Грешное желание

Глава 32

Одинокая слезинка скатилась по щеке Джесси, и она немедленно стерла ее нетвердыми пальцами. Она лежала на спине, Стюарт растянулся на ней сверху, и его мужской орган все еще ерзал внутри ее, хотя прошло уже несколько минут, как он закончил свое погружение громким стоном. После этого он рухнул на нее, пригвоздив к полу, зарывшись лицом ей в шею и судорожно втягивая воздух.

Джесси думала, что ей и самой не помешало бы как следует вздохнуть, но вес его грудной клетки не позволял подобной роскоши. Мужчина весил тонну. Он был потным и вонял виски – неужели только четверть часа назад она считала, что ей нравится этот запах?

Сама мысль об этом соитии была отвратительна. То, что он только что сделал, было отвратительно.

И ей больно.

– Слезь с меня! – Джесси наконец нашла в себе силы толкнуть его в плечо. Это по крайней мере заставило его поднять голову.

– Слезть с тебя? – В его тоне проскользнуло любопытство, словно он не вполне поверил тому, что услышал.

– Да, – прошипела она, – слезь с меня!

Стюарт послушно перекатился на бок. Приподнявшись на локте, он смотрел, как она резко села. К ужасу Джесси, лунный свет, вливающийся через маленькое окошко, давал достаточно освещения, чтобы разглядеть, что она снизу по пояс голая. Ее живот и ноги бледно мерцали в темноте, подчеркиваемые темным треугольником между бедер.

Вспыхнув, она рывком натянула рубашку и халат, закрутившиеся вокруг талии, и наконец привела себя в приличный вид. Затем, несмотря на подгибающиеся колени и дрожащие бедра, которые словно превратились в желе, она попыталась встать на ноги.

– Эй, эй!

Стюарт остановил ее, обхватив рукой за талию. Он потянул ее снова вниз, затем сел и вгляделся в ее лицо. Джесси сердито отвернулась от него. Длинные пальцы скользнули под подбородок и повернули ее лицо к нему.

– Не прикасайся ко мне!

Нетерпеливым жестом Джесси отбросила его руку. Секунду спустя один длинный палец вернулся, дотрагиваясь до ее щеки, скользя по влажной дорожке, оставленной предательской слезой.

– Я сказала, не прикасайся ко мне!

– Я сделал тебе больно. – Он сказал это таким тихим голосом, что Джесси едва расслышала. В нем звучало раскаяние, но она была сейчас не в том настроении, чтобы ее заботило, сожалеет он сейчас или нет. Она отдала ему себя безоговорочно, а он причинил ей физическую боль! Это место между ног все еще болезненно пульсировало.

– Да, ты сделал мне больно. Конечно, ты сделал мне больно! Ты… ты сунул это… эту штуку в меня!

Несмотря на темноту, она уловила слабый проблеск улыбки. Потом она испарилась. Он взял ее руку и поднес к своим губам. Джесси попыталась вырвать руку, но он не отпустил.

– Джесс, Джесси… – Он прижал ее ладонь к своим губам, затем нежно поцеловал каждый пальчик. Джесси была слишком истощена умственно и физически, чтобы вступать в борьбу, которая, как она догадывалась, потребуется, чтобы освободить руку. Поэтому она сидела, сверля его гневным взглядом, пока он играл с ее пальцами. – Поможет, если я скажу, что мне жаль?

– Нет!

– Я так и думал.

Стюарт вздохнул. Отпустив ее руку, он застегнул брюки, отодвинулся и уперся спиной в стену. Затем, не успела Джесси понять его намерений, обхватил ее за талию и притянул к себе на колени.

– Пусти меня!

– Через минуту. Сиди тихо, Джесси. Я не сделаю тебе больно.

– Несколько поздновато обещать это, не так ли? – Тонкое искусство презрительно усмехаться давалось ей все легче и легче.

– Ты позволишь мне объяснить?

– А что тут объяснять? Ты… мы… распутничали, и теперь все закончилось, и я хочу пойти в дом.

– Мы занимались любовью, – тихо поправил он.

Джесси фыркнула. Стюарт пожал плечами. Она почувствовала движение его плеч мышцами спины, прижимающейся к его груди. Ее теперь уже скромно прикрытый зад уютно устроился на той его части, которая причинила ей боль, ноги свешивались с его ног. Это поза была бы удобной, если бы он не удерживал ее на месте, сжимая запястья скрещенных на груди рук.

– Возможно, это ты распутничала, – проговорил он ей на ухо, – а я занимался любовью.

– Любовью! – презрительно фыркнула она.

– Любовью. Я люблю тебя, Джесси.

– Ха!

Последовало секундное молчание. Затем, к изумлению Джесси, Стюарт усмехнулся. Усмешка прозвучала несколько мрачновато, но тем не менее это, несомненно, была усмешка.

– Знаешь ли ты, сколько женщин – взрослых, искушенных, очень красивых женщин – мечтали услышать от меня это? Но я впервые в жизни открываю свою душу перед «зеленой» девчонкой, и что говорит объект моей страсти? «Ха!»

– Я тебе не верю!

– Зачем мне лгать?

– Чтобы заполучить меня… ну, ты знаешь… снова.

На этот раз он рассмеялся вслух. Несмотря на то что он удерживал ее запястья, она умудрилась отплатить за этот выводящий из себя смех тычком в ребра.

– Ох!

– Прекрати смеяться!

– Ох, Джесси, я не смеюсь. По крайней мере не над тобой. Пожалуйста, будь добра, хоть на секунду задумайся своей умной головкой и ответь мне вот на что: если все, что я хотел, – это… пораспутничать, пользуясь твоим словом, думаешь, я не нашел бы себе услужливых, жаждущих доставить мне удовольствие партнерш? Ты прелестна, дорогая, но обычно мои пристрастия не распространяются на желторотых цыплят.

– Я не желторотый цыпленок!

– Ты солгала мне, когда сказала, что любишь меня? Может, ты просто хотела использовать меня для… ну, ты знаешь.

Теперь он поддразнивает ее. Как он может смеяться после того, что только что сделал?

– Это не смешно!

– Вся эта проклятая ситуация не смешна. Джесси, ты сказала, что любишь меня. Это правда?

Каждое травмированное нервное окончание в ее теле требовало сказать «нет», но Джесси обнаружила, что, сидя у него на коленях, как сидела она, и слыша его теплый, волнующий голос, она не может солгать.

– Да! – Слово прорвалось сквозь стиснутые зубы.

– Если ты любишь меня, то почему не веришь мне, когда я говорю, что люблю тебя? – В его голосе звучало искреннее удивление. Джесси нетерпеливо поерзала у него на коленях, только чтобы обнаружить, что он ее крепко держит. На минуту она почти забыла, что он насильно удерживает ее, настолько ей было уютно…

– Потому что ты такой… такой… – Джесси смешалась и умолкла. Невозможно словами описать то, какой Стюарт.

– Какой такой? – Он не собирался оставить это. Ладно. Она скажет ему. Она выскажет ему все без утайки, и пусть тогда утверждает, что любит ее. Хоть он и назвал ее желторотым цыпленком, она не настолько наивна, чтобы поверить, что такой мужчина, как Стюарт, может влюбиться в такую ничем не примечательную, сумасбродную девчонку из долины Язу. Без сомнения, его отвратительные мужские порывы заставили его распутничать с ней, и он пытается облегчить ее страдания, облекая в красивые слова то, что произошло между ними.

В этом нет необходимости. Как бы неприятно это ни было, она предпочитает услышать правду, а не утешающую ложь.

– Такой красивый, и такой умный, и такой… такой обаятельный, и…

– Прекрати, Джесси. Ты лишишь меня мужского достоинства. – Несмотря на поддразнивающие нотки в его голосе, у нее возникло ощущение, что он говорит серьезно. Затем он продолжил: – Даже если все это правда, то почему я не могу любить тебя?

Джесси закусила губу. У нее масса недостатков, и всю ее жизнь они использовались в качестве оружия, чтобы ранить ее. Но ведь это же Стюарт. Он причинил ей физическую боль, но она по-прежнему любит его больше всех на свете. Он не должен притворяться, что любит ее, если на самом деле не любит. Важно, чтобы между ними была правда, какой бы горькой она ни оказалась для нее.

– Потому что я… ну, ничего, наверное, но, разумеется, мне не равняться с тобой во внешности, и я никогда нигде не была дальше Джексона, и я… я люблю собак и лошадей больше, чем людей, и я не умею ни одеваться, ни делать прическу, ни танцевать, вообще ничего.

– Дорогая, а тебе никогда не приходило в голову, что ты смотришь на себя сквозь призму ненависти твоей мачехи?

Эта мысль поразила Джесси. Она начала что-то говорить, но Стюарт жестом заставил ее замолчать. Когда он продолжил, его голос был очень мягким:

– Сказать тебе, что я вижу, когда смотрю на тебя? Я вижу девушку с волосами цвета полированного красного дерева, настолько густыми и длинными, что она может проехать по улицам, как леди Годива, не оскорбив своей стыдливости. Я вижу фарфоровую кожу, большие невинные глаза цвета какао и лицо с чертами тонкими и изящными, словно камея. Я вижу великолепные плечи, грудь, достаточно сочную, чтобы заставить любого мужчину, достойного носить это имя, восторгаться ее красотой, и талию…

– Стюарт! – запротестовала Джесси, шокированная интимным поворотом, который принимало его описание.

– Не перебивай! – строго отозвался он и продолжил: – На чем я остановился? Ах да, талию, настолько тонкую, что ей не требуется корсет, который она все равно иногда надевает – о, не думай, что я не заметил! – и хорошенькую маленькую попку, которая вызывает во мне желание схватить ее всякий раз, когда она проплывает мимо.

– Стюарт!

– Ш-ш-ш. Я еще не закончил. Суммируя все эти сводящие с ума физические качества, когда я смотрю на тебя, я вижу необыкновенно красивую молодую женщину. Но, Джесси…

– Да?

– Я люблю тебя не за это.

– Не за это?

– Нет. – Он выдержал эффектную паузу. Когда он снова заговорил, то почти шептал ей на ухо: – Я люблю тебя за храбрость. Ты берешь любое препятствие, которое жизнь бросает на твоем пути, и выходишь победительницей. В свои восемнадцать лет ты знала больше напастей и бед, чем иным молодым леди не испытать и за всю жизнь, но не утратила при этом ни доброты, ни храбрости. Ты, моя Джесси, такая, каких мало, и за это я люблю тебя.

Когда он закончил, его губы стали ласкать нежную, изящную раковину ее ушка. Несколько мгновений Джесси сидела не шевелясь, почти не ощущая его прикосновения, но чувствуя, как кружится голова от его слов.

Возможно, всего лишь возможно, он действительно любит ее.

– Ты это серьезно, Стюарт? – робко спросила она.

– Совершенно серьезно, Джесси. – Его губы соскользнули с уха, легонько покусывая нежную кожу под волосами, затем двинулись по стройной шее. Трепет пробежал по телу Джесси. Она положила голову Стюарту на плечо, чтобы облегчить ему доступ.

– Ты это говоришь не для того, чтобы… чтобы опять заняться со мной любовью?

– Слава тебе Господи, что по крайней мере не «распутничать». Нет, Джесс, я говорю это не поэтому. – Что-то подозрительно похожее на веселье сквозило в его словах. Прищурившись, Джесси скосилась на него. Он воспользовался легким поворотом ее головы, чтобы вновь завладеть ртом.

Его поцелуй был мягким и очень нежным и полностью отвлек ее мысли от боли между бедер. Джесси повернулась у него на коленях так, чтобы обнять его за шею, и закрыла глаза. Когда она мечтала о Стюарте и его поцелуях, именно так в ее мечтах он и целовал ее. Жесткая, безжалостная страсть, с которой он целовал ее прежде, смягчилась. Его губы были мягкими, теплыми и нетребовательными. Джесси обнаружила, что слабый привкус виски, задержавшийся на его губах и языке, совсем даже не противный. В сущности, ей этот вкус снова начинал нравиться.

Он действовал не спеша, обводя контуры ее губ языком, мягко толкаясь между ними, затем отступая до тех пор, пока ее рот сам по себе не раскрылся для него. Он заигрывал со ртом, пока ее дыхание не сделалось неровным и она не задрожала от нетерпения, чтобы он еще больше углубил поцелуй. Когда он в очередной раз отступил, она прикусила этот провоцирующий язык, чтобы наказать за поддразнивание.

– Ай! – запротестовал он и поднял голову. Джесси потянула его на себя, ухватившись за волосы на затылке.

– Поцелуй меня как следует, – велела она, и он подчинился. Когда его рот снова завладел ее ртом, Джесси удовлетворенно вздохнула. Он целовал ее так, как ей хотелось, чтобы ее целовали, целовал так, что теперь уже знакомое горячее томление разливалось внутри нее, размягчая кости. Несмотря на то что она знала, куда все эти поцелуи должны привести, несмотря на то, что боль непременно ожидала ее в кульминации этого жаркого накала, зарождающегося в венах, она не могла перестать откликаться на его прикосновения, как не могла перестать дышать. Она любит его. Как она любит его! Если женщине суждено терпеть боль от мужчины, которого она любит, значит, так тому и быть.

Он поцеловал ее основательно, когда она положила голову ему на плечо жестом полной капитуляции. Одна рука обвивала ее спину, поддерживая и предлагая опору. Другая ладонь гладила нежную кожу шеи, лаская плечи, обхватывая груди. Большой палец потерся о соски сквозь тонкую ткань, прикрывающую их, и нарастание нетерпеливого жара внутри нее ускорилось. Грудь инстинктивно уперлась в его прикрывающую ладонь. Соски покалывало от его прикосновений. Но его ладонь уже заскользила ниже, вниз, через ложбинку между грудями, вниз, по чувствительной коже живота, и ниже, пока она не запылала и не задрожала. И только когда эта ладонь остановилась, чтобы твердо прижаться к сокровенному местечку у основания бедер, вновь нахлынули воспоминания о боли.

Несмотря на свою храбрую решимость, Джесси оцепенела. Стюарт сделал ей там больно. Ее веки дрогнули, затем поднялись.

– Нет, пожалуйста, – прошептала она и, когда он хотел поцеловать ее, отвернулась.

Ее тихий протест и отказ от поцелуя поразили его, подобно удару. Он поднял голову, чтобы взглянуть на нее. Лицо Джесси было поднято к нему, рот мягкий и порозовевший от его поцелуев, голова лежит у него на плече, густая масса волос рассыпались, похожая на темный волнистый шелк, растеклась по мешкам и полу. В этих широко отрытых карих глазах застыла неуверенность, а воспоминание о боли и теперешний страх добавляли темных теней их глубинам. Чуть заметные синеватые круги под глазами свидетельствовали как о позднем часе, так и о травме, которой он ее подверг. Мерцающий лунный свет придавал ее лицу неземную красоту, которая, он знал, будет жить в его памяти еще долго после того, как пройдет эта ночь. Белое кружево ночной рубашки у шеи открывало нежную впадинку горла. Тонкий хлопковый халат облегал округлую твердость молодой груди. Дерзкие соски выпирали сквозь ткань, притягивая его взгляд. Халат расстегнулся, и тело прикрывала только тонкая ткань ночной рубашки. Мягкий хлопок не просвечивался, но все равно он мог различить мягкий изгиб живота, гибкую линию ног и темный треугольник между ними.

Он причинил ей боль, хотя никогда не хотел этого. Чувство вины кольнуло его. Многое он не собирался делать в эту ночь: не собирался спать с ней, брать ее девственность, делать ее своей. Но виски вкупе с ее обещанием выйти за другого спровоцировали взрыв, сорвав покров с его благородства и выпустив на свободу неудержимую страсть к ней, которая так долго терзала его.

Он напился, а потом она разозлила его. Вместе с самообладанием он растерял свои благие намерения и в припадке неистового безумия взял то, что хотел. Теперь он протрезвел, но, несмотря на неблаговидность того, что он сделал, взяв ее девственность, по-настоящему сожалеть он не мог. Во всяком случае, не сейчас. Быть может, когда наступит рассвет и он не будет одурманен лунным светом и поцелуями, он станет проклинать себя, как эгоистичного ублюдка, которым он оказался даже по отношению к ней.

Но не теперь. Не тогда, когда девушка, которую он любит, лежит у него на коленях, обвивая его руками за шею, и ее тело почти обнажено, и глаза потемнели, без сомнения, от страха, и все же, несмотря ни на что, светятся любовью к нему.

Если кто-то в его жизни когда-то и любил его по-настоящему, в данный момент он не мог этого вспомнить.

Его глаза были полны Джесси, его сердце было полно Джесси. Она – вершина всего, чего он когда-либо хотел, и он сделал ее своей.

Где-то боги, наверное, смеются, но он взял то, что мог взять сейчас, а о завтрашнем дне подумает завтра.

Только единственную вещь он пообещал себе и ей: раз он сделал ей больно в их первый раз, то как следует позаботится о том, чтобы ни он, ни кто-либо другой больше никогда не причинили ей боли.

К худу ли, к добру ли, но дело сделано, и она теперь принадлежит ему. И даже если он не знал больше ничего, то уж о себе и о том, что принадлежит ему, Клайв Макклинток умел хорошенько позаботиться.