Государство Хорезмшахов-Ануштегинидов, 1097–1231

Глава 9. Разгром и гибель государства Хорезмшахов

Накануне монгольского нашествия в государстве Хорезмшахов сложилась своего рода диархия: абсолютным владыкой считался хорезмшах и султан Ала ад-Дин Мухаммад, но в действительности Ала ад-Дин оказался в полном подчинении у своей матери Теркен-хатун, которая во внутренних и внешнеполитических делах государства была, можно сказать, вторым государем, а в некоторых вопросах противостояла своему сыну. Приказы и указы султана нередко отменялись всесильной Теркен-хатун и становились недействительными. Она могла решать любые вопросы по своему усмотрению и издавала указы от своего имени.

Ан-Насави пишет, что «если от нее и от султана поступали два различных предписания по одному и тому же делу, то внимание обращали только на дату и действовали согласно последнему во всех странах»[800]. Хорезмшах же никогда не противоречил своей матери — «ни в малых делах, ни в больших, ни в серьезных, ни в маловажных — по двум причинам: во-первых, из-за родительской любви, которую она уделяла ему, и, во-вторых, из-за того, что большинство эмиров государства были из ее рода»[801].

Теркен-хатун имела лакаб «Властительница мира» (Худа-ванд-и джахан), свою личную тугру для указов: «Защитница мира и веры Великая Теркен, владычица женщин обоих миров» (Исмат ад-Душа ва-д-Дин Улуг-Теркен Малика ниса' ал-ала-майн), а также свой девиз: «Ищу защиты только у Аллаха!» (и'тасамту би-ллахи)[802], который трудно было подделать и который она ставила на одном уровне с девизом своего сына.

Теркен-хатун пребывала в Гургандже, который стал ее столицей, так как хорезмшах переселился в Самарканд, имела свой двор и свои владения икта'. Владения эти были весьма обширны: как только хорезмшах захватывал или присоединял к своим землям какую-либо территорию, он обязательно выделял для нее и ее приближенных самые богатые области. Теркен-хатун имела власть не только над самим султаном, но и распоряжалась финансами, отдавала приказы высшим эмирам и сановникам[803]. Эти обстоятельства определенно дестабилизировали положение в государстве Хорезмшахов накануне вторжения монголов. Непрочность устоев державы усугубилась еще и тем, что и Теркен-хатун, и ее сын, хорезмшах, не останавливались перед физическим уничтожением находившихся в Гургандже в качестве заложников владетелей стран и областей, захваченных или присоединенных к государству Хорезмшахов[804].

Как пишет историк, монголам удалось беспрепятственно вторгнуться в земли хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада потому, что этих препятствий не было, ибо «хорезмшах Мухаммад, захватывая страны, убивал и уничтожал их владык. Поэтому он и остался один-одинешенек султаном всех стран. А когда он убегал от них (монголов), в государстве не было никого, кто мог бы встать препятствием на их пути»[805].

Одним из важных государственных актов, в который вмешалась Теркен-хатун, было назначение наследника престола. Как пишет ан-Насави, хорезмшах по настоянию матери назначил наследником престола Кутб ад-Дина Узлаг-шаха, обойдя двух старших сыновей — Джалал ад-Дина Манкбурны и Рукн ад-Дина Гурсанджти. Мать Узлаг-шаха была из того же племени и рода (ашира), что и Теркен-хатун, и ненавидела Ай-Чичек, мать Джалал ад-Дина. Поэтому когда хорезмшах накануне вторжения монголов стал приводить в порядок административные дела государства и разделил земли между своими сыновьями на четыре огромных владения, то право на владение Хорезмом, Хорасаном и Мазандараном, т. е. землями, находившимися под контролем Теркен-хатун, было предоставлено наследнику престола Кутб ад-Дину Узлаг-шаху. Для него же была избрана такая тугра: «Султан Абу-л-Музаффар Узлаг-шах, сын султана Санджара, Помощник Эмира верующих»[806].

Несмотря на принятые хорезмшахом меры, наличие огромной армии и развитого карательного аппарата, мощь государства оказалась призрачной, а в разрешении внутренних проблем своего государства Ала ад-Дин Мухаммад показал полную беспомощность.

Узнав о подчинении гюр-хана и захвате его казны Кушлу-ханом, хорезмшах отправил Кушлу-хану послание, в котором резко осудил действия последнего в отношении разгромленного им и обессилевшего гюр-хана, ставшего, по его словам, «добычей для каждого грабителя и жертвой для любого захватчика». Поскольку гюр-хан в свое время предложил хорезмшаху в жены свою дочь Тугадж-хатун, то теперь Ала ад-Дин Мухаммад потребовал у Кушлу-хана, чтобы тот отправил к нему гюр-хана с его дочерью и всеми его сокровищами. «А иначе, — писал хорезмшах, — я принесу тебе такое, от чего не избавит тебя ни острие твоего меча, ни прочность твоего положения»[807].

Кушлу-хан дал хорезмшаху «смиренный и униженный ответ» и отправил ценнейшие подарки, однако выдать гюр-хана отказался, тем более что и сам гюр-хан, страшась мести хорезмшаха и его посягательств на земли кара-хитаев, униженно просил Кушлу-хана об этом[808].

В 610/1213 г. гюр-хан Джулху умер, и кара-хитаи, видя в Кушлу-хане единственного человека, который мог спасти гибнущее государство, признали за ним право быть их гюр-ханом. После этого Кушлу-хан стал вести себя по отношению к хорезмшаху более независимо, а после неудачного похода хорезмшаха на Багдад в 1217 г. потребовал возврата земель кара-хитаев, захваченных хорезмшахом, угрожая отобрать эти земли силой[809]. Кушлу-хан даже арестовал и заковал в цепи посла хорезмшаха эмира Мухаммада ибн Кара-Касима ан-Насави, прибывшего к нему с требованиями от имени султана[810].

Хорезмшах направил против Кушлу-хана несколько отрядов, которые совершали нападения на земли кара-хитаев, что заставило Кушлу-хана отправить хорезмшаху резкое письмо, в котором говорилось, что «подобные действия могут совершать не владыки, но разбойники и бандиты, и если ты действительно султан, как ты утверждаешь, то должен выступить сам, и если ты разобьешь меня, то тогда и будешь владеть землями, что в моих руках»[811].

Положение Кушлу-хана к этому времени укрепилось, и он стал прибирать к рукам земли, пограничные с владениями кара-хитаев. Кушлу-хан под влиянием своей жены (дочери гюр-хана) изменил своей прежней, христианской вере, стал буддистом, и вскоре во всех подвластных ему землях начались гонения на иноверцев, которых заставляли принимать буддизм. В особенности пострадали мусульмане Кашгара и Хотана, где по приказу Кушлу-хана были запрещены предписанные Кораном молитвы, азан, ношение мусульманской одежды, были закрыты все медресе[812]. Мусульман насильно заставляли носить кара-хитайскую одежду и головные уборы. После этого Кушлу-хан решил нанести в своих владениях еще один удар по религии ислама и приказал созвать мусульманских улемов, чтобы «разбить основы их веры». Собралось более трех тысяч видных мусульманских имамов, аскетов и факихов, которым было предложено доказать истинность исламской религии. Поначалу никто не осмеливался возражать Кушлу-хану. Тогда поднялся один известный имам, шейх Ала ад-Дин Мухаммад ал-Хотани, и, подойдя к Кушлу-хану, стал бесстрашно опровергать его доводы. Назревал скандал, и когда Кушлу-хан осмелился оскорблять и поносить пророка Мухаммада, шейх не выдержал и воскликнул: «Прах тебе в рот, о ты, враг веры, проклятый Кушлу-хан!»[813].

Шейх Ала ад-Дин по приказу Кушлу-хана был схвачен, раздет и заточен в темницу, где в течение многих дней оставался без пищи и воды. Не добившись от шейха раскаяния, Кушлу-хан приказал распять его на воротах медресе, построенного Ала ад-Дином ал-Хотани в Хотане[814].

Позиция хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада во время этих событий способна вызвать удивление. Находясь во главе самого большого мусульманского государства и ведя борьбу с халифом ан-Насиром, он ничего не сделал для защиты мусульман, которых притесняли буквально у него на глазах. И еще более удивительно то, что защитниками мусульман Кашгара и Хотана, преследуемых буддистом Кушлу-ханом, пытались представить себя пришедшие с востока буддисты-монголы под водительством Чингиз-хана[815].

В конце 1217 г. Чингиз-хан вновь занялся истреблением найманов, после того как завершил свои походы в Китае. Следуя на запад, войска Чингиз-хана подчинили земли карлуков и уйгуров и подошли к землям, которыми управлял Кушлу-хан[816]. Против Кушлу-хана действовала армия монголов под командованием Джэбе-нойона, который, по словам академика Б. Я. Владимирцова, весьма удачно использовал преследования мусульман, учиненные Кушлу-ханом, и блестяще представил мусульманам Чингиз-хана как их союзника и спасителя[817].

Объявив, что с момента вступления монгольского войска на земли, подвластные Кушлу-хану, никто не будет преследоваться за свою религиозную принадлежность и никакого ущерба населению нанесено не будет, Джэбе-нойон подтвердил свои обещания, установив железную дисциплину в войсках. И население Кашгара и Хотана встретило монголов как своих освободителей, выступив, одновременно и повсеместно, против тирана Кушлу-хана. И хотя Кушлу-хан предполагал организовать в Кашгаре сопротивление монгольской армии, ему это не удалось. Преследуемый монголами, он бежал к границам Бадахшана, где пытался укрыться в ущелье Даррайи Дирази, но в местности Сариг Чопан (Памир) был схвачен местными охотниками и передан монголам, которые отрубили ему голову и увезли ее с собой. Это произошло в год Барса, начавшийся в зу-л-ка'да 614 г. х. (февраль 1218 г.)[818].

Захватив Кашгар и Хотан, монгольские войска вплотную подошли к землям, подвластным хорезмшаху Ала ад-Дину Мухаммаду. Однако непосредственные контакты людей хорезмшаха с монголами имели место гораздо раньше. Эти контакты были связаны, как уже отмечалось, с планами хорезмшаха после присоединения к своей империи Ирака Персидского и Мавераннахра начать завоевательные походы на восток — в Монголию и Китай.

Впервые эта мысль зародилась у султана Ала ад-Дина Мухаммада в 611 или 612 г.х. (1214 или 1215 г.), когда до него стали доходить получаемые от купцов сведения о богатстве далеких восточных стран. Как пишет Джузджани, дабир хорезмшаха Имад ал-Мулк Тадж ад-Дин Джами рассказывал ему (Джузджани) в 617/1220 г. в крепости Тулак о том, что в душу хорезмшаха запала честолюбивая мысль о завоевании стран Китая и он постоянно расспрашивал о них людей, приезжавших из Китая и стран, лежащих за пределами Туркестана. Имад ал-Мулк говорил: «Мы, его слуги и придворные, пытались отговорить хорезмшаха от этой навязчивой идеи, мотивируя свои соображения дальностью расстояний, трудностями пути и другими препятствиями, но хорезмшах стоял на своем. А когда до него дошли слухи о том, что Чингиз-хан завоевал Китай, он решил узнать, достоверны ли эти слухи, и отправил в Китай посольство во главе с благородным сеййидом Баха ад-Дином ар-Рази»[819].

Посольство хорезмшаха прибыло в Пекин сразу же после взятия города войсками Чингиз-хана в июне 1215 г. Чингиз-хан принял Баха ад-Дина ар-Рази с почестями и весьма приветливо, а когда посольство возвращалось в Хорезм, Чингиз-хан вручил для хорезмшаха большое число редких даров и подношений и сказал послу: «Передай хорезмшаху: "Я — владыка Востока, а ты — владыка Запада! Пусть между нами будет твердый договор о дружбе и мире, и пусть купцы и караваны обеих сторон отправляются и возвращаются, и пусть дорогие изделия и обычные товары, которые есть в моей земле, перевозятся ими к тебе, а твои, в таком же порядке, пусть перевозятся ко мне"»[820].

Чингиз-хан в это время, по-видимому, не замышлял вторжения в земли, подвластные хорезмшаху Ала ад-Дину Мухаммаду; напротив, он пытался принять меры к налаживанию торговых связей и приказал установить на главных караванных путях, ведущих на запад, сторожевые посты (каракчи), чтобы обеспечить безопасное следование караванов[821].

Среди подношений и даров, отправленных Чингиз-ханом хорезмшаху, был самородок золота, добытый в горах Китая, величиной с верблюжий горб, его везли на отдельной повозке. Вместе с Баха ад-Дином ар-Рази Чингиз-хан отправил в Хорезм своих купцов с караваном в 500 верблюдов, которые везли золото, серебро, китайский узорчатый шелк (хазз-и хитаи), легкую шелковую ткань, соболей (саммур), бобров (кундуз) и другие редкие и ценные товары[822].

Приняв в Бухаре послов Чингиз-хана и торговый караван монголов, хорезмшах, в свою очередь, отправил весной 1218 г. в ставку Чингиз-хана купцов Ахмада Ходженди, сына эмира Хусайна и Ахмада Балчиха с караваном, который доставил в Китай ценные товары: ткани зарбафт, занданичи, карбас, изделия из золота и дорогие одежды[823].

Таким образом, хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад и сам поначалу предпринимал шаги для развития торговых связей с империей Чингиз-хана, но очень скоро сам же нарушил налаживающиеся связи, а затем они были и вовсе разорваны по вине хорезмшаха и его приближенных.

Вскоре в Хорезм прибывает посольство Чингиз-хана в составе Махмуда ал-Хорезми, Али-ходжи ал-Бухари и Иусуфа Кенка ал-Отрари. Они вновь доставили хорезмшаху дары Чингиз-хана: слитки драгоценных металлов, моржовый клык (ну-суб ал-хутувв), мешочки с мускусом, нефриты и одежды тарку (торгу) из шерсти белого верблюда, стоимостью в 50 и более динаров каждая[824]. Купцы также имели задание от Чингиз-хана установить с хорезмшахом «отношения мира, дружбы и добрососедства». Хорезмшаху было передано личное послание Чингиз-хана, в котором говорилось: «От меня не скрыто, как велико твое дело, мне известно и то, чего ты достиг в своей власти. Я узнал, что твои владения обширны и твои повеления исполняются в большинстве стран земли. Поддержание мира с тобой я считаю одной из своих обязанностей. Ты для меня как самый дорогой мой, сын. Не тайна и для тебя, что я завладел Китаем и соседними странами тюрок, уже покорились мне их племена. И ты лучше всех знаешь, что в моей стране столько богатств, что излишне искать их в других, странах. Если сочтешь возможным открыть путь купцам обеих сторон, это было бы на благо всем и для общей пользы»[825].

Прочитав послание Чингиз-хана, хорезмшах решил подробнее разузнать о самом Чингиз-хане и его империи. Ночью он вызвал к себе главу посольства Махмуда ал-Хорезми и, взывая к его долгу мусульманина и выходца из Хорезма, с помощью даров и посулов пытался выведать у Махмуда подробные сведения о монголах. Хорезмшах даже предложил Махмуду стать его доверенным лицом при дворе Чингиз-хана. А когда Махмуд ал-Хорезми со страха согласился, хорезмшах спросил: «Правду ли сказал мне Чингиз-хан, заявляя, что он владыка Китая и что он захватил город Тамгадж? Так ли это на самом деле?» Махмуд ответил: «Да, он сказал правду. Такое великое дело не может остаться тайной, и скоро султан сам убедится в этом». Хорезмшах сказал: «Ты же знаешь, каковы мои владения и как они обширны, знаешь, как многочисленны мои войска. Кто же он, этот проклятый, чтобы называть меня своим сыном?! Какое же у него войско?»

Махмуд ал-Хорезми, увидев на лице хорезмшаха признаки гнева и боясь за свою жизнь, «отказался от искренности» и, стремясь снискать милость владыки, ответил, что войско Чингиз-хана в сравнении с армиями хорезмшаха все равно, что одинокий всадник перед конницей или дымок против ночного мрака. И тогда хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад дал согласие на мирные связи с Чингиз-ханом и на обмен торговыми караванами[826].

Мы никогда не узнаем, кто сообщил историку ан-Насави об этом тайном ночном разговоре хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада с послом Чингиз-хана Махмудом ал-Хорезми, однако нужно признать, что ан-Насави, современник и очевидец происходивших событий, был достаточно осведомлен об обстановке при дворе Ала ад-Дина Мухаммада и сумел дать объективную оценку личности хорезмшаха. Следует воздать должное аналитическим способностям этого историка.

По возвращении посольства Махмуда ал-Хорезми в Пекин Чингиз-хан снарядил в Хорезм большой торговый караван во главе с купцами Умаром Ходжой ал-Отрари, ал-Джамалом ал-Мараги, Фахр ад-Дином ад-Дизаки ал-Бухари и Амин ад-Дином ал-Харави. Всего с караваном следовали 450 купцов-мусульман и с ними (по приказу Чингиз-хана) — по два-три человека от каждого племени монголов. Каждый из этих людей получил по одному золотому или серебряному балышу (= 75 динаров) с поручением «отправиться в земли хорезмшаха, заняться там торговлей и приобрести редкие и ценные товары того края»[827].

Согласно одному из наших источников, этих монголов оказалось сто человек; вместе с личным представителем Чингиз-хана послом Ухуна они составили посольство к хорезмшаху[828]. Весьма возможно, что эти сто человек кроме торговли должны были заняться разведкой во владениях хорезмшаха. Дальнейшие события в значительной мере подтверждают эти предположения.

Примерно в то же время (конец 1218 г.) произошло первое столкновение войск Хорезма с монгольскими отрядами, которые вели военные действия, преследуя и истребляя племя меркитов, бежавших в страну кыпчаков, граничащую с владениями хорезмшаха.

Когда хорезмшах узнал об этих событиях, он решил использовать их в своих интересах и, как пишет Джувейни, «убить одним камнем сразу двух птиц», т. е. самому напасть на дезорганизованных меркитов и разграбить их имущество[829]. Во главе 60-тысячного войска хорезмшах двинулся из Самарканда через Дженд, прошел далеко на север и достиг города Йугур[830].

Переправившись через реку Иргиз, хорезмшах достиг Тургайской степи, где застал следы уже свершившегося разгрома меркитов. На поле битвы был обнаружен раненый меркит, который сообщил, что монголы ушли из этих мест сравнительно недавно. Пустившись в погоню, войска хорезмшаха вскоре настигли монголов, которыми командовал сын Чингиз-хана Джочи. Когда Джочи увидел, что войска Хорезма построились в боевой порядок и готовятся к нападению, он сообщил хорезмшаху, что его отец, Чингиз-хан, запретил ему вступать в сражение с войсками Хорезма, что их задачей был только разгром меркитов и что монголы готовы даже передать людям хорезмшаха все захваченные у меркитов трофеи.

Однако хорезмшах ответил Джочи: «Если Чингиз-хан и не велел тебе биться со мной, то Аллах всевышний велит мне сражаться с тобой. Итак — война!»[831].

Джочи был вынужден вступить в сражение, и, если бы не храбрость и полководческий талант сына хорезмшаха Джалал ад-Дина Манкбурны, войска Хорезма были бы разгромлены. Во всяком случае, хорезмийцы потеряли за трое суток сражения около 20 тыс. воинов, а монголы значительно меньше[832]. На четвертую ночь Джочи увел свои войска, прибыл в ставку Чингиз-хана и сообщил ему о состоянии войск Хорезма и о личной отваге Джалал ад-Дина Манкбурны[833].

Чингиз-хан после этой первой стычки между войсками хорезмшаха и его воинами не предпринял никаких ответных действий. Что касается хорезмшаха, то, как передает ан-Насави, «душой султана завладели страх и убеждение в их (монголов) храбрости, и, как говорят, он сказал своим приближенным, что не видел никого, кто мог бы сравниться с этими людьми мужеством, стойкостью перед тяготами войны и умением по всем правилам пронзать копьем и разить мечом»[834].

Тем временем караван следовал своей дорогой и вскоре прибыл в Отрар. Ухуна привез с собой послание Чингиз-хана хорезмшаху, в котором говорилось: «Купцы являются опорой страны. Это они привозят владыкам диковинки и драгоценности, и нет нужды препятствовать им в этом. Я со своей стороны не намерен мешать нашим купцам торговать с вами. Надо, чтобы мы оба действовали совместно ради процветания наших краев. Поэтому мы приказали, чтобы отныне между всеми странами на земле установился мир, чтобы купцы безбоязненно направлялись во все края. Богатые и бедные будут жить в мире и благословлять Аллаха»[835].

Однако по прибытии в Отрар караван, купцы и послы Чингиз-хана были задержаны наместником хорезмшаха в Отраре эмиром Гайир-ханом Иналом, двоюродным братом хорезмшаха по матери. Известив хорезмшаха, что купцов и послов он задержал как шпионов, Гайир-хан приказал умертвить их всех, хотя хорезмшах распорядился только об их аресте. Все, что было в караване, Гайир-ханом было присвоено[836].

Как бы ан-Насави ни оправдывал действия хорезмшаха, пытаясь снять с него вину за убийство купцов и послов, ответственность за это преступление лежит на главе государства, так как расправа над купцами противоречила общеизвестным в то время нормам взаимоотношений между владетельными лицами. Кроме того, были убиты послы, которые находились под защитой общепринятых норм обычного права. Но ведь убитые 450 купцов были мусульманами! Получалось, что защитником прав мусульман, как и в случае с Кушлу-ханом, снова оказался «неверный» Чингиз-хан, а не владыка огромной мусульманской империи и покровитель ислама хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад!

Получив от единственного спасшегося от смерти купца, бежавшего из Отрара, известие об убийстве купцов и послов, Чингиз-хан принял решение начать войну. Согласно монгольской исторической хронике, он собрал своих приближенных и объявил: «Пойду войной на Сартаульский народ и законной местью отомщу за сотню своих посольских людей во главе с Ухуна. Можно ли позволить Сартаульскому народу безнаказанно обрывать украшения моих златоцарственных поводьев?»[837]. Сыновья и сановники настаивали на немедленном походе в Среднюю Азию, но Чингиз-хан решил повременить с войной и отправил к хорезмшаху посольство во главе с Ибн Кафраджем Богра, который передал хорезмшаху Ала ад-Дину Мухаммаду следующее послание Чингиз-хана: «Ты даровал подписанное твоей рукой обещание обеспечить безопасность для купцов и не нападать ни на кого из них, но поступил вероломно и нарушил слово. Вероломство мерзко, а со стороны султана ислама еще более! И если ты утверждаешь, что совершенное Иналом сделано не по твоему велению, то выдай мне Инала, чтобы мы наказали его за преступление и помешали кровопролитию. А в противном случае — война, в которой самые дорогие души станут дешевы и древки копий преломятся»[838].

Однако, как пишет ан-Насави, хорезмшах отказался отправить Инала к Чингиз-хану «из-за страха, который охватил его душу, и боязни, лишившей его ума. Ведь большая часть воинов и эмиры высоких рангов были из его (Инала) родни». Эта родня Инала (а значит, и родственники его матери Теркен-хатун) полновластно распоряжалась в его государстве. И хорезмшах, полностью зависевший от этих людей, заявил, что убийство купцов и послов было осуществлено с его ведома и по его приказу[839].

Сын хорезмшаха Джалал ад-Дин Манкбурны после беседы с послом Ибн Кафраджем Богра посоветовал отцу быть с послом помягче и выдать Инала Чингиз-хану, ибо лучше пролить кровь одного человека и предотвратить пролитие крови мусульман, живущих на огромном пространстве от берегов Сырдарьи до Сирии. Однако хорезмшах отверг совет Джалал ад-Дина и, заявив, что отныне в споре между ним и Чингиз-ханом будет решать меч, приказал убить посла Ибн Кафраджа Богра и его спутников[840]. «И не было никогда более мерзкого действия, чем это! — восклицает ас-Субки. — Каждая капля их (послов) крови была оплачена потоком крови мусульман!»[841].

Получив известие о казни своего посла Ибн Кафраджа Богра, разгневанный Чингиз-хан, по рассказу средневековых авторов, в течение трех ночей и дней молился в одиночестве и, обращаясь к богу, восклицал: «О господь и создатель вселенной! О творец тазиков и тюрок! Не я был зачинщиком этой смуты! Даруй же мне силу для отмщения!»[842].

Таким образом, убийство посла Ибн Кафраджа Богра явилось последней каплей, переполнившей чашу терпения Чингиз-хана. Убийство послов или парламентеров по монгольскому праву представляло собой самое тяжкое преступление, за которое с виновными жестоко расправлялись[843].

Прибывший в 1218 г. в Хорезм вместе с Чингиз-ханом Елюй Чу-цай в своем «Описании путешествия на Запад» говорит, что одной из причин похода Чингиз-хана против государства хорезмшахов было убийство наместником Хуа-Тала (Отрара) монгольских послов и множества купцов[844].

Средневековые авторы высказывают предположение, что поход Чингиз-хана против хорезмшаха кроме всех иных причин был вызван также и тем, что халиф ан-Насир в борьбе против Ала ад-Дина Мухаммада использовал и монголов, так же как раньше он использовал Гуридов, кара-хитаев и найманов. На данное обстоятельство Ибн ал-Асир сначала только намекает: «Нашествие татар на страны ислама объясняют также и другими обстоятельствами, но о них нельзя упоминать на страницах книг»[845]. Однако в другом месте Ибн ал-Асир говорит яснее: «И если правда то, что приписывают ему (халифу ан-Насиру) аджамы (неарабы), а именно, что он побудил татар напасть на мусульманские страны и что с этой целью он посылал к ним людей, то он совершил деяние, которое превосходит великие преступления»[846].

Ал-Макризи говорит о письмах халифа ан-Насира монголам еще яснее: «В его (ан-Насира) правление татары опустошили страны Востока. Они добрались даже до Хамадана. Причиной тому было следующее: он действительно писал им, подстрекая их к нашествию на эти страны, страшась султана Ала ад-Дина Мухаммада, сына хорезмшаха, когда тот вознамерился захватить Багдад и превратить его в столицу своего государства, как это было при Сельджукидах»[847].

Об обращении халифа ан-Насира к Чингиз-хану пишет» Ибн Васил: «Когда хорезмшах двинулся на Багдад, халиф написал Чингиз-хану, владыке татар, подстрекая его напасть на страну хорезмшаха»[848].

Еще одной из причин, вызвавшей поход монголов против государства Хорезмшахов, называют крайнюю самоуверенность Ала ад-Дина Мухаммада, считавшего себя единственным правителем, достойным владычествовать на земле. Расправляясь с бывшими владетелями захваченных им земель, хорезмшах передавал эти земли в качестве икта' своим родственникам, эмирам и чиновникам и тем самым в значительной мере дезорганизовал управление государством и вызвал недовольство военачальников и чиновников, служивших прежним владыкам, и податного населения.

Было бы вернее с точки зрения политической и военно-стратегической оставить прежних правителей в качестве вассалов, как нередко поступали Сельджукиды. Когда началось монгольское вторжение, местное население захваченных хорезмшахом стран и областей ни разу не поддержало хорезмийцев, а наоборот, при подходе монгольских войск часто пыталось спасти свою жизнь и имущество путем выдачи монголам гарнизона хорезмийцев и соответствующего выкупа деньгами и товарами.

Чингиз-хан и его военачальники умело использовали недовольство народов, подвластных хорезмшаху. Кроме ограниченного контингента своих, монгольских войск армия Чингиз-хана имела крупные воинские соединения из мусульман, христиан и идолопоклонников, которые использовались монголами в сражениях в качестве авангарда и прикрытия[849]. Состоявшие на службе у хорезмшаха кара-хитаи, хорасанцы, дейлемиты с началом вторжения монголов сразу же перешли на их сторону. Военным успехам Чингиз-хана способствовало и недоверие и враждебное отношение самого хорезмшаха к эмирам своих войск, особенно к тем из них, кто состоял в родстве с его матерью Теркен-хатун. События показали, что хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад в самый ответственный час, когда перед ним встал вопрос о жизни и смерти его державы, не проявил ни твердости правителя, ни способностей стратега.

На высшем военном совете, созванном хорезмшахом накануне монгольского вторжения, видный деятель государства хорезмшахов Шихаб ад-Дин Абу Са'д ибн Имран ал-Хиваки, с мнением которого хорезмшах считался, предложил ему собрать все его многочисленные войска (400 тысяч!) на берегу Сырдарьи и напасть на уставших от длительного перехода монголов. Однако хорезмшах отклонил это разумное предложение. Предлагался второй вариант противодействия монголам: дать неприятелю возможность вступить в Мавераннахр, а затем, пользуясь знанием местности, разбить его. План был предложен сыном хорезмшаха Джалал ад-Дином Манкбурны, который обосновал его тем, что это позволит защищать Хорасан и Ирак на дальних подступах к ним.

Был предложен вариант, по которому предполагалось оставить Мавераннахр врагу, а самим занять горные проходы и теснины и разбить монголов, как только они устремятся в эти места. Те, кто предлагал этот вариант, видимо, полагали, что военачальники Чингиз-хана неспособны провести войска по чужой территории, что они ничего не знают о тех местах, где предполагали вести военные действия, и что они не найдут здесь никого, кто мог бы служить им проводниками[850] (чтобы показать, насколько ошибочно было это мнение, достаточно упомянуть о десятках и сотнях купцов-мусульман из Хорезма и Мавераннахра, которые находились на службе у Чингиз-хана, и о многочисленных осведомителях и шпионах монголов во всех уголках владений хорезмшаха).

Обсуждался на военном совете и план, по которому предполагалось отступить в сторону Газны и организовать сопротивление там, а если это не удастся, то отойти в Индию и там вести войну с монголами[851].

Однако, хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад отклонил все предложенные на военном совете планы действий против монголов и принял такое решение: надо оборонять Мавераннахр, но не принимать генерального сражения с монголами, а предоставить каждому городу возможность обороняться и сражаться. с монголами самостоятельно. В связи с этим хорезмшах приказал взыскать с населения тройной харадж за 616 г.х. (19 марта: 1219 г. — 7 марта 1220 г.). Ан-Насави говорит, что хорезмшах в преддверии монгольского нашествия совершил одну за другой три непоправимые ошибки. Первая заключалась в том, что «он задумал построить вокруг Самарканда стену по размерам города. Стена должна была иметь в окружности двенадцать фарсахов». Для постройки этой стены было приказано взыскать с населения харадж за 616 г.х. вторично. Налог этот был взыскан в кратчайший срок, однако монголы своим вторжением сорвали этот план, и на строительство стены и укреплений Самарканда эти деньги так и не были израсходованы[852]. А сам хорезмшах, осматривая вырытый вокруг Самарканда ров, сказал: «"Если каждый воин из той армии, что выступит против нас, бросит в этот ров свою плеть, то ров заполнится". Воины и население пришли от этих слов в уныние»[853].

Третий раз харадж за 616 г. х. с населения был взыскан для набора рекрутов-лучников в полном снаряжении. «Число воинов каждой области должно было соответствовать большему или меньшему количеству собранных в ней денег, и каждый рекрут должен был иметь верхового верблюда, чтобы перевозить на нем также свое оружие и провизию. Набор рекрутов был произведен так быстро, как только это было возможно»[854].

Однако, когда рекруты были еще в пути, прошел слух, что хорезмшах бежал, бросив страну на произвол судьбы.

Это была вторая роковая ошибка хорезмшаха. Как пишет тот же историк, «если бы хорезмшах дождался прибытия рекрутов, у него оказалось бы несметное число воинов»[855].

Третья роковая ошибка хорезмшаха заключалась в том, что он принял пагубное решение разослать свои войска по городам Мавераннахра и Туркестана. Это обстоятельство привело к тому, что монголы быстро расправились с отдельными гарнизонами и за короткое время оккупировали весь Мавераннахр[856].

Первый удар в сентябре 1219 г. монголы нанесли по Отрару. Здесь наместником хорезмшаха был уже известный нам Инал-хан, с которым у Чингиз-хана были особые счеты. Гарнизон города составляли 50 тыс. человек под командованием Инала и еще 10 тыс. — под командованием хаджиба Караджи[857]. Город был хорошо укреплен, и, когда Чингиз-хан понял, что осада Отрара будет долгой, он оставил под городом часть войск под началом своих сыновей Чагатая и Угедея. После этого он разбил главные силы своей армии на три части: одну, под командованием старшего сына, Джочи, он направил на покорение Дженда и Барджинлиг-кенда, лежащих к северу от Отрара; другую — под командованием Улак-нойона и Сюкетю Черби послал на захват Бенакета и Ходженда, — к югу от Отрара; сам же вместе с сыном Толи и знаменитыми Джэбе и Сюбетеем вторгся в Мавераннахр и двинулся на Бухару.

Таким образом, Чингиз-хан не стал отвлекать большие силы на осаду Отрара, а, расположив их веером, направил войска на север, запад и юг, атаковав одновременно многие опорные пункты и крепости хорезмийцев. Главной же его целью был захват Бухары и Самарканда — двух самых важных центров Мавераннахра, о состоянии которых Чингиз-хан был прекрасно осведомлен.

Согласно источникам, осада Отрара продолжалась пять месяцев[858]. За время осады большие потери понесли. не только осажденные, но и монголы. Но, чем дольше длилось героическое сопротивление гарнизона Отрара, тем труднее становилось его положение, так как помощи ждать было неоткуда, ряды воинов поредели и очень скоро стала сказываться нехватка продовольствия. Жители, да и воины, теряли надежду на спасение.

В самый тяжкий момент осады хаджиб Караджа предложил Инал-хану прекратить сопротивление и сдать Отрар монголам. Однако Инал-хан отверг эту мысль и объявил о своем решении сражаться до конца, ибо знал, что вся тяжесть вины за все несчастья лежит на нем и монголы не оставят его в живых. Тогда Караджа самовольно покинул осажденный город и вместе со своими войсками сдался монголам. Измена Караджи позволила монголам ворваться через ворота Суфи-хана в Отрар. Инал-хан с 20 тыс. воинов заперся в цитадели и сопротивлялся монголам еще месяц. Он был схвачен и предан мучительной казни только после гибели всех его воинов.

Что же касается хаджиба Караджи, то, когда его привели к сыновьям Чингиз-хана, те сказали: «Ты оказался вероломным по отношению к своему собственному господину (хорезмшаху), несмотря на то что он одаривал тебя в прошлом благосклонностью и мог требовать от тебя благодарности. Поэтому мы не можем рассчитывать на твою преданность». И Караджа был казнен вместе с теми, кого он увел из осажденного города.

После взятия Отрара в феврале 1220 г. его цитадель была разрушена; что же касается оставшихся в живых жителей города, то, отделив ремесленников, монголы стали использовать остальных при осаде других городов государства Хорезмшахов как передовое прикрытие для своих наступающих войск[859].

Как только сыновья Чингиз-хана захватили Отрар, к нему прибыл бывший наместник везира хорезмшаха в Отраре Бадр ад-Дин ал-Амид, который перешел на сторону монголов еще до падения Отрара. Отец Бадр ад-Дина и многие его родственники принадлежали к враждебной хорезмшаху части духовенства и были казнены Ала ад-Дином Мухаммадом после захвата им земель Отрарского владения.

Бадр ад-Дин сказал Чингиз-хану: «Пусть хан знает, что султан в моих глазах — самое ненавистное из творений Аллаха, потому что он погубил многих из моих родичей. Ставлю тебя в известность, что султан еще велик и могуществен. Пусть не вводит тебя в заблуждение то, что он рассеял свои войска. При нем еще есть многочисленная армия, и он не нуждается в другом войске. А если бы он захотел, то собрал бы с просторов и обширных пространств своего государства еще вдвое больше этого. Я хочу предложить тебе одно средство, чтобы вызвать в нем недоверие к его военачальникам»[860].

Чингиз-хан умело воспользовался предложением Бадр ад-Дина ал-Амида. Зная о натянутых отношениях между хорезмшахом и его матерью и эмирами из ее рода и племени, Чингиз-хан давно понял, что хорезмшаху никогда не удастся собрать свой многочисленные войска воедино, а если бы это и случилось, то, как верно заметил В. В. Бартольд, в случае победы над монголами «эта внушительная сила немедленно направилась бы против своего султана и его династии»[861].

Бадр ад-Дину ал-Амиду было поручено состряпать письма от имени эмиров, родственников Теркен-хатун, в адрес Чингиз-хана. В письмах говорилось: «Мы с нашими племенами и теми, кто ищет у нас убежища, пришли из страны тюрок к хорезмшаху, желая служить его матери. И мы помогали ему против всех правителей земли, пока он не завладел ею, пока ему не покорились властелины и не подчинились подданные. И вот теперь изменилось его намерение в отношении прав его матери: он ведет себя заносчиво и непочтительно. Поэтому она приказывает оставить его без помощи. А мы находимся в ожидании твоего прихода, чтобы следовать твоей воле и твоему желанию»[862].

Через своего агента Чингиз-хан распространил эти письма, и когда о них узнал хорезмшах, то, как сообщает историк, «у него потемнело в глазах, а затем ослабла его решимость, так как полученные им сведения об измене касались тех, на кого он рассчитывал». И хорезмшах, поддавшись на эту провокацию Чингиз-хана, с еще большей настойчивостью стал разобщать свои огромные войсковые соединения, ускоряя тем самым гибель своего государства.

В это время войска монголов под командованием Джочи, действовавшие в нижнем течении Сырдарьи, подошли к городу Сыгнаку[863]. Джочи послал к жителям города находившегося на службе у монголов купца Хасана-хаджи, который предложил жителям Сыгнака покориться и сдать город монголам. Однако сыгнакцы отвергли предложение посла и с возгласами «Аллах велик!» убили Хасана-хаджи и оказали монголам упорное сопротивление. Семь дней сражались сыгнакцы, но силы были неравны, и, взяв город, монголы жестоко расправились с его жителями. — все они были перебиты[864]. Затем войска Джочи атаковали и взяли Узкенд, Барджинлиг-кенд[865] и Ашнас[866].

Поголовное истребление монголами гарнизонов и жителей городов, оказывавших сопротивление завоевателям, должно было вселить ужас в души жителей окрестных населенных пунктов и воинов, оборонявших их. И действительно, страх перед монголами был настолько велик, что такой большой и укрепленный город, как Дженд, был брошен на произвол судьбы наместником хорезмшаха и командующим 10-тысячной армией имир-амираном Кутлуг-ханом, которому была поручена оборона Дженда, Шахркенда и Яркенда[867].

Кутлуг-хан изменил своему долгу и, покинув ночью Дженд, вместе со своими воинами переправился через Сырдарью и ушел в Хорезм. Узнав об этом, Джочи отправил в Дженд одного из своих военачальников, Чин-Темюра, который призвал жителей повиноваться монголам и не препятствовать им ни в чем. Когда жители, предоставленные самим себе, подняли шум и стали проявлять недовольство, Чин-Темюр напомнил им судьбу Сыгнака и убийство Хасана-хаджи и обещал жителям Дженда безопасность.

4 сафара 616 г.х. (21 апреля 1219 г.) Дженд был взят монголами без боя. Всех жителей выгнали из города и девять дней держали и поле, а за это время монголы полностью разграбили город. Наместником монголов в Дженде и его округе был назначен некий Али-ходжа[868].

Часть монгольских войск под командованием Алак-нойона, Сюкетю Черби и Такая, действовавших вверх по течению Сырдарьи, подошла к городу Бенакету, гарнизон которого состоял из тюрок племени Канглы под командованием Илетгю-Малика. Тюрки эти сопротивлялись 5-тысячному отряду монголов три дня, после чего Илетгю-Малик запросил у монголов аман. Выгнав жителей из города, монголы предали мечу часть воинов гарнизона, а затем отделили ремесленников и мастеровых и отправили оставшихся молодых людей на осадные работы, Бенакет, как и другие города, был монголами разграблен[869].

Покончив с Бенакетом, монголы двинулись на Ходженд. В составе их войск было 20 тыс. самих монголов и 50 тыс. согнанных с захваченных территорий местных жителей (хашар)[870]. Они были разбиты на десятки, сотни и тысячи, которыми командовали монголы. Кроме осадных работ и доставки снаряжения эти люди выполняли роль прикрытия основных сил монголов на самых тяжелых участках сражений или действовали в авангарде и, естественно, в большинстве своем гибли, как от стрел и копий обороняющихся, так и под копытами монгольских коней. С теми, кто пытался спастись, монголы жестоко расправлялись[871].

Оборону Ходженда возглавлял один из самых храбрых военачальников государства Хорезмшахов Дамир (Темюр)-Малик. Видя, что сопротивление 70-тысячному войску монголов — дело безнадежное, Дамир-Малик оставил город и с тысячью храбрецов укрепился на острове; посреди Сырдарьи. Крепость эта была недосягаема для стрел и снарядов катапульт. Монголы решили взять эту островную цитадель во что бы то ни стало. Поэтому они приказали ополченцам таскать с гор каменные блоки и сбрасывать их в реку, с тем чтобы перегородить ее плотиной. Тогда Дамир-Малик построил 12 барж, обтянул их войлоком, обмазанным глиной и пропитанным уксусом, благодаря чему баржи стали неуязвимы для стрел и зажигательных средств. Каждую ночь Дамир-Малик со своими воинами подплывал к плотине, разрушал ее и наносил монголам большие потери.

Однако для длительного сопротивления у Дамир-Малика не было ни сил, ни оружия. Поэтому он погрузил своих людей на 70 лодок, захватив с собой коней, оружие и припасы, и ночью уплыл вниз по течению Сырдарьи. Монголы бросились преследовать отряд Дамир-Малика по обоим берегам реки. Несмотря на большие потери от стрел, Дамир-Малик сам высаживал десанты и отражал атаки монгольских отрядов. Так его флотилия добралась до Бенакета, где монголы перебросили через реку железную цепь с целью задержать лодки Дамир-Малика. Однако, прорвав цепь, Дамир-Малик проследовал по реке через Отрар, Сыгнак и Дженд. Только на подходе к Барджинлиг-кенду флотилия Дамир-Малика была остановлена понтонным мостом, построенным монголами из лодок. На понтоне стояли катапульты, а по обоим берегам реки стояли наготове монгольские части.

Но Дамир-Малик не пошел на сближение с этой опасной преградой. Он приказал своим воинам выйти на берег, не доплыв до нее. Преследуемый монголами, Дамир-Малик, которому знаменитый Рустам, по словам Джувейни, не годился бы и в слуги, много дней отбивался от врагов. В конце концов он остался один на один с тремя преследовавшими его монголами. Одного из них он смертельно ранил, а двум другим крикнул: «У меня осталось две стрелы. Мне жаль их тратить, но их достаточно для вас обоих. Вам лучше повернуть назад и таким образом спасти ваши жизни!» Оба монгола отступили, и Дамир-Малик благополучно добрался до Гурганджа, где присоединился к защитникам города[872].

В это время центральная группа монгольских войск под водительством самого Чингиз-хана, его сына Толи, Джэбе-нойона и Сюбетей-Бахадура ускоренным маршем двигалась от берегов Сырдарьи, через пустыню Кызылкум, на Бухару. Следуя вдоль дороги на Бухару, монголы на рассвете вышли к городку Зарнук. Монголы отправили к жителям Зарнука одного из верных слуг Чингиз-хана хаджиба Данишманда с предложением о немедленной сдаче. Хаджиб сообщил зарнукцам, что у городка находится сам Чингиз-хан с огромным войском и его гарнизону нет смысла сопротивляться, ибо это повлечет за собой гибель всех его жителей. Хаджиб Данишманд объявил жителям Зарнука, что он принял на себя миссию посла монголов только из-за сострадания к своим единоверцам-мусульманам.

Вняв увещеваниям хаджиба, жители Зарнука направили к Чингиз-хану группу авторитетных горожан, и Чингиз-хан действительно пощадил жителей городка: их вывели за городские стены, отобрали молодых в хашар, а остальных отпустили домой, предварительно разрушив городскую цитадель.

Довольный, что Зарнук был взят без потерь, Чингиз-хан переименовал городок, назвав его Кутлуг-Балык («Счастливый город»)[873].

Взяв в Зарнуке нескольких проводников, Чингиз-хан повел свои войска на Бухару по самой короткой дороге, и вскоре они вышли к городку Нур-и Бухара. И здесь монголы направили к жителям человека с предложением сдаться без боя. Хотя часть горожан была готова к сопротивлению, все же осторожность взяла верх, и нурцы отправили своих послов к Чингиз-хану с изъявлением покорности. Жители Нура не пострадали, в хашар забрали только 600 молодых людей.

Чингиз-хан не причинил Нуру вреда, ограничившись данью в 1500 динаров (такую сумму Нур ежегодно выплачивал в казну хорезмшаха). Половина этой суммы была оплачена серьгами женщин Нура, что свидетельствует о том, что монголы не подвергали Нур разграблению[874].

Первого числа месяца зу-л-хиджжа 616 г.х. (7 февраля 1220 г.)[875] войска монголов осадили «Купол ислама в восточных странах и Город мира этих стран, Мать всех городов мусульман» Бухару.

На оборону Бухары хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад выделил 30 тыс. воинов под командованием эмира Ихтийар ад-Дина Кушлу и хаджиба Огула Инанч-хана[876]. Осадные бои у стен Бухары продолжались непрерывно трое суток, причем в самые тяжелые места сражений монголы бросали согнанных сюда жителей Отрара и других городов. Кто знает, сколько времени еще продлилась бы оборона Бухары, но, как пишет историк, «когда эмир-ахур Кушлу и находившиеся с ним сподвижники султана увидели, что Бухара близка к падению, они, обсудив дело между собой, решили заменить силой решимости позор поражения. Они сошлись на том, что выступят все как один и начнут атаку, чтобы избавиться от петли и спастись от тяжести гнета. Так они и поступили, и вышли, и если бы Аллах пожелал, то имели бы успех»[877].

Натиск войск Бухары оказался настолько мощным и неожиданным, что монголы поспешно отошли и даже обратились в бегство. И если бы бухарские войска продолжали свои наступательные действия, то они несомненно разбили бы монголов и заставили бы их уйти от Бухары. Но эмиры хорезмшаха, разбив монголов в первой атаке, и не подумали о том, чтобы закрепить этот успех, но, пробив в рядах монголов брешь, бросились наутек, думая только о своем спасении. Такое решение эмира Кушлу и его соратников изумило монголов, которые, оправившись от неожиданного удара, бросились в погоню, перерезали бухарцам пути к отступлению и перебили почти всех, кроме Кушлу и небольшого отряда, которым удалось спастись. «А из вещей, оружия, рабов и снаряжения монголы захватили столько, что сами стали богаты, а их вьюки тяжелы»[878].

Когда жители Бухары увидели, что войска, предназначенные для обороны города, позорно бежали и почти все уничтожены, им ничего не оставалось, как сдаться на милость монголов. К Чингиз-хану была послана делегация горожан во главе с кади Бадр ад-Дином Кади-ханом, и 4 зу-л-хиджжа 616 г.х. (10 февраля 1220 г.) монголы вошли в Бухару[879]. Часть горожан и воинов (по Ибн ал-Асиру, 400 человек) укрылась в цитадели и сопротивлялась еще 12 дней.

Это обстоятельство настолько обозлило монголов, что они после падения цитадели перебили всех ее защитников. А когда духовные авторитеты Бухары стали протестовать против разрушения мечетей и зверских расправ с населением, по приказу Чингиз-хана были казнены имам Руки ад-Дин Имамзада, его сын кади Садр ад-Дин и другие видные религиозные деятели[880].

После конфискации имущества и денег у горожан всем им было приказано в одной одежде выйти из города. Мужчины были взяты монголами во вспомогательные войска для штурма Самарканда, а женщины поделены между монгольскими воинами. После всего этого Бухару сожгли дотла. Бухара — важный торгово-ремесленный и крупнейший культурный центр не только Средней Азии, но и всего мусульманского мира, давший странам мусульманского Востока большое число ученых, — была уничтожена и предстала перед взором путника грудой развалин. Те из бухарцев, кто спасся от смерти, разбрелись по городам и селениям, которые избежали разрушения[881].

После захвата монголами Бухары хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад потерял остатки своей решимости и воли к сопротивлению. Видя, что некогда грозный и могущественный владыка стал жалким и ничтожным, его стали покидать даже самые надежные его воины, которыми командовали его племянники (по матери), и переходить на сторону монголов. В числе перебежчиков оказались также владетель Кундуза Ала ад-Дин, владетель Балха эмир Мах Руи и другие знатные лица[882].

Покончив с Бухарой, Чингиз-хан повел войска на штурм Самарканда — второй столицы государства. Как уже отмечалось, хорезмшах уделял этому городу особое внимание и заботу. Гарнизон города состоял из 110 тыс. воинов, из них 60 тыс. составляли тюрки, гурцы, халаджи и хорасанцы, которыми командовали брат Теркен-хатун Тагай-хан, эмиры Барышмаз-хан, Сарсыг-хан, Улаг-хан, Алп-Эрхан, Шейх-хан, Бала-хан и др. Во главе гурцев стояли эмиры Хурмандж, Хурзур, Хусам ад-Дин Мас'уд и др. Местные хорезмийские войска составляли 50 тыс. воинов. Кроме того, в Самарканде имелось 20 боевых слонов[883].

Во время осады Чингиз-хан прибегнул к военной хитрости. Он послал на осаду города только незначительную часть войск, а главные силы укрыл в засадах. Эмиры Самарканда поддались на эту уловку и, полагая, что монголов не так уж много, вывели из города большую часть своих воинов. Монголы создали видимость отступления, и самаркандские войска стали преследовать их. В заранее определенном месте они были окружены, и в течение нескольких часов все было кончено: монголы изрубили огромное число воинов Самарканда[884].

Оставшиеся защитники города и жители пришли в ужас от случившегося, и их решимость к дальнейшему сопротивлению была сломлена, тем более что монголы согнали к Самарканду огромное количество пленных, построив их в свои боевые порядки — сотни и тысячи, вручив каждому подразделению по знамени.

Вторая вылазка защитников Самарканда, которые вывели боевых слонов, также оказалась неудачной[885]. После этого монголы еще более усилили натиск, обстреливая город из катапульт и засыпая его стрелами. Среди защитников Самарканда началась паника, и в конце концов к Чингиз-хану была отправлена делегация во главе с кади города, шейх ал-исламом и другими влиятельными лицами, которые находились в оппозиции к хорезмшаху еще со времени уничтожения им местной династии караханидских султанов.

Кади города и шейх ал-ислам объявили Чингиз-хану, что они готовы открыть ворота Самарканда и сдать его монголам. Монголы ворвались в город и сразу же приступили к разрушению его укреплений. За два дня они сровняли их с землей, а на третий день приступили к кровавой расправе над защитниками Самарканда.

В первую очередь были разоружены и перебиты тюрки, а их жены и имущество распределены среди монгольских воинов. Всего было перебито 30 тыс. тюрок канглы вместе с 20 их эмирами, имена которых Чингиз-хан перечислил в ярлыке на имя Рукн ад-Дина Карта[886]. За исключением кади, шейх ал-ислама, их приверженцев и родственников (более 50 тыс. человек), большая часть населения Самарканда была угнана на осадные работы. Почти все ремесленники города (30 тыс. человек) были уведены монголами в плен. Оставшимся в живых горожанам монголы разрешили вернуться в город при условии выплаты 200 тыс. динаров выкупа «за свои души». Эту сумму было поручено взыскать с населения бывшим придворным хорезмшаха Сикат ал-Мулку и эмиру Амиду Бузургу, сдавшимся монголам, а также шихне монголов в городе Тайфуру[887].

Самарканд был взят монголами 10 мухаррама 617 г. х. (17 марта 1220 г.)[888].

Таким образом, за короткий период (всего за сто с небольшим дней) Чингиз-хану удалось без особых усилий сокрушить могущественное государство Хорезмшахов: самые мощные укрепления были взяты или разрушены, захвачены самые населенные города, разгромлена по частям самая многочисленная и хорошо вооруженная армия того времени. Для достижения полной победы Чингиз-хану нужно было осуществить две задачи.

Первая — настигнуть и. взять в плен хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада, не дав ему возможности задержаться где-либо и собрать силы, способные оказать сопротивление. Для этой цели Чингиз-хан отрядил 20-тысячное отборное войско под командованием Джэбе и Сюбетея, приказав им днем и ночью преследовать хорезмшаха, схватить его и доставить к нему[889].

Таким образом, цель, которую поставил Чингиз-хан, действовавший по совету наместника везира хорезмшаха в Отраре Бадр ад-Дина ал-Амида: используя соперничество за высшую власть в державе хорезмшахов, при помощи подметных писем и слухов разобщить силы государства и от имени матери Ала ад-Дина Мухаммада Теркен-хатун приказать всем влиятельным лицам и эмирам «оставить султана без помощи» — была достигнута.

Узнав о том, что монголы после захвата Отрара и других городов и крепостей на берегах Сырдарьи двинули свои войска на Бухару, а затем и взяли ее, хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад покинул пределы Мавераннахра. Его бегство было настолько поспешным, что он пренебрег даже доставленным к моменту его перехода через Амударью золотом Кермана в количестве 70 вьюков. Эти вьюки были затоплены в реке нераспечатанными «вместе с сокровищами из вывезенной казны хорезмшаха, имевшими еще большую ценность»[890].

Страх перед монголами овладел хорезмшахом, и он, вместо того чтобы трезво оценить события, бездумно следовал любым советам своих приближенных, не пытаясь использовать какие-либо возможности для защиты своих владений. Например, когда хорезмшах уходил от берегов Амударьи, его везир Имад ад-Мулк Мухаммад ас-Сави посоветовал ему оставить Хорасан и отправиться в Ирак, где он может «собрать столько людей, что сумеет заделать брешь и залечить свои раны»[891].

Впоследствии историк последних хорезмшахов правильно оценил эти советы везира, называя их ложными и обманчивыми. Ан-Насави говорит, что, оставив Хорасан, в котором было много войск, хорезмшах совершил еще одну непоправимую ошибку.

На пути в Ирак хорезмшаха пытались убить его спутники — родственники Теркен-хатун из племени Уран. Однако он был предупрежден и бежал в Нишапур с несколькими телохранителями[892]. В Нишапур хорезмшах прибыл 12 сафара 617 г.х. (18 апреля 1220)[893]. Здесь он оставался «только несколько часов из-за страха, засевшего в его сердце, и боязни, обосновавшейся в его душе»[894]. Узнав о приближении преследовавших его монгольских отрядов и обуреваемый страхом, хорезмшах покинул Нишапур и добрался до Бистама. В Бистаме он поручил одному из своих вакилдаров эмиру Тадж ад-Дину Умару ал-Бистами отвезти в неприступную крепость Ардахн, расположенную в горах между Демавендом и Мазандараном, десять сундуков с драгоценными камнями. Стоимость содержимого только двух сундуков равнялась «хараджу всей земли». Сундуки впоследствии попали в руки монголов и были отправлены Чингиз-хану[895].

Покинув Вистам, хорезмшах, преследуемый отрядами Джэбе и Сюбетея, метался от одного города к другому и от одной крепости к другой, но везде встречал холодный прием у местных владетелей, которых Чингиз-хан предостерег письмами. Близ крепости Фарразин хорезмшах встретил своего сына Рукн ад-Дина Гурсанджти с 30-тысячной армией. Отсюда они направились к крепости Карун (на одноименной горе, между Реем и Табаристаном), где хорезмшах оставил часть своего гарема. Затем он добрался до крепости Сар-Джахан, в Гиляне, где оставался семь дней, а затем у селения Дабуйе, близ Амуля, вышел к Каспийскому морю[896].

Когда монголы вышли к побережью Каспия, хорезмшах сел на корабль и отплыл от берега. Монголы бросились в воду, но судну удалось уйти. Хорезмшах высадился на острове Ашур-Ада, неподалеку от устья реки Гурган и порта Абаскун.

Вскоре хорезмшах заболел от горя и лишений. Горько сетуя на судьбу, хорезмшах говорил: «Из всех областей земли, которыми владели, не осталось у нас даже и двух локтей, чтобы выкопать себе могилу»[897]. Перед смертью хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад отменил принятое под давлением матери решение о назначении престолонаследником Кутб ад-Дина Узлаг-шаха. Узнав, что Теркен-хатун попала в плен, хорезмшах вызвал к себе старшего сына Джалал ад-Дина и двух других сыновей— Узлаг-шаха и Ак-шаха и сказал им: «Узы власти порвались, устои державы ослаблены и разрушены. Стало ясно, какие цели у этого врага: его когти и зубы крепко вцепились в страну. Отомстить за меня может лишь мой сын Манкбурны. И вот я назначаю его наследником престола»[898].

Хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад умер в шаввале 617 г.х. (декабрь 1220 г.) и был похоронен на острове. У некогда величайшего владыки мира «не было даже савана, в который его можно было бы завернуть»[899].

По приказу Джалал ад-Дина Манкбурны останки его отца хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада были перевезены в крепость Ардахн, чтобы затем перезахоронить их в Исфахане, в медресе, построенном в память хорезмшаха. Когда ан-Насави, мунши султана Джалал ад-Дина, писал об этом грамоту на имя бывшего постельничего хорезмшаха Мукарраб ад-Дина, он выразил ему свои опасения в связи с переносом останков с острова.

Зная, что монголы выкапывали и сжигали останки всех владык земель, которые они захватывали, ан-Насави не советовал переносить останки хорезмшаха, но его не послушали. И когда монголы взяли крепость Ардахн, они извлекли останки хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада и отправили их каану Огедею, который приказал их сжечь[900].

Так бесславно закончил жизнь «величайший владыка вселенной хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад, владевший землями кара-хитаев, Мавераннахром, Хорезмом, Исфаханом, Мазандараном, Керманом, Мекраном, Кешем, Газной, Гуром, Бамйаном, Отраром, Азербайджаном, Арраном, Ираком, Сиджистаном, Фарсом, Табаристаном и Джурджаном. Владения его простирались до Индии, страны тюрок и Китая. Хутба с его именем читалась с минбаров Дербенда и Ширвана, Хорасана и других земель и городов»[901].

Источники передают, что хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад владел несметными богатствами: в руки монголов попало 10 млн. динаров и 1000 вьюков атласа и других дорогих тканей, 30 тыс. коней и мулов и масса другого добра[902].

Второй, не менее важной задачей, которую Чингиз-хан поставил перед своей армией, был захват столицы государства Хорезмшахов города Гурганджа[903].

Для того чтобы овладеть Гурганджем без задержки и сохранить силы для дальнейших действий, Чингиз-хан отправил к находившейся в столице матери хорезмшаха Теркен-хатун хаджиба Данишманда, который передал ей следующее послание Чингиз-хана: «Тебе известно, как неблагородно поступил твой сын в отношении твоих прав. Вот теперь, в согласии с некоторыми из его эмиров, я выступаю против него, но я не стану нападать на то, чем владеешь ты. Если ты принимаешь это, то пришли ко мне кого-нибудь, кто подтвердит тебе, что я верен своему слову, а затем тебе будут отданы Хорезм, Хорасан и то, что соседствует с ними по ту сторону Джейхуна»[904].

Теркен-хатун могла организовать оборону Гурганджа и оказать монголам сопротивление, так как Гургандж был достаточно укреплен для этого, кроме того, что еще важнее, жители Гурганджа отличались храбростью и военной выучкой, что испытал на себе еще султан Шихаб ад-Дин ал-Гури в 1204 г.

Однако прибытие в Гургандж посла Чингиз-хана хаджиба Данишманда и весть о бегстве ее сына хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада на запад подорвали стойкость и решимость Теркен-хатун. Захватив с собой жен и детей хорезмшаха, его казну и все ценное, Теркен-хатун покинула город.

Оставляя Гургандж, Теркен-хатун приказала умертвить всех находившихся в столице пленных султанов, владетелей и их сыновей — всего 26 человек. Их утопили в Амударье[905]. Этот позорный поступок отвратил от нее многих людей в Гургандже, и она выехала из столицы только со своей челядью и в сопровождении везира Мухаммада ибн Салиха и сына владетеля Языра Умар-хана, который хорошо знал окрестные дороги.

Теркен-хатун оказалась неблагодарной к своему именитому проводнику, приказав убить его, как только ее караван достиг крепости Илал в Мазандаране[906].

Четыре месяца монголы осаждали крепость. Они возвели вокруг нее стены и устроили в ней ворота, которые на ночь запирали, отрезав ее от внешнего мира. Однако неизвестно, сколько продлилась бы осада Илала, так как крепость была неприступна и в ней хранились большие запасы оружия и продовольствия. Монголам помог редчайший для этой местности случай. В этих местах частые и обильные дожди — явление обычное. Но на протяжении всей осады здесь не выпало ни капли дождя, и ливень обрушился на крепость лишь в тот момент, когда мучимая жаждой Теркен-хатун приказала открыть ворота крепости и сдаться монголам. Ан-Насави пишет: «В момент, когда она выходила из крепости, поток воды устремился в ее (крепости) ворота, и в этот день все водоемы были переполнены»[907].

Теркен-хатун, весь гарем и дети хорезмшаха попали в плен. Дети хорезмшаха были убиты, а женщины были отданы в жены близким Чингиз-хана[908]. Сама Теркен-хатун была отправлена в ставку Чингиз-хана. Перед отъездом в Каракорум Теркен-хатун и женам хорезмшаха было приказано «выйти вперед и громко оплакивать государство хорезмшаха, пока монгольские войска не пройдут перед ними»[909].

Один из придворных хорезмшаха хадим Бадр ад-Дин Хилал, бежавший из монгольского плена, рассказывал султану Джалал ад-Дину о Теркен-хатун следующее: «Я сказал ей: "Давай убежим к Джалал ад-Дину, сыну твоего сына и сокровищу твоего сердца. Ведь до нас часто доходят вести о его силе, могуществе и обширности его страны". Она сказала: "Прочь, пропади он вовсе! Как я могу опуститься до того, чтобы быть зависимой от милости сына Ай-Чичек — так звали мать Джалал ад-Дина — и находиться под его покровительством! Даже плен у Чингиз-хана и мое нынешнее унижение и позор для меня лучше, чем это!"»[910].

Положение Теркен-хатун в плену было самым бедственным, и она кормилась объедками от трапезы Чингиз-хана. Худаванд-и джахан Теркен-хатун, любое распоряжение, которой некогда исполнялось беспрекословно, умерла в нищете в 630/1233 г.[911].

А Гургандж, покинутый его владычицей и хозяйкой Теркен-хатун, пребывал в тревоге и волнении, и не было никого, кто бы взял на себя ответственность за дальнейшую судьбу столицы. И в связи с тем, что Теркен-хатун не оставила в городе никого, «кто мог бы упорядочить дела и управлять народом»[912], власть в Гургандже взял в свои руки авантюрист Али Кух-и Даруган[913], который внес в жизнь города еще большую сумятицу и беспорядок. В Гургандже начались междоусобицы, грабежи и захват имущества не только горожан, но и городского дивана. Помощники Али Кух-и Даругана, взыскивая с населения налоги, большую часть их присваивали.

Через некоторое время в Гургандж возвратились высокие чины государственного дивана мушриф Имад ад-Дин и Шараф ад-Дин Кёпек, которые, составив от имени умершего хорезмшаха поддельные письма-доверенности, отстранили Али Кух-и Даругана, прибрали доходы городского дивана к своим рукам и установили в столице видимость порядка[914].

Вскоре в Гургандж прибыли хорезмшах и султан Джалал ад-Дин Манкбурны и его братья Узлаг-шах и Ак-шах. Однако сторонники бывшего престолонаследника Узлаг-шаха не признали за Джалал ад-Дином прав на престол государства. Эмиры из числа родственников Теркен-хатун, несмотря на противодействие почти всего населения Гурганджа, ставшего на сторону Джалал ад-Дина, не повиновались новому хорезмшаху и, устроив пышную церемонию, объявили султаном брата Теркен-хатун Хумар-Тегина[915]. Под командованием Хумар-Тегина и эмиров хаджиба Огула, Шейх-хана, Эр-Буга Пехлевана и Кутлуг-хана находилось 90 тыс. воинов-тюрок[916]. Эмиры эти составили против хорезмшаха Джалал ад-Дина заговор, однако предупрежденному хорезмшаху удалось спастись, и он покинул Гургандж с тремястами воинов под командованием героя обороны Ходженда Дамир-Малика. Спустя три дня, узнав о приближении монголов, Узлаг-шах и Ак-шах покинули Гургандж[917].

Едва сыновья Ала ад-Дина Мухаммада покинули город, в пределы Хорезма вторглись передовые отряды монголов. Эти войска остановились поодаль от Гурганджа и начали подготовку к его осаде. Вскоре прибыли отряды под командованием Баичу-нойона, а затем подошли основные силы монгольских войск во главе с сыновьями Чингиз-хана Огедеем и Чагатаем и нойонами Толан-Черби, Устуном и Каданом— всего более 100 тыс. человек[918].

При осаде Гурганджа монголы применили самые совершенные по тому времени средства: катапульты (манджаник), «черепахи» (матарис) и осадные машины (даббабат). Из-за отсутствия камней в Хорезме монголы вырубили вокруг тутовые деревья и, вырезая из стволов кругляши, мочили их в воде, после чего эти снаряды становились тяжелыми и твердыми, как камень.

Решимость и упорство всего населения Гурганджа подавляли все попытки монголов взять город штурмом, и тогда монголы применили против защитников Гурганджа ту же тактику, что в Самарканде. Они оставили часть войск в засадах и начали боевые действия малым числом воинов. Когда эти отряды появились под стенами Гурганджа, «некоторые недальновидные люди возрадовались и решили, что прибывших врагов так мало и что они отважились на этот дерзкий выпад ради забавы»[919]. Из города выступили многочисленные конные и пешие отряды и стали преследовать «отступавших» монголов. У расположенных близ Гурганджа садов Баг-и Хуррам на воинов Гурганджа из засады набросились воины Бугурджи-нойона, окружили и перебили около тысячи человек[920]. Примерно двум тысячам воинов Гурганджа под командованием хаджиба Огула удалось вырваться из окружения и бежать в Хорасан[921].

Преследуя остатки хорезмийцев, монголы сумели пробиться через ворота Кабилан за внешнюю стену Гурганджа, но были встречены таким отпором, организованным не только воинами, но и жителями — мужчинами и женщинами, что к вечеру полностью были изгнаны за пределы города, хотя и добрались было до махалли Танура.

На следующий день монголы вновь попытались через поврежденные ворота Кабилан прорваться в город, но были отбиты воинами отряда эмира Фаридуна Гури, охранявшими эти ворота[922].

Осада Гурганджа затянулась, и монгольские военачальники, в том числе и сыновья Чингиз-хана, не могли найти выхода из создавшегося положения, пока к Гурганджу не прибыл со своими войсками третий, старший сын Чингиз-хана Джочи.

Джочи, которому был обещан его отцом весь Мавераннахр в качестве надела, стремился завладеть таким богатым городом, как Гургандж, не подвергнув его разрушению. Поэтому он направил к жителям города своих людей с посланием, предлагая им сдать город на милость победителя. Но Чагатай был не согласен с братом и настаивал на разрушении Гурганджа.

Вновь монголы начали осаждать Гургандж, затем опять предложили обороняющимся сдаться. Как пишет историк, «умные из числа жителей склонялись к заключению мира», тем более что хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад перед смертью тоже советовал жителям столицы заключить с монголами мир[923]. Гарнизон и жители Гурганджа решительно отвергли все попытки склонить их к капитуляции и продолжали стойко отражать натиск монголов, которые все же сумели засыпать ров вокруг города и подойти вплотную к его стенам. Монголы попытались разрушить плотину на Амударье и затопить Гургандж, но их трехтысячный отряд был перебит защитниками города[924].

Семь месяцев длилась безуспешная осада Гурганджа монголами[925], раздоры между сыновьями Чингиз-хана и споры за первенство не давали монголам достичь желанной цели — взять Гургандж[926]. Тогда Чингиз-хан подчинил все монгольские войска и царевичей младшему сыну Огедею[927]. Только после этого начался организованный штурм Гурганджа.

Когда сдерживать натиск монголов стало невозможно, султан Хумар-Тегин и его окружение решили открыть городские ворота и сдаться монголам т. Ворвавшись в Гургандж, монголы в течение семи дней вели уличные бои с защитниками, разрушая и сжигая нефтью все взятые приступом дома и строения, сужая таким образом кольцо вокруг оставшихся в живых защитников столицы. Монголы стали «брать квартал за кварталом. Когда они захватывали один из них, люди искали спасение в другом, сражались самоотверженно и защищали себя и свои семьи как только могли. Но дело обороны стало трудным, зло обнажило свои клыки, и у них осталось только три квартала (махалла), где люди толпились в тесноте»[928].

В этот момент к монголам отправился просить пощады мухтасиб Хорезма факих Ала ад-Дин ал-Хаййати. Но ни о какой пощаде теперь не могло быть и речи. Не встречая ранее нигде такого сопротивления и потеряв большое число воинов[929], монгольские царевичи отвергли просьбу о помиловании. Из города вывели всех жителей и отделили от общей массы ремесленников (их было около 100 тыс. человек) для отправки в Монголию[930]. Затем монголы перебили всех мужчин и детей, причем на каждого из 50 тыс. монгольских воинов пришлось по 24 убитых жителя Гурганджа[931]. После этого монголы приказали пленным женщинам Гурганджа раздеться донага, разбили их на две группы и приказали: «Женщины вашего города — прекрасные кулачные бойцы. Поэтому приказываем, чтобы обе стороны начали между собой кулачный бой!» И несчастные женщины Гурганджа набросились друг на друга. Потешившись этим гнусным зрелищем, монголы изрубили всех выживших женщин[932]. Расправившись с населением столицы государства, монголы приступили к планомерному разрушению Гурганджа. Они разрушили плотину на Амударье, и вода затопила огромный город. Были уничтожены ценнейшие памятники культуры, библиотеки, в которых хранились многие тысячи сочинений по различным отраслям наук. Гургандж «превратился в местопребывание шакалов и убежище сов и воронов»[933]. С падением Гурганджа[934] военные действия монголов в Хорезме закончились и были перенесены в хорасанские владения хорезмшаха.

После бегства хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада все города Хорасана были предоставлены самим себе. Каждый город имел свои гарнизоны — крупные или небольшие, свои ополчения и мог оказать монголам сопротивление в меру своих сил. Однако почти все крупные города Хорасана монголы захватили без особого труда.

Первым городом Хорасана на пути монголов, преследовавших сыновей хорезмшаха, была Наса. Монголы осаждали ее 15 дней без перерыва, установив 20 катапульт. Ворвавшись в Пасу, монголы выгнали жителей из города и приказали им крепко связать друг друга. После этого монголы перебили 70 тыс. жителей Насы, «накормив ими диких зверей и птиц небесных. И сколько было пролитой крови, изнасилованных женщин, детей, убитых и брошенных у груди убитых матерей! А ведь это был всего лишь один из округов Хорасана!»[936].

В Насе был пленен и убит монголами видный деятель государства Хорезмшахов Шихаб ад-Дин Абу Са'д ибн Имран ал-Хиваки, который ранее предлагал хорезмшаху собрать воедино все войска государства (400 тыс. воинов!) на берегу Сырдарьи и разгромить монголов на подступах к рубежам государства[937].

Такой же участи подверглись преследуемые монголами сыновья хорезмшаха — Узлаг-шах и Ак-шах. Они были настигнуты в селении Вашта, в области Хабушан. Вначале им удалось разбить отряд преследователей, но затем они были окружены и изрублены вместе со своими воинами[938]. Третий сын хорезмшаха Рукн ад-Дин Гурсанджти укрылся от монголов в крепости Устунаванд и в течение шести месяцев оказывал им сопротивление. После падения крепости Рукн ад-Дин был доставлен к Таймас-нойону, который предложил ему преклонить перед ним колена. Рукн ад-Дин отказался и был предан мучительной казни[939].

В течение лета и осени 1221 г. монгольские войска захватили Балх, Термез, Заузан, Андхуд, Мерв, Нишапур, Туе, Герат и другие города и крепости Хорасана. Гарнизоны и жители некоторых из этих городов и крепостей сражались с монголами и гибли, но и население тех городов и крепостей, которые сдавались на милость победителей, ждала та же участь — монголы вырезали почти всех. Так, в Мерве, взятом монголами 1 мухаррама 618 г.х. (5 февраля 1221 г.), монголы вырезали огромное число жителей[940].

Разгром и крушение государства Хорезмшахов произошли в такой короткий срок, что правители государств и Халифата, находившиеся далеко от места событий, не могли даже предполагать, что не пройдет и нескольких месяцев, как грозный вал сметет со своего пути почти все государства на востоке мусульманского мира. Никто из современников этих ужасных событий не мог и подумать, что такое мощное государство, каким было-государство Хорезмшахов, имевшее огромную армию, могло так быстро пасть под натиском противника, располагавшего военными силами, почти втрое меньшими по численности.

Конечно же, Чингиз-хан задумал свой поход на запад не сразу. В течение многих лет через своих разведчиков и осведомителей он досконально изучал все сильные и слабые стороны правления хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада. Но даже и поняв все слабости этого государства, Чингиз-хан не сразу решился на такой рискованный поход. Он двинул свои армии на запад только тогда, когда окончательно убедился, что мощь государства Хорезмшахов в правление Ала ад-Дина Мухаммада призрачна, так как, уничтожив всех местных владык и правителей на окраинах своей огромной державы, хорезмшах лишился поддержки масс населения, для которых его власть и его чиновничий и фискальный аппарат оказались чуждыми. Его на первый взгляд несокрушимая армия, в большинстве своем состоявшая из формирований кочевников-тюрок, начисто забыла свое умение вести сражения в открытом поле. Она почти не имела на вооружении подвижных подразделений стрелков из лука. Во время боевых действий войска хорезмшаха никогда не имели резервов, тактическое построение войск в бою не выдерживало никакой критики: они не имели (особенно в конце существования государства) авангарда, не держали больших соединений в засадах, хотя характер боевых действий на равнинной местности требовал именно такого построения войск. Тактика, которая Ала ад-Дином Мухаммадом применялась в. сражениях на просторах Ирана, Тура или Мавераннахра, когда он громил своих противников благодаря численности своих войск и внезапности нападения, теперь, в битвах с монголами, оказалась непригодной.

Первые же сражения с монголами показали, что война должна была вестись с учетом тактики монголов, с умелым использованием резервов. Этими элементами военного искусства ни хорезмшах, ни его эмиры не владели, и они сразу же почувствовали превосходство тактических замыслов монгольских нойонов. Появились беспомощность в замыслах и бездумность в действиях, и исход любого, даже малого сражения можно было предугадать заранее. Отсюда — изначальное убеждение в непобедимости монголов и мысль самого хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада о том, что монголы крепко («когтями и зубами») вцепились в страну, что монголы — «враг-победитель» и с ним надо не воевать, а заключать перемирие[941].

Но мира не получилось: монголы вовсе не заботились в этот период об установлении каких-либо государственных порядков и норм взаимоотношений с населением захваченных земель. Подавление сопротивления на завоеванных землях наиболее надежным, в глазах монголов, путем — истреблением населения — и захват добычи были для завоевателей главной целью. Они достигли ее и торжествовали победу.

Очевидец крушения державы Хорезмшахов историк ан-Насави пишет: «Люди стали свидетелями таких бедствий, о каких не было слышно в минувшие века, во времена исчезнувших государств. Слыхано ли, чтобы какая-то орда выступила из мecт восхода солнца, прошла по земле вплоть до Дербенда, а оттуда перебралась в страну кыпчаков? Не успевала она вступить в какую-нибудь землю, как грабила ее, а захватив какой-нибудь город, разрушала его. Затем, как бы замкнув круг, она возвратилась к своему повелителю через Хорезм невредимой и с добычей, подвергнув при этом уничтожению пашни страны и приплод скота и поставив ее население под острия мечей. И все это за каких-нибудь два года!

Кровопролития, грабежи и разрушения были таковы, что селения были покинуты, а земледельцы уходили голые.

Было извлечено открытое и закрытое, выжато явное и спрятанное, и стало так, что не было слышно ни блеяния, ни рева: лишь кричали совы и отдавалось эхо»[942].