Греческое общество второго тысячелетия до новой эры и его культура

Глава VI БЫТ И ОБЫЧНОЕ ПРАВО

Прогресс в области знаний, естественно, привел к тому, что за тысячу лет после XXIII века раннегреческое общество претерпело серьезные изменения во всех сферах жизни. Параллельно происходили и сдвиги в быту.

Многие стороны тогдашней жизни остаются пока неизвестными. Но все же какое-то общее представление о культуре быта можно составить.

Изучая общественные настроения того времени, можно с большой уверенностью говорить о явном жизнелюбии и оптимистическом восприятии действительности. Такой «настрой» раннегреческого общества вполне закономерен — человек тогда умело пользовался крупными достижениями в производственной сфере и овладевал некоторыми ранее непонятными силами природы. В то же время медленная социальная дифференциация, которая наталкивалась на сопротивление греческой общины, и сравнительно слабый гнет молодой государственности не оказывали еще подавляющего воздействия на человеческий ум. Отсюда то особое жизнеутверждающее настроение, которое пронизывает весь быт ранних греков. Оно сказывается и в том, какими глазами смотрели люди на окружающий их мир[450], Однако в конце изучаемого периода в умонастроениях греков появились иные тенденции. Росписи танагрских ларнаков XIII в. показывают, что даже рядовые мастера проникновенно передавали трагические эмоции изображаемых людей.

По массовости раннегреческая керамика занимает первое место среди имеющихся источников. Общий характер ее убеждает, что яркая и красочная посуда была неизменным атрибутом быта ранних греков. Конечно, роскошные вазы стиля «камерес» (Крит, Среднеминойский-I период) были доступны наиболее зажиточным слоям критского населения, равно как и великолепные большие амфоры «дворцового стиля», которыми владели ахейские басилеи и знать в XV—XIV вв. Но даже довольно простая с незначительной росписью посуда, изготовленная рядовыми гончарами, веселит взор своей полихромией и пластичностью формы, удобной в повседневном обращении[451].

И другие обиходные вещи, вышедшие из рук раннегреческих мастеров, свидетельствуют, что их продукция потреблялась людьми, которые прежде всего ценили полезные и удобные в употреблении предметы. Иными словами, от ремесленников требовали изделий, облегчавших жизнь и делавших ее возможно более приятной. Надо сказать, что представления греков II тысячелетия об удобствах жизни были весьма разносторонними и достаточно разработанными. Как и ныне, в Греции эпохи бронзы чрезвычайно ценилась чистая свежая вода. Из хороших источников воду вели по трубам в населенные пункты. Великолепный образец ахейского водопровода раскрыт на акрополе Пилоса — туда подвели воду из источника, отстоящего на 1,7 км от дворца[452]. Ложе водопровода было частью выбито в материковой скале, частью сложено из пи-образных терракотовых труб. Сооруженный в XIII в. до н. э., этот акведук свидетельствует о сильной традиции в области водного обеспечения населенных пунктов[453].

С ростом городской жизни связано и появление ванных. Ванные комнаты известны во дворцах Тиринфа, Микен и Пилоса[454]. В домах средних слоев населения не было столь вместительных комнат для мытья, но все же и там встречаются ванны из обожженной глины[455], удобная форма которых свидетельствует об опыте изготовлявших эти бассейны гончаров. Население с более скромными доходами ограничивалось небольшими, легко переносимыми терракотовыми ваннами. Все это вполне соответствует тем данным о роли омовения в жизни героев, которые содержит ахейский эпос[456].

Рациональное устройство быта заметно во многих деталях. Так, и во дворцах (Пилос), и в частных домах (Микены, дом I) над открытым очагом устраивали дымоход в виде терракотовых труб. В жилищах всех слоев раннегреческого общества очаг располагали в главной комнате дома. Очаг, служивший для приготовления и обогревания жилища, очень рано приобрел и культовое значение: в Лерне, в последней трети III тысячелетия на очаге в Доме BG было сделано углубление[457] в форме священного топора, лабриса[458] Сакральное значение очага нисколько не мешало тому, чтобы он выполнял свое основное назначение. Набор кухонной посуды ахеян показывает, что во второй половине II тысячелетия практика пользования открытым очагом для приготовления пищи была уже разработана с большой предусмотрительностью. На огниннэ ставили специальные котлы с полусферическим туловом на трех ногах обычно не очень большие. Эти сосуды у народа победнее были из простой глины[459], знать заказывала себе даже бронзовые[460].

Изобретение таких кастрюль на высоких ножках значительно улучшало качество приготовляемой пищи: теперь легко было избежать сгорания, которое часто случалось в горшках, ставившихся дном прямо на раскаленный под очага или даже на горящие поленья[461]. Появление треногих кастрюль, свидетельствующее о внимании к способам приготовления пищи, достойно упоминания, потому что отражает общую тенденцию к устроенности быта, о которой согласно свидетельствуют и предметы домашнего обихода[462], и ахейский эпос. Например, во время жатвы на обширном поле крупного землевладельца для работников готовилась обычно пища, и Гефест изображает на щите Ахилла рядом со жнецами (Il., XVIII, 558—560):

Во многих местах эпоса обстоятельно рассказано о заботах хозяина, ревностно угощающего своего гостя. Даже когда Приам приехал к Ахиллу за телом убитого Гектора, хозяин и гость вкушают вместе мясо и хлеб (II., XXIV, 621—627). Несомненно, что гостеириимство в раннегреческом обществе было важным свойством, отличавшим каждого полноценного человека.

Стремление к благоустроенности заметно не только в кухонном инвентаре. Терракотовые изображения мебели, равно как воспроизведения ее на фресках и резных камнях, а также указания в записях дворцовых управителей в Пилосе говорят о существовании легкой, богато изукрашенной мебели — стульев, кресел[463], табуреток для ног, столов и столиков.

Судя по разнообразным находкам, забота о внешнем виде человека требовала немалых усилий. Еще в конце III тысячелетия жители Греции употребляли краски[464], которые продолжали наносить в небольшом количестве и в XIV—XIII вв., как показывают рисунки на щеках терракотовых статуэток[465] и знаменитой микенской головы из алебастра[466].

Прически женщин состояли из пышно взбитых на голове локонов, иногда на плечи спускались косы. Мужчины перевязывали волосы лентой так, что на лоб спускались короткие завитки. Усы и бакенбарды в XVII—XVI вв. чисто выбривали, оставляя большую бороду[467]. Для бритья употребляли бронзовые бритвы — хороший образец этого инструмента найден недавно в Аргосе[468]. О расчесывании волос гребнями свидетельствуют многочисленные образцы, в том числе и роскошные гребни из слоновой кости.

Одежде в ахейской Греции придавалось также немалое значение. Памятники искусства представляют мужчин часто лишь в очень коротких штанах с широким поясом. Но, вероятно, в повседневной жизни были и другие одеяния. Рисунок на обороте пилосской таблички показывает, что грек XIII в. имел удобный костюм. Одежда женщин, особенно из богатых слоев общества, отличалась сложностью. Правда, о характере женской одежды приходится судить на основании одеяний богинь и парадных платьев ахеянок. Надо думать, что будничная одежда гречанок II тысячелетия отличалась простым покроем, удобным во время работы[469]. На это указывает рациональность мужской производственной одежды у ахеян. Напомним изображения воинов на расписной стеле из Микен: перед нами вереница одетых в короткие хитоны и туго подпоясанных фигур[470]. Такой же удобно облегающий тело костюм и на ахеянах, представленных на знаменитом Кратере Воинов из Микен[471] и на некоторых других памятниках[472].

Парадные одежды мужчин и женщин поражают пышностью и сложностью. Уже в XVII—XVI вв. одеяния микенских династов украшались золотыми нашивками, иногда орнаментированными тисненым орнаментом. Для того, чтобы парадная одежда сохраняла свою форму, ее укрепляли специальными проволоками из свинца, которые выполняли одновременно роль и каркаса, и грузил[473].

Праздничные одежды женщин составляли пышные юбки, стянутые поясом в тонкой талии, и облегающие грудь блузки. Различные складки, сборки, воланы и другие ухищрения были хорошо известны портным и портнихам раннегреческого общества.

Сложная и изощренная мода, разработанная сначала на Крите, а затем распространившаяся по всем греческим землям, отражает огромную тягу к роскоши, которая охватила имущее население страны.

Вообще любовь к вещам и к обладанию ценностями обнаруживается в Греции очень рано. В XXIII—XXI вв. обитатели поселения Агиос-Космас додумались уже до того, что для погребального инвентаря вовсе не обязательно применять утварь лучшего качества[474].

То же стремление к показному богатству являет элевсинское погребение XVII в., в котором найдены бронзовые кольца для волос, покрытые листовым золотом[475]. Эти пока еще обрывочные источники свидетельствуют, что развитие роскоши в Греции II тысячелетия шло различными путями. Династы каждого небольшого царства копили ценности в своих дворцах (запасы продовольствия, металлы, глиняную и металлическую посуду, парадное и боевое оружие, ткани, колесницы, мебель). Все эти предметы роскоши и предметы первой необходимости служили внешними атрибутами их власти.

Во второй половине изучаемого тысячелетия ахейские верхи проявили особое усердие в стремлении к утонченным и пышным формам быта. К сожалению, в настоящее время быт анакта или знатного ахеянина известен лучше, чем быт купца или крестьянина. Однако можно полагать, что в среде широких масс населения роскошью являлись не только подлинные или поддельные драгоценности, но также и ряд жизненных благ, в том числе обильная мясная пища[476].

Музыкальная культура раннегреческого общества представляется весьма многообразной. Танцы, песни и музыка имели большое распространение, хотя характер музыкальной культуры претерпел значительные изменения. В начальный период музыкальное творчество принадлежало всему народу, причем направленность этой деятельности имела по преимуществу религиозно-производственный характер. С появлением великолепных царских дворцов на Крите, Фере и других островах и в материковых царствах развились новые виды музыкальной культуры, рассчитанные на потребление социальных верхов. Эта музыка могла иметь даже сугубо светский характер, предназначенная веселить династов и их ближайшее окружение.

В самых древних пластах греческой мифологии встречается образ бога-музыканта. Во II тысячелетии таким богом был не Аполлон, а сын его Лин, певец и покровитель музыкантов. Живая сцена сбора винограда, изображенная Гефестом на щите Ахилла (Il., XVIII, 561—572), включает и пение молодого певца, аккомпанирующего себе на форминге. Что подразумевали аэды и рапсоды под «прекрасным Лином», показывают многочисленные изображения[477]. Так, в III тысячелетии в областях расцвета кикладской культуры божественный музыкант изображался с инструментом, напоминающим по форме позднюю лиру[478]. На Крите аналогичный инструмент схематически представлен в руках терракотовых фигурок[479] и подробнее уже около 1400 г. — в росписях на стенах саркофагов[480]. Среди фресок Пилосского дворца встречается изображение играющего на семиструнной лире: музыкант сидит на каком-то возвышении, поблизости — движущаяся процессия[481]. Игра на лире считалась достойным занятием для всех слоев — например, в царском погребении в Мениди (Аттика) найдена роскошная исполненная из слоновой кости лира[482].

Другим распространенным музыкальным орудием оставалась флейта. Сравнительно простой, этот инструмент был доступен самым широким кругам населения, и его находят часто как на Крите[483], так и в материковых землях Греции[484]. Оба инструмента, лира и флейта, были унаследованы поколениями, жившими после дорийского завоевания.

По-видимому громкий звук флейты не требовал аккомпанемента, тогда как лирники обычно были также и певцами. Судя по словам Евмен (Od., XVII, 385), певцы составляли особую группу среди ахейского населения. Их приглашали в богатые дома за плату. Таким образом, работа певца-рапсода должна быть отнесена к разряду древнейших наемных профессий.

Помимо ремесленников-певцов, искусство пения поддерживалось самыми широкими кругами. Культ богов, особенно связанных с производящей природой, требовал исполнения молитвенных и благодарственных песен. На знаменитой стеатитовой вазе из Агиа-Триады вырезано шествие крестьян, дружно и энергично исполняющих такие песнопения[485]. Возможно, что сцены процессий на других памятниках раннегреческого искусства также передают шествие с хоровым исполнением.

О танцах и их значении в сакральных действиях ранних греков можно судить на основании многочисленных источников. Большею частью это сцены, вырезанные на щитках перстней или представленные на фресках. Судя по изображениям, это были сложные танцы, полные эмоций и динамики. Они отличаются разнообразием движений, многие из которых нельзя назвать грациозными. Напротив, они поражают зрителя угловатостью поз и резкостью, равно как и силой и ловкостью исполнителей[486]. Можно думать, что в этих танцах имело место сложное сочетание ритма и музыки.

Вместе с тем несколько исступленный характер многих ритуальных танцев[487] показывает, что уже во II тысячелетии в Греции существовали оргиастические пляски, получившие большое развитие позднее, в дионисическом культе последорийской Эллады.

Однако наряду с экстатическими плясками в Греции эпохи бронзы хорошо известны и более спокойные танцы, состоявшие из плавных телодвижений. Судя по данным эпоса, такие танцы исполняли юноши и девушки, шедшие в едином круге хоровода (Il., XVIII, 593—605). По-видимому, знаменитые хороводы устраивались у дворцов критских династов[488], так как, по мнению аэдов, Гефест представил сцену хоровода на щите Ахилла на площадке, сходной с площадью в Кноссе[489], устроенной Дедалом для Ариадны (Il., XVIII, 331).

Ахейский эпос представляет богатейший свод сведений о нравах общества во второй половине II тысячелетия. Аэды и рапсоды тонко подмечали различные черты своих современников. Но запечатленные в «Илиаде» и «Одиссее» настроения, представляют определенный завершающий этап длительного предшествующего развития, во многом нам неизвестного.

Отмечавшийся выше разносторонний прогресс общества неизбежно вел к коренной переработке духовного мира каждого человека. Это было время сложения индивидуальной личности, так как нараставшее в XXII—XII вв. имущественное неравенство с неумолимой логикой отодвигало в тень древние принципы коллективизма и единства членов родовой общины. В обществе нового типа вырабатывались иные установления и отмирали старые понятия и критерии. Но часть моральных ценностей, созданных еще племенным строем, выдерживала проверку временем и вливалась в тот свод общественных норм, которыми руководствовалось раннегреческое классовое общество. Бросающееся в глаза культурное единство греческих земель, особенно усилившееся после XVI—XV вв., служит ярким свидетельством тому, что данные установления успешно отвечали духовным запросам тогдашнего населения страны. Вместе с тем это позволяет заключить, что общество эффективно руководило психическим развитием личности, направляя его по нужному пути.

Важную роль играла выработка четких понятий о том, каким именно должен быть тот или иной человек. Например, памятники искусства XVI—XII вв. неоднократно рисуют идеализированный образ мужчины-воина, основные черты которого совпадают с черта, ми героев ахейского эпоса. Несомненно, что в кругах сельского и городского населения вырабатывались свои специальные требования к представителям соответствующего социального слоя.

Наряду с нормами поведения воина, селянина или горожанина существовал огромный неписаный кодекс обычного права. Нормы обычного права отражают сложившуюся систему отношений между обществом и личностью. Они определяют их взаимные права и обязанности, позволяющие существовать и единице, и всему целому.

В ахейском обществе установления обычного права были уже достаточно детальными. Они регулировали различные внутренние взаимоотношения.

Обособление отдельных семей внутри больших родовых общностей вело к выработке специальных норм семейного права. Эпос сохранил сведения о длительном сохранении устойчивых связей по линии матрилинейного родства (миф о Мелеагре. — Il., IX, 529 — 605). Но ко времени Троянской войны семейное право уже прочно стояло на патриархальной основе. Власть отца над детьми огромна. Ясно выступает она в вопросе о браках: Агамемнон предлагает Ахиллу в жены любую из своих дочерей, Тиндарей по своему усмотрению выбирает из состязающихся женихов мужа для Елены.

Правда, в ответ на неограниченную patria potestas появилась особая форма брака в виде похищения невесты. Иногда при несогласии девушки похищение оказывалось неудачным (например в мифе 0 похищении Елены Тесеем братья Диоскуры отбили сестру). Но мифы о Ясоне и Медее, о Тесее и Ариадне свидетельствуют, что при единомыслии похитителя и похищаемой такие браки были довольно реальными.

Власть мужа, отца и даже сына над женской половиной дома весьма значительна. Немолодая хозяйка дома Пенелопа внимает распоряжениям своего юного сына. Но подчинение главе дома не всегда выдерживало испытания. Тяжелая семейная драма развернулась в доме Аминтора, сына Ормена, внука Эола, и она завершилась уходом из отчего дома его сына Феникса, ставшего впоследствии воспитателем Ахилла (Il., IX, 447—480).

Особенно интересны сведения эпоса о нормах, регулировавших положение человека в обществе. Представления о долге человека перед его народом (Гектор и троянцы), о долге перед другом (Ахилл — мститель за Патрокла), о долге в силу взятых на себя обязательств (клятвы ахеян и троянцев перед поединком их героев. — Il., III, 1 сл.; клятвы Геры. — Il., XIV, 277—280) — все эти моральные установления свидетельствуют о высокоразвитом чувстве ответственности каждого человека.

Эта ответственность не абстрактна, она вытекает из социального положения личности. Например, отличавшиеся силой и доблестью воины получали от народа лучшие наделы земли (Мелеагр в Этолии. — Il., IX, 573—580; в Трое — возможность для Энея получить лучшее поле для пашен и стад. — Il., XX, 184—186; Сарпедон говорит об обязанностях ликийских басилеев стоять первыми в рядах войска. — Il., XII, 311—328). Взамен военная аристократия несла главное бремя военных трудов. В моральных установлениях ахейского времени взаимосвязь размеров земельного надела и бранных трудов выражена чрезвычайно ясно. Рапсоды постоянно подчеркивали это.

Обычное право своими неписаными установлениями строго регулировало жизнь, особенно в случаях, когда возникали острые конфликты. Так, убийство наказывалось денежным штрафом, причем вопрос решали и старейшины в отдельном совете, и народ в народном собрании (Il., XVIII, 497—508). Но, видимо, не всегда родственники убитого были готовы удовлетвориться выкупом. Так, молодой Патрокл, сын Менетия, играя в кости, поссорился со своим партнером и нечаянно убил его. После этого Менетий привел Патрокла из родного Опунта в Фессалию, к отцу Ахилла (Il., XXIII, 87—91). Данный случай можно истолковать как спасение Патрокла от мести Амфидамаса, отца убитого, или как добровольный уход в изгнание, положенное за нечаянное убийство.

Хотя установления обычного права не были еще записаны, однако повиновение этим правилам было неукоснительным. У ахеян, судя по эпосу, было сильно развито представление о законе[490], связанное с понятием справедливых и несправедливых деяний. Не случайно, так много бед принес ахеянам гнев Ахилла, несправедливо лишенного полагавшейся ему по закону части военной добычи. Твердая уверенность в том, что за содеянное зло воспоследует жестокое возмездие, что загробный суд рассматривает всю деятельность человека[491], привела к созданию мифов о страшном Тартаре, куда сначала Зевс заключал своих божественных противников (Il., VIII, 13—16 и 481).

Мысль о справедливости в известной мере нашла отражение в «Илиаде»: поэт говорит о бедствиях не только ахеян, но и троянцев, хотя страдания греческого войска занимают, естественно, главное место.

Вместе с тем греки эпохи развитой бронзы хорошо представляли, как много горя несут людям установившиеся в обществе порядки. Эпос много раз напоминает о том, что властолюбивые и алчные династы попирали законы и притесняли слабых. Традиция о хитроумном Одиссее, внуке изобретательного в обманах Автолика, говорит об осуждении, которому народ подвергал нарушавших общепринятые нормы династов.

Устойчивость понятий о справедливости в ахейском обществе нашла выражение и в том, как проникновенно рассказывали аэды о горькой доле попавших в плен женщин и детей: плач Андромахи (Il., XXII, 477—514 XXIV, 725—745) или Брисеиды над телом Патрокла (Il., XIX, 287-300, 22).

Глубокое понимание психологии, нашедшее отражение в эпосе, позволяет составить некоторое представление о сложной духовной жизни дополисной Греции[492].