Грань Земли

Глава 14

Всё то время, что Макс катился по тоннелю и кричал, в него въедался запах грязи, и всё вокруг напоминало подземный аквапарк.

Летишь ты себе в темноте и трясёшься от страха, не зная направления и не контролируя его. В долгих нескончаемых звуках падения можно услышать многое, чего на самом деле не происходит, к примеру, скорое приближение стены.

От таких мыслей невольно вытягиваются руки и начинают шарить в темноте и в ожидании. А подпрыгивая на неровностях и пролетая над полыми местами, ты слышишь эхо и кажется, стена вот-вот сломает твои руки, и ты вопишь. Но никакой стены нет, лишь воображаемая, и раз за разом ты прошибаешь сырую темноту, где холодный ветер и ошмётки грязи бьют тебе в лицо.

Где-то вдалеке, словно в разных пролётах, так же кричал Дамир. А ещё где-то рядом повизгивал, скулил и гавкал пёс. Интересно, как он скользил по этой грязи? Сведя лапы вместе или широко растопыривая их, словно новичок на катке? Ну уж не попой точно.

Порой тоннель обрывался, и Макса выбрасывало куда-то в пустоту. Глаза начинали метаться в темноте и замечали силуэты. Затем тоннель вновь возвращался и петлял то влево, то вправо, то скатывался спиралью, но всегда неизменно направлялся вниз.

И на этом пути Макс то и дело подскакивал и переворачивался, падая на окружающий его мягкий грязевой матрас, приходилось упираться руками и ногами, чтобы хоть немного выровнить положение тела из хаотичных кувырков. А из-за лишних телодвижений, грязь набивалась и налипала ещё сильнее, нарастала словно снежный ком.

Кроме того комфортному спуску мешали все эти неровности в зыбкой поверхности. Здесь был целый набор: колдобины, бугорки и трамплины, они всё не заканчивались, пока тоннель не оборвался и в последний раз не выплюнул Макса в далёкие, тёмные пустоты, где он вопил, отчётливо слыша своё эхо.

Затем к его воплю добавились новые звуки, и с разных сторон посыпались силуэты: Дамир, с его нескончаемым «ваааууу», пёс, воющий урывками, молчаливый и угрюмый Дементий и, наконец, последней в этом падении присоединилась Тэсса. Она щёлкнула пальцами, и внизу вспыхнул круг ярко-оранжевого пламени и потянулся вверх своими вихрящимися языками.

Макс набирал скорость, и воздух становился всё теплее. От волнения Макс перестал кричать, его дыхание участилось, он зажмурился и закрылся руками, оказавшись прямо перед огнём, но вдруг резко завис, чувствуя лишь жар, а когда открыл глаза, увидел нечто. Рядом, где-то чуть выше, где-то чуть ниже зависли и остальные члены новоиспечённой группы, но их было почти не разглядеть, лишь краем глаза, так мощно слепило пламя. Оно слепило, стирая все очертания тьмы предметов и людей, оставляя лишь яркий свет.

Наступило единство всего. Материя слилась со звуком, и каждая душа слилась со всеми остальными, миллиардами миллиардов душ, и Макс прочувствовал каждую когда-либо испытанную эмоцию: улыбку, хмурость, удивление, отрешение и человеческое счастье, радость, уныние, горе и печаль. Почувствовал себя частью гигантского организма, одним из миллиона камешков на Эвересте, где удары холодных ветров теребят снежные покровы, кленовым листиком, что шелестит в кроне, частицей магмы, рвущейся наружу и всей планетой сразу, где каждый это неповторимая шестерёнка, своей жизнью развивающая эту удивительную экосистему.

Таинственная сила притянула Макса в свои объятия сквозь глубины в колыбель перводуши, словно вернула в материнскую утробу, где царят извечные красота, величие, покой и сила жизни. И в этом океане света в голове проносились самые прекрасные и великие идеи, но затем, где-то вдалеке возникла маленькая чёрная точка. Она росла и разрасталась, пока не достигла таких размеров, что затмила собой свет.

Ещё мгновение и все идеи испарились, сгинули во мраке. В голове осталась пустота, а вокруг лишь тьма пещеры.

Макс больше не чувствовал себя частью чего-то значительного, он снова стал собой, таким посредственным и невыразительным, лишённым мудрости, решительности и харизмы определяющих величие человеческой жизни.

Но глаза привыкли к темноте, и всё осталось там где-то на задворках памяти.

Макс обнаружил себя зажатым между Дамиром и Дементием. Вздохнул и, опустошив лёгкие, едва вылез. А вот попаданец и брат только-только начали приходить в себя, хотя сейчас их всех можно было смело переквалифицировать в попаданцев.

Впереди у самой расщелины, откуда вливалась полоса оранжевого света, стояла Тэсса. Она провела над собой рукой, и вся грязь тут же сползла с неё. Этот фокус она повторила и над своими компаньонами.

И все как-то оживились. А пёс, отряхнувшись, и вовсе стал носиться из стороны в сторону, как безумный, наворачивая круги с высунутым языком, подпрыгивая, иногда тявкая, принюхиваясь и задевая всех своим холодным, влажным носом и даже чуть не сбил Макса с ног, пока всё исследовал, а изучив, первым ринулся к полоске света.

Макс двинулся в том же направлении и встретился взглядом с Тэссой. Затем её силуэт скрылся в оранжеве. Макс прищурился и шагнул следом.

Он всё ещё щурился, когда оказался снаружи. Повсюду, чего бы не коснулся взор, раскинулись ярко-оранжевые просторы, а воздух казался сухим и горячим. Но Макс всё-же широко раскрыл рот от удивления, глядя на всю эту округу, и голова его вертелась, силясь охватить панораму целиком.

В небе, если его так можно было назвать, клубилась сплошная пелена едва различимых оранжевых облаков, под ними раскинулись густые леса с реками и озёрами. Где-то совсем далеко сверкало строение округлой формы, и всё это богатство окаймляла цепь величавых гор, на возвышенность одной из которых собственно и выбралась компания.

Но до густых лесов гораздо ближе находилась иная область. Она разделялась широкой тропой надвое. В правой части имелся очаровывающий даже издалека лесопарк со странными изваяниями из казалось бы жидкого, точно живого хрусталя. И все эти гротескные, загадочные инсталляции не могли не волновать воображение, так же как и коллекция готических особняков, какие Макс видел только на картинках, веющих шармом давно заброшенных мест и пустырей, по которым хорошо гулять и вдохновляться.

За особняками к горам вела поляна, усеянная цветами. Как ни странно, Макса больше привлекла левая часть этой области с домиком посреди яблоневой рощи.

Пёс проталкиваясь уже спустился по каменистой тропке и бежал к роще, гавкая чему-то своему. Остальная компания двигалась слегка растянувшейся цепочкой.

— Пройтись бы тут, осмотреться. — Вздохнул Макс. — Руки так и чешутся что-нибудь нарисовать.

Уже шёпотом добавил он, когда Тэсса шагающая впереди всех обернулась с недовольной миной.

— На экскурсию нет времени. — Вставила она и ускорила шаг.

— Эх, а так хотелось… — Мечтательно произнёс Дамир.

— Что ты там вякнул? — Спросила Тэсса не оборачиваясь, когда они уже вошли в рощу.

Дамир хотел было открыть рот, но Дементий его опередил.

— Я кажется вспомнил, ведь ты живёшь здесь с матерью? — Спросил он, и Тэсса кивнула.

— Отлично, тогда точно стоит поторопиться. — Начал Дамир.

— Почему? — Спросил Макс.

— Ну, все мамы, которых я знаю, умеют готовить чудесную… — Не успел договорить Дамир, как Тэсса замерла, обернулась и зло уставилась на братьев.

— Голодны? Тогда держите! — Она сорвала несколько яблок и начала швырять.

Метко, резко, энергично, изо всех сил, словно стрелы из лука.

Макс увернулся от первого, но уже второе угодило ему в грудь, третье в плечо, а от четвёртого он едва успел закрыть пах руками.

Теперь Тэсса лишь тяжело пыхтела и сверлила Макса взглядом.

— Сбрендила, психичка?! — Заорал Дамир.

И Тэсса снова набрала яблок и швырнула на сей раз в Дамира и всё в лицо! Но от каждого он сумел увернуться, а последнее даже поймал и надкусил, мыча от удовольствия.

А увидев, что рыжая тянется к новой порции яблок заторопился объявить.

— Эй! Стоп! Всё, всё, мы поняли! Спасибо! Мы будем шевелить булками быстрее, только, — Дамир нервно затряс пальцем, — не делай так больше, обойдёмся словами, ладно?! — Воскликнул он.

Тэсса хмыкнула и пошла дальше, и сколько же гордости было в её походке. Дамир и Дементий старались не отставать. Макс поднял одно из помятых от ударов яблок и надкусил. Оно будто подсвечивалось, а мякоть буквально сочилась оранжевым светом и была невероятно вкусной.

Воздух, сухой поначалу, теперь казался свежим, сочным, немного сладковатым, он бодрил и насыщал энергией. Глаза, привыкшие к оранжеве, стали различать местный колорит. Мягкую, нежную, шелковистую траву под ногами, она манила прилечь и зарыться в неё.

Неужели кошмар закончился, и вернулась беззаботная пора вместе со всеми утерянными мгновениями счастья? Неужто оно было зарыто в этих подземных лесах и утоплено в подземных озёрах? Здесь с новой стороны раскрылись весёлая и задиристая беготня Дамира, радостный лай четвероногого друга. И всё это удивительно хорошо гармонировало со здешними красотами и той девушкой, рыжеволосой, тонкогубой, слегка колючей, с притаённой добротой, гордой и решительной, но далёкой и неизменной, словно полярная звезда.

Вся компания остановилась перед домом, что пылал золотом. И не было в нём ни одного угла, шва и прочих стыков, будто сотканный из света и золотого янтаря, он искажал пространство вокруг, внушая чувство прекрасного, заставляя восхищаться, одаривая уютом и теплом, завораживая и очаровывая своими ароматами, звуками и излучениями. Они так и шептали обо всём, что ты любишь, клялись, что это и есть твой родной дом, тебе некуда спешить, да и зачем? Здесь и накормят, и напоят, и согреют, и облюбят. Всё в этом жилище вызывало благоговейный трепет и посреди этого великолепия, на веранде, точно охраняя дверь, сидел пёс.

— Это какая-то иллюзия, игра теней и света? — Произнёс Дамир.

— В глазах смотрящего, настоящее оно или ложное, чудо остаётся чудом. — Произнёс Дементий.

— Но откуда это здесь? — Спросил Макс.

— Из эфира можно слепить много всего, если позволяет воображение. Этот дом своеобразная компиляция дизайна, технологии и чувств, которые великие творцы среди людей вкладывали в свои произведения. Для эфира нет разницы между миром духовным и физическим, поэтому я приложила некоторые усилия, и получилось то, что получилось.

— У тебя что, архитектурное образование?

— Корочки у меня нет, если ты об этом. Но земля… — Тэсса присела и зажала в кулаке щепотку земли, растёрла и рассыпала, а затем стала разглаживать её. — Весьма плодородна на идеи. К тому же, это отличное информационное поле богатое на знания, чувства, дизайнерские фишки и многое-многое другое. Так меня учили мама с Пандорой. Они же помогали отстраивать этот домик.

Тэсса поднялась на веранду, погладила пса и вместе с ним юркнула в дом. Зайдя в него, Макс будто оказался внутри угасающего в закате солнца. Стены, залитые мягким оранжево-золотым светом, пылали и всё также не имели углов, и Макс не мог не любоваться, не мог не останавливаться, а иногда даже забывал дышать, и брату приходилось подгонять его, чтобы совсем не отстать от Дементия и Тэссы.

— Как давно он слушается тебя? — Спросил попаданец.

Тэсса мельком взглянула на Цербера.

— После исцеляющей волны, когда я уже восстановилась, мы нашли друг друга, и я сразу поняла его намерение вновь служить балансу. Тот момент сложно объяснить.

Они двигались по коридору, и временами стены то ярко вспыхивали, то угасали, и эти переливы создавали иллюзию их сужения и расширения, дыхания. Коридор минул вдоль нескольких комнат и окончился дверью из тёмного янтаря.

Вся компания обменялась взглядами. Макс изумлённым, потерянным и любопытным, Дамир невозмутимым, Дементий спокойным, готовым ко всему, а Тэсса смерила всех строгим докторским прищуром золотисто-медовых глаз. Но Макс успел приглядеться и заметить едва уловимые мимические подёргивания, где одно за другим вскипали осмотрительность, недоверие и сомнение, заметные человеческому глазу не лучше, чем солнечные вспышки, особенно на фоне стен этого дома, с которыми Тэсса легко бы могла слиться. Её настроения и характер излучали нечто схожее. Она закончила осмотр, повернулась к дверце и стала медленно открывать.

— Когда закончите там пыхтеть, загляните ко мне. — Донёсся низкий женский голос из комнаты.

Дверь открылась, и вся компания ввалилась внутрь. На кровати в чёрно-жёлтой пижаме лежала женщина, лет сорока на вид. Она щурилась, метая взгляд от одного к другому, и казалась дряблой, умирающей, на фоне пылающих золотом стен.

— Ну что, хлопчики! — Женщина улыбнулась. — Я таки думала мы встретимся раньше!

Воскликнула она, но тут её охватил кашель. Тэсса присела на край кровати. Взяла с тумбы стакан с оранжевой жидкостью и поднесла к губам женщины. Та сделала глоток, поморщилась и оттолкнула подношение. Затем снова закашлялась и затряслась, хватаясь за ногу под одеялом. Когда Тэсса приподняла его, то резко вздохнула. Штанину пижамы на правой ноге, будто прожгло, и наружу вылезла гниющая плоть.

От увиденного лишь краем глаза у Макса закружилась голова, и к горлу подступил тошнотворный ком. Он отвернулся, зажмурился и, задыхаясь, отошёл к стене.

— Мама? — Спросила Тэсса, но женщина не ответила. — Мама?!

Заплакала Тэсса и прижала ладони к ране, почувствовав, как мама вздрогнула от этого прикосновения. Гниль начала высыхать, покрываясь серой корочкой, но почти сразу треснула, и снова выглянула свежая гнильца. Тэсса задрожала и всхлипнула, закусив губу, пока нагноение всё больше и больше расходилось по ноге.

— Как же все компрессы, салаты, диеты?! — Закричала Тэсса.

Мама лишь замотала головой как непослушное дитя.

— Они перестали действовать и уже давно, но теперь у меня не хватит сил скрывать это. — С трудом прошептала она.

— За это время Пандора должна была что-то придумать! — Сказала Тэсса.

Мама улыбнулась и схватила дочь за руку.

— Слишком поздно. — Ответила мама.

Тэсса вырвала руку и мотнула головой, а дыхание её наполнилось тяжестью.

— Я в это не верю! Должно быть хоть что-то!

Маму охватил жуткий кашель, она тряслась, дёргалась и синела, пароксизм рвал её изнутри.

Тогда Тэсса встала перед кроватью, и её человеческая плоть сменилась красноглинистой. Она крепко стиснула зубы и зарычала. Ноги вросли в пол, а в искажённом теле прорезалась сетка лавовых вен, и глаза прожглись ярким пламенем. Тэсса вытянула руки, и тут же вокруг кровати поднялась пыль и вспыхнула искрами. Они окутывали маму, оседали на ней, высасывая всю губительную синеву, и исчезали, взамен из рук сыпались новые искры. Но приступ всё не отступал, и мама уже не просто синела, но покрывалась фиолетовыми оттенками, где-то переходящими в чёрный.

Тэссу трясло от высвобождаемых потоков энергии, а вены на её теле ширились, прожигая плоть, но Тэсса не останавливалась и выпускала из себя всё больше и больше, готовая взорваться и даже желая этого.

В какой-то миг кто-то схватил её за плечо, и потоки энергии оборвались. Она метнула гневный, пламенный взгляд и увидела Дементия. Он пропустил энергию через себя. Его взгляд говорил — хватит, остановись. Но был слишком далёк, чтобы Тэсса прислушалась. Она скинула его руку и лёгким толчком заряженных ладоней отбросила его. Тогда к ней стал медленно подходить Дамир. Гнев снова исказил лик Тэссы.

— Не пытайтесь остановить меня! — Прошипела она и угрожающе выставила руку.

И только сейчас поняла, почему эти глупцы лезут к ней, пылающей бомбе. Она взглянула на маму. Той уже ничего не помогало, и руки опустились от непосильной тяжести под гнётом этой ноши.

Тэсса схватилась за волосы и зарыдала. Её пыл угасал, возвращался человеческий облик. И всё это под страшный кашель матери, её крики, вопли и стенания.

Тэсса уже не могла на это смотреть, не могла слушать, и тогда её взор обратился к тем, кто был с ней рядом. К сострадающему Дементию, в глазах которого отразилась вся боль. К Дамиру, который был готов протянуть руку помощи, но не знал, как подступиться. К Максу, которого эти обстоятельства угнетали сильнее прочих и ввергли в собственную пучину отчаяния. И к Церберу, огромному псу с чёрными щёлками глаз, сквозь которые выглядывала его душа, полная преданности, заботы и любви к хозяину.

Но ведь у Цербера всегда три головы и для каждой найдётся хозяин. Смерть. Жизнь. Пустота.

Тэсса протянула руку, уловила излучения души и мысленно произнесла мольбу. И Цербер отозвался. Подбежал к кровати, запрыгнул и стал вылизывать нагноение. Оно убывало и таяло. Пароксизм кашля слабел, мама успокаивалась, а когда от гнильцы ничего не осталось, она задышала спокойно, размеренно ровно. А Цербер, закончив дело, разлёгся у её ног.

Никто не смел нарушить молчание, словно боясь спугнуть чудо. Все просто смотрели, затаив дыхание. Так всё оно и выглядело, пока мама лежала с закрытыми глазами и блаженной улыбкой на лице, её рука гладила пёсью голову, а вокруг сияли янтарные стены.

— Как же мне хорошо! — Произнесла мама. — Как приятно дышать и говорить. Так бы и слушала себя целый день. — Хихикнула она и взглянула на пса. — И тебе, мерзавец, спасибо, что забрал свой подарочек! — Она усмехнулась и оглядела всех по очереди. — Ну, чего уставились? Похороны отменяются! А теперь выметайтесь! В ванну, живо! Никому не позволю быть свинюхой!

Воскликнула она и указала на дверь. Все вышли кроме Тэссы. Она обняла маму и зарылась лицом в её пижаму, в запах и тепло воспоминаний о той майской ночи под дождём, когда Тэсса одолжила эту пижаму в одном из домов и подарила маме.

— Ступай к гостям, дитя, нам предстоит многое обсудить. — Устало произнесла мама.

Через окно в гостиную вливалось оранжевое марево света и заполняло комнату лёгким рыжим туманом, словно декоративный мистический элемент, навевающий капельку флёра, в котором виднеются едва расплывчатые очертания кресел недалеко от двери и аккуратный диванчик у самой стены для пространных бесед, где сейчас восседали Макс и Дамир, с чавканьем уминая сочные яблоки.

Дверь открылась, в комнату вошла Тэсса, и братья встретились с ней взглядами. Возникло неловкое молчание. Они хотели было вернуться к поеданию вкусностей, как вдруг яблоки воспарили и зависли в мареве.

Дамир потянулся рукой, но в рыжем облачке от них ничего не осталось. Они растворились. Тэсса прыснула, и Дамир зло посмотрел на неё.

— Хорошего понемногу, да и пользы от переедания никакой. И потом… — Тэсса выдержала паузу, печально вздохнула и добавила. — Не для вас я эти яблоки растила.

На печальный взгляд рыжей девчушки Дамир ответил вымученной улыбкой, сжимая кулаки. Макс не знал, как на это реагировать, что сказать, куда отвести взор или куда деться, чтобы избежать словесного выпада.

Скрипнула дверь, и появилась мама Тэссы. Она села в кресло рядом с дочерью и взглянула на братьев.

— Набили животы? — Спросила женщина, улыбаясь, а когда братья кивнули, повернулась к дочке. — Правда, они милые?

— Обжоры, не знают когда остановиться, чтобы животы не разбухли.

Дверь снова распахнулась. В комнату забежал Цербер и лёг на полу между креслами. Следом вошёл Дементий и сел в одно из кресел напротив Тэссы и её мамы. Она вздохнула, оглядывая присутствующих.

— Теперь, когда все собрались, и я чувствую себя лучше, мы должны обсудить то, что как вам кажется начало происходить в Бугульме, но на самом деле происходило задолго до вашего рождения по всему миру. Давайте представимся. Эта рыжеволосая девушка с острым язычком — моя дочь Тэсса. Меня же зовут Элайа. С Дементием вы, полагаю, уже знакомы. Ну, а как мне величать вас, молодые люди?

— Я Дамир. Это мой брат Макс. И да, нам и вправду кое-чего непонятно. Например, где мы находимся и что, чёрт возьми, вообще творится?!

— Думаю, будет справедливо развеять ваши сомнения. — Начала Элайа. Макс и Дамир закивали. — Для всего внешнего мира это место является ядром земли. Для нас это дом. Тысячи лет назад моя семья основала здесь город, Аниму.

— Что за технология вообще способна на такое? — Перебил Макс.

— Технологии разума, души и чувств, я полагаю. Знаю, сейчас по нам такого не скажешь, но когда-то мы представляли из себя могущественную силу. Мы создания эфира чёрного, серого, красного и многих-многих других. И пищей нам служат эмоции, переработанные людьми. Мы их воплощения. Они не только даруют власть, но и формируют большую часть нашей личности. Поэтому мы так похожи на людей и всегда следуем современному психотипу. Мы не подвержены влиянию времени, но можем непроизвольно менять расу, пол, возраст и даже ориентацию, в зависимости от того, чья чаша весов среди категорий человеческого населения окажется более весомой. Мужчины, женщины, дети, взрослые, белые, афро, и так из века в век. Ваша пирамида потребностей довольно многоступенчатая, а вот нам достаточно лишь одного из чувств. Для нас, воплощений, оно словно амброзия и заменяет всё. Так что же мы такое, как не девяностопроцентный эквивалент определённого чувства? Люди пользуются эмоциями словно набором инструментов самовыражения, в то время как воплощения обязаны подчиняться и верно служить определяющим их стихиям, дабы не нарушить единства между собой и миром, не утратить покой и умиротворение, ведь мы связаны. Мы квинтэссенция, тогда как люди — это целая смесь самых невообразимых оттенков и вкусов, настроений и отражений.

— Но глядя на Вас, кажется, что Вы испытываете и что-то другое? — Предположил Макс.

— Всего десять процентов допустимого отклонения, но я чувствую, эта доля растёт и влияние ослабевает, мы словно стали больше и значительнее, чем были, но в то же время слишком рьяное стремление отдалиться пророчит гибель…

— И какова же Ваша стихия? — Спросил Макс.

— Пустота. — Ответила Элайа, глядя на дочь.

— Но Вы не похожи на хандру. Вы весёлая, с огоньком, любите Тэссу, а она любит Вас. Вы лучше, гораздо лучше, и никаких ассоциаций с тем словом на букву П! — Сказал Дамир.

И Элайа усмехнулась.

— Мне пришлось избавиться от благодати, чтобы раскрыть в себе новые грани. А отказаться от этого, от большей части себя подобно проклятию. Но я ни о чём не жалею. Это было сделано ради Тэссы. И если до отказа во мне обитали лишь тени неких абстрактных чувств, то уже после отречения я ощутила целые зачатки, которые стала лелеять. И спустя долгие периоды медитаций научилась чувствовать этот мир более полно и целостно, хотя до глубины человеческого самосознания со всеми его впечатлениями и красками мне было далеко. Откройся этот океан прямо сейчас, я бы утонула в его пучинах. В любом случае, я была удивлена, что природа воплощений склонна к росту и эволюции, как и ваша, хоть и в ограниченном варианте. Думаю, эфир невозможно ограничить по-настоящему, только если ты сам этого не пожелаешь.

— Так ваша семья заселилась именно здесь? Почему? И как вы смогли ужиться, если были такими разными? — Снова спросил Макс.

Элайя снова усмехнулась.

— Это был обыкновенный снобизм. Мы ведь считали себя не кем попало, а воплощениями людских страстей! Богами! А каждый пантеон нуждается в своём Олимпе… И здесь, в колыбели планеты, это было так символично. Мы могли наречь себя прародителями, великим источником, высшим началом и концом, преисполненные амбиций, надежд и прихотей. Но нездоровый эгоизм и жадность быстро погубили нас. Мы высвободили колоссальные запасы накопленных в карме людей эмоций, и чтобы запасы не иссякали, а накапливались дальше, вылили эту бочку в человеческий мир, необратимо нарушив духовный баланс. Как же мы были глупы… Мы, полностью зависимые от людей, насквозь пропитали этот мир токсичными потоками переработанных чувств, и это надавило на самое низменное, что есть в людях. То были первобытные времена, восход человечества, а мы уже стали заложниками ужасных идей и погрузили мир в безумие, насилие, убийства и грабежи. Но к счастью, люди гораздо лучше нас и с каждым новым поколением вся грязь, что мы притащили, выветривалась из умов, что тянулись к свету и порождали цивилизацию, возводили империи! И я верю, наступит время, когда последствия наших действий искоренятся полностью, и ваши души очистятся. В то же самое время мы уподобились наркоманам, и столкнулись с теми же проблемами, что и все джанки. Прежние дозы казались неприемлемым мизером и уже не вставляли. Начались ломки, а за ними последовали распри. Первым свихнулся Ранзор. Он стал выжимать и снова вливать из людей всю ненависть, расшатывая баланс в свою пользу. Чуть позже крышу сорвало всем, включая меня. И мы нарушили собственные когда-то установленные правила — не влиять на мир ради своей выгоды и использовать силу лишь на благо семьи. Но эгоизм восторжествовал, и каждый стал перетягивать благо на себя. На людях это отражалось войнами, болезнями и геноцидами. Это были смутные времена. И конечно Ранзору не понравилось, что другие вторят ему. Он попытался убить собственного брата. Тогда-то мы и узнали, что наши жизни связаны с чувствами, которым мы служим. А если ты не можешь убить своего врага, значит, битва лишена смысла и проще разойтись, что мы и сделали, негласно поделив мир. Мне досталась Россия, и я заполнила её холодом, пустотой и угрюмостью. Так мы провели долгое время вдали друг от друга.

— А дальше? — Спросил Дамир.

— Я почувствовала, как мои братья и сёстры исчезают один за другим, когда-то у нас была эта чувственная связь, но сохранить её нам не удалось, после всех этих лет она будто атрофировалась. Но тогда мы всё чувствовали. Чувствовали, как умирают члены семьи, вот только кто в этом повинен мы поняли не сразу. Нам стоило объединиться перед лицом общего врага, а вместо этого мы засунули голову в песок. Так вымерла половина семьи. Затем наступило молчание, и мы успокоились. Как редко мы волнуемся о чужих горестях, покуда не соприкоснёмся с ними. Даже после этого мы не потрудились провести хоть одно расследование и решили остаться в счастливом неведении, считая произошедшее лишь совпадением в то самое время, как Ранзор уже плодил всевозможные секты, радикальные движения и жуткие эксперименты. Он, конечно, работал не один, но о его союзниках я мало что выяснила. И однажды наша чувственная связь оборвалась внешней силой. Я словно оглохла. Теперь меня это даже немного забавляет. Нужно было стать глухой, чтобы обратить внимание на этот мир. Я вышла на каждого члена семьи и заключила союз. Объединив усилия, мы создали орден и вербовали людей по всему миру. Учёных, мистиков, всякого рода масонов и розенкрейцеров, ну и, конечно, призвали на помощь земную стихию в лице Пандоры, моей несчастной сестры, что пала жертвой собственной небрежности. Знание, которое нам удалось добыть, поразило нас. Ранзор ушёл далеко вперёд, а масштабы его действий были просто немыслимыми. Прежде всего, пришлось разгребать весь бардак, что он устраивал на своём пути. И я задала себе вопрос — он точно так же кормится с людей, как и мы, зачем убивать их? Первой зацепкой оказалась Британия семнадцатого века, когда эпидемия забрала пятую часть населения. Несомненно, то была первая версия хвори, но могли ли мы догадываться об этом тогда? Сейчас я уверена, наброски были и до этого, пусть и не столь осмысленные. Первая хворь оказалась непереносимой для человечества, а методы лечения и вообразить жутко. Мы тратили все усилия лишь бы помочь людям создать вакцину, но они справились без нас. Ранзор же продолжил изыскания и провёл бесчисленное множество опытов, но о них мало что известно, уж слишком они были осторожными. Второй волной для нас прогремели эксперименты иного толка. Ранзор подался в евгенику и начал выводить людей, которые с самого рождения обладали бы склонностью к хвори и не имели человеческих слабостей. Так что же такое эта земная хворь? Любая душа создана из определённого типа эфира, а его могущество потенциально безгранично. Все предыдущие расы могли спокойно обращаться к этой силе, но людей лишили данной привилегии. Почему? Никто не знает. Что же делает хворь? Она высвобождает эту силу посредством эмоций. И всё было бы прекрасно, если бы не фундамент на котором стоит хворь, её базис — это ненависть и ярость, отчаяние и страх, а значит, в душах тех людей особого сорта, который вывел бы Ранзор, эти качества доминировали бы с рождения, что привело бы к весьма печальным последствиям. Хотя и была всего одна попытка, результатом стали тысячи выкидышей. Рождённые тут же умирали. Выжили лишь двое, и наш орден отчаянно бился за этих младенцев. — Элайа взглянула на попаданца. — Одним из них был ты, Дементий.

На некоторое время установилось молчание.

Попаданец нарушил его.

— Кто был вторым?

— Твой брат Емельян Пугачёв. — Ответила Элайа.

Дементий открыл рот, но не смог произнести ни слова.

— Тебе было семь лет, когда орден выкрал тебя из семьи, чтобы воспитать и научить контролировать заложенную в тебя мощь, ту силу, что может погубить весь мир.

— А как же мой брат?

— Многие в ордене задались вопросом, как будут развиваться души в разных условиях, и кто из вас станет лучшим.

— Как лабораторные крысы, да? — Вставила Тэсса и побагровела.

— Я вспоминаю странную пищу, физподготовку и тренировки духа. — Произнёс Дементий.

— Правильно, всё так и было. — Сказала Элайа.

— А ещё насилие, агонию и тьму. — Дементий вскочил, сжал кулаки, стал тяжело дышать и метать глазами. — Я хочу знать правду!

— Хорошо! Я скажу тебе правду, но лучше тебе присесть, чтобы кровь хоть немного отлила. — Сказала Элайа, и Дементий сел. — Мы видели твою тьму и внутреннюю силу, что нам предстоит раскрыть. Мы вожделели и мечтали об её укрощении. Ты бы стал нашей гордостью, а как же иначе! Тайное оружие гениального Ранзора теперь принадлежало нам. Но этим планам не суждено было сбыться. Ты рос, и никакая тьма тобой не овладевала, а без этого условия хворь не желала себя проявлять, а значит и все её дары были для нас недоступны. Знал бы ты, какое бешенство овладело нами. Оружие у нас под носом, а воспользоваться им всё равно нельзя. Наверно это была банальная зависть. И затем мы допустили страшную ошибку — стали подливать тьму в твою душу, соблазнять и растлевать её. И у нас получилось. Мы освободили всё в твоей душе без остатка. Ты утратил контроль и перебил половину ордена. После этого мы и начали проводить беседы, тренировки духа, медитации, самопознание, разбор тончайших материй, изучение ауры и биополей, но это не помогло. И хоть мы были полными профанами, благодаря Пандоре нам удалось добиться открытий в области земной стихии. В твоём отношении оставался лишь один выход — полная трансформация. Привязка души к земле, отказ от всего человеческого, включая воспоминания. Ментальное перепрограммирование. Мы ограничили твой ум одной идеей — победить хворь. Пойми, нас тогда осталось очень мало, все опасались тебя и рисковать никто не хотел. Человеческое тело умерло, а сознание возродилось в оболочке голема, слуге земли, черпающим силу из самого ядра, в какой бы точке планеты он не находился и из самой хвори тоже, разумеется. — Печально сказала Элайя. — К тому времени хворь уже научилась подстраиваться под человеческую психику и заражать даже неживое. Воздух, почва, экосистема и целая вселенная оказались под угрозой. А люди и не думали сопротивляться, ведь если раньше это губило их организм, то теперь окутывало разум пленительными иллюзиями. И мы испугались. Чем нам оставалось питаться, если план Ранзора сбудется? Против такого у нас не было оружия. И тогда мы решили сыграть по-крупному и поставили всё на тебя. Но прежде, выделили из твоей крови частичку хвори и соединили с энергией некоторых наших благодатей. Так и появилась нынешняя вакцина.

Дементий вдруг зажмурился и стал кривить лицо.

— Я вспоминаю схватку и лик демона, вселившегося в моего брата, которого память моя предала забвению. И всё же, тогда я не смог его убить, нечто остановило мою руку, и я передал брата людскому суду, предал его публичной казне. — Дементий умолк, задрожал и впал в оцепенение.

— С тех пор о Ранзоре ничего не было слышно. Я почувствовала его лишь в двадцатом столетии, когда он бороздил самые разные места Евразии. Долгое время я шла по его следу, порой всё оказывалось тщетно и мне даже казалось, что я брежу, но иногда появлялись следы, они-то и привели меня в Бугульму, которую я последнее время осматривала с Тэссой.

— А почему не задействовали силы ордена? — Спросил Дамир.

— В двадцатом веке никакого ордена уже не было. После победы над Ранзором в моей семье снова вспыхнули распри. Людское сообщество продержалось немногим большим и после всех нападок, шантажей, хищений и запугиваний оно развалилось. Я защищала их сколько могла, но был кто-то неизвестный, умный и могущественный, он то нас и прихлопнул.

— Но теперь у нас есть повод отметить. — Сказал Дамир.

— Вряд ли! — Возразила Элайа.

— Я своими глазами видела, как изумрудные волны света топят Бугульму! — Воскликнула Тэсса.

— И это очистило её, но не убило хворь.

— Откуда такая уверенность? — Спросила Тэсса.

Элайя бросила печальный взгляд на каменеющего попаданца.

— В перерождении Дементия были и неприятные стороны. Он стал могущественнее, чем когда либо, по сути, непобедимой машиной. И эта бессмертная безграничная сила пугала людей. Что если бы он вышел из-под контроля? Земная стихия оказалась бы под властью тёмной стороны? Об этом даже думать страшно. Мы не могли положиться на то, что Дементий навсегда останется славным парнем, поэтому перестраховались и интегрировали в его сознание особые алгоритмы. Сила была ограничена и возрастала лишь в критические моменты. Так же, мы ослабили эмоциональную составляющую, чтобы: во-первых, эмоции не мешали выполнению поставленных целей и, во-вторых, никто из воплощений не имел над ним власти или не мог питаться им. И самое неприятное. Мы создали связь между его жизнью и хворью в одностороннем порядке. Конечно, он не мог умереть по-настоящему, в принципе, как и хворь, но если распадалась она, то должна была развалиться и оболочка Дементия, а сознание перегрузиться в ядро, до тех пор, пока эпидемия снова не вспыхнет. Это казалось практичным. При необходимости он мог возродиться в любой точке земного шара. Поэтому я и уверена, что хворь уцелела, да и Ранзор скорее всего тоже. — Голос Элайи наполнился горечью, и она замолчала, глядя на голема.

Серый и окаменевший он утратил человеческий облик.

— Он был живым человеком! Созданием природы! А вы изувечили его! Превратили в раба ваших страхов! — Взорвалась Тэсса.

— Мы и вправду боялись! — Равнодушно ответила мать.

— Одно зло не оправдывает другого! Нельзя плодить чудовищ только потому, что есть нечто, что вас пугает.

— Если это спасло его душу, да будет так. Можешь презирать меня за это. И всё же, у Дементия есть то, чего нет у большинства людей — покой, временный, но покой, долгий, крепкий, беспробудный сон, за время которого он пребывает в умиротворении, и счастье, о коих ведают лишь младенцы во сне.

Все с грустью взглянули на попаданца. Он был неотличим от каменного изваяния. Ничто не выдавало в нём и намёка на жизнь.

Тэсса тут же вскочила. Погладила холодное каменное лицо Дементия и метнула матери взгляд исподлобья вся багровая словно зарево, и казалось место, на которое падёт этот взгляд, должно исчезнуть, всё сгорит, расплавится и иссохнет, так он был жгуч и горяч.

Но Элайа не отвела глаз, не моргнула и ничего не ответила. Тогда Тэсса выбежала. Дамир рванул за ней следом. Элайа лишь вздохнула и протёрла лицо.

— Что с Дементием? — Спросил Макс.

— Просто защитный механизм сознания, ему нужно время, а вот у нас его попросту нет. Избранный должен получить свою силу и исполнить предначертанное. Пойдём. — Элайа уже приоткрыла дверь, когда Макс, после долгого покусывания губ, спросил.

— Если Вы — воплощение, Дементий — голем, то кто же такая Тэсса?

Элайа обернулась и на секунду задумалась.

— Она — чудо посланное миру! Но я ей не родная мать. — Ответила она и вышла.

Затем вышел и Макс, всё ещё размышляя о природе рыжеволосой девушки.

Она сидела на скамье посреди рощи и грызла яблоко, когда к ней подошла мама.

— Сейчас у нас нет времени, чтобы ругаться. Избранный должен…

— Да знаю, знаю! Я всё сделаю.

Макс и Дамир стояли недалеко, опираясь на яблони, и смотрели, как беседуют мать и дочь. Цербер носился между деревьями, принюхиваясь и делая своё грязное дельце, но затем его внимание привлекли постоянно меняющиеся бабочки, и он с лаем убежал за ними в сторону леса.

Тэсса подошла к братьям, неожиданно сунула руки под их футболки и прижала ладони к сердцам. Её веки опустились, она глубоко вдохнула и сильно надавила ладонями.

Макс ощутил тёплое, нежное касание, оно приятно волновало плоть и стремилось к единству с биением сердца. Макс заулыбался, а когда посмотрел на брата, увидел на его лице такую же блаженную улыбку.

Тэсса копалась в их сердцах. Это было видно по нервному, аналитическому метанию медово-золотистых глаз. Два сердца бьющих в унисон и нарастающий ритм дыхания.

Сознание скривилось и перевернулось. Пальцы Тэссы уже не копались в сердце, но впились и прощупывали душу, раздражая её болезненными импульсами и вибрациями. Теперь они были всем и всюду. Больше чем просто Макс или Тэсса, но каждое дерево, травинка, воздух, почва, словно музыка самой жизни. И поднялся звон, пространство зарябило, а земля стала уходить из-под ног. Реальность утратила своё постоянство и статику. Всё представилось океаном вибраций, звуков, картинок и мгновений. И всё это оборвалось. Исчезли чувства, краски, звуки, но осталась тьма контузии. Затем и это ощущение прошло. Разрушенный мир восстановился.

Тэсса пристально разглядывала то Макса, то Дамира, и хмурилась.

— Как ощущения? — Спросил Макс у брата.

— Что у меня копаются в сердце, лезут в душу, бррр, чуть не стошнило! А у тебя как, норм? Ты был какой-то странный.

— Ну, я…

— Значит ты уверена? — Спросила Элайа.

— Это он! — Тэсса ткнула пальцем в Макса.

— Что?! — Воскликнул он. — Это какая-то ошибка! Я не могу быть избранным! Я же трус! Ни силы, ни храбрости, ни выносливости! Я не воин, не избранный, никто!

— А то есть ты сомневаешься?! Думаешь, я ошиблась?!

— Нет, я просто хочу сказать… я не хотел никого обидеть… я просто… просто…

— Ну?! — Нетерпеливо проворчала Тэсса.

— Соглашайся, видно же, что её не переспоришь! — Безучастно сказал Дамир.

— А на что я вообще должен согласиться?!

— Испытание, в котором ты обретёшь силу самой земли, очистишь этот мир от скверны и поведёшь его к великому будущему, к спасению и красоте. Тэсса тебя проводит. — Сказала Элайа.

— Чтооо?! Вести мир?! Вы сошли с ума, мне семнадцать! О чём вообще вы говорите?! Вы вообще меня слушали? Я не воин, я пацифист! Пацифист, знаете? Такой с белым флагом против насилия. Вам не было бы проще выкрасть избранного в младенчестве и воспитывать его сразу богом или полубогом?! Не разбираюсь в вашей иерархии власти. Да, похищение детей это фу, но всяко лучше, чем взваливать ответственность за всю планету на плечи какого-то сопляка! О чём вы вообще думали?!

— Ты не понял. Мы ничего не навязываем и не принуждаем. У тебя есть выбор. — Ответила Элайа.

И Макс задумался, обо всём сразу. О брате, о семье, о друзьях, родном городе, стране, обо всём, что было в его жизни, что происходит сейчас и чему только предстоит случиться. Был ли у него выбор? И да, и нет. Быть может, мы выбираем лишь однажды, а всё прочее это последствия самого первого выбора, выбора самих себя: какими мы будем в собственных глазах, в какой мантии будем шествовать по этой земле, будем страдать или наслаждаться. Вечный поиск — это вопрос, что застревает в голове, а наша жизнь отнюдь не вечна. Что хуже, заблудиться или следовать неверному пути, не осознавая этого?

— Всё нормально? — Спросил Дамир, с сомнением глядя на Макса.

Тропа привела их на окраину леса ко входу в пещеру, из которой дул прохладный чёрный ветер, и ни один фотон не смог бы сквозь него пробиться.

— Я-то? Ну, мне бы кисточку, гуашь и мой альбом, чтобы я зарисовал, как тысячи чертей расползаются по моему скелету.

— Нашёл время! — Дамир хлопнул Макса по плечу, и братья усмехнулись.

— А я бы взглянула. — Тэсса подошла к Максу, обняла и прошептала. — Ничего не бойся и верь в свои силы!

— Буду держать за тебя кулаки! — Дамир с улыбкой отсалютовал, мол, ещё свидимся, и они с Тэссой отвернулись, громко и весело обсуждая что-то.

Макс остановился перед входом. Хотел было шагнуть, но вдруг начал проваливаться прямо там, где стоял. Ноги затягивало в холодную, жидкую, чёрную смолу. Макс потянулся в сторону и сразу же утоп по самый пояс. Он стал барахтаться и звать Дамира с Тэссой, но те будто и не слыхали, всё говорили и не могли наговориться, не могли утолить эту безмерную словесную жажду. Слова были везде и повсюду, громкие и не имеющие смысла. Они гудели и разрывали голову, пока Макс тонул. И за чтобы он не хватался, всё плавилось и растекалось.

Вся земля покрытая травой обратилась зелёной лужей, коричневыми красками таяли деревья, и вдруг возникшее на небосводе солнце стекало густой и жёлтой влагой, и небо капало голубой водицей. Куда бы ни устремился взгляд, всё стало мерзким и уродливым, за что бы ни уцепился слух, всё было громким и похабным, разило своей отвратностью.

Макс тонул и захлёбывался, метался, словно загнанный в болото зверь. Окружающая жидкая чернота закупоривала уши, ноздри, лезла в рот сквозь плотно стиснутые губы и даже просачивалась в поры. Макс опускался тяжёлым камнем в глубины мёртвого океана. Отсюда ничего не видно, но если ты существуешь в этой клетке, всё внешнее теряет смысл, и естество сотрясается лишь злобой, ненавистью, страхом и чудовищами, которых порождает разум. Здесь всё потеряно, ничтожно и забыто.

Мир чёрных волн заколыхался. Замелькали тени — силуэты диких псов. Они рычали и клацали челюстями, лаяли и проносились совсем рядом, задевая Макса. В то короткое мгновение можно было увидеть их окровавленные морды. Но тишина гораздо хуже, когда никто не рычит, не бегает и не задевает, не подаёт признаков жизни, а ты всё ждёшь атаки и агрессии в каждом движении тени, но этот момент всё никак не наступает.

Тогда Макс схватился за голову, зажмурился и затрясся. А когда звери вновь оказались рядом, то ощутил их тёплое, влажное дыхание, то, как они принюхиваются и рычат из своей затаённой тишины, готовые разорвать живую плоть. Каково это не видеть и не слышать, но ощущать нутром как незримые пасти сейчас раскроются и вонзят в тебя наиострейшие клыки, будут рвать, кусок за куском, пока не останется ничего.

Макс резко открыл глаза. Он вновь стоял перед входом в пещеру и огляделся. Всё было нормально. Ничего не таяло и своим видом не вызывало тошноту.

Макс раздвинул тонкие ветви, что заслоняли вход и шагнул внутрь, и с каждым шагом вокруг становилось всё темнее, хотя что может быть темнее глубокой, безлунной и беззвёздной ночи.

А затем вход исчез, и осталась только тьма. Ни разглядеть тебе собственных рук, ни услышать дыхания, ни разобрать мыслей, ни почувствовать даже биения сердца в груди. Лишь ветер нагоняет черноту, что разъедает тебя. Ты мечешь взор и тонешь всё сильнее и не к чему приковать взгляд, и ты уже не в силах сделать шаг, ты смотришь вникуда и проваливаешься.

И пока падаешь, слышишь чьи-то неуверенные шаги и прерывистое дыхание, где-то на верхних слоях. Это ты шагнул в пещеру и бродил по ней, пока был собой. Пока ощущал твёрдую почву жизни и знал к чему шёл. А сейчас запутался, и зыбкий путь загнал тебя в болото. Ты лишился воли, чтобы чего-то желать, и ног, чтобы прийти к желаемому. Ты слепоглухонемой паралитик. Муравей, которого вот-вот придавит воображаемый тапок. Никто и звать тебя никак. Ты заточил себя в темнице страха, где нет ни света, ни тепла. Ты волен его освободить. Но согласен ли ты на это?

Монолит тьмы вдруг завибрировал, а сам Макс вскипел и забурлил, словно карбид, погружённый в воду. Его потянуло назад, и он закричал так, как кричит человек, с которого сдирают кожу, так крепко и прочно страхи засели в него. И чья-то рука, стиснув ему плечо, вытащила Макса из пещеры обратно в лес, где он распластался у самого входа, съёживаясь и дрожа, кидая безумные взгляды по сторонам словно слепой, что впервые прозрел, трогая себя и землю вокруг.

— Ты цел? — Спросил Дамир.

Макс был всё ещё где-то в себе. Дамир затряс его.

— Мааакс! Ты цел?!

Макс открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же спрятал лицо в ладонях и заплакал. А когда, несколько минут спустя, чуть успокоился, брат снова обратился к нему.

— Что там произошло? — Спросил Дамир.

Макс протёр глаза и сглотнул.

— Это ты? Действительно ты? — Спросил Макс и потянул руки к лицу Дамира, чтобы ощупать его нос, губы, лоб, уши, волосы, плечи. — Надо же, не иллюзия, настоящий!

Дамир вздохнул и помог Максу подняться.

— Макс, возвращайся к Тэссе и Элайе.

— Но я же не закончил…

— Я всё сделаю за тебя. Пойми, я обещал маме и папе беречь своего братишку. Макс, ты прошёл всего пять шагов и дальше не смог. Нет такой силы, которая бы стоила твоей жизни! Так что, я всё сделаю сам, хорошо?

Макс хотел было его остановить, но брат уже скрылся в темноте пещеры, а самому Максу осталось лишь позорное возвращение. Особенно в глазах Тэссы, что прежде были преисполнены веры и надежды, и это так чётко ощущалось в прикосновении её ладони к сердцу.