Это был роковой просчет.
Слабый лунный свет едва высвечивал во тьме мужскую фигуру, и Майкл Хепберн, повернувшись на секунду позже, успел увернуться от клинка. Он тотчас же почувствовал, как лезвие вспарывает его превосходный парчовый жилет и холодная сталь вонзается куда-то в бок. Боль пронзила его в тот момент, когда он нанес противнику удар ногой, инстинктивно защищаясь. Нападавший тут же вскрикнул и отшатнулся, едва не растянувшись на скользкой от дождя мостовой. Но затем, восстановив равновесие, он снова ринулся в атаку.
К счастью, на сей раз Майкл был вполне готов к нападению. Ловко отклонившись в сторону, он нанес мощный удар правой рукой, и в то же мгновение раздался глухой хрип; в этом узком грязном переулке было слишком темно, и Майкл, метивший нападавшему в челюсть, угодил противнику кулаком в шею, так что тот едва не задохнулся. Майкл же, воспользовавшись ситуацией, нанес незнакомцу очередной удар, на этот раз — ногой в пах.
Он еще в Испании запомнил простую истину: честный бой — это только для тех, кто может позволить себе проиграть. А умереть с честью — конечно же, неплохо, но жить, по его мнению, гораздо лучше. К тому же трудно было представить более омерзительную смерть, чем смерть в каком-то грязном и вонючем лондонском переулке.
Возможно, последний удар Майкла оказался не такой уж сильный, но нападавший, снова поскользнувшись, не устоял на ногах и рухнул на мостовую как подкошенный. Нож, выпавший из его руки, отлетел в сторону, и Майкл нагнулся, чтобы поднять его. Выпрямившись, он поднял голову и тут же увидел, как незнакомец, вскочив, бросился бежать. Через несколько секунд он исчез во тьме, но грохот его шагов раздавался в переулке еще какое-то время.
Майкл, наверное, бросился бы за незнакомцем в погоню, но рана в боку кровоточила и бежать в таком состоянии было бы неблагоразумно.
— Проклятие… — пробормотал он, распахивая сюртук и жилет, чтобы осмотреть рану.
Оказалось, что белая рубашка уже стала ярко-алой, а кровотечение, судя по всему, было довольно сильным. Однако рана оказалась несерьезная — уж Майкл-то прекрасно знал, какое возникает ощущение, если рана по-настоящему опасна.
Но вот время было неподходящее — хуже не придумаешь.
Поморщившись от окружавшей его вони, Майкл вытащил из кармана часы и, взглянув на них, проворчал:
— Да, уже чертовски поздно.
Было ясно, что вернуться к себе домой в таком виде он не мог, так как в доме у него сейчас было множество родственников и гостей.
К счастью, у него имелись и другие варианты.
Осмотревшись, Майкл направился к наемному экипажу, ждавшему его неподалеку, — кучеру он обещал очень хорошо заплатить. Само собой разумеется, что он не мог появиться в этом районе, возле этих убогих домов, в своей собственной карете, — в таком случае Майкл неизбежно привлек бы к себе внимание.
Когда он наконец добрался до наемного экипажа, у него ужасно кружилась голова. Кучера же, маленького человечка с узким лицом и неряшливой бороденкой, явно встревожил его вид.
— Что, сэр, проблемы? — спросил он.
— Теперь уже все в порядке, — ответил Майкл. — Грабители наглеют с каждым днем…
Кучер молча кивнул; он прекрасно знал, что этот район Лондона пользовался дурной славой. А Майкл очень надеялся, что щедрое вознаграждение заставит возницу забыть о том, что он вообще что-либо видел и кого-то куда-то доставлял в столь позднее время. Назвав адрес, он забрался в экипаж и осторожно, чтобы не беспокоить рану, устроился на сиденье.
Поездка была довольно тряской, но, к счастью, недолгой, и вскоре они въехали в спокойную и вполне безопасную часть Лондона. А элегантный особняк, к которому подъехал наемный экипаж, находился совсем рядом с Мейфэром, и в одном из верхних окон, к огромному облегчению Майкла, горел свет. Поблагодарив кучера, он добавил к обещанной плате довольно щедрые чаевые и тихо сказал:
— Мне хотелось бы, чтобы эта наша поездка была забыта.
Снова кивнув, коротышка тотчас взобрался на козлы, хлестнул вожжами свою костлявую лошадь, и экипаж, сорвавшись с места, почти сразу же исчез за углом.
Быстро осмотревшись, Майкл приблизился к парадной двери и энергично постучал. Открыл ему молодой человек со шрамом на бесстрастном лице. Он был в халате, а его темные волосы были растрепаны, что свидетельствовало о том, что поздний гость заставил его подняться с постели. Он говорил с Майклом довольно почтительно, однако во взгляде его не было ничего, кроме презрения. Отступив в сторону, молодой человек сказал:
— Пожалуйста, заходите, маркиз.
Переступив порог, Майкл пробормотал:
— Прости, что вытащил тебя из постели, Лоренс.
— Не нужно извинений, милорд, — ответил дворецкий. — Уверяю вас, все в порядке. — Он взглянул на кровь, капавшую на черно-белый мраморный пол с одежды Майкла, и с невозмутимым видом добавил: — Проходите же, маркиз.
— А леди Тейлор… она сейчас занята?
— Она сейчас совершенно одна, милорд.
Лоренс едва заметно усмехнулся и снова посмотрел на кровь. Потом взглянул на сюртук гостя.
— Что ж, очень хорошо, — кивнул Майкл.
По крайней мере он не помешает хозяйке дома. Антония редко говорила о своих личных делах, а он ее не расспрашивал, хотя и подозревал, что их с Лоренсом отношения выходили за рамки отношений слуги и хозяйки. Но даже если и так, его, Майкла, это не касалось, так как сейчас их с Антонией связывали только некоторые общие дела. То есть их вполне можно было бы назвать компаньонами.
— А ты не мог бы сообщить ей, что я здесь? — добавил Майкл.
Лоренс снова усмехнулся:
— Она будет рада принять вас, милорд. Она всегда вам рада.
Резко развернувшись, дворецкий удалился. Казалось, этого молодого человека нисколько не удивил ночной визитер, истекающий кровью, — во всяком случае, Он не задавал никаких вопросов.
Впрочем, и гость совершенно не удивился подобной встрече, поскольку он прекрасно знал, что Лоренсу приходилось видеть и не такое. Более того, он не сомневался в том, что дворецкий леди Тейлор умеет держать рот на замке. И все же неприязнь Лоренса говорила о многом…
Несколько минут спустя Антония, облаченная в шелковый халат, уже хлопотала над ночным гостем в своей спальне, окна которой выходили в сад. Широкую кровать хозяйки обрамляли бледно-золотистые драпировки, а на пол она постелила одеяло, чтобы Майкл не залил кровью дорогой ковер. Установив на одеяле позолоченный табурет, Антония усадила на него раненого и, вытаскивая из его бриджей рубашку, проговорила:
— Ведь я не раз тебя предупреждала… Тебе следовало проявлять осторожность.
Майкл поморщился от боли и проворчал:
— Мне сообщили, что у этого человека есть информация о Роже, поэтому я рискнул и согласился на встречу. Кроме того, напали на меня совсем не там. Это случилось, когда я возвращался к экипажу. В одном из самых опасных районов Лондона.
Антония взглянула на него с укоризной:
— И тебя это удивляет? Ведь благоразумные люди обычно не связываются с убийцами и предателями.
— Да, верно, — кивнул Майкл со вздохом.
Она пристально взглянула на него и тихо спросила:
— А информация… Стоила ли она твоей крови?
— Нет, разумеется.
— Понятно. — Она принялась расстегивать пуговицы на его рубахе. — Очень жаль, что так получилось.
Антония стащила с него рубашку, и он, чуть наклонившись, посмотрел на рану. Рана была довольно скверная и болезненная, к тому же он потерял много крови. Однако теперь Майкл окончательно убедился в том, что жизни его ничто не угрожало — у него бывали раны и похуже.
— Это все моя беспечность, — пробормотал он, снова вздохнув. — И оказалось, что мой предполагаемый информатор давно ушел, так и не дождавшись меня.
— С тобой такое случается уже во второй раз. И очень может быть, что тут нет никакой связи с самой встречей. Ты ведь сам сказал, что это довольно опасное место, не так ли? — Антония бросила на пол окровавленную рубашку и добавила: — А может, он просто хотел тебя ограбить?
— Но он не пытался ограбить меня, — возразил Майкл.
— Потому что твоя реакция сбила его с толку. Или же он просто хотел сначала убить тебя, чтобы потом без хлопот отобрать кошелек.
Тут за окном, в саду, какая-то ночная птица завела тихую мелодичную трель, совершенно неподходящую к столь мрачному разговору.
— Я думаю, что эти два события каким-то образом связаны, — ответил Майкл. — Нападение на прошлой неделе очень походило на нынешнее. Тогда тоже напали совершенно неожиданно, без всякого предупреждения. Наверное, сегодня мне следовало ожидать чего-то подобного. Обычно меня интуиция не подводит, но на сей раз, к сожалению, подвела. Знаешь, еще совсем недавно я полагал, что наш приятель опять скрылся от нас, покинув страну. Теперь я уже не так в этом уверен.
— Похоже, он снова обвел нас вокруг пальца, — сказала хозяйка и, склонившись над раненым, стала мокрой тряпкой вытирать кровь с его левого бока.
Ее черные как вороново крыло волосы тотчас рассыпались по плечам, отчего яркая внешность леди Тейлор стала казаться еще более необычной.
По происхождению Антония была испанкой, и это отчетливо проявлялось в ее смугловато-оливковой коже и резких чертах лица. Правда, нос у нее был, пожалуй, немного длинноват, зато губы казались необычайно чувственными, а изящные пышные формы могли бы соблазнить и святого.
А Майкл — Бог свидетель! — к святым никакие относился.
Внезапно халат Антонии слегка распахнулся, и Майкл — пусть раненый и истекающий кровью, но все же никак не труп — невольно залюбовался ее полными крепкими грудями с темными сосками. «Неужели искушение?» — промелькнуло у него. Нет-нет, такого просто быть не могло. Эти их отношения закончились несколько лет назад. Но он все равно оставался мужчиной, а она — очень соблазнительной женщиной, и с этим ничего нельзя было поделать.
Тут Антония, снова смочив тряпку в тазу с холодной водой, решительно заявила:
— С тобой все будет в порядке. — Она опять приложила ткань к тому месту, где кровь все еще немного сочилась. — Рана не слишком глубокая, но все же следует послать Лоренса за доктором. Не возражаешь?
— Нет-нет, спасибо.
Антония тяжко выдохнула и с некоторым раздражением проговорила:
— Я так и знала… Знала, что ты будешь упираться. Но рану необходимо зашить. Ты ведь видел мой вышивки? Поверь, получится замечательный шрам. Еще один шрам-красавец.
Майкл нахмурился и пробурчал:
— Просто перевяжи рану, вот и все.
Было бы ужасно неприятно, если бы пошли слухи о том, что маркиза Лонгхейвена ударили на улице ножом. Общественное внимание для него — как яд. Именно поэтому он решил, что не стоило появляться дома в таком состоянии.
Антония вдруг подбоченилась и громко заговорила:
— Мигель, ты должен…
— Пожалуйста, прекрати, — перебил Майкл. — Сейчас слишком поздно для споров.
Женщина сокрушенно покачала головой и, театрально вскинув руки, воскликнула:
— Я бы все равно проиграла спор! Знаю это по опыту! Что ж, прекрасно. Поступай по-своему, упрямец. Сейчас я тебя перевяжу.
С этими словами Антония скрылась в туалетной комнате. Через несколько минут она вернулась с женской сорочкой из тончайшего полотна, а затем, отыскав ножницы, стала резать ее на длинные полосы.
Майкл какое-то время наблюдал за ней, потом проворчал:
— Знаешь, я почти сразу понял, что рана не опасная для жизни. Но из-за нее все же возникает чертовски сложная проблема…
Антония прижала к его ране тампон, а затем принялась перевязывать рану. Майкл минуту-другую помолчал, потом вновь заговорил:
— Видишь ли, через два дня я должен жениться. Поэтому мне придется придумать какое-то правдоподобное объяснение, чтобы отложить свадьбу.
Антония вскинула на него глаза и поджала губы. Наконец, протянув руку за очередной полоской белой ткани, тихо спросила:
— Ты действительно собираешься… пройти через это? Даже не верится.
— Почему же не верится? Ведь о помолвке было объявлено еще несколько месяцев назад.
— И все же я не верю, Мигель.
Майкл со вздохом пожал плечами. Этот разговор возникал у них и раньше. Однако Антония постоянно заявляла, что ей «не верится».
— Но я и впрямь собираюсь жениться, — сказал Майкл.
— Неужели ты женишься на какой-то невзрачной девчонке только потому, что этого желает твой отец?
— Я был бы очень тебе признателен, если бы ты не называла мою будущую жену невзрачной, — ответил Майкл, снова нахмурившись.
Антония в раздражении передернула плечами. Продолжая перебинтовывать рану, она заявила:
— Тебе будет до смерти скучно с ней. Неужели не понимаешь?
Майкл невольно усмехнулся:
— Я не думаю, что жена обязана развлекать меня. В моей жизни и так предостаточно развлечений, в список которых можно включить и тот факт, что кто-то, судя по всему, желает моей смерти. Так что давай пока оставим в покое мою будущую жену, если ты не против. Лучше скажи, что ты думаешь о нападениях на меня. Ты полагаешь, что это какой-то мой враг?
Заканчивая перевязывать Майкла, Антония наклонилась к нему так близко, что он почувствовал запах этой обворожительной женщины, и сейчас ее чудесные черные волосы касались его щеки!
— Я в этом не уверена, — ответила она почти шепотом. — Но думаю, что смерти тебе могут желать многие из тех, кто знает о твоем существовании.
Кто знает о его существовании? Что ж, таких людей, к сожалению, немало.
Немного помолчав, Майкл вновь заговорил:
— Но причиной покушения могло стать… что-то особенное. Тебе так не кажется?
— Может быть, решимость поймать Роже? — предположила Антония.
Он утвердительно кивнул:
— Что ж, вполне возможно.
— Может, обдумаешь именно этот вариант?
— Нет, пока не стоит. — Майкл провел ладонью по подбородку. — Полагаю, сейчас мне надо обдумать самые разные варианты, а затем остановиться на каком-то одном, самом правдоподобном.
— Такой вариант у тебя уже есть, так что не пытайся меня одурачить. — Закончив перевязывать рану, Антония сделала на концах «бинта» изящный бантик. — Последнее покушение окончательно убедило тебя кое в чем, не так ли? Ты полагаешь, что наверняка будут и другие попытки убить тебя, ведь так? Иными словами, они не уймутся, пока работа не будет выполнена.
— Я предпочел бы, чтобы о моем убийстве не говорили как о работе, — проворчал Майкл.
Антония тихонько фыркнула.
— Тогда скажи, как еще это называть.
Проигнорировав замечание собеседницы, Майкл продолжил:
— К несчастью, первый убийца не остался в живых, иначе я уже тогда, бы получил все ответы и обошелся бы без сегодняшней ночной встречи. — Это была самозащита, и он даже не сам убил того человека — его кучер, заметив нападавшего, достал пистолет в очень удачный момент (или в неудачный, это уж как посмотреть). И кучер оказался на редкость метким стрелком.
К сожалению, нападавший умер почти мгновенно и оказался совершенно бесполезным. Досадно, это точно. Раненые обычно довольно разговорчивы, а вот мертвые в этом отношении — сплошное разочарование.
— Но раз уж так случилось… что ты теперь собираешься делать? — спросила Антония, приподняв свои черные брови.
— Что делать? — переспросил Майкл со вздохом. — Что-нибудь непременно придется сделать, вернее — придумать. Вот только в данный момент я не знаю, что именно, — добавил он, снова помрачнев.
Действительно, как же он будет объяснять эту рану в свою брачную ночь? Ведь даже в темноте и под одеялом его молодая жена узнает про рану, потому что почувствует бинты. Рана, слава Богу, не слишком серьезная, поэтому не сделает его недееспособным, но все же через два дня ее вряд ли можно будет разбинтовать без риска, что она снова откроется.
Проклятие! Жизнь становится все сложнее, и этот случай — прекрасное тому доказательство. Если он зальет кровью свою молодую жену, это едва ли можно будет посчитать романтичным. И — опять-таки! — это происшествие потребует каких-то объяснений. Вот только каких именно?
Мысленно выругавшись, Майкл проворчал:
— Бренди у тебя есть?
Бренди требовалось даже не от боли, а для того, чтобы прочистить мозги.
Антония с улыбкой кивнула:
— Разумеется, есть. Контрабандное французское бренди. Все-таки приходится признать, что эти ублюдки могут делать хоть что-то хорошее. Садись вот в это кресло, Мигель. Тут тебе будет удобнее.
Она прошла в дальний угол комнаты и смыла кровь с рук. Затем, взяв с маленького столика хрустальный графин и бокалы, налила две порции и вернулась к гостю — босая, в распахнутом халате и, как всегда, необычайно женственная и соблазнительная.
— Спасибо. — Майкл поудобнее устроился в кресле и взял один из бокалов. Сделав глоток, сказал: — Мне также потребуется новая рубашка. Может быть, Лоренс одолжит мне какую-нибудь? Сейчас в Саутбруке в предвкушении моей свадьбы собралось множество гостей, и я не могу быть уверен, что проскользну в дом незаметно. Я оставлю свой сюртук здесь, если ты займешься им.
— Не беспокойся, Мигель, я сделаю все, что ты захочешь, — с хрипотцой в голосе ответила хозяйка.
Последние слова Антонии прозвучали как весьма прозрачный намек, однако Майкл предпочел его не заметить. В некоторых ситуациях эта женщина оказывалась чрезвычайно полезна, но, к сожалению, она была не очень умна.
Заставив себя улыбнуться, Майкл отметил:
— Спасибо, дорогая. Я всегда ценил твою верность и твою находчивость.
— Но ты все равно намереваешься жениться на своей малышке, не так ли, Мигель?
Он посмотрел на нее поверх своего бокала и кивнул:
— Да, совершенно верно.
— Миледи, я доставил вашу драгоценную посылку едва ли не к порогу шикарного особняка, — сообщил дворецкий, поморщившись.
Антония, сидевшая у камина, взглянула на него с усмешкой:
— Ревность совсем не идет тебе, Лоренс.
Широкоплечий дворецкий — она ничего не знала об этом таинственном человеке — стоял у двери ее спальни. Через всю левую щеку Лоренса — Антония даже не знала, имя это или фамилия, — протянулся широкий неровный шрам, но и при этом дефекте он был довольно привлекательным мужчиной (разумеется, так считали только те женщины, которым нравились грубоватые мужчины с невероятно широкими плечами).
Снова поморщившись, Лоренс проворчал:
— Не знаю, как с ревностью, но у меня-то по крайней мере есть чувства, чего не скажешь про маркиза Лонгхейвена. Он всегда был холодным. Я даже удивился, увидев всю эту кровь. Мне казалось, из него должна течь ледяная вода.
— Ты ошибаешься, — возразила Антония. — Уверяю тебя, он совсем не такой.
Уж она-то прекрасно знала: в Майкле не было ничего холодного, он весь был словно пламя, без намека на дым. Причем пламя это могло в любой момент спалить каждого, кто, проявив неосторожность, прикоснется к нему.
И конечно, Майкл всегда делал то, что следовало делать. Он был блестящим как ограненный алмаз, и граней у него было великое множество.
— Выходит, он отказался остаться на ночь? — спросил Лоренс, приподняв бровь.
— Откуда ты знаешь, что я предлагала?
— В ваших глазах, миледи, некоторое разочарование. Кроме того, я знаю, что вы наверняка это предлагали.
— Ты бесцеремонен, Лоренс, — заметила Антония, нахмурившись.
— А вы, миледи, очень заблуждаетесь, когда говорите о маркизе.
Антония пристально взглянула на дворецкого:
— Это не твое дело, ясно?
Она постаралась изобразить негодование, но у нее не очень-то получилось.
Лоренс же взглянул на нее с ухмылкой и спросил:
— Миледи, вы серьезно?
Она тут же кивнула:
— Абсолютно серьезно. И еще кое-что, Лоренс… Возможно, ты не заметил, но маркиз приехал сюда с ножевой раной в боку. Причем рана оказалась довольно болезненной. Следовательно, постельные игры никак не входили в его планы.
— Что касается раны, то от меня это обстоятельство не ускользнуло. Ведь именно я вытирал с пола следы крови до самой вашей спальни. А затем я дал ему чистую рубашку и подвез поближе к его роскошному дому, чтобы он мог проникнуть туда незаметно. Неужели вы все это уже забыли, миледи?
— Нет-нет, не беспокойся. Твое усердие всегда оценивается по достоинству, разве не так?
Лоренс, хотя и считался дворецким, выполнял в доме Антонии множество обязанностей. И если уж откровенно, то он был совершенно незаменим. Управлял ли Лоренс каретой, изображал ли слугу, подавая кларет ее гостям, или же выполнял любые другие задания — иногда довольно необычные, — он все делал добросовестно и при этом был чрезвычайно осмотрителен.
— Вам сказать, какое я хотел бы получить вознаграждение? — осведомился Лоренс, переступив порог спальни.
Он медленно прошелся по комнате, приблизившись к хозяйке, и каждым своим движением этот могучий мужчина напоминал подкрадывающегося к добыче хищника.
Перед тем как отвезти Лонгхейвена домой, он оделся, но теперь опять был в халате. Причем халат то и дело распахивался, открывая мускулистую грудь, а темные глаза хищно поблескивали.
Казалось, что в такой обстановке, на фоне шелковых драпировок и персидских ковров, этот человек был совершенно неуместен — слишком уж грубый, слишком мужественный, — однако Антония, едва взглянув на него, почувствовала, что ее сердце забилось быстрее. И так случалось почти всегда, когда в глазах Лоренса появлялся этот блеск, — в такие минуты ее неудержимо к нему влекло, и было очень трудно воспротивиться этому влечению.
Однако на этот раз она заявила:
— Уже поздно. Я устала…
— Вы можете поспать потом, — сказал Лоренс и тут же добавил: — После этого вы будете спать лучше.
Ей следовало бы прогнать его.
Но, как всегда, она этого не сделала.
— После этого вы гораздо лучше спите, — продолжил Лоренс с хрипотцой в голосе, свидетельствовавшей о том, что ему требовалось.
Да, после этого она действительно спала лучше, но, просыпаясь, обычно сожалела о произошедшем. А то обстоятельство, что она пользовалась услугами Лоренса для кратковременного наслаждения, всегда тревожило ее и мучило совесть, в существовании которой она, впрочем, очень сомневалась.
Но сейчас она снова попыталась воспротивиться:
— Это несправедливо по отношению к тебе, Лоренс.
Тут он вдруг обнял ее и крепко прижал к себе. И Антония тотчас же почувствовала жар его тела и ощутила силу, его желания. Лоренс же, подхватив ее на руки, прошептал ей прямо в ухо:
— Не беспокойся, я могу сам позаботиться обо всем. Позволь мне любить тебя, Антония.
Она и на сей раз сдалась, хотя прекрасно знала, что опять будет сожалеть об этом.
Может быть, и неудивительно, что она никакие могла заснуть, но все же это ужасно раздражало.
Поднявшись с постели, Джулианна Саттон подошла к окну и, отдернув штору, уставилась в темноту. Молодой месяц едва освещал крыши соседних домов и, казалось, превращал их окна в пустые глазницы.
Еще два дня.
Через два дня она должна выйти замуж. То есть послезавтра.
При мысли об этом по спине девушки пробежал холодок. Да, конечно, она почти всю свою жизнь знала, что однажды выйдет замуж за маркиза Лонгхейвена, Но сейчас слово «послезавтра» пугало ее.
Ведь она никак не ожидала, что ей придется выйти замуж за другого человека, пусть даже этот человек — маркиз Лонгхейвен.
Джулианна почти не сомневалась: если бы Гарри был жив, она бы так не нервничала.
Ах, Гарри… Какая у него была чудесная беззаботная улыбка…
Тихий стук в дверь прервал ее раздумья.
— Да, войдите!
Дверь тут же открылась, и послышался мужской голос:
— Еще не спишь? Я увидел свет под твоей дверью. Какого черта ты не спишь в такой поздний час?
— Я могла бы задать тебе тот же вопрос, — ответила Джулианна, когда ее старший брат вошел в комнату.
Вместе с братом к ней «вошел» также и сильный запах бренди, а вот свой галстук братец, очевидно, уже где-то потерял. Малькольм вернулся домой довольно поздно, к тому же немного растрепанный, так что нетрудно было догадаться, где он был и чем занимался. В очередной раз поразившись разнице между мужчинами и женщинами (первые могут делать все, что заблагорассудится, а вторых всегда и во всем ограничивают), Джулианна с язвительной усмешкой заметила:
— Я-то по крайней мере готова ко сну, а вот ты только что ввалился в дом.
— Я вовсе не ввалился.
— Значит, ты уже немного протрезвел.
— Да, пожалуй, — со вздохом кивнул Малькольм, запустив в волосы пятерню, добавил: — Играя в карты, я потерял счет времени, потому и пришел так поздно. Ну… и выпил, конечно, несколько бокалов бренди. А у тебя какая отговорка? Почему ты еще не спишь?
— А я… просто думала.
— А… Предсвадебные волнения? — Малькольм прошелся по комнате, затем рухнул в обитое шелком кресло. — Знаешь, сегодня вечером я видел в нашем клубе Лонгхейвена. Он казался совершенно спокойным — как обычно. Похоже, у него вообще нет нервов, а если имеются, то он тщательнейшим образом это скрывает.
Джулианна не была уверена, что слово «спокойный» — правильная характеристика ее жениха. «Спокойный» — это было бы слишком уж просто. «Сдержанный» — подошло бы гораздо лучше. Да-да, казалось, он усилием воли сдерживал энергию, бушевавшую в нем, а его внешнее спокойствие лишь усиливало впечатление.
— Что ж, вот и хорошо, что он спокоен, — пробормотала Джулианна, тихо вздохнув. — Хотя должна признаться, что я хотела бы знать своего жениха гораздо лучше — так, как знала Гарри.
— Гарри был отличным парнем, — сказал Малькольм с искренним сожалением. — Чертовски досадно, что он умер.
Джулианна была очень благодарна брату за эти его слова, а некоторая резкость выражений свидетельствовала лишь о том, что братец был не совсем трезв.
А вот смерть Гарри и впрямь была досадной случайностью. И действительно, ведь не часто же случается, что вполне здоровый молодой человек в возрасте двадцати семи лет вдруг жалуется на боль в груди, а затем через несколько часов умирает. Его родители, герцог и герцогиня Саутбрук, конечно же, были в отчаянии. И они тотчас же написали своему младшему сыну, в то время сражавшемуся на Апеннинах с французами. Родители умоляли его вернуться домой, но он, возможно, и не согласился бы вернуться в Англию, если бы война не решила все за него — она наконец-то закончилась, так что Майклу Хепберну все-таки пришлось занять место Гарри, то есть принять его титул, занять положение наследника герцогства — и «унаследовать» невесту старшего брата.
Родители девушки, а также герцог и герцогиня, все еще настаивали на этом браке. Помолвка же до смерти Гарри не была официально оглашена, а в брачном контракте значились Джулианна и маркиз Лонгхейвен, так что официальные документы даже не пришлось изменять.
Правда, Джулианна поначалу спорила с отцом, говорила, что почти не знает младшего сына Хепбернов — ведь ей было всего тринадцать, когда он уехал в Испанию, — но в конце концов по какой-то непостижимой причине она все же дала свое согласие на этот брак. Сказала только, что венчание должно состояться, когда закончится траур, — это было единственное условие.
И вот теперь, когда после смерти Гарри прошло уже больше года, а Майкл, вернувшийся домой, уже прожил в Англии какое-то время, она по-прежнему знала его ничуть не лучше, чем до его возвращения. Вежливый, очаровательный, но все такой же замкнутый и загадочный — вот все, что она могла бы сказать об этом человеке.
— Да, ты прав. Очень жаль, что Гарри умер, — проговорила Джулианна с печалью в голосе. И ей тотчас же вспомнился веселый молодой человек, за которого она собиралась замуж.
Внешне братья были очень похожи — оба стройные, худощавые, с каштановыми волосами и светло-карими глазами. И, конечно же, у обоих были по-настоящему аристократические черты. Как, впрочем, и у всех Хепбернов, всегда считавшихся красавцами.
А вот характером младший брат совершенно не походил на Гарри. Джулианне трудно было определить характер своего жениха, но почему-то ей казалось, что Майкл Хепберн был… более сложным.
Снова вздохнув, девушка тихо сказала:
— Знаешь, я очень скучаю по Гарри. Он был такой веселый, почти всегда смеялся…
Малькольм хотя и был немного пьян, улавливал грусть в голосе сестры. И сейчас, внимательно глядя на нее, он тихо, но отчетливо проговорил:
— Жизнь иногда меняется, Джул, и мы ничего не можем с этим поделать. К тому же очень может быть, что все произошедшее было изначально предназначено и тебе, и новому маркизу. Видишь ли, я всегда считал, что Гарри был… слишком уж ручным, если ты понимаешь, что я имею в виду. А вот Майкла Хепберна ни в коем случае нельзя назвать послушным — так мне, во всяком случае, кажется. Кроме того, он очень скрытный. Что бы Майкл ни говорил, никогда не знаешь, что он думает на самом деле.
Джулианна тоже так считала, и слова брата лишь укрепили ее опасения. Теперь уже у нее не было сомнений: от такого человека, как ее жених, можно ожидать чего угодно.