Грань Земли

Глава 1

Улица утопала в духоте ночного июня, но всё же была тихой и неприметной. Это была одна из тех ночей, когда кузнечики в траве стрекочут в ожидании дождя, и всё замирает в своей призрачности, светлости и непорочности.

По тёплому асфальту, в ярком свете луны, брела босая рыжеволосая девушка. Её тонкие губы растянулись в полуулыбке, а в больших карих глазах отражались столбы яркого пламени, вздымаемые вокруг домов под указку её рук. То были огненные узоры человеческих жизней, проекции духовного огня, в который она вглядывалась и который изучала, если на то была причина, но чаще всего в огне переливались — стирка, глажка, ужины, обеды и завтраки, ссоры и любовные утехи. Когда-то для девушки это было впервые, и она могла часами задерживаться на одних и тех же мгновениях, преисполненных особой чувственностью, любовью, прощением, обидой и злостью. Эти картины застывали в языках пламени и воображении, но сильнее прочих девушку влекло неизменное счастье, умиротворённость человеческого сердца. И если задержать дыхание, затаиться, можно услышать едва уловимый трепет жизни.

Но прошло время, и девушка подловчилась. Теперь она осматривала дома лишь беглым взглядом, и в этом взгляде она улавливала все звуки, запахи, настроения и колебания чувств.

Затем взмах рукой, и пламя угасало, а девушка переходила к следующему дому. Но даже спустя время, она не могла игнорировать редкую красоту или ужас быта, они приковывали взгляд, заставляя восхищаться или содрогаться от боли и обиды. К примеру, сейчас, когда в хлипком, покривившемся домике мужчина в пьяном угаре избивал супругу, сердце и мозг его были покрыты тёмными пятнами, от них разливалась столь же тёмная аура и пачкала всё вокруг, подобно той грязи, что остаётся после крыс и тараканов. Он не жалел сил, похабно кричал, и от ругани воздух становился всё темнее. А образ супруги таял и слабел, окрашиваясь в болотисто-зелёные тона. И вот перед тобой два сердца. Одно колотится, сгорает в слепой ярости, а второе сжимается в тисках предательства, и в нём нет больше живой крови, только горечь и желчь.

Взмах рукой, и пламя гаснет. Как жаль, что дому этому нельзя помочь. Так уж люди выстроили свою жизнь. С тяжёлым сердцем Тэсса двигается дальше. Она видела всякое и даже разбирала на фрагменты, но не всегда могла постигнуть увиденные образы, действия и намерения. «Как можно жить с человеком, который тебя разъедает? Как можно настолько не любить себя?!» — Часто спрашивала Тэсса и вместе с тем глотала чужую боль и обиду, слёзы, депрессии и истерики. Как много человеческой низости может быть скрыто за четырьмя стенами. Родители, отравляющие собственных детей ужасным воспитанием, высмеивая и прививая стыд за самобытность и талант, стыд за самого себя, что иссушает жизнь… Или неблагодарные дети, оставляющие мать и отца в нищете, когда они уже не способны гнуть спины на благо собственных чад. Неверные жёны и изменники-мужья, которые и дня не могут провести без того, чтобы не предать друг друга и себя словом, взглядом или делом.

Однако, порой Тэссу посещали видения о счастливых семьях, и всё путалось.

Почему одни столь блаженны, а другие несчастны? Почему нельзя жить в мире, любви и согласии? А если это невозможно, то к чему все эти ложные клятвы? Мы обещаем, не успев познать себя и собственных страстей. Спешим предаться неизученной, ещё незрелой жизни, какой мы представляем её в нашем воображении по давним россказням и слухам, точно обжираемся её неспелыми плодами. Нарекаем каждую искру вечной любовью, а всякого, кто помянет нас крепким словцом, развяжет сплетню или бросит косой взгляд, считаем до конца дней врагом. А можем и удариться в другую степь.

В своём желании ответить на вопрос, что же есть такое жизнь, мы не ныряем в её бурные потоки, не боремся, не наблюдаем, не принюхиваемся, а изолируем свой ум от жизни и замыкаемся на бесполезных мыслях о тлене, бренности и смысле бытия. Отмахиваемся от уроков, что диктует жизнь, а в промежутках листаем ветхие страницы с изречениями давно усопших лиц, что однажды обрели бога и вот уже тысячи лет учат людской род уму разуму. Одно мировоззрение сменяет другое, словно модные очки, но даже в самых дорогих оправах и технологически-продвинутых линзах мы видим мир, окрашенный исключительно в тошнотворные, светлые или тёмные тона. И мы исторгаем из себя это видение лишь бы очиститься, но грязь никуда не девается, она оседает вокруг и расцветает пышными цветами, и мы больше не видим людей, а только собственные помои.

— Тэссааа! — Послышался голос мамы впереди. — Кажется, это здесь. — Она стояла в десяти метрах в своём тёмно-жёлтом платье цветах поздней осени.

И Тэсса ринулась к матери, рыжая копна стала подпрыгивать и развеваться. Воздух приятно захолодил кожу, проникая под ткань футболки и свободной юбки. Духота спадала, и медленно собиралась гроза.

— Да, мама? — Тэсса остановилась перед воротами двухэтажного кирпичного дома, откуда расползались фиолетовые волны.

— Мы на месте. Пандора, пожалуйста, отключи сканер. — Сказала мама, оглядывая дом.

Узоры жизней рассеялись, а искры пыли, недолго витавшие в воздухе, улеглись. Улица снова стала обычной.

— Идем. — Мама приняла прозрачно-дымчатую, бестелесную форму и прошла сквозь ворота.

Заморосил дождь. Тэсса закрыла глаза, подняла лицо к небу и стала наслаждаться мерными звуками дождя, пока капли стекали по её щекам, губам и шее, взамен душной испарины. Замок на воротах щёлкнул, и Тэсса зашла во двор. Молнии уже вовсю полосовали небо, а раскаты грома становились всё громче.

Мама уже подходила к крыльцу, а Тэсса остановилась перед клумбой молодых, ещё неокрепших тюльпанов, растущих перед домом. Их сиреневые, жёлтые и белые лепестки мокли и колыхались под дождём в свете луны. Тэсса не сдержала улыбки и вытянула руку, отчего в самом корне одного из тюльпанов вспыхнул пучок оранжевого света и разлился по стеблю и лепесткам. Тюльпан расцвёл и окреп, и передал эту силу собратьям, словно угощение в кругу друзей. Один за другим цветы начали бодро потягиваться, как потягиваются выспавшиеся люди. Всё ещё улыбаясь, Тэсса посмотрела на маму и захихикала, когда та стала, как обычно, качать головой.

— Что я говорила о вмешательстве в дела людей? — Спросила она. — Мы ведь здесь не для этого, ты знаешь.

— Прости! Я просто хотела сделать это место чуть красивее… Те дома, что мы видели, полны ненависти и злобы, которую я не способна преобразить, но ведь сила мне дана не просто так!

— У нас есть сила, но не право менять что-либо по своему желанию… Только выпалывать сорняки, которые остались после… — Взгляд мамы замер на тюльпанах. Раздвигая стебли, два красных глаза делались всё ближе, а затем вместе с ними выглянула огромная туша чёрного ротвейлера.

— Он нас видит, уходим, сейчас же! — Воскликнула мама.

— Ничего, я справлюсь! — Тэсса снова вытянула руку, собирая весь покой земли, всё умиротворение заснеженных верхушек гор, океанский штиль, сковывающий холод Антарктиды и выпустила из ладони в пса, и весь этот комок ощущений врезался в окаменелое собачье сердце, и рассеялся.

Пёс оскалился и зарычал, капая тёмными слюнями, его передняя лапа начала отшвыривать землю. Он пригнулся, и все его мышцы разом напряглись.

— Тэсса! Беги!

И Тэсса побежала к маме. Но извергся громовой рёв, и всё оцепенело. А когда стихло, что-то разверзлось на земле, и ноги окатило холодным чёрным болотом жидкой ненависти — черноты, что расстилалась вокруг и даже возвела стены.

Мама утратила свой эфемерный вид и растерянно озиралась на дочь.

Челюсти пса залязгали, он бросился на Тэссу, которая только и успевала вздымать вокруг себя каменные щиты, но пёс разламывал их как орешки. Лишь единожды он оступился и упал. Но тут же поднялся, зарычал, мотая головой, словно отряхиваясь, и нечто стало вылезать из его шеи — показались ещё две головы, а через секунду на Тэссу рычали целых три пса. Они сиганули одновременно.

Тэсса выставила широкий бронеслой. Псы перепрыгнули его и рванули к крыльцу, где мама пыталась прорваться сквозь тьму. Мама обернулась и застала псов в прыжке, но в этот же миг Тэсса успела закрыть её каменный кокон. Псы, конечно же, не успокоились. Своими мощными лапами они стали разрывать броню.

Одной рукой Тэсса восстанавливала кокон, а другой закрывала псов в клетки из грунта, затем скрутила каменной верёвкой, отбросила назад и указала рукой вниз. Ротвейлеров вдруг стало затягивать в земную глубь, и сколько бы они не цеплялись когтями, земля под ними проваливалась воронкой. Забрала их вместе с чёрным болотом и закрылась.

Тэсса взглянула на лежащую мать и подбежала. Она тяжело дышала и зажимала правое бедро, между пальцами блестела чёрная жидкость.

— Что с тобой?! Что… что это было? Как нас могли заметить? — Мама не ответила, но Тэсса немного успокоилась. — Позволь помочь? — Мама кивнула, и Тэсса приложила к ране немного сырой земли, добавила собственной целительной силы, и земля застыла корочкой, словно пластырь. — Может быть нам лучше вернуться в Аниму? — спросила Тэсса.

Мама замотала головой.

— Нужно закончить дело, — сказала она, глядя в глаза дочери, — любой ценой! Мы ведь не за себя боремся, помнишь? — Теперь она дышала легче.

Тэсса помогла маме подняться, и они зашли в дом. Мама хромой походкой, а Тэсса какой-то неуверенной, отстающей, размышляющей и задумчивой, но обе насквозь мокрые и грязные.

Стены заглушили звук дождя. Ночь и тишина кружили в вальсе домашнего уюта. Мама вновь стала прозрачно-дымчатой и поплыла по ступенькам на второй этаж, а Тэсса осталась исследовать первый. Она осмотрела прихожую, кухню, гостиную, запоминая для себя некоторые элементы декора, пока не забрела в ванную комнату, отделанную бежевой плиткой. Полюбовалась отражением в зеркале. Поругала себя за грязную, измятую одежду и растрёпанные волосы всего одним коротким возгласом — вот свинюха! — усмехнулась и, сбросив одежду в бельевую корзину, забралась в душ.

Открыла воду, отрегулировала температуру и отдалась стихии русалок, морских дев, кракенов и водяных. Тёплые струи ласкали и нежили мягкую, бархатистую, мраморного цвета кожу, смывая с красивой груди, чуть выпуклого живота, мясистых ягодиц и припухловатых ляжек всю пыль и грязь этой ночи. Пальцы ворошили рыжую копну волос, от корней до самых кончиков, затем собрали их в пучок, а когда в них накапливалось приличное количество воды, Тэсса распускала волосы и мотала головой, широко улыбаясь, пока вода разлеталась во все стороны. Пожалуй, в этом и состоит очарование душа — ты можешь прийти адски уставший и просто смыть с себя весь этот день и всю его скопившуюся гнёт и тяжесть.

Люди даже не осознают, какими сокровищами обладают, а я лишь могу фантазировать, каково это быть человеком и всё же получить от воды больше остальных… Тэсса намокла так сильно, что вода не стекала по ней, а впитывалась в тело, которое приняло багрово-глинистый вид и дышало по-настоящему глубоко.

Тэсса закрыла воду, вышла из душа, и к ней вернулся человеческий облик. Она насухо вытерлась полотенцем и нарядилась в джинсовую жилетку и спортивные бриджи, висящие на сушке. В этот раз повезло, размер оказался подходящий, а порой, случался конфуз, и приходилось подгонять размер вручную. Но, в общем и целом, Тэсса радовалась любой обновке. Так она каждый раз и поступала. Заимствовала в одном доме и оставляла в другом.

Какое-то странное удовольствие — надевать чужое, чтобы примерить и познать чужую жизнь, узнать новый характер, его хобби и привычки. Как люди выезжают на природу, чтобы искупаться в её реках и озёрах, так и Тэсса мылась в чужих ваннах… Ей нравилось дышать этим бытом, быть причастной к нормальной человеческой жизни и помогать, пусть и тайно, этим людям по дому и даже находить фаворитов из их числа, к которым иногда не грех и наведаться по несколько раз, но и не слишком часто, чтобы оставаться незаметной. Повторять увиденное, заниматься теми же делами, отсеивать ненужное и оставлять всё правильное, приятное и полезное — только бы познать мир человеческой души, разгадать все её тайны.

Теперь, после душа, все чувства обострились. И всё было в этом доме прекрасно, кроме тьмы, за которой они с мамой сюда и явились, тьмы, которая может испортить ауру этого места и притянуть беду, если от неё не избавиться.

В спальне тихо шумел телевизор, когда Тэсса заглянула туда. На кровати в обнимку спали обнажённые женщина и мужчина. Тэсса подняла простыню и накрыла их. «Утро будет прохладным», — подумала она и стала осматривать содержимое комнаты.

Совместные фото, картины в жанре минимализма, какие-то поделки, творческие задумки, даже обои изображали лунную ночь, где звёздами были настоящие лампочки. Тэсса тихо улыбалась про себя. Сама эта пара показалась ей произведением искусства. Здесь пахло жизнью и творчеством.

Тэсса выключила телевизор и вышла в коридор, где коснулась стен, и свершилось чудо. Вся пыль в этом доме понеслась в сторону мусорного ведра, всё вымылось и очистилось, а вместо горы невымытой посуды возник вкусный, ароматный завтрак. Воздух посвежел и увлажнился, а все несчастья, грязь и недуги, затаившиеся в тёмных уголках, исчезли. Не поддайся люди мелочности, подобное сюда и не заглянет.

Тэсса с гордостью оглядела дело рук своих. Ну вот, осталось лишь убрать то, зачем они сюда и явились, но где же источник? Тэсса закрыла глаза и обратилась к своему чутью. Сосредоточилась на излучениях, в них укрылось нечто совершенно грязное, мёртвое, искажённое и поломанное, дефектный механизм, по неестественным причинам продолжающий работать. Тэсса уловила это и направилась по следу, тонкому и разъедающе-отвратному, в самую сырость и темноту жизни.

Это привело её в подвал, где она спустилась по скрипучим ступенькам. Воздух был спёртый и затхлый, на полу мерцал тусклый, фиолетовый огонёк, рядом с которым сидела мама, поэтому всё остальное было неважно. Мать и дочь встретились взглядом.

— Ты снова сделала это? Я почувствовала колебания силы, а ведь просила не вмешиваться. Ну почему, почему ты меня не слушаешься? — Сказала она.

На её лице отобразилась печаль, освещённая нездоровым светом. Тэсса не знала, что ответить.

— Я знаю, ты думаешь, что помогаешь людям, но вмешательство никогда не приводило к добру. В природе царит тонкий баланс! А такие огоньки как этот нарушают его. Твои деяния несут благо людям, это правда, но для баланса это ничего не значит, он чувствует силу, а не намерения. И каждое колебание сотрясает его. В конечном счете, один из его механизмов перестанет работать так как должен, что-то обязательно пойдёт не так… — Мама сморщила лицо и закрыла глаза.

— Всё хорошо?

— Да, нога побаливает, только и всего. Ты готова? — Спросила мама.

Тэсса кивнула, присела к огоньку, приложила ладони и начала перебирать это рыхлое, расслаивающееся сияние, пока не нащупала семя и, сжав его пальцами, надавила как можно сильнее, и вся сияющая, фиолетовая гнильца втянулась в каменное зёрнышко. Мама спрятала его в складках своего платья.

— Пандора, мы готовы! — Сказала мама.

Через секунду впереди раскрылось полотно, клубящееся оранжевым светом.

Тэсса подошла к нему и обернулась.

— Что такое? — Спросила мама.

— Тот пёс… Он не должен был нас заметить! Ведь… Ведь ты накладываешь ауру пустоты, никто и никогда не замечал, не слышал нас… — Сказала Тэсса.

— Живущему на границе миров между жизнью и смертью не страшны никакие заклятия тишины, и никакая аура нас бы не скрыла… — Ответила мама грустно улыбаясь. — Меня печалит лишь то, что и его задела хворь. Иногда я думаю, что природа слишком податлива для разрушительных сил, но ведь это и располагает к созиданию. Ты что-то созидаешь, а если не понравится, рушишь и перестраиваешь заново. И это не всегда ведёт к свету, иногда рождается нечто зловещее…

— Я сожалею о твоей ноге, мне просто не хватило сил, я бы точно справилась!

— Моя милая, Тэсса, когда-нибудь нас всех не станет, и никто, даже ты с твоими удивительными талантами не сможешь это изменить. Приравняй себя к богу, и жизнь сыграет с тобой злую шутку. — Мать и дочь улыбнулись друг другу, обнялись крепко-крепко, и Тэсса услышала шёпот. — Ну так что? Поможешь своей старой мамочке оказаться дома?

Тэсса усмехнулась, и они шагнули в портал.

Два тела расщепились на миллионы атомов и начали просачиваться в грунт, сквозь земные слои, один за другим, в самую глубь, ядро земли, где и разместился подземный город — Анима.

Оказавшись в темноте ущелья, Тэсса и её мама направились к полоске света чуть поодаль и выбрались на каменистую возвышенность, с которой открывался вид на город — глыбы тёмно-рыжего минерала, раскинувшиеся повсюду и одинокий домик где-то среди захудалых яблонь, а в самом конце гигантское, дышащее светом и жаром ядро.

Но Тэсса не отрывала взгляда от раны на мамином бедре и её хромой, болезненной походки.

— Не надо так пристально меня разглядывать, сглазишь. — Усмехнулась мама. — Сейчас покончим с зернышком, и я буду как огурчик! — Она широко улыбнулась и похлопала себя по ноге.

Эти хлопки кольнули душу. Тэсса вздрогнула. Боль клокотала в маминой ноге и отзывалась тревогой на лице дочери, и это поглотило светлые мысли и все добрые слова надежды.

Каменистая тропа повела мать и дочь вниз, меж витиеватых, петляющих глыб, в которых, если приглядеться, с трудом узнавались древние как мир улочки, навевая мысль о давно утерянных цивилизациях… Это было путешествие сквозь ткань самой истории. Так они оказались на распутье.

— А когда-то эти земли расцветали… — Вдруг нарушила молчание мама. — Теперь ты видишь, к чему приводит дисбаланс? Посмотри на этот воздух, он сухой и горячий, разве так должна выглядеть колыбель мира?

Тэсса в ответ только буркнула.

— Отправляйся домой, милая, выспись как следует, эта вылазка тебя вымотала… — Сказала мама, и Тэсса окинула взглядом усыхающую рощу, в которой находился её дом, и снова посмотрела на маму.

— Я могу пойти с тобой, проводить тебя, если вдруг что-то пойдёт не так…

— Не беспокойся, Цербер сюда не проникнет.

— Но я чувствую помутнение эфира! Что-то случилось, что-то плохое, но только ли дело в зёрнышке? — Сказала Тэсса.

Мама покачала головой.

— Я не хочу, чтобы ты подходила слишком близко к ядру, особенно сейчас, когда оно оголено, ладно? Зерном я займусь сама, а ты сходи домой, нарежь салат и приготовь компрессы. Потом можешь прилечь. Вот увидишь, сон изгонит все тревоги. Уж поверь, лучшего лекарства во всём мире не сыскать. — Мама улыбнулась, подтолкнула Тэссу плечом в сторону дома и, проследив, чтобы дочь затопала в нужном направлении, заковыляла к ядру по широкой дороге с кучей выбоин и бугорков.

Путь был не то чтобы слишком далёкий, но и не близкий. Большую часть пути по обочинам расположились уродливые пейзажи из древних, сплавленных улиц, выжженных лесов и высушенных озёр. Теперь же это были лишь изваяния, окаменелости, грубые и неотёсанные, коридоры и лабиринты потемневшего рыжего эфира, пробуждающие воспоминания давно минувших дней.

И как это не называй, пустыня останется пустыней, со всеми её бесплодными песками, куда бы не взглянуло око. Самые страшные увечья никогда не позволят нам забыть о чёрных днях.

И вот половина пути пройдена, и свет ядра манит своим теплом…

Мать Тэссы вдруг замерла и опустила взгляд. Нога вляпалась в чёрную лужу, что проистекала с самых скал, с чёрного куба, инкрустированного в рыжий минерал. Куб весь растрескался, и чёрные ручейки похлёстывали из него во все стороны, но растекались путями хитрыми и заумными, словно чья-то воля направляла их тайной, незаметной даже самому острому глазу тропой, одна из которых, как оказалось, убежала в сторону противоположную ядру.

Невзирая на боль и прихрамывая, женщина тут же ринулась к дому.

В Аниме стояла жара, но дома было прохладно из-за позаимствованных с поверхности и монтированных в стены вентиляторов.

Прошёл уже час после того, как Тэсса выполнила все поручения и после первого же зевка свалилась в сон. Теперь же она проснулась от тяжести в груди, пленившей волю.

Полчище комаров, мух и тараканов сидели на ней, жалили и кусали, рассасываясь тёмными венами по коже. Тэсса хотела было вскочить и изничтожить нечисть, но не смогла пошевелиться. Тьма сковала каждую клеточку тела. Но пленила не только его, но и захватила всю комнату и даже сам воздух своим гниением и тухлостью. Границы потолка, стен и пола стёрлись, истекали чернотой и бурлили неясными образами мерзких, мутных, ползающих и лоснящихся тварей. Уродство, грязь и инфекция оживали на глазах, когда эта жидкая чернота стекала и капала, принимая самые жуткие и кошмарные очертания и формы, едва коснувшись пола.

Тэсса стиснула зубы, напряглась и закричала. Глаза вспыхнули рыжим огнём, и тело извергло волну света, что сожгла всех тварей в комнате.

Тэсса вскочила. Повсюду снова расползались насекомообразные — скорпионы, пауки, многоножки, мухи и тараканы, слепни и оводы, такие склизкие, с разлагающимися тканями хитина.

Вся тьма, от которой не скрыться и не убежать, бросилась на Тэссу. Её руки скрестились над головой и тут же раскинулись по сторонам, и уже вторая ещё более мощная волна света разлетелась по всему дому, где не осталось ни одного насекомого.

Лишь небольшой дымок, недолго витающий в воздухе, вдруг подлетел к Тэссе. Он обогнул её руки, заслонявшие лицо, и впитался в ноздри, уши и рот. В глазах потемнело. Тэсса рухнула. Кожа приняла багрово-глинистый вид, и чёрные змейки вен были единственным, что шевелилось на окаменевшем теле. Мерзкая отрава попала внутрь. Но, в конечном счёте, как ни старайся, она всегда найдёт лазейку в сердце и душу.

Мать ворвалась в комнату и увидела свою дочь на полу, обезглавленную и сожжённую…

— Нет, нет, нет! — Быстро заговорила она.

В глазах пылала тьма. Но когда женщина подбежала, немного успокоилась. Тэсса не была обезглавлена или сожжена, но пребывала в коматозном состоянии. Тело сумело уцелеть, но не вытолкнуть заразу. Женщина прижалась ухом к груди дочери. Сердце едва билось, но каждым ударом цеплялось за жизнь. Надежда есть, нужно лишь приблизиться к ядру. Мама погладила Тэссу по голове, поцеловала в лоб, затем взяла на руки и направилась к выходу.

Она шагала к ядру и морщилась всякий раз, когда упор приходился на правую ногу. Исцелить дочь, уничтожить семя скверны и очистить город от зла… Хмм… Ходьба выматывала, но шаги не прерывались. С этого пути нельзя свернуть, остановиться или сбежать, можно идти только вперёд, к цели, к искуплению. К прошлому возврата нет.

Мать в отчаянии прошла все коридоры окаменелых улиц, центральную широкую дорогу и поднялась по лестнице на площадку, где находилось ядро. Вот оно, гигантское огниво, окружённое тысячью врагов, которых нельзя бояться, нельзя показывать слабость! Мать стиснула зубы и, скрепя сердце, двинулась вперёд. Она передала всю эфемерность дочери и побрела, будучи уязвимой, к облаку смога, не ведающим жалости и не имеющим чёткой формы, но ведомый страхом и голодом… Это тени целого мира скопились вокруг ядра, чтобы раз и навсегда поразить его своими чёрными бурами. Одна небольшая трещина уже была. Сияние стало чуть тусклее, температура падала, а тени всё буйствовали, распускаясь повсюду чёрным плющом и заражая город ядовитыми порами, приближая точку невозврата, когда ядро планеты почернеет, а тот, кто это затеял, получит своё удобрение.

А что дальше? Вечный холод? Ядерная зима? Какие козни он приготовил в этот раз? Нет! Нельзя думать об этом! Нельзя позволять страху одерживать верх!

Казалось, как бы близко мать не подошла, ничто не обращало на неё внимания, так было, пока она не окунулась в облако живого смога. Тогда тени взбесились и вихрем окутали её.

Открытая, уязвимая и хромая, с дочерью на руках, она брела, разъедаемая мраком. Тьма сдавливала, копошила внутренности, и тысячи плетей высекали молнии по её спине, рукам, плечам и ногам, в чёрных вспышках которых пробуждались худшие из воспоминаний. Насилие, трупы и кровь… Женщина видела в руках мёртвую дочь, рыдала и тряслась, и проглатывала всё это, не верила глазам и растворяла яд в себе, только бы ни одна капля не попала на Тэссу.

— Пандора, прошу, помоги, если не мне, то хотя бы ей! — Мать рухнула в паре метров от ядра, и окровавленные, истерзанные руки выронили Тэссу, по счастливой случайности прямо к ядру, и на девушку пала земная благодать…

Великая жаровня пролила свой животворный свет, и мать, всё ещё раздираемая тенями, плакала и улыбалась, видя как исцеляется её дочь.

Всё облако смога вдруг сотряс хохот. Мать перестала улыбаться, вся как-то сжалась, съёжилась, озябла, а тени будто отступили и принялись сплетаться в один неясный образ.

— Нет… нет… нет… невозможно! — Закричала мать.

— Вообще-то, — произнёс незаконченный образ, — очень даже возможно!

Голова, торс, руки и ноги говорящего оформились в лысого карлика с хлипкими ручонками и ногами-спичками с детскими ступнями. Он шмыгнул и улыбнулся.

— Здравствуй, сестра! Ну что, вот я и албибякнулся. — Карлик рассмеялся, подошёл к Тэссе и потащил её за ногу к ядру.

Женщина раскрыла рот в немой мольбе и вытянула руку, простонала, когда карлик швырнул Тэссу прямо в ядро и начал смотреть на её силуэт, сначала весь из себя такой ясный и чёткий, дёргающийся и сопротивляющийся, но постепенно он угасал, огонь стирал линии и очертания прекрасного тела, пока полностью не растворил их в себе.

Только тогда карлик обернулся к сестре.

— Гори в аду! — Прорычала она и, превозмогая боль, вскочила и бросилась на карлика.

Он осадил её пинком в живот, отчего она упала на колени.

— Вижу твой характер совсем не изменился, всё такой же пушистый. — С усмешкой произнёс карлик. И вздохнул. — Знала бы ты с каким трудом я выследил каждого из вас. Скоро я останусь единственным ребёнком в семье, я надеюсь. — Его нижняя губа выпятилась, и он забурчал. — Папочка и мамочка будут любить меня больше всех!

Мать плюнула ему под ноги. В ответ он зацокал и пригрозил пальчиком.

— Элайя…

— Ранзор… — Прорычала Элайя, и Ранзор, закатав рукава, двинулся на неё.

По венам разлился огонь, и глаза вспыхнули светом. Человеческая плоть сменилась красной глиной, прочной и твёрдой, удерживающей величайший пламень души.

Тэсса открыла глаза и увидела вселенную света, искрящую, бодрую и уверенную. Протянутые руки раздвинули огненную завесу, и взору предстала вся тьма, что окутывает мир. Наполненная теплом и мощью самой земли, Тэсса выбралась из ядра и озарила Аниму светом, от которого всё уродство сморщилось.

Ранзор душил Элайю обеими руками, но вдруг ослабил хватку, увидев, как из ядра возникает чья-то фигура, и содрогнулся, заслонил ладонями лицо, болезненно глядя на свет сквозь хилые, костистые пальцы.

— Полюбуйся, как я превращу твою сучку в пепел, а потом заставлю тебя его сожрать! — Сказал Ранзор, хмыкнул и вальяжной походкой шагнул навстречу Тэссе, озарённой дивным сиянием, пламенем, повторяющим её силуэт.

Ранзор даже не успел прикоснуться, лишь вытянул руку и тут же начал покрываться ожогами, завизжал, и уже было дёрнул к теням, но Тэсса схватила его за руку, притянула, обняла, и по всей его плоти разлился древний огонь, жар самого ядра.

Затем Тэсса заглянула в его чёрные глаза, обхватила за голову и впилась в губы, сухие и холодные, самым горячим поцелуем, и всё внутри него оборвалось, расплавилось. Все мысли и чувства, всё духовное, что он накопил, все иллюзии и миражи, необъятные, тайные порывы души, всё сгорело.

Злобный недоросль кричал и дёргался, вырывался и был неимоверно жалок, но вместе с тем чернел, обугливался, пока от него ничего не осталось, а остался лишь огненный феникс.

Жар-птица разъедала и саму Тэссу тоже, её мысли, желания и тревоги.

Тэсса взглянула на Элайю и воспарила фениксом, который тут же расправил крылья, начал взмахивать ими, и от каждого взмаха по всей Аниме разлетались волны света и жизни. Нечто животворящее, созидающее, целебное… Всё бесплодное и губительное истончалось под этим светом, которого становилось всё больше и больше, пока силуэт феникса не растворился, а Тэсса, ещё немного провисевшая в воздухе, рухнула наземь.

Элайя, исцелённая земной благодатью, подсела к Тэссе и стала гладить её прелестные, рыжие локоны. По земле расползались ярко-рыжие вены, а бугры эфира вокруг оттаивали, преображались и воскрешали былую красоту и славу.

— Скоро всё будет совсем как раньше. — Прошептала Элайя, высыпав из складок платья труху, которой стало зёрнышко.

Но покой был недолог. Элайю охватила дрожь и напряжение. На правом бедре вновь открылась чёрная рана…

Обратный отсчёт пошёл. Сколько же времени у них было? Неделя, месяц, год?

И пока Элайя размышляла, грядущее незаметно подкрадывалось.