Госпожа моего сердца

Глава 6

— Раз, два… три… марш! — выкрикнул Рук и направил своего коня вперед, с силой потянув за уздечку головной лошади в упряжке. Лошади водили головами, над которыми большими клубами поднимался пар. Они тяжело дышали, выбиваясь из сил, их ноги утопали в грязи и ледяной воде.

Принцессе Меланте, конечно, легко отказаться от ночлега. Она вместе со своим кавалером и Карой уютно устроилась в карете, этом неповоротливом чудовище, и даже не соизволит приподнять кожаную занавеску, чтобы посмотреть на дорогу.

Рук выпустил уздечку и повернул коня, осматривая пять выбивающихся из сил лошадей и своих людей, которые рубили ветки деревьев и подкладывали их под колеса кареты.

Когда-то горделиво прекрасная, сияющая золотом, карета сейчас являла собой жалкое зрелище. Она вся была покрыта грязью и утопала до самых осей в грязи. Один из его людей заглянул под карету, покачал головой и выпрямился. Рук снова повернулся, и все началось сначала.

— Один… два…

Карета дернулась три раза, подражая ему все заорали: «Марш…», — но и на этот раз ничего не получилось. Передняя кобыла неожиданно попятилась, поскользнулась и с сильным всплеском упала в воду, окатив брызгами ноги Рука. Крики позади умолкли. Рук обернулся и увидел, что двое из его людей сидят в ледяной воде. Он тихо выругался, подъехал к карете и приподнял кожаную занавеску.

Рядом с окнами, сжавшись в комок, весь в мехах сидел несчастный Аллегрето. Единственная фрейлина сидела за ним и почти не была видна. Рук наклонился больше и заглянул внутрь. Принцесса Меланта сидела, откинувшись на спинку кресла, установленного примерно посередине кареты.

— Мадам, — сказал Рук, — мне кажется, что если вы соизволите выбраться из кареты, вам будет достаточно удобно.

— Мне и сейчас весьма удобно, дорогой сэр, — ответила она по-английски.

— Тогда молю Бога, чтобы вам, ваше величество, не разонравилось здесь, так как это будет последним местом, которое вы и ваша компания в двадцать стоунов весом сумеете увидеть.

— Двадцать стоунов! — произнесла она, слегка склонив от удивления голову. — Неужели мы так много весим?

— Даже более того.

В тусклом свете кареты было плохо видно, но все-таки ему показалось, что она снова улыбается своей хитро-невинной улыбкой.

— Аллегрето выйдет, — сказала она по-французски, — это он все придумал.

— Да, выйдет, конечно, — поддержал Рук. — Но я очень сомневаюсь, поедет ли эта карета вообще, с грузом или без него.

— Так надо получше постараться, англичанин! — Аллегрето дрожал все явственнее.

— Бедный Аллегрето, — сказала принцесса Меланта. — Тебе холодно, моя южная бедняжка? — она рассмеялась, снова перейдя на английский. — Зеленый Рыцарь, прошу вас, прикажите подать паланкин.

Аллегрето приподнял голову.

— Что сказала моя госпожа? — требовательно спросил он.

Она ответила ему с улыбкой. Рук отъехал и стал давать команды. Его люди принялись за работу, а Рук подъехал к карете, прикидывая, под каким углом он мог бы поставить возле нее паланкин. Изнутри показалась голова Аллегрето.

— Что сказала моя госпожа? — повторил он настойчиво.

— Ты можешь управлять лошадью? — спросил Рук.

Аллегрето застонал.

— Ты заставил нас всех ехать по этому бездорожью, — напомнил ему Зеленый Рыцарь.

— Чтобы убежать от чумы!

Рук посмотрел на унылый пейзаж вокруг. Дорога проходила возле края темного леса, нигде вокруг не было видно никакого жилья. С гряды гор, ровной линией уходивших на запад, дул достаточно сильный холодный ветер, которой обжигал лицо.

— Мне кажется, что мы уже достаточно хорошо упрятались от инфекции, — резко ответил Рук.

Аллегрето выбрался из кареты и остановился, балансируя в дверном проеме. Длинные носки его элегантной желто-синей обуви грустно повисли через край.

— У меня имеется для тебя прекрасный скакун, — Рук ткнул пальцем по направлению к облепленной грязью лошади, упавшей во время их неудачной попытки вытащить карету. Сейчас ее к ним подводил его помощник. Лошадь встала, тяжело вздохнула и с надеждой потянулась своей мордой к голубому ботинку Аллегрето.

Юноша отдернул ногу. Затем он заметил паланкин и начал говорить через плечо, адресуя свою речь внутрь кареты:

— Моя госпожа, моя милостивейшая и прекрасная госпожа, я обожаю и преклоняюсь перед вами. Я живу ради вас. Вы ярче солнца, вы прекраснее, чем…

— Нет, ты не поедешь в паланкине, — послышался ее голос из кареты. — Гринголет не сможет перенести твое близкое соседство с ним.

Аллегрето повернулся. Рук опустил было поводья, ожидая нового взрыва эмоций у Аллегрето, но юноша, кажется, смирился с неизбежным, решив, по-видимому, что ехать верхом все-таки менее опасно, чем испытывать терпение сокола… или своей госпожи. К тому времени, когда фрейлина была водружена на мула, а паланкин подали к двери кареты, Аллегрето уже кое-как устроился на кобыле, пытаясь заставить ее отойти от осла, нагруженного скарбом.

Когда принцесса Меланта появилась в дверях кареты, Рук спрыгнул со своего коня. Дело в том, что несмотря на все их усилия, они так и не сумели подать паланкин вплотную, и между дверцей и паланкином оставалось расстояние, равное одному роду, заполненное ледяной водой. Ничего не оставалось делать, и Рук снял свои, испачканные грязью, рукавицы и поднял ногу, собираясь шагнуть в воду.

— Не нужно, прошу тебя, — воскликнула она, наклонилась и ухватилась за верх паланкина. Затем, улыбнувшись, она легко прыгнула через проем.

Паланкин опасно накренился, она слегка вскрикнула, продолжая держаться за его крышу. Рук рванулся к ней, подняв при этом фонтан воды. Он подхватил ее, и внутри него полыхнул огонь. Легкое изящное тело, упругий и гибкий стан под пышной мантией из горностая. Он совсем не ощущал холодной воды, доходившей ему до колен. Она оставалась в его объятиях совсем недолго — мгновение, затем прыгнула внутрь паланкина, где сразу же откинулась на подушки.

Каким-то образом получилось так, что ее руки оказались в его руках. Он почувствовал жар, словно дотронулся до раскаленной печи. Его пальцы горели. «Ведьма, — подумал он. — Конечно, ведьма. Жечь таким огнем». Она отняла руки и тихо проговорила:

— У тебя такие холодные руки!

— Мои ноги не теплее.

Повинуясь ее странным прихотям и капризам они обошли стороной Ковентри, Страффорд, а теперь делают большой крюк, чтобы далеко отойти от Честера. За прошедшие десять дней они временами шли на север, затем сворачивали на восток, иногда продвигались и на запад. Их движение напоминало Руку полет беззаботно порхающей бабочки. Может, она плохо разбиралась в географии? Или была не совсем в своем уме? Или он сам?

— Что у нас впереди? — спросила принцесса Меланта.

— Залив моря, сыпучие пески и Вирейл. Пустошь и дикое место.

— Ты хорошо знаешь эту местность?

— Да, ваше величество.

Она улыбнулась и промолвила:

— Охота за драконами?

Это было правдой, но он не стал унижаться до ответа на этот вопрос. Изнутри паланкина донесся слегка насмешливый голос:

— Так значит, здесь не следует опасаться какого-нибудь огненного червяка, если мы продолжим путь прямо?

— Только бродяг и грабителей, моя госпожа, — ответил он сухо.

Она замолчала. Затем он услышал ее вздох.

— Аллегрето будет невыносим. Это лучше или хуже, чем грабители?

Рук взглянул на Аллегрето, мощно колотящего ногами по ребрам бедной лошади.

— Мне кажется, что ваше величество еще не имели встреч с грабителями и плохо себе представляют, что это такое.

Она тихо засмеялась, но в ее смехе слышалась горечь.

— А ты плохо знаешь Аллегрето. Но твои пальцы посинели от холода, сэр. Мне, может быть, захочется видеть тебя сегодня в постели в Юлоу, — пробормотала она, вдруг дотронулась до его руки, которой он придерживал занавесь паланкина, и погладила ее.

Он отдернул руку прочь. Она полыхала дьявольским огнем, а сам он был готов вспыхнуть, как порох.

— Я не чувствую холода, моя госпожа, — ответил он твердо, не поднимая глаз.

— Тогда — вперед. Без промедлений, Зеленый Рыцарь.

В ее голосе не было сожаления, он был тверд и решителен. Юлоу, постель и обещание неизведанных возможностей — все это навсегда исчезло из его жизни. Впрочем, может быть, он лишился всего-то лишь только места у горящего очага среди своих людей и ничего больше. Может быть, она ничего и не имела в виду, говоря все это, а до его руки дотронулась случайно.

Он больше не глядел на нее. Но в глубине своего тела вдруг ощутил огонь желания и побыстрее отошел от нее. В голове появилась дикая мысль, что, может быть, она затягивает путешествие для того, чтобы подольше мучить, а затем соблазнить его.

Итак, перед ним лежал Вирейл — пустынная и безлюдная местность. Кое-где она была покрыта лесами, и самым разумным было бы обойти ее, двинувшись на Честер. Но если этого им делать было нельзя, то, двигаясь прямо, они могли пересечь Вирейл за два дня. Под его командой имелось двенадцать человек, хорошо вооруженных и сносно обеспеченных лошадьми. Теперь, без кареты, они могли двигаться гораздо быстрее. Он приказал разгружать ее части отряда, в то же время двинув другую часть своих людей вперед.

Зеленый Рыцарь вскочил на коня и подъехал к основной группе. Выхватив поводья из рук Аллегрето, он развернул его лошадь и, под неуставные жалобы и стенания юноши, приказал отряду, вытянувшемуся в походную колонну, двинуться в путь.

Они сделали привал на берегу устья реки. К утру на реку опустился густой туман, и, проснувшись, Рук мог только слышать своих людей, но не видеть их. Зато и они его не видели и говорили обо всех своих опасениях и недовольстве так, как никогда не решились бы при нем. Сейчас он вдруг осознал, что они уже были почти готовы бросить принцессу Меланту на произвол судьбы. Пустынная безлюдная местность вселяла в их души страх, а жуткие слухи об этой даме только усиливали их отчаяние. Валлийские горы отсюда еще не были видны, но их тяжесть ощущалась даже теперь — пристанище бунтовщиков и повстанцев. Впрочем, Рук вполне разумно принял меры предосторожности, заплатив всем лишь малую часть положенного и оставив остальное на потом.

Ему уже приходилось бывать в подобных ситуациях, и теперь он начал действовать без промедления. Первым делом нужно было отвлечь всех от грустных мыслей, и он приказал выдать всем белого хлеба вместо черного. Затем он объяснил им, что десять таких молодцов, как они, стоят не менее двух десятков любых воинов, каких ему только доводилось встречать. После удовлетворения их честолюбия он перешел к ублажанию их жадности и заявил, что принцесса Меланта получит такое богатое наследство, которое ей не с кем разделить, и что у них появится столько денег, сколько им еще не доводилось видеть ни разу в жизни. Впрочем, точной суммы он не назвал.

Услышав все это, они оттаяли, и он занял их тем, что приказал очищать грязь со своего оружия. И хотя никаких признаков того, что туман рассеется, не было, он все же послал Пьера с подарком — меховой шкурой — к отшельнику Хоули Хеду, который обычно служил провожатым для тех бедолаг (или сумасшедших), которые предпочитали двигаться дальше, использовав местный паром через реку.

Туман плыл по воде, из-за близкого моря было зябко. Он уже успел посмотреть на уровень поднимавшейся в реке воды и знал, что им нужно поскорее сниматься отсюда. Но в шатре его госпожи все еще не слышалось никакого движения — оказывается, она любила поспать.

Из шатра вышла фрейлина принцессы Меланты и успела исчезнуть в тумане раньше, чем он успел окликнуть ее. Рук стоял рядом с зеленой материей шатра весь в сомнении. Вышедшая девушка оставила откинутой ту часть полотна, которая прикрывает вход, и красная обратная его сторона была единственным цветным пятном в обступившей серой мгле.

Он откашлялся, затем ударил своими металлическими рукавицами одна об другую, потом наступил ногой на груду пустых ракушек. Никакого ответа. Тогда он украдкой заглянул внутрь, чтобы увидеть, проснулась ли она. Она еще спала. Она возлежала среди груды мехов, и рядом с ней, крепко обнимая ее, лежал ее щенок. Аллегрето приложил свою щеку к волосам Меланты, его губы чему-то улыбались во сне.

Рук отвернулся. Он устремил свой взгляд в густой туман в ту сторону, где находилось море. Он почувствовал злость. И одиночество. Это чувство не было таким уж новым для него, он прошел с ним половину всей своей жизни. Но еще никогда оно не было таким острым и смешанным с завистью.

Он чувствовал отвращение. Он скорее бы подставил свою грудь под копье, чем согласился жить такой жизнью, которую вел Аллегрето. Не мягкому теплому месту рядом с Мелантой завидовал он сейчас, не физическое обладание ею было его мечтой. То, о чем он мечтал — это спокойное пробуждение рядом с родным человеком, доверчиво улыбавшимся ему.

Ему захотелось, чтобы с ним снова была его жена.

Целых тринадцать лет он верил в то, что Бог забрал у него его Изабеллу для важных дел и в связи с серьезными причинами. Иногда ему вдруг хотелось, чтобы Бог забрал ее по-настоящему, и тогда он смог бы жениться снова. Его тело охватывало желание, а душа стремилась к такой женщине, как принцесса Меланта. И это было очень плохо — тогда ему хотелось не разделить яблоко, а поцеловать женские губы, хотелось устремиться в Юлоу к обещанной там постели.

Все это время его поддерживал образ той госпожи, служить которой он поклялся. Но теперь его больше не было. И когда он попробовал было заменить тот образ его сеньоры с соколом на плече на образ Изабеллы, он вдруг почувствовал страшный гнев. Гнев на Изабеллу, гнев на архиепископа, который позволил ей покинуть его, на самого Бога. Почему же, почему он должен жить без жены?

Он был обыкновенным мужчиной, который должен не страдать в огне желаний, а жениться, иметь сыновей и дочерей, очаг, жену, ожидающую его возвращения.

Теперь ему оставалось только возвыситься… или пасть. Мысль об этом раньше не приходила в его голову. Перед глазами возникли шатер, меха внутри, и он почувствовал, как дикий огонь жжет грудь.

Меланта почувствовала, что все свершится сегодня. В крайнем случае, завтра. Она ждала, когда проснется Аллегрето. Впрочем, может быть, он уже проснулся. Он ведь спит точно так же, как она сама — на грани между сном и бодрствованием, ощущая каждое ее движение, как ощущала она каждое движение Аллегрето. Они пришли к такому соглашению — спать рядом — чтобы каждое движение любого сразу же ощущалось другим. Теперь он становился все подозрительнее, и она чувствовала это по тому, как он все сильнее прижимал ее к себе.

Каре Меланта сказала, что ее путешествие должно завершиться в монастыре, но это не должно было стать известным Аллегрето, которому она сообщила, что направляется в своей замок в Боулэнде, и что это надо было скрывать от Кары. Меланта надеялась найти возможность избавиться от обоих. Они не знали этой страны, они не знали ее языка и не могли общаться с ее охранниками — англичанами. Она приложила все силы, чтобы они были подальше и от ее рыцаря. Она выбирала такой путь, который должен был сбить со следа любого преследователя. Она избегала города, чтобы не оставить там следа своего пребывания, кружа и поворачивая, и всегда оставаясь в безлюдной местности.

Она специально возбудила страхи Аллегрето перед чумой. Аллегрето, который первый раз убил уже в возрасте двенадцати лет, рыдал у нее в ногах, умоляя уберечь от чумы.

Так ей казалось. Иногда, впрочем, она задавалась вопросом, а не задумано ли все это специально, не придуманы ли эти его страхи и боязнь. Тогда это означало бы, что он и его отец все время переигрывают ее, что они на шаг впереди ее в своих интригах. Джиан Навона ведь тоже вынашивал свои планы на нее и ее наследство.

Казавшаяся ей надежным убежищем земля Боулэнда была уже совсем близко. Она бросила почти всю свою свиту в Лондоне. Они этого явно не ожидали, так как привыкли к ее постоянному стремлению к пышности и величию. Конечно, она не могла совсем отделаться от ее итальянской свиты, не вызвав этим подозрений. Но она так организовала их отъезд, назначила такого глупого и неумелого руководителя, что можно было быть уверенной, что раньше ее они в Боулэнд не попадут. Если вообще только попадут туда когда-нибудь.

Оставался только Аллегрето. И Кара. Кара, с невинным взглядом ее ласковых глаз, которая спала в шатре вместе с Мелантой, которая приносила ей ее пищу, которая никак не желала оставаться в Лондоне без своей госпожи, которая была так привязана к своей госпоже. Это-то горячее желание служить Меланте и подтверждали подозрения, появившиеся у Меланты. Значит Аллегрето был прав, семья Риаты склонила ее на свою сторону.

Впрочем, не важно. Она собирается отделаться и от Кары, и от Аллегрето. Освободиться от всего, что ее связывает с Риатой, Навоной и Монтеверде. Внутри замка в Боулэнде, за его толстыми стенами, ни один иностранец не останется незамеченным, ни один итальянский убийца не проскользнет за ворота. Надо только прибыть первой до того, как туда попадут враги, и жить в своей крепости, окруженной верными англичанами.

Вернулась Кара. Меланта сделала вид, что пробуждается, поворачиваясь и потягиваясь. Она села, и Аллегрето слегка вздрогнул и, моментально проснулся. Как кот. Он откатился, выглянул наружу и огорченно что-то пробормотал, увидев какая, погода. Затем, схватив свое противочумное яблоко и плотно прижимая его к носу, он вышел наружу сам.

— Доброе утро, моя госпожа, — мило произнесла Кара, встав на колени перед низким сундуком и раскладывая на нем одежду Меланты. — Горбун принес свежих — съедобных ракушек от отшельника. — Она указала на большое блюдо, где они лежали уже открытыми и помытыми. — Не откушаете ли вы их, пока они еще совсем свежие и сладкие.

— Подай их сюда, — сказала Меланта. — В такую погоду не очень-то хочется вставать. Где моя вода? Еще не согрета? Немедленно иди и принеси.

Кара поклонилась и бросилась из шатра. Меланта внимательно смотрела ракушки.

Как орудие Риаты, сладкоголосая служанка представляла куда большую опасность жизни Меланты, чем Аллегрето. Кара могла очень многое скрывать за завесой своих милых речей, например, наблюдательность и острый ум. Вчера она тихо поинтересовалась, позволят ли ей остаться со своей госпожой в английском монастыре. Меланта ответила что-то. Но ведь, на самом деле, не должна ли была Кара проявить большее любопытство и спросить, где находится этот монастырь и как он называется? И за все время их путешествия она ничего не узнавала.

Меланта продолжала разглядывать ракушки. Затем она схватила мешочек, который отложила Кара, и высыпала туда все угощение. Затем, отвернув шелковый пол палатки, она зарыла мешочек в песок, и, услышав шаги возвращающегося Аллегрето, задернула материю на место и поспешно разгладила ее.

Она не потрудилась рассказать ему о своих подозрениях насчет еды. Ей так надоели его злобные обвинения против Кары. К тому же, меньше всего ей хотелось сейчас проснуться и обнаружить, что ее фрейлина отравлена или зарезана во сне. Аллегрето, по крайней мере, не стремился к смерти Меланты. Напротив, она нужна была ему живой для своего отца. И он будет защищать ее любой ценой — кроме своей собственной жизни. Чужой же жизни он не пощадит.

Постой-ка, интересно, почему же он до сих пор не убил Кару?

Когда они переправились через реку вброд, Рук расположил Аллегрето рядом с собой и, взяв уздечку его лошади, вел ее около своего коня. Туман по-прежнему был весьма густым, а продвигались они сейчас по зыбучим пескам. Поэтому Рук построил свой отряд в одну линию. Сразу за ослом, на котором ехал проводник-отшельник, шли лошади, несшие на себе паланкин Меланты. Каждый член его отряда получил строжайшее указание: ни в коем случае не терять из вида всадника впереди себя и стараться следовать, не отклоняясь, по его следам. При любой неожиданности или потере из вида предыдущего всадника всем было велено поднимать тревогу.

Рук и Аллегрето замыкали колонну. Скорость передвижения была так мала, что боевой конь Рука, привыкший к более быстрым походам, несколько раз проявлял свое недовольство, что выражалось, в частности, в том, что он прыгал через потоки воды, когда они пересекали реку, вместо того, чтобы переходить их вброд. Юноша уже начал жаловаться на мозоли, которые он натер себе от езды. Он постоянно прижимал ко рту и носу какие-то снадобья, ароматизированные вещества, собранные в мешочки. Время от времени сдавленным голосом он спрашивал у Рука об опасности чумы в данной местности и разрывался между желанием ехать как можно ближе к проводнику, чтобы не утонуть в песках, и держаться как можно дальше от него, чтобы не заразиться чумой. Когда под копытами коня Рука захрустели ракушки, а издалека донесся шум прилива, он понял, что они вышли из песков на твердый берег.

Они поднялись по крутому песчаному откосу, и теперь устье реки было у них за спиной, а впереди простирался туманный лес и болота Вирейла. Рук быстро пересчитал всех в своем отряде, а затем подъехал к отшельнику и Пьеру.

Пьер что-то стащил. Рук понял это по хитрой улыбке, время от времени озарявшей лицо его оруженосца. Он яростно посмотрел на своего горбатого слугу. Доброжелательная улыбка того моментально исчезла. Скорее всего тот нашел какую-то забытую вещицу на месте снимавшегося лагеря. Но Рук знал, выяснив это на паре случаев из своей собственной практики, что даже если он и накажет Пьера, даже если он вздумает подвесить своего оруженосца за ноги, тот ни за что не сознается в содеянном.

Отшельник упал на колени и сложил руки в молитвенном благословлении. Рук тоже слез с коня и вместе с остальными опустился на покрытую ракушками землю берега. Даже Аллегрето слез с лошади, правда, ни на секунду не убирая от лица своего снадобья.

Когда молитва была окончена, Аллегрето неожиданно обратился к проводнику:

— Ты, отшельник, — заявил он из-за своего защитного мешочка, — ты слышал что-нибудь о чуме в этой местности?

Отшельник не понял ничего, и Рук повторил вопрос по-английски, придав ему более деликатное звучание.

В ответ отшельник только пожал плечами. Ответ совсем не успокоил Аллегрето.

— Здесь отравленный воздух. Я чувствую это.

— Трогаемся, — прервал его Рук, не желая разговаривать на эту тему. Он стал отдавать приказы, выстраивая свой отряд. Теперь он решил перегруппировать его. Сам он занял место впереди. Паланкин Меланты расположил посередине, прикрыв его с обеих сторон. Затем, намотав себе на руку вожжи своего коня и лошади Аллегрето, Рук поднял руку и крикнул:

— Вперед!

Когда они тронулись, оставляя за собой песчаный берег и направляясь в сторону леса, Аллегрето наклонился к Руку, по-прежнему прижимая к своему рту и носу мешочек со снадобьями.

— Не кажется ли тебе, что этот человек был очень бледен? — вымолвил он. — Он, должно быть, заболевает.

— Я не уловил ни единого признака этого, — ответил Рук, стараясь не выражать никаких эмоций.

— Он болен. Он был сер, как пепел. К ночи он умрет.

Рук скосил на него глаза.

— Вот как? Так ты теперь еще и врачеватель?

— Он болен заразной болезнью!

Он отпустил руку, которой держался за гриву лошади и запустил ее к себе под одежду. Оттуда он извлек еще один мешочек со снадобьями и предложил его Руку.

— У меня их три. Один я предложил ее милости.

Брови Рука удивленно поплыли вверх.

— Как? Тебе самому он не нужен?

— Возьми его, — сказал Аллегрето. — Я хочу, рыцарь, чтобы ты имел его.

Рук снисходительно улыбнулся.

— Нет, оставь его себе. Мне чума не опасна. Аллегрето перекрестился.

— Не говори так! Ты навлечешь на себя гнев Божий!

— Я просто говорю то, что знаю, — мягко ответил Рук.

Юноша взял мешочек в левую руку, а правой ухватился за гриву лошади.

— Затекла рука? — спросил рыцарь, стараясь сдержать улыбку.

— Да, — серьезно ответил Аллегрето. — Очень неудобно держать ее все время перед лицом.

Рук дал сигнал остановиться. Затем он потянул за вожжи, и лошадь Аллегрето подошла вплотную.

— Где твой шарф? — спросил Рук. Он наклонился, запустил свою руку под меховую накидку юноши и, пошарив там, вытащил скомканный шарф, спустившийся туда с шеи юноши. Он сделал несколько узлов на шарфу, сформировав углубление для мешочка, затем вложил его туда и подтянул шарф, туго завязав его на шее Аллегрето. — Ну вот, готово, дыши. Теперь ты в полной безопасности от вредоносного воздуха.

Аллегрето взглянул на него поверх своей ярко-синей маски и произнес самые любезные слова, с которыми он когда-либо обращался к Руку.

— Да поможет тебе Бог!

Рук ответствовал ему слабым кивком и еще раз осмотрел Аллегрето. Вид юноши был совершенно дурацким. Закрывающий половину его лица шарф делал его еще более молодым и придавал глуповатый вид. Рук задумался. Можно ли было «наставлять рога» кастрату? Объединение самих этих слов казалось ему чем-то странным, пока до него не дошла несуразность и глупость этих мыслей. Рук пришел в себя, хлестнул своего коня и дал команду своему отряду продолжать движение.

— Так ты, значит, видел чуму? — спросил Аллегрето. Его голос из-за шарфа стал совсем глухим.

— Да, — ответил Рук.

— Я был тогда совсем ребенком, когда началась эпидемия. Мой отец увез меня из города, чтобы я не дышал болезненным воздухом.

— Передай ему благодарность за это.

— Почему ты так уверен, что чума не коснется тебя?

Рук ехал молча, внимательно разглядывая лес в поисках опасности для отряда.

— У тебя есть средство против нее?

— Нет.

— Почему же тогда? — настаивал Аллегрето. — Что же защищает тебя?

— Ничего, — Рук, нахмурившись, внимательно рассматривал дорогу впереди.

— Что-то же должно быть? Скажи мне. Когда он не получил ответа, Аллегрето повторил свой вопрос, а затем закричал, что было силы:

— Скажи мне, англичанин!

— Я знаю только одно: все вокруг меня умерли, а я нет, — ответил наконец Рук. — Когда заболел мой отец, священник отказался прийти, и я остался с ним, но так и не заболел.

— А твой горбун? Он тоже не подвержен чуме? Рук пожал плечами.

Аллегрето стал стараться держать свою лошадь поближе к коню Рука.

— А что, если твое присутствие обеспечивает защиту другим?

— Может быть, — ответил Рук, с легкой умешкой посмотрев на Аллегрето. — Держись ближе.

Он старался поддерживать высокую скорость передвижения, не желая оставаться долго в этом безлюдном месте. Но густой тяжелый туман никак не рассеивался, а принцесса Меланта требовала частых остановок, жалуясь на то, что в паланкине ее быстро укачивает. Рук старался сохранять внешнюю строгость и уверенность, но внутри его зародилась тревога. Сейчас он уже жалел о том, что согласился на этот безумный марш через Вирейл с такой небольшой группой воинов. Туман мог скрывать слишком многое. Он обступал их и льнул к отряду подобно тому, как Аллегрето льнул к Руку. Все мало говорили, у каждого чувствовалось большое нервное напряжение. И только принцесса Меланта казалась беззаботной и неподверженной всеобщим страхам. Рук начал всерьез задумываться над тем, не был ли этот туман вызван ею самой.

Они вышли из леса и оказались на краю заболоченной равнины намного позже, чем он предполагал. Болота тянулись на огромные расстояния, уходя в невидимые дали. Туман замкнулся за ними, и лес исчез. В этот момент ему доложили, что сокол принцессы Меланты неспокоен. Ее высочество хочет сделать остановку. Рук бросил вожжи Аллегрето в руки военного командира и направил своего коня к паланкину принцессы.

— Ваше величество, умоляю вас! — произнес он, обращаясь к закрытому паланкину. — Нам нужно продолжать движение.

— Что ж, давайте двигаться дальше, — ответил по-английски нежный голос изнутри. — Я сумею успокоить Гринголета.

Такая быстрая капитуляция была для него крайне неожиданной, и поэтому он не смог остановиться и продолжил:

— Я ведь всего лишь забочусь о вашей безопасности, моя госпожа, — сказал он, словно собираясь спорить с ней.

Наружу появились ее пальцы. Но она не подняла материи и только сказала:

— Я полностью полагаюсь на тебя, Зеленый Рыцарь.

Он посмотрел на ее прекрасные изящные пальцы, затем перевел взгляд на свои бронированные рукавицы, лежащие на луке седла. Контраст поразил его и страшным образом взволновал. Тихим голосом, с трудом выговаривая слова, неожиданно для себя он пробормотал:

— Вы так прекрасны, моя госпожа. — Он посмотрел на поводья, которые сжимала его рука. — Мои чувства обжигают меня.

Как только он произнес все это, он испытал шок и страх от своей собственной смелости и наглости. Ее пальцы немедленно исчезли.

— Сэр, — ответила она равнодушным голосом. — Поверь, я не люблю таких грубиянов, как ты. Поучись, как надо вести себя у Аллегрето. А свои любовные речи оставь для своей кобылы.

Долгое время Рук ехал молча. В ушах у него отдавались звуки копыт его коня и слышались ее слова, которые она произнесла так холодно и безразлично. Затем на него нахлынуло раскаяние. Он сжал поводья в своем кулаке, большом и грубом, облаченным в серебристо-зеленый металл, покрытый грязью от его службы. Он был подавлен и чувствовал холод, стыд и желание.

— Я в вашем распоряжении, ваше высочество, — сказал он твердо и, пришпорив коня, поехал вперед.

Кара готовила постель для Меланты.

— Моя госпожа попробовала сегодня ракушки на завтрак?

Меланта, которая покрывала серебряной краской когти Гринголета, оторвалась от своего занятия и взглянула на нее.

— Нет. Сегодня утром у меня не было аппетита. Я подарила их нашему рыцарю.

Кара полностью выдала себя. Полностью. На какую-то, долю секунды ее лицо исказил ужас. Затем она снова овладела собой, но было уже слишком поздно, и они обе знали это. Кара окаменела.

Меланта улыбнулась.

— Ты предполагаешь, что он хорошо насладился ими?

— Моя госпожа…

У ее служанки почти полностью пропал голос.

— Ты очень глупая девушка, — нежно сказала Меланта. — Мне придется напустить на тебя Аллегрето.

Кара облизнула сухие губы.

— Моя сестра. — Теперь она могла только шептать. — Они схватили мою сестру. Риата.

— Тогда твоя сестра уже мертва, — сказала Меланта. — Теперь тебе надо заботиться о своей жизни.

— Моя госпожа, десять лет я служила вам верой и правдой.

Меланта усмехнулась.

— И после всего этого тебе понадобилась лишь секунда, чтобы изменить мне.

Она снова взялась за кисточку и аккуратно нанесла мазок.

— Да, я обязательно прикажу Аллегрето убить тебя. Но не сегодня. Я еще не решила когда. Но скоро. Ты так верно служила мне долгие годы. Поэтому я буду добра к тебе. Тебе не придется долго ожидать смерти.

Кара сидела возле нее на коленях, не отрывая взгляда от подушки, которую держала в руках. От страха у нее перехватило дыхание, и она всей грудью заглатывала воздух. Меланта помешала кисточкой в серебряной краске, а затем, как ни в чем ни бывало, продолжила свое дело.

— Ты, видно, очень любишь свою сестру, — сказала она мягко.

Теперь тело Кары дрожало. Она кивнула. В уголках ее глаз собирались слезинки, которые вдруг побежали по щекам.

— Такая любовь разрушительна, а проявив ее, ты погубила свою сестру. А теперь и сама погибнешь вслед за ней.

Руки Кары сжимались и разжимались. Неожиданно она посмотрела на Меланту.

— Вы — посланник сатаны. Вы и подобные вам, — прошипела она. — Что вы все знаете о настоящей любви?

— Конечно, ничего, — ответила Меланта и аккуратно нанесла еще один мазок серебром. — Я очень забочусь о том, чтобы ничего не узнать о настоящей любви.