Грань Земли

Глава 19

ГЛАВА 19

Макс стоял между потоками оранжевого эфира, что вихрем улетали ввысь, а Тэсса водила руками, прыгала и танцевала.

Эфир сочился из ниоткуда и складывался в образы. Исходил волнами и выворачивал реальность своими грубыми мазками, словно разводы, что растекались по сторонам, но спустя миг твердели, и в них проявлялся ясный узор. Ещё несколько мгновений он был самим собой, а затем усыхал, размазывался, и на его месте из тех же самых мазков появлялось нечто новое. В этих рисунках расцветали плантации, оживали скульптуры и возникали площади величайших городов, вырастали замки и роскошные берега, закаты и рассветы, рождение и гибель империй, и даже далёкие космические пейзажи, все сюжеты и композиции, наносимые животворящей кистью.

Всё здесь смешалось. Заснеженные горные вершины становились неистовыми вулканами и низвергали лаву, что вдруг растекалась журчащей речкой, где медведи вылавливают рыбу. И в одном только этом действии сплелись жизнь зверя и предсмертные трепыхания его добычи, любовь к пище и ненавистный голод, и вся возможная сила и красота становились охотничьим талантом, являясь частью земного бытия.

Тэсса замерла, и все образы, и краски, и наброски тут же развеялись и в тот же миг сжались до сияющего шара на вытянутой ладони Тэссы. Десятки, сотни и даже тысячи волнистых нитей света вдруг потянулись вширь и высоту, рисуя гигантскую паутину. А затем все нити исчезли, осталось лишь полотно неудержимой жизни, заключённой в этой копне света. Подобно солнечному лику прекрасной девушки, чьи золотые волосы развеваются на ветру и дрожат от какой-то внутренней силы, что передаётся всем вокруг и от того, чем ты ближе к ней, сердце твоё всё больше полнится волнением и трепетом.

И Макс протискивался к самому центру, к пику этой незабвенной красоты и мощи. Он бродил между сплетениями тысячей нитей, и на каждое их прикосновение тело отзывалось нежными вибрациями, а порой сильными нервными импульсами. Разрядами электрического тока. И Макс вздрагивал. Эта сущность, несомненно, моделировала саму жизнь в каждой из её вариаций. Она таила в себе бесконечный потенциал. Вечное изменение через возвращение к истокам и канонам.

Макс сумел разглядеть только одну из нитей, близкую ему по духу — голубовато-зелёную. Но это была ошибка. Всё содержимое взбесилось и вспыхнуло от одного взгляда, воображаемый мир обрёл реальные черты, пока ещё с неким ограждением, за которое Макс зацепился, едва не провалившись в неизвестность. Он как бы ступил в болото, но утонул лишь по колено.

Свет луны падал на окружённую лесом поляну. Уже через мгновение земля начала содрогаться, и из самой чащобы выбежал великан. Он плюхнулся на землю пятой точкой и прикончил зажатый в руке ужин. Затем почесал живот, зевнул, глаза стали закрываться, казалось, он вот-вот уснёт, как вдруг раздался хлопок и разнеслась вонь. Глазища распахнулись, великан захохотал и под собственный громоподобный смех стал пускать ветра, что разглаживали траву и выкорчёвывали молодые деревья, заставляя притаившихся животных разбегаться в ужасе.

Макс закашлялся, зажал нос и выпрыгнул из этого видения, точно дельфин из воды. Но тут же провалился в следующее.

На разбитую, залитую кровью площадь медленно ложился снег. Здесь раненые убегали от своих преследователей, на бритых головах имелась свастика, а в руках засели маузеры. И гонители и гонимые кричали на разных языках, но их слова одинаково терялись в грохоте выстрелов и свисте пуль, в стенаниях и плаче. Это зелёно-коричневый орёл гнался за красным медведем, чтобы сгинуть в его берлоге. Но в конце концов не останется победителей, лишь проигравшие, чьи реки крови однажды затопят этот мир.

Макс едва выполз оттуда. Чем дольше ты на что-то смотришь, тем реальнее оно становится, и ходить меж нитей — что красться по канату.

Третье полотно явило охваченные пламенем бесплодные земли, заставленные капсулами. А внутри них заплывшие жиром люди, не способные к самостоятельным передвижениям, лишь сотрясаемые от удовольствия, похоти и смеха, и невозможно далёкие друг от друга в своих шлемах виртуальной реальности. Рабы желудка и гениталий, вокруг которых суетятся прислужники-роботы. И здесь же стоят таинственные чужаки, пастухи человеческого стада, чьи лица и тела окутаны чёрным дымом.

Макс вдруг стал ощущать всё ещё реальнее, как воздух наполнился необъяснимым жаром и начал подобно огню обжигать кожу. Макс оглянулся в поисках калитки, через которую можно было бы выйти отсюда, но её не было. Теперь это место уже не казалось землёй, а напоминало нечто другое. Ад.

Макс весь сжался, скрестил руки на груди и рухнул коленями прямо на раскалённую каменную почву. Кожа вздулась волдырями, и они тут же полопались. Макс было завопил, но огонь объял лёгкие и спалил нутро. Тени сгустились вокруг. То были таинственные чужаки, Макс ощутил их жуткий взгляд и протянутые руки. Их голос в голове — «Хранитель, что за окно ты распахнул? Позволь нам покинуть эти земли вместе с тобой…» Их руки всё тянулись, пока кто-то не схватил Макса за воротник и не вытянул из преисподней.

— Не стоит так распахивать окно, продует. Можно подсматривать иногда, если уверен в своих силах. — Сказала Тэсса, пока Макса трясло от жжения во всём теле.

Когда оно прошло, Тэсса провела Макса в самый центр полотна, где перед глазами проносились целые эпохи, и всё это в ускоренном виде, и даже столетия не более, чем секундная вспышка. Но единицы времени мельчали, и Макс стал подмечать всё, что происходит за одно мгновение во всём мире. Теперь всё растягивалось и казалось нескончаемо долгим. Одно событие шло за другим. Изменения, которым нет числа.

Тэсса заглянула в изумлённые глаза Макса.

— Это то, к чему ты сможешь обращаться, если овладеешь высшим мастерством земной стихии. К запечатлённой летописи бытия. Всё прошлое, которого уже не вернуть, настоящее и будущее, как возможное, невозможное, маловероятное и так далее и тому подобное в духе многомировой интерпретации Эверетта. Все возможные варианты, все сценарии каждого из времён. Посекундная раскадровка.

— Значит, вот так просто я могу заглянуть в будущее?

— Только в теории. Эта паутина — вывернутая мозаика. Годы и десятилетия пройдут, чтобы хоть немного в ней разобраться. А чтобы всё далось вот так запросто, нет уж. Нужен опыт и тренировки в овладении земной стихией и собственным внутренним духом. Без этого ты начнёшь путать вероятности и заблудишься, расслоишься, а если попытаешься упорядочить всё и сразу, сгоришь от перегрузок. Твоё сознание не выдержит. Кроме того, нужно научиться различать и улавливать нити, а не идти в слепую, рискуя провалиться незнамо куда. Даже банальное созерцание требует высокого мастерства и аккуратности. Редактирование же совсем иной уровень. Вся паутина связана. Изменишь самую мизерную деталь в рисунке, пусть даже только своей реальности, это тут же исказит весь узор и запустит новую цепь событий.

— Тогда зачем мне это показывать?

— Чтобы ты знал, что должен оберегать пуще зеницы ока. Это то, о чём должен ведать избранный. Возможно, это поможет тебе в будущем. А ещё это прекрасная проверка твоих способностей. В любом случае этот код поддерживает жизнь на планете, двигает её вперёд и развивает.

— Но откуда он вообще взялся?

— А какая разница? Может быть его воздвиг парень на букву Б или ещё какая-то высшая сила, древнее сознание, неважно. — Заключила Тэсса.

Макс прыснул.

— Но я атеист!

— Это что-то меняет? — Спросила Тэсса.

Макс пожал плечами, и разговор продолжился.

— Мы называем тебя избранным, но таких как ты несколько тысяч на планете. И каждый при должном желании и упорстве смог бы воспроизвести этот код. Вот только все ли они чисты душой? Мама говорила, что попытки изменения уже были, мы этого уже не узнаем, но сохранить код в целости обязаны во благо нас самих и этого мира. И, как я уже сказала, это отличная тренировка. Но признаюсь, на поверхности, в Аниме, даже я тренируясь всю жизнь на это не способна, и только здесь мне дано изредка воспроизвести код.

— А здесь, это, собственно, где?

— Ах, да, я же не говорила, это место является исходной точкой бытия. Нулевой. И любая метаморфоза здесь под силу любому одной только силой мысли. Единственная версия мира, где наш разум не скован и полностью открыт. Поэтому я перенесла нас сюда, чтобы ты скорее выздоровел и подготовился к получению силы. — Тэсса щёлкнула пальцами и пылающая сфера со всеми её паутинками, линиями, всеми рисунками и образами свернулась облачком оранжевого дыма и просто растворилась.

Макс снова стоял посреди цветочного поля в закате дня.

— Теперь твоя очередь. — Сказала Тэсса.

— Издеваешься?! Я не такой талантливый, от слова совсем. — Ответил Макс.

На что Тэсса хмыкнула.

— Вот сейчас это и выясним. Сотвори что-нибудь. Что угодно. Ну же! — Сказала она.

И Макс усмехнулся, небрежно вытянул руку и напряг. Ветер колыхал цветы и гонял облака по небу. Макс выдохнул и опустил руку.

— Говорил же, не получится. — Сказал он.

Тэсса скрестила руки на груди, вскинула бровь и посмотрела строгим учительским взглядом.

— Знаешь, я удивлена. В твоих потугах было столько энергии и упорства, а в энтузиазме твоих глаз можно было запросто утонуть! Действительно странно, почему же ничегошеньки не вышло? Может быть, ну не знаю, ничего не вышло, потому что ты даже не удосужился по-человечески вытянуть руку?! Место, в котором мы находимся, готово выполнить любое пожелание, за тобой остаётся немного веры и стремления. Здесь нет Ранзора, но ты уже проиграл. Заведомо! Самому себе! Нужно было просто поверить в свои силы. Неужели я так много прошу?!

— Но я пытался, ты же видела!

— Не надо пытаться, нужно делать! Давай сначала!

Макс снова вытянул руку и напряг так, что она аж затряслась, и сам весь напыжился, покраснел, закряхтел и взвыл.

— Чёрт! — Рука опустилась. — Говорил же, я не могу!

Тэсса смерила его разъярённым взглядом, и Макс не выдержал, отвернулся.

— Да, да, я бездарность! — Воскликнул он.

Но Тэсса не обрушилась за этот возглас, что было бы ожидаемо, а подошла сзади, взяла за руку, вытянула вперёд и стала массировать ладонь.

— Никто не рождается талантливым или гениальным, но стоит проявить упорство, внимание и терпение и вот ты становишься лучше день ото дня. В твоих действиях было старание, я чувствую это в напряжении твоей руки. Но для успеха требуется и осознание дела, которым заняты твой ум и тело. Полюби же это действо всем сердцем. Что, по-твоему, ты сделал?

— Вытянул руку, напрягся… — Начал Макс.

Тэсса вздохнула.

— Это неверная стратегия. Ты не должен напрягаться физически. По крайней мере сразу. Творческая жила берёт начало не в теле, но в духе. Она зарождается в душе и тянется через всё сознание, а наше тело лишь проводник и точка выхода в этот мир. Теперь закрой глаза и сотвори маленькое чудо.

И Макс послушался. Он дышал полной грудью, так спокойно. Глубокий вдох и протяжный выдох, и перестал слышать всё внешнее, перестал чувствовать руку Тэссы на своей руке и даже собственное тело, и теперь слышал, видел и чувствовал лишь свою душу и сознание. И что-то чиркнуло, вспыхнуло в извечной темноте разума. То было чистое сияние. Проблеск. Всё ещё с закрытыми глазами Макс рассмеялся, мысленно удерживая сноп искр в ладони.

— Смотри! Смотри, у меня получается!

— Отлично! А теперь, заботься, лелей и расти это чудо. — Прошептала Тэсса.

И Макс открыл глаза. Сноп искр расплывался то квадратом, то овалом, а то и вовсе треугольником. Но вдруг стал пропадать, и как бы Макс не щурился, не сжимал челюсть, искры исчезли, так и не обретя заветной чёткой формы. Рука нервно опустилась.

— Что ты пытался создать?

— Что-нибудь красивое, звезду, снежинку, цветок. — Предположил Макс. — Я сделал что-то не так? — Спросил он, глядя на усмешку Тэссы.

— Я просто вспомнила свои ошибки. Знаешь, раньше я не верила. Но чтобы мир исполнил твою волю, необходимо лишь пожелать этого. На это не способно ни одно животное или объекты неживой природы, кроме тех, кто обладает душой. С единственной оговорочкой — желание должно быть очень сильным, неистово-сильным. Тебя должно прямо распирать от упорства и энтузиазма.

— Всё равно не понимаю.

— Ты видел код ядра. Его можно назвать всеобщим механизмом, что порождает на планете жизнь. А топливом служит эфир, который являет собой первоначальную душу, что породила все прочие души, в том числе и людские. Эфир пронизывает абсолютно всё. Поэтому каждый может подпитываться им и делает это. Чаще всего неосознанно, в микродозах. Научишься черпать оттуда силы сознательно, и вся планета бросит ресурсы на выполнение твоего желания. Но ты будешь обязан доказать важность твоего дела несгибаемой волей и упорством, это послужит гарантом серьёзности твоих намерений. Чем оно сильнее, тем больше сил в распоряжение получишь. А ещё, чтобы желание исполнилось, оно должно быть конкретным. И чем твоя воля туманней, тем дольше и неправильнее она будет исполняться, ведь кому как не тебе решать, что для тебя лучше. Но не всё так просто. Ты должен быть не только старательным, но и духовно развитым. Найди единство с планетой и научись находить перводушу в себе и себя в ней. Ибо она породила нас, пусть даже наши коды различаются, а единение потребует усилий и практики. Но даже в самых идеальных условиях ни у кого не хватит воли, чтобы планета выполнила все желания разом. Порой и на одну просьбу воли не хватает, да и планетарный механизм ограничивает максимальный потенциал исполнения, чтобы ядро не истощилось. А ещё это опасно, зачерпнёшь слишком много — растворишься. Поэтому есть защита от дураков — внутренний код твоей души, он не даст взять слишком много. Теперь понимаешь, как глупо говорить об изменении чего-то фундаментального, но изменить нечто более простое и обыденное можно.

— Если этой силой может питаться каждый, то в чём отличие избранных?

— А отличие в том, что избранные при должной подготовке способны редактировать код, прочие же такой возможности лишены. — Сказала Тэсса.

Макс кивнул и снова вытянул руку. И в снопе искр вырос оранжевый кристалл.

— Прекрасно! А теперь воздействуй на это место, где мы находимся, преобрази его!

Кристалл и сноп искр рассеялись. Макс стал водить руками и ощущал, как здешняя порода становится податливой и мягкой, точно пластилин, и всё вокруг искажалось, плавилось, сжималось и растягивалось, пока не застыло в полужидкой, полутвёрдой неясной массе. И вдруг всё оборвалось. Макс будто выдохся, резко пошатнулся и весь напряжённый согнулся, уперевшись ладонями в ноги и, глядя на землю, раскрасневшийся, дышал тяжело и часто.

— Я делал всё, как надо, чётко представил, думал лишь о желании, я видел эту красоту, такую яркую и мощную…

— Знаешь, нельзя создать шедевр за один присест! Величайшие художники и писатели годами полировали свои работы, чтобы приблизиться к прекрасному! Нужна последовательность.

— И что это значит?

— От простого к сложному. Внутри каждого творца живут два зверя, один всё создаёт и плохое, и хорошее, но не видит разницы. А второй — придира, он говорит, что хорошо, а что бездарно. Но они не работают вместе, лишь по отдельности, и твоя цель включать и отключать их внутри себя поочерёдно. Пусть первый сотворит самую жалкую тривиальность, не оценивай её, но созидай, наращивай, как бы плоха она тебе не казалась. И, как бы ни хотелось, не позволяй придире вырваться на свободу, даже пискнуть, пока первый зверь не выскажет всё до последнего. Вот тогда и можно выпускать придиру. Своим чутьём он обнаружит интересности, красивые детали, дивный ракурс, а прочее потребует отсечь. В эти мгновения прислушивайся к нему, как бы противен не был его голос и произносимые слова. В конце останется чистый талант и заключённые в нём сила, красота и ум. — Одухотворённо произнесла Тэсса.

Макс выпрямился, но не стал вытягивать руку, а закрыл глаза и представил, как всё внешнее меняется вокруг. Он больше не управлял материей, но был ею. Духом жизненной правды, проникшей в чистый свежий воздух, в сочную зелёную траву, в рыхлую почву, на которой стоят девушка и парень. Где-то за пределами воображения частичка ожившей природы формировала саму себя, придавала глубину небрежными мазками, прочерчивая всё новые контуры и очертания. Макс проник в природу духом жизни и расцвёл в ней духом красоты. Его глаза открылись, но он не проронил ни слова.

Склон, усеянный земляникой, стоял на окраине леса в закате дня с видом на городские многоэтажки и спускался каменисто-песочной породой через заросли кустарников в тень тополей, перед которыми тёк ручеёк. И все родные слуху шелесты, шорохи, журчание воды и пение птиц окружили девушку и парня.

Макс задрожал, рухнул на колени, заливаясь потом, и почувствовал, как Тэсса положила руку на его плечо.

— Здесь началось наше путешествие… — Выдохнул Макс.

— Не останавливайся, продолжай, пусть твоя фантазия расправит крылья.

— Полёт? — Усмехнулся Макс. — Ну ладно…

Он поднялся, сцепил руки и закрыл глаза. По земле разлилась энергия, из травы выглянули новые стебли и оформились красивыми ярко-рыжими цветами. Макс поднёс ладони к губам и подул, и десятки оранжевых цветов оторвались от почвы и взмыли в багряное небо. Сначала поодиночке, а затем сплетаясь в набор букв.

Т… Э… С… С… А…

А ещё в улыбающуюся подмигивающую рожицу с высунутым языком. Тэсса рассмеялась.

— Это ещё что? — Спросила она.

— Послание космосу. — Важно ответил Макс и взглядом проследил за буквами.

Цветы и рожица сплелись между собою в подобие гнезда и выпорхнули двумя ласточками.

Они стали резвиться, летать, шуметь, пикировать, словно играя и танцуя. Макс водил руками, и птички подчинялись этим витиеватым движениям и вот пронеслись прямо над головой Тэссы, заставив её отпрянуть и пригнуться.

Макс засмеялся, и тут же под его командованием осталась всего одна ласточка. Вторая теперь описывала воздушные пируэты под мановения изящных рук Тэссы и вдруг подросла, схватила ласточку Макса и стала кружить, носить туда-сюда.

— Эй! Нечестно! Отпусти! — Воскликнул Макс.

Но Тэсса лишь посмеивалась. Тогда Макс стал незаметно по чуть-чуть добавлять своей птичке мяса. И её пленительница невольно опускалась, но затем снова подросла и взмыла вверх. Максу ничего не осталось, разве что кроме…

— Ну ка, ну ка… — Проговорила Тэсса так, между прочим.

Ласточка Макса обернулась енотом и, вырвавшись из цепких лап уже стервятника, залез птице на спину ближе к голове, закрыл обзор, сжал лапками клюв и стал мотать из стороны в сторону. Стервятник нервно замахал крыльями, начал летать спиралью и переворачиваться, но енот всё не отцеплялся. Стервятника заносило, он терял высоту под возмущённые возгласы Тэссы. Енот уже вовсю развалился на спине пленителя, пока тот падал камнем. Стервятник уже не сопротивлялся, а просто сложил крылья и спикировал.

Енот вывалился у самой земли и, упав наземь, перевернулся, словно паркурщик и быстро-быстро побежал прочь на своих четырёх, оглядываясь на взмывающего в небо стервятника. Их взгляды пересеклись, и они помчались друг на друга. Оба набрали в скорости и всё начало замедляться. Енот плавно подпрыгнул, выставил лапку для удара, стервятник же стал плавно пикировать, а когда сблизился, расправил крылья и потянулся когтями. В сантиметре от прикосновения и зверь, и птица застыли прямо в воздухе, в полуметре над землёй, лапка и прожорливость против голодных когтей и клюва.

— Нууу! Ты оборвал на самом интересном! Любопытно же, кто победит! — Воскликнула Тэсса.

Макс весь дрожал, был бледный и тяжело дышал. Образы животных развеялись. Макс упал на спину, скрючился, и не смел шевелиться. Что-то в нём треснуло и надломилось, в голове и сердце стояли звоны, странные шумы, колеблющие, теребящие, бередящие все раны тела и души, те нарастающие звуки, которыми он был награждён, когда к сердцу прикоснулась Тэсса. На одном глазу начался нервный тик. А на душе один из швов как будто разошёлся.

Всё стало слишком ярким, и Макс зажмурился. Но даже с закрытыми глазами, свет прорезал веки, и вся его насыщенность, контраст, все шумы и потоки энергий, всё стало куда значительней и многосторонней, и Макс всё это различал на вкус и цвет. Но открыв глаза, отдавшись на волю одного только зрения, он увидел, как всё плющится и рассыпается квадратами. Звуки отовсюду лились мешаниной, и шелестели глыбы камней с их мерзким, холодным и шершавым безвкусием на языке. Цельная картина мира множилась и треска ась, и надломлялась и кривилась, и не только она, но и её звуки и запахи рассыпались фрагментами, смешиваясь друг с другом. Всё спуталось, как в калейдоскопе и продолжало смешиваться, становясь лишь шипением и мельтешением всего и вся. Белым шумом, в котором Макс кричал, размахивал руками. Так все чувства проходили сквозь него обжигающим лучом. Тактильное жгло кожу, пахнущее опаляло ноздри, увиденное и услышанное рвало глаза и уши, и эта чувственная громкость всё нарастала, пока не появилась Тэсса.

— Макс?! — От её голоса, вида, запаха всё вспыхнуло ярко-белым и тут же погасло.

Стало совсем темно, как если бы в комнате ночью перегорела лампочка.

Но жизнь на то и жизнь, в ней не найти покоя, ни на суше, ни на океанском дне. Глубокая, колющая боль пульсировала в самом сердце. Если вообразить, рана была рассеяна по всему телу, но затем сузилась и тонкой длинной иглой вонзилась в сердце.

Спустя часы Макс обнаружил себя в лечебнице, лёжа на спине в одной из капсул. Рядом сидела Тэсса, а вокруг неё витала рыжая аура, волнующая и встревоженная — тревога и страх, что сковали её язык, да и лицо было хмурым. И всё же она пылала своим внутренним светом, которого Макс до сих пор не замечал, всей её скрытой силы и таланта.

А что было вокруг и как можно было всё это не замечать? На потолке, стенах, воздухе, да и в самом Максе, как и повсюду, проистекали рыжие паутинки эфира. Всамделишные узы целого мира с микроскопическими колебаниями. И каждая мысль, слово, запах, действие оставляли на паутинках след, как бы дополняя их узор.

Макс зажмурился от дикой щемящей колкой боли в груди, но таки решился взглянуть. В сердце зияла трещина. Не большая, но все ощущения просачивались сквозь неё в самую душу и понемногу разъедали края ментальной раны, к которой Макс боялся даже прикоснуться. Только поднял взор на Тэссу.

— Ты видишь это?! В моём сердце! Что мне делать? Прошу, не молчи! Что это за фигня такая? И что творится с моими чувствами? Зрением, слухом, обонянием? Они режут меня, всё слишком ярко и громко, помоги!

— Я думала, надеялась, что здесь подготовка будет безопасной, но ты смог как-то вобрать больше, чем было положено, и разорвал ментальные ткани, нарушил целостность души и создал брешь. Все чувства смешались и хлынули бурным потоком, не смертельным, но мне не ясно, как ты можешь оставаться в сознании, если должен был погрузиться в кому!

— Всё, что я слышу, вижу и чувствую, причиняет боль! Сквозь меня просачивается всё больше и больше, абсолютно всё, информация, звуки, вкусы, эмоции, что это?!

— Это — расширение чувственного восприятия — синестезия. Научись сужать этот поток, и твоя ментальность станет более эластичной и гибкой, душа адаптируется, а рана заживёт.

— Я вижу колебания твоей души. — Макс стал пристально разглядывать Тэссу, она же попыталась прикрыться. — Ты смущена?!

— Если ты такой всевидящий, может перестанешь пялиться на мою душу?! — Воскликнула Тэсса.

И Макс потупил взор.

— Прости, боюсь, что я не в силах. Это просачивается прямо в сердце, раздирает его, мне даже смотреть необязательно. Что же мне делать?! — Спросил Макс.

Их взгляды пересеклись.

— Думаю, на сегодня уроки закончены. Идём, тебе нужно восстановиться. И я знаю отличное место.

Макс и Тэсса побрели днями и ночами по лесам, полям и болотам. Но не то, чтобы они шли слишком долго, много или окольными путями, просто рельеф вокруг ежеминутно изменялся. Так они оказались у низины перед пологим холмом. На его вершинах носился гигантский рыжий зверь. От резких метаний его формы и очертания туманились.

В два больших прыжка он настиг и предстал перед Максом и Тэссой рослой, громадной, с высотой и шириной подобной двухэтажному дому лисицей. Но вместо обычной шерсти густой оранжевый дым, а под ним тело из жидкого растекающегося и от того размытого хрусталя.

Как озорное дитя, лисица вихрем бегала вокруг, виляя пушистым хвостом и слегка подталкивая мордашкой Макса и Тэссу в спину, ближе друг к другу. Затем остановилась, присела и облизала их своим огромным языком. Слюни тоже оказались дымом. Лисица зафыркала, когда Тэсса почесала ей за ухом, затем легла, сложила лапы и положила на них голову, закрыла глазки и нежно замурчала. Мурлыканье становилось всё громче, а лисица всё туманней и расплывчатей, затем сменилось посапыванием, и от зверя осталось лишь большущее облако, в котором рыжий дым и жидкий хрусталь смешались, окончательно утратив все очертания и формы.

Тэсса взяла Макса за руку и шагнула внутрь. По ту сторону всё казалось таким странным.

В прихожей не было ни одной двери или окна, а потолок, пол и все стены не имели ни граней, ни очертаний, были неясными, ежесекундно размывающими собственную детальность и состояли из жидкого, растекающегося хрусталя с металлическим оттенком. Ни у одной вещи не было ни начала, ни конца, все вещи как бы происходили друг из друга, одно было продолжением второго, а стоило подойти хоть к чему-нибудь, оно уже было совсем другим. А этот воздух, он был из того же вещества, что и всё остальное, но более эфемерный, напоминал туман. Если же замереть, остановить взгляд и сфокусироваться, вся переменчивость тоже застывала, и можно было любоваться окружением.

И Макс остановился. Он увидел застывшие водянистые пластины, напоминающие своей прозрачностью хрусталь. Сквозь них, под мерное сопение дома, хмурое небо иногда сверкало неясными всполохами молний, громыхало, и было так свежо, словно гроза была прямо в прихожей, и капли стекали снаружи по едва видимым пластинам. Но стоило шевельнуться, отвести взгляд и всё менялось. От одного шажка прихожая уже выглядела иначе.

У Макса закружилась голова, он стал теряться и проваливаться всё глубже и глубже в эту размытость и туман, в котором даже то, что было видно, стало пропадать. Макс сделал шаг назад, надеясь упереться в стену, но сколько бы он не прошагал, была лишь пустота. Бесконечное пространство за спиной. Но вдруг из ниоткуда Тэсса схватила его за руку. Макс вздрогнул.

— Что это?! — Взволнованно прошептал он.

— Здесь довольно нелинейная планировка, чуть тебя не потеряла. — Сказала Тэсса.

Макс не ответил, начал озираться по сторонам, начал крутиться. Его глаза широко раскрылись, а губы растянулись в улыбке, Макс рассмеялся.

— Уоооу! — Вскрикнул он, завертелся и сиганул прямо в размытость.

То была комната во мраке синевы. Через единственное круглое окно, растянувшееся на весь потолок, лился лунный свет, касаясь стен и пола. Макс стоял между полками и рассматривал книги.

— Отличная библиотека! Её создал дом? — Спросил Макс.

— Приглядись, эти книги сплошная статика, я их приютила. — Донёсся из темноты голос Тэссы.

Макс с блаженной улыбкой перелистывал страницы, на которых игрался лунный свет, отчего текст становился совсем причудливым под стать окружению, что мерцало и переливалось, словно океанские воды в жемчужном свете луны, в этом призрачном сиянии с его бризом и бумажной потрёпанностью, а иногда и запахом свежей типографской краски. Макс обошёл дюжины полок, всюду приглядывался и никак не мог налюбоваться переплётами, а иногда останавливался, закрывал глаза и гладил книги по бархатным корешкам. В эти мгновения его дыхание становилось тихим, трепетным и по-особому нежным.

— Когда мы с мамой, бывало, осматривали улицы и прокрадывались в дома, я забирала с собой некоторые разбросанные книги. Глядя на них, мне становилось жалко. И я всё пыталась разгадать человеческую тайну, все их размышления и думы. Знаю, маме бы это не понравилось, и я даже зарекалась больше ни-ни! Но с каждой вылазкой приносила ещё по одной. Сначала я даже не задумывалась о библиотеке, просто аккуратно складывала книги на полу. Но их скопилось так много, что пришлось построить ещё один дом, этого лисёнка. Пока библиотека разрасталась, вместе с ней вырастала лисица. Мне помогала Пандора. А вот мама об этом так ничего и не узнала…

— Твоя мама забиралась в дома, но была бы против этого? — Спросил Макс.

— Моя мама была мудрой женщиной и то, что она делала, было на пользу людям, мне же нечем гордиться.

— Прости!

— Кстати о перемещениях. Чтобы попасть в другую комнату нужно чётко представлять её, иначе далеко из прихожей не уйдёшь. Но тебе просто повезло, сейчас ты ощущаешь всё гораздо ярче, чем должен, и это помогает. Ведь дом живое существо. И знаешь, не надо каждый раз просить прощения, ты же не какая-нибудь сопливая девка! — Сказала Тэсса.

Макс с улыбкой подкрался к ней и положил свои руки ей на плечи.

— Не обязательно быть такой вредной, мне же приходится этим дышать. Это очаровательно. Нет, вы только гляньте на неё! Так и хочется ущипнуть эту врединку! Потискать, помучать! Она вам не белая и пушистая, вся из себя такая мур-мур, с вальяжной походкой от бедра, правда, зая? — Макс заливисто хохотнул.

А Тэсса нервным движением сбросила его руки и оттолкнула, отчего Макс легонько качнулся.

— Что-то я… как-то странно себя ощущаю… всё такое… необычное… — Он выставил перед лицом указательный палец и стал пялиться на него, пока водил, задевая им тонкие нити эфира. — Слушай, а я совсем забыл спросить, вот я всё гляжу и вижу по воздуху плывут какие-то нитки, везде, до самого горизонта. Я конечно сроду очков не носил, но не сделала ли меня эта душевная пробоина косоглазым астигматиком? Надеюсь, это не входит в число мега чувств?

— У них всего два уровня, общий и детальный. Я как раз и специализируюсь на материи тонких, изящных чувств, ты же улавливаешь…

— О! Квантовая физика мироощущений? Ну что может быть обыденней? — Макс усмехнулся и махнул рукой. — Ладно, можешь не отвечать. А вообще, я хотел сказать, что книги — это отличный показатель того, что представляет из себя… этот… эээ… А, во, вспомнил! Ин-ди-вид. — Произнёс Макс по слогам.

Тэсса вздохнула.

— Тебе сейчас нужен покой! — Начала она.

Макс хмыкнул.

— К чёрту игру в удава! — Воскликнул он, подбежал к Тэссе сзади и, обхватив за талию, упал спиной в размытость.

— Надо же! Угадал! Снова! — Закричал Макс, разглядывая зал.

Лучи утреннего солнца попадали сюда сквозь множество узких оконец. Свет падал на десятки картин, изображающих людей в разные моменты жизни. Нарисованные акварелью, гуашью, акрилом, маслами и простыми карандашами, и ещё десятки зависших в воздухе картин с незаконченными рисунками, где краска всё ещё не обсохла и чудесным образом растекалась по очертаниям набросков. И много смятых, загнутых листков, перепачканных краской. Макс ходил и любовался рисунками, аккуратно раздвигая те, что зависли в воздухе, а затем опустил взор на измятые листки. Поднял, развернул, и увидел множество четверостиший, выведенных каллиграфическим почерком.

— Нет! Нет! Нет! Это не законченное, тебе не стоит смотреть и читать то, во что я вложила душу, пока ты… — Тэсса вырвала кипу листков.

А те, с которыми Макс успел отвернуться, начали вылетать из его рук, но Макс всё же урвал один и пробежался взглядом. Вдруг замер, блаженно улыбнулся и закатил глаза. Он томно дышал, чувствуя прилив крови в паху.

Тэсса вырвала листок.

— Я же говорила, пока не восстановишь контроль над чувствами, лучше не углубляться в творчество!

Но Макс не слушал и уже был пьян.

— Прости, не думал, что от пары строк меня так развезёт! — Макс ухмыльнулся. — Талантливый человек талантлив во всём, а?

Сказал он, на что Тэсса лишь вздохнула.

— Просто следуй за мной, не хочется тащить тебя силком. — Сказала она.

И Макс взял её за руку и последовал за ней, послушный пёс.

Единственным источником света был мягкий, нежный, уютный огонёк, пылающий в камине, где тихо потрескивали дрова. Свет настоящего семейного очага, что ложился на комнату шёлковой тканью. Стены были увешены маскарадными масками и блюдцами с изображениями Эйфелевой башни, Перу, Тадж-Махала, соборов, храмов и многих-многих городов.

И виниловые пластинки между ними. Тэсса подошла к камину, схватилась за ручку справа и выдвинула из стены патефон. Затем сняла одну из пластинок и включила. Раздался хрип, и музыка принялась ублажать слух. Тихая, мелодичная и неуловимо глубокая, музыка для души. В такой можно раствориться, словно в горячей ванне со всеми её душистыми маслами и морской солью после насыщенного рабочего дня.

Тэсса поманила Макса и с задорной улыбкой окунула руки в огонь, в это неистовое пламя, где они окаменели, и недолго покопавшись вытащила оттуда две чашки с тёмной жидкостью. С них сходил пар, и воздух наполнялся кофейным ароматом. Вновь принявшие человеческий вид руки протянули одну из чашек. Макс с опаской взял и вздрогнул. Чашка была на удивление холодной. Макс поднёс её к губам и, закрыв глаза, втянул этот спелый аромат и прочувствовал тайные красоты далёких тропиков, весь их зной и страсть. И во всём этом сосредоточии душевности и уюта, сквозь призму бреши в собственной душе увидел Тэссу в каком-то ином свете.

Несколько минут они не отводили взглядов, пока Тэсса не заговорила.

— Присядем? — И указала куда-то в сторону.

Макс стал озираться, но после огня комната была слишком тёмной, пятно перед глазами ещё не рассеялось. Макс кивнул и слепо побрёл в указанное место. Перед камином вдруг из ниоткуда возникли два мягких кресла. Макс рухнул в одно из них, едва не расплескав кофе, и стал дыханием своим остужать напиток, в то же самое время Тэсса уже сделала несколько уверенных глотков.

— Предпочитаешь кипяток? — Спросил Макс.

— Не совсем, но иногда лишь обжигаясь можно почувствовать вкус. Порой с болью приходит наслаждение. — Тэсса притихла и с какой-то грустной полуулыбкой вглядывалась в пламя.

— Что такое? — Спросил Макс.

— Ничего, просто я подумала, что теперь мама никогда не узнает о всех моих книгах, что я насобирала, всех стихах и живописи, которые я скрыла в ночи. Я не смогу раскаяться, прочитать исповедь. Я всего-то и хотела быть чуточку человечней, узнать ту скрытую от меня жизнь, но всегда боялась слишком близкого контакта, облачённая в гордость. И выдавала этот страх за тревогу стать такой же губительной для мира, но мама была права. Мы и люди не такие уж и разные. Я страстно впитывала вашу культуру и сколько же во мне было высокомерия, жадности и пренебрежения, если я брала всё, что мне захочется. Так было сильно моё желание попробовать частичку этой жизни на вкус. Неужели я была настолько слепой и голодной, что объедки виделись мне королевской трапезой?

Обе чашки опустели, и Тэсса незаметно положила свою голову на плечо Максу, и он приобнял её.

— Иногда мне снятся сны, где я обычный человек, встаю по утрам, делаю зарядку, умываюсь, завтракаю, ухожу из дома, сажусь в автобус и, слушая музыку или книгу, наблюдаю за людьми. Затем приезжаю на работу и учу детей математике, литературе и живописи, неважно чему, главное творческому и полезному. Я бы лелеяла и заботилась о каждом ребёночке как о своём, учила их уважать себя, друг друга и мир, в котором они живут. А на переменах, они бы бегали и веселились, радовались жизни, вызывая в каждом восторг и умиление своей детской живостью и непосредственностью. Все эти темноволосые мальчишки и рыжие девчонки. — Взгляд Тэссы ускользал.

Но Макс успел поймать его глазами и приковать к себе. И обнял ещё крепче, а Тэсса обняла его в ответ.

— Ты не одинока, Тэсса. Мы не оставим тебя. И твои родные тоже не оставят тебя, они будут живы, пока ты помнишь о них, ведь всё лучшее, что в них было, ты вобрала и сохранила в своём сердце.

— Они многое помогли мне осознать, повзрослеть. Знаешь, в этом мире нет места ненависти, и поэтому путь для Ранзора сюда закрыт. Мы могли бы прятаться в Эдеме до конца своих дней, но он принёс столько горя и неизвестно сколько ещё принесёт. Его нужно остановить. Ты понимаешь?

— Да.

— И ты понимаешь, что должен для этого сделать?

Макс кивнул.

— Я никогда не умела доверять, но кажется, я доверяю тебе…

Макс не дал договорить и впился в её губы, в эти сладкие уста, напоминающие вкус летних ягод и уютных вечеров вдвоём. И было во всём этом что-то горьковато-сладкое, что делало момент настоящим.

Тэсса покусывала губы Макса, оттягивала нижнюю губу, играла языком и упивалась страстью, той негой, что заставляет мучить и бросаться друг на друга до сладостной боли и волнующей дрожи во всём теле, желанной слабости, что разливается по телу и подкашивает ноги, кружит голову и отращивает крылья за спиной и потому заставляет кусаться и любить эти укусы, полные нежности, ласки и интимной доли садизма. И этот поцелуй был словно ключ или пароль, что прозвучал однажды, но навсегда.

И этого хватило, чтобы сердца раскрылись и сошлись в единстве. И то чувство разлилось по венам, наполнило их чем-то прекрасным и возвышенным.

Так зарождались тонкие ароматы страсти и любви.

Макс и Тэсса всё плотнее прижимались друг к другу.

Огонь в камине пылал всё ярче, а музыка играла всё насыщенней и слаще. Но никогда в жизни им не превзойти тот яркий свет и трепетную музыку души, что расцвели буйным цветком в сердцах влюблённых.