Госпожа моего сердца

Глава 9

Кара дрожала всем телом. Не из-за холода, хотя воздух в этой заброшенной кузнице был достаточно свежим. Она дрожала потому, что на ней была надета одежда мертвой женщины. И еще потому, что этот ублюдочный сын Навоны так смотрел на нее, словно бы хотел заставить ее прекратить дрожать. Она была в ужасе от Аллегрето, она жалела, что он не бросил ее у бандитов. Нет, конечно, она не хотела бы там оказаться. Великий Боже, да она сходит с ума. Она сейчас пойдет бродить по полям и пролескам, выть на луну и рвать волосы в своем несчастье. Это расплата, это ниспосланная сверху расплата за то, что она пыталась отравить госпожу.

Она заплакала, жалея себя и Елену. Свою маленькую Елену, то шаловливую, то тихую и задумчивую. Елену, уши которой были слишком большими, а подбородок — слишком острым. И, все равно, такую красивую. Кара так любила ее, а Елена была обречена, как сказала принцесса. Потому что Каре не удалось выполнить ее задание. Правда, Аллегрето сказал ей, что принцесса Умерла от чумы. Понравится ли это Риате?

Нет. Этого будет недостаточно. Им никогда не будет достаточно. Она теперь понимала, что имела в виду ее госпожа. Держа в своих руках Елену, и зная, как она любит свою сестру, они теперь все время будут заставлять ее выполнять их задания.

— Прекрати же свои рыдания, — резко сказал Аллегрето. Он снова взглянул на нее и встал с железного бруска наковальни, на котором восседал. Даже в своем теперешнем рванье снятом с бандита, он сохранил презрительную горделивость осанки и грациозность падшего ангела. Его ноги были измазаны болотной грязью до самых колен.

— Я стараюсь, — она постаралась прикусить свой кулачок, чтобы прекратить плач, но тут же всхлипнула.

— Глупая сучка Монтеверде, — зло сказал он.

— Извини! — заплакала она с новой силой. — Мне не хочется быть Монтеверде! Мне не хочется больше плакать! И я не понимаю, зачем ты побеспокоился спасать кого-то еще, кроме себя, от этих ужасных скотов!

Он угрюмо рассматривал ее. Затем прикрыл глаза и отвернулся.

— Ты отдохнула? Я хочу идти дальше.

Ее мучил голод, ноги болели и плохо слушались. Она до крови стерла их в обуви той мертвой женщины.

— Тогда иди. Не обращай на меня внимания. Он наклонился к ней и слегка приподнял ее подбородок.

— Что, еще одна кривляющаяся, рыдающая девица Монтеверде? Мой Бог, интересно, как это твой отец нашел силы в себе, чтобы зачать тебя с твоей матерью. А, наверное, он этого не делал. Они позвали кого-то из Навона…

Кара резко отстранилась от его руки и с трудом встала — Не дотрагивайся до меня. И на твоем месте я бы поменьше говорила о силе Навона.

В темном полумраке кузницы его зубы сверкнули в зверином оскале.

— Осторожнее, Монтеверде. Или же я покажу тебе, насколько я силен и здоров. Хочешь получить ребенка от Навона?

— Пустые угрозы.

— Показать? — и он сделал движение, собираясь воплотить свои силы в реальность.

Кара не могла оправиться от потрясения.

— Лгун! Проклятый Навона, да твой отец никогда бы не позволил тебе быть рядом с моей госпожой, если бы у тебя было все в порядке. Ты же спал с ней в одной постели!

На его лице появилось жестокое выражение.

— У моего отца достаточно благоразумия, чтобы доверять мне. — Он пожал плечами и опустил руку. — А принцесса Меланта совсем мне не нравилась. Она же стара. Глупая, мы только притворялись, что любим друг друга, и она, и я. Чтобы уберечься от Риаты и глупых гусей Монтеверде, которые пожелали бы к ней лезть.

— Я не верю.

— Я желаю совсем не ее, — он посмотрел на Кару сверху вниз, хотя и был немногим выше ее. Его лицо было совсем гладким и нежным, но на нем уже проступали признаки зрелости. — Как ты думаешь, сколько мне лет?

Она пожала плечами.

— Не знаю и не стремлюсь узнать. Достаточно, чтобы уметь творить любое зло!

— Шестнадцать на день Святой Агаты.

— Не может быть, — она думала, что ему уже за двадцать. Но теперь, когда она новыми глазами всмотрелась в него, Кара вдруг словно прозрела. Она увидела перед собой молодого юношу, который был на год младше ее самой, но очень возмужалым для своего возраста. А сейчас он начинал оформляться в мужчину.

— Не верю тебе, — снова произнесла она, но в ее голосе прозвучало сомнение.

Он хохотнул.

— Веришь ты или нет — не имеет значения. Через год-другой, если ты еще будешь жить, гусыня Монтеверде, в чем я лично сомневаюсь, ты сможешь убедиться в этом сама. Видно мне придется отрастить бороду до колен, чтобы доказать, что я мужчина. Ведь у евнухов никогда не бывает бороды.

— Борода тебе не пойдет, павлин Навоны! Да и неужто ты захочешь упрятать под ней всю свою красоту?

Он внимательно смотрел на нее своими темными глазами, затем улыбнулся с какой-то затаенной и странной для него грустью.

— Может быть и не стану отращивать. Пошли, слабосильная Монтеверде. Я вижу, твои ноги уже зажили. Быть может, если захочу, я достану для тебя еды, — он усмехнулся. — Даже если для этого придется убить еще одного бродягу вместе с его девицей.

Меланта спала так крепко, примостившись у груды свертков их вещей, как еще никогда не спала в шелках и на пуховых перинах. Она, правда, проснулась один раз, в полусне увидела, как ее рыцарь поправлял импровизированную подушку из мхов, и снова легла, ощутив под головой теперь что-то мягкое. Она услышала по-звякивание его доспехов, подумала про себя:

«Рук». Ей стало тепло и покойно от мысли о нем, и она снова погрузилась в нежный туман забвения. Она еще сказала: «Гранд мерси». Но он не услышал, или не пожелал отвечать. Ей снился сон, что кто-то большой и сильный сидел рядом с ней, и что она спокойно спала под его защитой.

Она проснулась легко, без обычных неприятных ощущений. Первое, что попалось ей на глаза, был Гринголет. Затем она увидела своего рыцаря, который был по пояс раздет и плескал воду себе в лицо. Сейчас он стоял к ней спиной и дрожал в холодной воде, совсем как большой мокрый пес.

Он поднял какой-то предмет, и она поняла, что он хочет бриться. Почти сразу же он тихо выругался. Меланта увидела красную бороздку от показавшейся крови на его подбородке, мокром от воды.

Она быстро села.

— Что это ты делаешь?

Он вздрогнул, схватил свою тунику и, оборачиваясь к ней, стал быстро натягивать ее через голову. Материал намок и прилипал к влажной груди, бугрился под амулетом, который он носил. В том месте, где он порезался, собралось много крови, которая начала стекать, запачкав полотно.

— Моя госпожа, простите, я думал, вы крепко спите.

Она взглянула на небо и поразилась тому, как высоко стояло солнце.

— Неужели я спала так долго?

Он отвернулся и стал собирать свои доспехи.

— Я отойду, моя госпожа, мне надо заняться конем.

Она поняла, что он таким деликатным образом хотел оставить ее одну. Он повернулся и пошел, прикладывая руку к своему подобородку, вытирая сочившуюся кровь и затем обтирая руку о свою рубашку.

— Что тебе очень надо, сир Рук, — пробормотала Меланта, — так это хорошая любящая жена. — Она улыбнулась, укутываясь в свои одежды. — И я для тебя это устрою.

От реки послышались неясные крики гусей. Она с удовольствием подставила свое лицо бодрящему утреннему воздуху. Ей показалось, что она пробуждается от страшного кошмара, которым была ее предыдущая жизнь последних лет. Пробуждение застало ее на этом песчаном берегу около дымящейся золы догоревшего костра, недалеко от темнеющих лесов. Ни слуг, готовых к предательству, ни Аллегрето, ни узких кинжалов, ни отравы, ни Навоны, ни Риаты или Мон-теверде. Только она и ее рыцарь, готовый уберечь ее от всех бед.

Теплое чувство покоя и полной безопасности стало окутывать Меланту, ее тело расслабилось, и она поплыла куда-то в полудреме, отдаваясь на волю безмолвия.

Рук надел доспехи, выкупал Ястреба, проверил его копыта. Он старался все делать как можно медленнее, не спеша. Наконец он решил, что теперь уже можно было возвращаться без боязни поставить их обоих в неловкое положение.

Рук повел своего коня назад, подняв при этом как можно больше шума, с треском ломая засохшие камыши. Он тихо позвал ее, стараясь все же соблюдать какую-то осторожность и не обнаруживать в этих краях свое присутствие ни для грабителей, ни для многочисленных стай уток, которые питались неподалеку от них возле берега.

На песчаном берегу, где находился их небольшой лагерь, ее не было. Искра тревоги пробежала по его телу. Он бросил поводья и зашагал вперед.

В тот самый момент, когда он уже набрал в легкие воздух, чтобы позвать ее, его взгляд упал на песок возле их лагеря, и он замер. Она лежала там, где он некоторое время тому назад оставил ее, и спала.

Потрясенный, он продолжал стоять так некоторое время. Она снова заснула! Здесь, в этом пустынном, забытом Богом месте, с седлом вместо подушки. Она спала так спокойно, словно не понимала, что в любой момент на нее могли обрушиться испытания, вызванные как людьми, так и природой. Никогда еще за всю свою жизнь он не встречал никого, кто спал бы так много, как принцесса Меланта.

Он сел и стал ждать. Тени стали короче. Утки стали покидать свои места — сначала улетела одна пара, затем еще и еще. Затем вдруг, словно по команде, поданной откуда-то издали, в воздух взмыла вся стая. Шум их крыльев отражался от поверхности воды, многократно усиливаясь. Сокол встрепенулся, сначала встав на одну ногу, затем на другую, но его хозяйка по-прежнему сладко спала.

В конце концов Рук поднял камешек и бросил его, стараясь попасть в песок в нескольких футах от ее головы.

Она не шевельнулась.

Он взял камешек побольше и бросил его поближе к ней.

Меланте снился сон о том, что начался дождь. Она услышала шум первых падающих капель, стала ощущать, как они барабанят по ее одежде.

Одна капелька попала на ее волосы, она вздрогнула и проснулась.

Принцесса села и стала шарить рукой в поисках капюшона, чтобы набросить его на голову, и тут заметила что-то странное. Ее рыцарь сидел на небольшом удалении от нее, полностью облаченный в свои доспехи, и почему-то быстро опустил свою руку. Он выглядел таким виноватым, как нашкодивший мальчишка, и краснел, словно его застали на чужой груше, которую он собирался обчистить. Он неуклюже встал, и только затем пришел в себя, упал на одно колено и склонился в слишком официально выглядевшем приветствии.

Небо было совершенно чистым, а ее одежда была усеяна мелкой галькой, словно на нее пролился каменный дождь.

— Ах ты мошенник! — выдохнула она с трудом, из-за разобравшего ее смеха. — Ты думаешь, что задобришь меня этими своими любезными поклонами? — она сбросила с плеч меховую накидку и набрала целую горсть песка. Затем замахнулась и окатила его струей, рассыпавшейся ветром по воздуху.

Он подался назад, выставляя руки и защищаясь от этого песочного душа. Она встала на колени и запустила обе руки в песок. Ее второй «залп» заставил его втянуть голову в плечи. Меланта воспользовалась этим и, смеясь, стала осыпать его песком, зачерпывая его и кидая на его неповоротливую в доспехах фигуру. Он попробовал встать, но споткнулся о свою же шпору и повалился на песок, издав удивленное мычание.

Меланта возвестила свою победу радостным воплем и попыталась встать, готовясь к триумфальному и заключительному «залпу». Но ее нога запуталась в сброшенной ею накидке и, потеряв равновесие, она стала размахивать руками, стараясь не упасть. Она все-таки окатила его песком, который с шумом стал отскакивать от металлических доспехов. Она тоже вся была в песке, он чувствовался во рту, был под ногами.

Меланта сделала последнее отчаянное усилие устоять, но не удержалась и полетела сверху на рыцаря.

От падения у нее перехватило дыхание. Она широко раскрыла глаза, стараясь приподняться и опираясь на плечи Рука.

Он лежал под ней, совершенно не двигаясь, словно окаменев. Его лицо находилось совсем рядом, и на нем не было видно никакого отклика на ее ребяческое веселье. Она чувствовала, как поднималась и опускалась под ней его грудь. Грязные пятна от песка покрывали его щеки и лоб. Он устремил свой взгляд куда-то в небо, сжал рот и выглядел так, словно она была его злейшим врагом, готовившимся убить его.

И вдруг весь мир отступил куда-то. В безвоздушном пространстве, в которое она вдруг опустилась, в котором не было ни времени, ни забот прошлого, она могла делать все, что только ей приходило в голову. Ей не надо было сдерживаться, не нужно было лгать…

Она наклонила голову и поцеловала его в губы. Страстная и хищная, как Гринголет, бездумная и яростная, как Аллегрето в припадке бешенства. Он издал какой-то звук отчаяния, попытался повернуть голову, но она повернулась вслед за ней, перестав опираться своими руками и полностью легла на него.

Он ответил ей и стал бешено целовать ее, в то же время пытаясь отстраниться, как бы противясь своим собственным желаниям. Конечно, в нормальном состоянии он мог стряхнуть ее с себя одним легким движением, ведь сейчас она удерживала его, лишь слегка прикасаясь кончиками пальцев, которые запустила в его волосы.

Ее поцелуи стали менее порывистыми, почти нежными. Она теперь целовала его подбородок, щеки, шею, кожа которой отдавала слабым вкусом крови от пореза во время бритья. Он не двигался, подчиняясь ее воле.

Она слегка отстранилась. Его рот снова напряженно застыл, глаза подернулись влагой. Он поднял руку, скинул ее капюшон и дотронулся до волос. Очень легкое, осторожное прикосновение, и его рука отдернулась и упала.

— Умоляю тебя, — проговорил он глухим голосом, который, казалось, вырывался у него прямо из груди. — Умоляю тебя, моя госпожа. Пощади.

— Уговор, — ответила она. — Один твой поцелуй, и я отпущу тебя.

— Нет, — он облизнул губы. — Я не умею играть как придворный. — Он старался теперь не смотреть на нее. — Ради всего святого. Я так не могу.

— Почему же, рыцарь-монах? Потому, что ты мне слуга? Тогда, я повелеваю тебе — один поцелуй.

— Один! — он горько рассмеялся, затем закинул голову, зажмурился и обнажил зубы, словно испытывая приступ боли. Из краешка глаза по его виску потекла слезинка.

— Убей меня, моя госпожа. Пусть я попаду в ад, но и тогда мне будет лучше.

Она оттолнулась от него и села. Он сразу же откатился вбок и поднялся на ноги. Не глядя на нее, он подошел к импровизированной постели Меланты, вынул оттуда свое седло, водрузил его на плечи и понес к коню.

Меланта посмотрела на свои ладони. Они все еще были в песке, песок был и во рту, чувствовался на языке и напоминал о его поцелуях. Рядом с ней в песке оставались отпечатки его доспехов.

Ей стало жарко.

Она бросалась в него песком, прижималась к нему, целовала в губы — все это вдруг показалось ей ужасным, и осознание этого потрясло ее.

Пустынная местность стала вдруг для нее враждебной, а она ощутила себя еще более одинокой и покинутой.

Она ясно осознавала, что он желал ее. Это было очень легко распознать и не было чем-то новым для нее. Этого желало не менее сотни мужчин. И она вполне умела обходиться с ними. Она кокетничала с ними, забавляясь этим. Ей отпускалось множество утонченных комплиментов, восхваляющих ее красоту, превозносящих ее добродетели. Ее волосы, губы — обожались, глаза сравнивались со звездами и драгоценными камнями. Ей предлагались все видимые и невидимые щедроты в виде ценностей и мужской добродетели, рисовались ужасные последствия, вплоть до самоубийства, в случае, если эти щедроты не будут приняты, а ее внимание не удостоит страждущих соискателей. Она играла ими, улыбалась, отказывала, держа их все время около себя на коротком шелковом поводке.

Но она боялась смотреть на свое отражение в зеркале. Она никогда не могла поверить, что на самом деле сама по себе была такой обольстительной, и подозревала, что прельщает всех своим могуществом, богатством и властью.

Теперь, когда она посмотрела в это своеобразное зеркало — его лицо, — она поняла, что все до сих пор было только тенью настоящих чувств и настоящей страсти.

Она поднялась, испытывая потрясение и стыд. Он не глядел на нее, занимаясь своим делом так целеустремленно, словно оно требовало от него полного внимания.

Меланта стряхнула песок с накидки и зашагала к зарослям высокого тростника, чтобы поскорее укрыться в нем.

Рук замер, слыша ее удаляющиеся шаги. Сейчас он сидел на корточках около ее мехов, собираясь сложить их.

Он был подавлен и потрясен. Шутя и смеясь, она одним легким усилием разнесла в щепки его «оборонительные сооружение», над созданием которого он так долго и упорно трудился. Она лежала на нем, игривая и беззаботная, как ребенок, и безрассудная, как потаскушка.

Он дотронулся до того места на подбородке, которого касались ее губы, а затем стал разглядывать свои пальцы.

До тех пор, пока она держится на расстоянии от него и презирает его, он находится в безопасности. Ее настроение и высокомерие служили для него своеобразной защитой, а ее высокое положение создавало между ними непреодолимую стену даже здесь, когда они были одни в этой глуши. В те моменты, когда воля его ослабевала и желания грозили слишком сильно захватить его, ему лишь достаточно было вспомнить ее слова о том, как она презирала и не любила грубых простых людей.

Но уже ничто не могло спасти и остановить его, если она вздумает обрушить на него свое очарование смеха. Вот где таилась ее настоящая власть — совсем не в ее красивой внешности или ее положении. Она смеялась над Ланкастером, и сын короля оказался перед нею на коленях. Теперь она рассмеялась снова, и Рук сразу же был сражен, побежден, и оказался совсем беспомощным, как один из зверей Цирцеи.

И еще он понял, что страстно желал своего поражения. Боль в пустом желудке, да что там — боль от пронизывающего копья была бы ничем в сравнении со сладостной болью желания, горячей волной растекавшегося по его телу.

Он закрыл глаза. Он дал клятву верности дочери дьявола. Это было как раз тринадцать лет назад — несчастливое и роковое число. Вот она и пришла за ним!