы в снежки, но попробуй, покидайся в нашем дворе! Это настоящий колодец, четыре стены, сплошные окна, двери и балконы.

Бросишь посильнее — сразу попадешь в стекло.

— А ну, марш отсюда, негодники! Я вам дам в окна швыряться! — Зычный крик вырывается из форточки, будто распахнулся и заорал рот, в который угодил наш снежок. — Ишь, безобразие! Погодите, вы оба, вот спущусь да уши надеру! Будут вам снежки!

— Опять этот ненормальный разорался! — кричат из другой форточки. Оглохнуть можно! Дались вам ребята! Что вы им поиграть не даете?

— Ну да небось не в ваши окна кидаются! Чего вы лезете?

Теперь крики несутся со всех сторон. Открываются и раздраженно хлопают ссорящиеся окна. Слышно, как кто-то спускается по лестнице.

Поймал он нас, как же! Посмотрим, кто кого перегонит! Давай скорей! Абрашка тащит меня к нашему парадному подъезду. Там я ошеломленно замираю.

Передо мной широкая оживленная улица. Люди по ней не идут, а бегут, скользят, падают, встают и бегут дальше. Проезжают сани, снег, как бархатный ковер, приглушает цоканье копыт.

Сияет солнце, искрится снег, будто город усыпан серебряными блестками. С другой конца улицы доносятся взрывы смеха. Мы бежим туда. В этом месте небольшой, в несколько ступенек, спуск на другую улицу. Снег на ступеньках утоптан до блеска, и после первого мороза стал скользким.

Вот почему с самого утра тут толпятся зеваки и поднимают на смех каждого прохожего.

— Думаешь, эти пройдут?

— Эй, осторожно! Не ходите туда. Лучше обойдите, не то расквасите нос!

— Оставь его! Все равно упадет!

Прохожий делает неверный шаг, поскальзывается и растягивается на снегу. Зеваки гогочут.

Вот на верхней площадке остановился здоровый парень. Его встречают гиканьем и смехом:

— А ну, герой, покажи, на что ты способен?

— Глянь, какие у него ножищи! Прямо копыта!

Парень ложится, выставляет грудь колесом, будто хочет спрыгнуть с пригорка единым махом. Он делает шаг, скользит и растягивается во весь рост на снегу. Остается подобрать руки-ноги да постыдно дать тягу. Зрители отпускают вслед ему шуточки:

— Небось, набил синяков? И длинные ноги не помогли.

Если подходит женщина, ротозеи веселятся заранее. Она уж точно не доберется доверху, поскользнется, упадет, охнет и не сразу встанет.

— Не надоело ржать-то? Так и убьешься! Во всем городе некому лопату золы бросить! Жди теперь до весны!

Но зевак вдруг как ветром сдуло, они потеряли интерес к пригорку и к бедной женщине.

Зато со всех сторон крик, топот, свистки, бегущие, точно на пожар, люди.

— Стой! Помогите! Спасите! Да стой, ирод! Черт бы тебя побрал! Дите под полозьями, аль ослеп?!

— Господи Боже! Ребенок попал под лошадь!

Пробегает, воздев руки к небу, рыдающая женщина.

— Что случилось? Абрашка, сходи посмотри! — Я оборачиваюсь к брату, но его нет. — Абрашка, где ты?

Наверное, убежал. А меня толкают, меня подхватывает толпой, оглушают криками.

— Живой еще?

— Кто его знает! Детские косточки такие хрупкие!

— Да это еврейский мальчик!

— Если Господь захочет, Он сотворит чудо!

— Чей это ребенок? Вы его знаете?

— Ну да. Я его сразу узнал, это же Алтин младший.

— Абрашка!

У меня кровь застывает в жилах.

Да как же так? Только что был тут, рядом. И что его понесло к этим саням? А мама, Боже, что скажет мама? Нас больше никогда не выпустят на улицу.

Задыхаясь, бегу вместе с толпой.

Лошадь наконец останавливают.

— Подай назад, приподними сани! — кричат перепуганному мужику. Лошадь виновато опускает морду. Мужик соскакивает с козел, лихорадочно крестится и божится, что не нарочно.

— Что ему вдруг вздумалось бросаться под копыта? А скотине-то не втолкуешь! Беда с этими сорванцами! Господи Иисусе, Пресвятая Богородица…

— Оставь в покое свою Богородицу, переворачивай скорее сани!

Сани длинные и пустые. Сквозь щели в дне видно что-то черное, лежащее на снегу. И капля красной крови. Я закрываю глаза.

«Боже мой, это Абрашка! Неужели он мё…?»

Люди поднимают и опрокидывают сани. И не верят своим глазам.

Абрашка выкарабкивается и встает на ноги живой и невредимый. Только под носом размазана кровь. Да еще и смеется. Я пытаюсь пробиться к нему. О чудо, он живой! Мы и дальше будем бегать по улицам!

Но меня с силой отпихивают. Похоже, увидев, что мальчишка жив, народ разъярился пуще прежнего. Теперь Абрашку готовы задушить.

— Ты что же думаешь, негодяй, тебе это так пройдет? У людей чуть сердце не разорвалось, а он ухмыляется!

— Да это выродок какой-то! Бес в нем сидит, сдох бы, так, может, оно и лучше!

— И то! Работаешь, надрываешься, чтоб их вырастить, а они по улицам шастают.

— Да разве удержишь их дома, когда снег выпал?

— Что тут рассусоливать! Отвести его к родителям, да и все. Ребе ему покажет, как под сани бросаться…

Абрашку собираются понести на руках.

— Нет, вы только гляньте! Есть же Бог на небе! На мальце ни царапины!

Пока толпа дивится, Абрашка выворачивается из-под рук и дает тягу. Добежав до нашего подъезда, оборачивается, делает мне нос и кричит:

— Эй, Башка! Айда на каток!