Госпожа Мусасино

Глава 8 САЯМА

В это самое время в другом месте, в другом рёкане,[39] находились другие мужчина и женщина. В гостинице на берегу озера-водохранилища Мураяма, образованного во впадине кургана Саяма, оказались отгороженными от всего живого бурей Цутому и Митико.

Снаружи завывал ветер. Тайфун «Кэтрин», пересекший долину Сагамино, старался прорваться на северо-восток между грядой Канто и плато Саяма.

Когда Томико пригласила Цутому в поездку к плато Саяма, ему пришла в голову мысль позвать сюда Митико. То, что Митико приняла столь опасное приглашение, было вызвано отсутствием мужа. Это произошло на следующий день после отъезда Акиямы и Томико. Оно вместе с дочкой Юкико был в Кансае — словом, усадьба «Хакэ» опустела.

С утра было облачно. Газеты сообщали о приближении тайфуна, но предсказывали, что он переместится на северо-северо-запад, затронув на суше полуостров Ацуми. На станции тоже был вывешен красный лист железа,[40] но раз уж выехали, двое молодых людей решили не возвращаться.

Железнодорожная ветка Тамако-сэн, ведущая от Кокубундзи к Саяме, какое-то время шла между сосновыми и лиственными деревьями, сквозь кроны которых просвечивали красные крыши университетских корпусов. Когда поезд останавливался, из аллей, окружавших станции, вырывался стрекот цикад. Хоры насекомых, поющих по лесам Мусасино в это время года, словно расширяют поля, заполоненные их голосами.

Когда поезд отошел от станции Кокубундзи, Митико ощутила в душе покой.

Они впервые путешествовали они с Цутому вдвоем. Поездка была неожиданной для их отношений, но когда эта идея претворилась в жизнь, Митико подумала, что все и должно было произойти вот так, естественно. Она была раскрепощена и настолько спокойна, что в этом спокойствии не было места мысли о том, куда отношения с Цутому могут ее завести. Вот какова была ее горькая любовь!

Вскоре открылось широкое поле, сменившее леса. Пространство, на котором в изобилии росли рис и овощи, было разделено полосами тутовых и чайных деревьев, там и сям были разбросаны крестьянские усадьбы, окруженные лесозащитными полосами. Вдалеке, у горизонта, угрожающе высились какие-то резервуары.

Равнина Мусасино посреди этих плавных спусков и подъемов постепенно переходила в плато Саяма. Поезд мчался, заставляя ощущать в гуле машины неуклонное сопротивление постоянно поднимающейся земли. Вскоре где-то впереди, закрывая обзор, показалась цепочка холмов, похожая на ширму.

Цутому заранее изучил в кабинете старика Миядзи данные о плато Саяма, которое простирается в тридцати километрах к западу от Токио и пересекает границу между Токио и префектурой Сайтама на юго-западе от Токородзавы.[41] Плато высотой около ста пятидесяти метров над уровнем моря представляло собой горный массив округлой формы диаметром тридцать километров, одиноко возвышавшийся на равнине Мусасино. На юге плато соседствовало с хребтом, находившимся на противоположной стороне реки Тама.

Это была древняя дельта реки Тама. В давние времена она помещалась на старой морской террасе Токийского залива, которая вгрызалась в восточный край гор Канто. После нескольких опущений и подъемов эта земная глыба, являющаяся дельтой реки Тама, воцарилась над равниной Мусасино, а у ее основания образовалось две долины. Этот курган выветрился, подвергся эрозии в восточной части, открытой морю. Токийские инженеры-мелиораторы восстановили древний сток Тама для того, чтобы запасать речную воду.

Водохранилище Мураяма, затопившее южную долину, во времена расцвета культуры Гиндза[42] стало удобным местом для проведения пикников. На берегу озера появилась сеть гостиниц, удовлетворяющих спрос влюбленных, приезжавших сюда отдохнуть, но в годы войны туризм здесь заглох и теперь в глаза бросались лишь запущенные здания в смешанном японско-западном стиле «ваё». В это ныне ставшее местом одних лишь детских экскурсий, которые наполняют шумом берега озера, но не наполняют гостиницы, а тогда пустынное место, и прибыли Цутому и Митико.

Когда поезд остановился на последней станции «Парк Саяма», впереди показалась серая плотина высотой почти в пятнадцать метров. Под плотиной в парке, разбитом в современном стиле, по газону извивались тропки, там и сям росли миниатюрные сосенки. Цутому повел Митико по этому парку в городском стиле, и они поднялись по зигзагообразной лестнице в конце плотины.

Вода в озере разливалась безбрежно.

Тихие воды (глубина здесь не превышала двадцати пяти метров), в которых отражалась зелень низких скал — обломков, скатившихся с вершин хребтов, вольготно плескались у бросающейся в глаза, высящейся над гладью озера водонапорной башни со странной круглой крышей. Здание в европейском стиле у подножия плотины, похожее на контору, видимо, было превращено в военный сборный пункт при ближайшем аэродроме, на двери висела табличка «Посторонним вход воспрещен».

Цутому осмотрелся. Долина на южной стороне хребта расположилась почти по центру плато, у выхода из долины высились маленькая горка и лесок. Освещенная тусклым светом затянутого облаками солнца темная зелень позднего лета выглядела свежей, в дымке тонули крыши зданий и храмов.

Цутому предвкушал вид на плато Саяма с обзорной площадки, с которой можно было оглядеть равнину Мусасино, расходившуюся веером снизу от плато. Однако на самом деле плато Саяма возвышалось всего на пятьдесят метров над Мусасино, которая, в свою очередь, поднималась над уровнем моря на восемьдесят метров. К тому же с востока обзор был закрыт небольшой горой, являющейся прелюдией ко всему плато.

Цутому подумал, что если постараться, наверху плато можно было бы найти более удачное место для обзора. Однако сегодня он привел с собой Митико. А влюбленные, как известно, предпочитают воду. И он решил вместе с Митико обойти искусственный водоем кругом.

За аллеей из деревьев сакуры, создающих прекрасный вид в городском стиле, дорога поворачивала вдоль края возвышенности направо. Со стороны озера откос из краснозема спускался между красными соснами к самой воде. Этот откос, по плану того же городского планировщика, был засажен энотерой,[43] цветы которой излучали эфемерный желтый цвет. Снизу, вдоль кромки озера, шла едва заметная тропинка. Скорее всего, для того, чтобы содержать озеро в чистоте, с этой стороны переход к тропинке был запрещен. Влюбленные, поклонявшиеся воде, были жестоко обмануты в своих ожиданиях.

Чайные павильоны, поставленные вдоль дороги для отдыха посетителей, были закрыты и находились в запустении. И людей на дороге не было, вокруг царило безмолвие.

Цутому был счастлив. Со времени их с Митико путешествия вдоль Ногавы, когда они не осознавали еще своей любви, это была их первая прогулка.

Цутому не мог не сказать этого Митико. Митико вспомнила, что именно в Коигакубо она впервые назвала любовью свое чувство к Цутому. С того момента не прошло еще и двух месяцев. А как она изменилась! Раз так, значит, прежняя ее жизнь была ложью, а то, что сейчас, — правда ли это? Или, может быть, нынешние мучения — ложь, а раньше все было правдой?

Пока Митико размышляла об этом про себя, Цутому, напротив, был опьянен счастьем. Ему казалось, что, пока они будут идти вот так вдвоем, ближе их не будет никого на свете.

Временами дорожка, по которой они шли, сильно удалялась от воды: она вела напрямик, а не вдоль берега озера. Озеро образовалось из скопившейся за тысячелетия в горной впадине воды. Из-за причудливых контуров сердцевины этого кургана, не подвергшейся природной эрозии почв, берега озера были сильно изрезаны. Вода в: озере смешивалась с прибрежной глиной, отчего её цвет у берегов становился желто-коричневым.

С наружной стороны такая же долина глубоко врезалась в плато, на ней уютно расположились старые рисовые и чайные поля, здесь и там виднелись крыши домов. Эта сторожа хребта издавна была обжита людьми, теплый (склон и сейчас давал хороший урожай чая.

Отсюда тоже открывался неплохой обзор. Вдалеке простиралась зелень Мусасино и можно было разглядеть лесок возле «Хакэ» и еще более дальние курганы Тама. На небе чернели клубы туч, предупреждающих о приближении урагана. Порыв ветра, словно вспомнившего о своей! работе, разом смел придорожные ковыли, взметнувшие колоски вверх.

— Кажется, гроза идет? — сказала Митико, глядя на небо. Под низкими тучами, сверкая серебряными крыльями, на располагавшийся поблизости аэродром спускался двухмоторный самолет.

— Да все нормально. Если дождь пойдет, вернемся, — откликнулся Цутому.

Вдоль берега медленно шел старик, одетый в униформу, — видимо, охраннике. Он рассеянно смотрел мимо парочки, беспечно гуляющей в такую погоду. Когда фигура охранника исчезла за поворотом, Цутому неожиданно сказал: «Войдем?» и под табличкой «Посторонним вход воспрещен» вступил в лес на склоне у озера.

— Не будут ругать?

— Да ну, вот и он туда пошел, значит, здесь безопасно, — демонстрируя солдатскую хитрость, засмеялся Цутому в ответ.

Лес, в котором лиственницы смешались с красными соснами, плавно спускался к берегу озера. Цутому хотел пойти до берега по тропке, но обратил внимание, что не только мыс, на который они вступили, но и берег с обеих сторон почти до того места, с которого они вошли в этот лес, глубоко врезается в озеро.

Приблизившись к краю мыса, они опустились на раскрывшиеся цветы энотеры. Митико и Цутому окружала вода, по поверхности которой то и дело пробегала мелкая зыбь, повинуясь воле ветра.

Цутому сжал плечи Митико. Их губы сомкнулись, словно по взаимному уговору.

Цутому почувствовал давным-давно известный ему вкус на губах Митико. Этот вкус был ему знаком с раннего детства. Вкус материнской груди, груди молодой матери.

Митико ощутила в Цутому мужчину. После того как Цутому демобилизовался, она всегда чувствовала в нем нечто темное. Она удивилась, открыла глаза и отодвинулась.

Лицо Цутому было все тем же лицом ее двоюродного брата. Это был все тот же тихий подросток из давно минувших лет. Митико была в смятении.

Второй поцелуй был долгим. Митико запомнила постепенно нарастающую тоску. Цутому же, касаясь ее губ, с удовольствием подумал, что верхняя губа Митико, как у детей, которым в рот кладут кислое, капризно задирается вверх.

Молодые люди долго глядели друг на друга. Цутому целовал нежно, и Митико успокоилась. Раз это любовь, так тому и быть. Их близость была столь естественна. Но и неповторима. Митико навсегда запомнила это впервые в жизни испытанное наслаждение.

Ветер зашумел в ветвях деревьев. Поверхность озера покрылась барашками волн. Показалось, что ветер перемещается по центру озера, словно срезая эти белые завитки.

Дождинки упали на щеки молодых людей. Они встали и вернулись на дорогу.

Равнина Мусасино уже была покрыта дымкой, тучи низко опустились. Когда Митико и Цутому пересекали вторую плотину, построенную в центре водохранилища, вокруг них беспрерывно завывал окрепший ветер.

Разница в высоте между верхним и нижним прудами составляла всего около шести с половиной метров, вершина хребта, входившая в западный край плато, была сокрыта в глубине долины, горы возвышенности Канто над ней были укутаны в тучи и вглядывались вниз, словно женщина, расчесывающая волосы. У подножия плотины от места, где спускают воду в нижний пруд, поднимались клубы пара, которые иногда подбрасывало ветром вверх.

Неожиданно припустил сильный косой дождь. Торопясь, молодые люди пересекли длинную плотину и вбежали в чайный домик у подножия плотины.

Молодой человек в военной форме закрыл ставни, и в комнате с земляным полом, на котором стоял грязный деревянный стол, стало темно. Звуки дождя, бившего по карнизу, усилились. Заказав газированной воды, Цутому засмеялся. Он был бесконечно счастлив. И дождь, и ветер сейчас были ему приятны.

— Дождь припустил… Что же теперь делать?

— Ничего страшного. Тайфун пройдет стороной. Надо было захватить зонтик.

Однако Митико не могла успокоиться. Уже три часа. А ветер и дождь становятся все сильнее. Как там дома? Старушка, помогавшая ей по хозяйству, которую Митико упросила приглядеть за домом, закрыла все двери хорошо, а может… Если ветер усилится, она не вернется домой, что тогда будет? Что скажет Акияма?

Митико в этот миг ненавидела Цутому, хладнокровно пившего газированную воду. И в то же время ей стало грустно: «Ну что я за человек, в такое-то время забочусь о доме!»

Надежды Митико на прекращение дождя были напрасными, ветер все усиливался и усиливался, проявлялись признаки тайфуна. Служащие в чайном павильоне проворно закрыли свое заведение, и им захотелось уйти в нижнюю деревню, поэтому они посоветовали Митико и Цутому идти в гостиницу рядом с первой плотиной.

Наконец-то молодые люди поняли, что пережидать дождь здесь глупо, нужно найти более надежное укрытие. Они купили старый зонт и вышли в дождь. Зонт сразу порвался от ветра, так что им нельзя было пользоваться. Дорога, как и берег озера, местами была разрушена, и по ней с грохотом катились камни. На внешнем склоне плато, облысевшем после вырубки деревьев, сквозь краснозем пробивалась энотера. Из-за дождя было почти не разглядеть рисового поля. Поверхность озера тоже виднелась как в тумане.

Молодые люди, хоть они уже и промокли насквозь, отчаянно торопились спрятаться от дождя. Еще несколько поворотов — и они наконец дошли до места, откуда смогли различить контуры долгожданной гостиницы.

Здание, перед которым от самого берега озера тянулся газон, было сильно повреждено. В темном коридоре стояли дешевые, как в общественной столовой, столы и стулья. Мебель была покрыта пылью, да еще и отсырела.

Здесь молодым людям сообщили, что тайфун неожиданно сменил направление, вышел на сушу возле Одавара и сейчас направляется прямиком сюда, к плато Саяма, а на железнодорожной ветке Тамако-сэн, на поезд которой им следовало сесть, чтобы вернуться домой, остановились все составы и движение отменено.

Пройдя в номер, Митико и Цутому сняли промокшую одежду, переоделись в гостиничные летние кимоно юката из клетчатого шелка и только после ванны еле-еле пришли в себя.

В комнате, которую им отвели, единственным красивым предметом была двуспальная кровать, помимо нее в помещении находилось еще два скромных стула. Митико, сидевшая наедине с Цутому на одном из этих стульев, впервые почувствовала, в каком рискованном положении она оказалась. Она то и дело шептала: «Что делать? Что делать?», но прекрасно понимала, что в сложившейся ситуации им ничего другого не оставалось, как только пойти в гостиницу. Ее и раньше беспокоила мысль, что когда-нибудь они с Цутому окажутся в подобных обстоятельствах и тогда им не избежать…

Она взглянула на Цутому. С его лица исчезла дерзкая усмешка, юноша зачарованно смотрел на брызги дождя за окном.

Электричества не было, поэтому, пока еще не совсем стемнело, они подкрепились невкусным ужином. Кроме них, из посетителей в столовой находился лишь один иностранец с сопровождающим. Воодушевленный ураганом, он насвистывал что-то бодрое. Дождь постепенно усиливался, сквозь створки окна полилась вода. На поверхности озера, водной из окна, высоко взметались барашки волн, само озеро затянуло белой дымкой. Постепенно смеркалось.

Молодые люди продолжали разговор, перебрасываясь фразами вроде: «Завтра поезда пойдут?», «Как там дом?».

Вечером им принесли маленькую керосиновую лампу.

— Цутому-сан, сегодня вечером вот так и не будем спать? — спросила Митико, сидя на стуле.

Цутому кивнул.

— Что будем делать? Акияма не простит нам этой проведенной вместе ночи…

— Да ничего, мы ведь не делаем ничего постыдного.

После недавней близости у озера они лишь обменялись поцелуями.

— Но люди наверняка так не подумают. Особенно Акияма.

— Мне не надо было приглашать тебя.

— Ну, уж ничего не поделаешь… Мне самой захотелось поехать.

— Как бы мы ни вели себя, думаю, людям должно быть все равно.

Лампа погасла. После нескончаемо длинного поцелуя Цутому не смог сдержаться. Заключенная им в объятия Митико, прошептав «Не надо!», попыталась оттолкнуть его одной рукой, а другой продолжала обнимать за шею. Она все повторяла: «Не надо! Не надо!» А ее тело открывалось ему, одновременно продолжая сопротивляться силе Цутому и словно сожалея о том, что надо с этой силой расстаться.

Возможно, именно этого момента так долго ждал Цутому. В это время он услышал за окном странный звук.

Вслед за раскатами грома, такими сильными, что казалось, будто фасад дома вот-вот рухнет под их ударами, раздался этот тонкий и пронзительный звук. Он был похож на человеческий голос, словно кто-то надрывно плакал, и это стенанье прорвалось сквозь неестественный шум бури, заполнившей собой все за окном. Цутому оглянулся.

Он подумал, что этот звук-голос похож на голос плачущей души Митико.

Эта душа словно твердила: «Не надо! Не надо!» И голос внутри него сказал: «Не следует этого делать». Если Митико не хочет, надо оставить ее в покое.

Цутому взял руки Митико, обвившиеся вокруг его шеи, и сложил на ее груди. Голова Митико, как у хныкающего ребенка, слабо покачивалась вправо-влево. Закрытые глаза на измученном лице были похожи на кровоточащие раны.

Вскоре Митико пришла в себя. Цутому усмехнулся. Ее смятение и выражение ужаса на лице сменилось радостью. Обняв Цутому, она сказала:

— Молодец, Цутому-сан! Ты и вправду хороший! — и покрыла его лицо поцелуями.

Цутому недоумевал, что было лучше — пожертвовать своими желаниями или насладиться этими поцелуями.

Двое влюбленных провели всю ночь до утра, сидя в темноте не смыкая глаз. Цутому прислушивался к звукам дождя за дверью, Митико к тому, как Цутому изредка вздыхает.