Грёзы о Закате

САГА О КНУТЕ АНГЛИЙСКОМ

Не радовали Кнута, сильного и великого воина, унылые равнины русских земель, и возрадовалось его сердце при виде шхер, красноватых гранитных скал на фоне зелени по берегам реки Далелвен. И тогда он решил: нет прекраснее места, чем земли Даларны. Труден и долог был путь вверх по самой длинной реке в краю свеев, но Кнут со своей ватажкой преодолел пороги и побил некоего конунга из местных, имени которого он так и не узнал. Олег Дукович на тризне воздал хвалу павшим лютичам, а Кнуту вручил новую кольчугу как свой личный дар.

Кнут, сильный и великий воин, очаровал Фрейю, дочь Бьорна. Не блеск его доспехов, а внимательный и насмешливый взгляд ранил сердце бедной девушки с хутора Фалун. Заворожено смотрела она на великана, когда тот вписывал в листы пергамента условия купли-продажи участка, принадлежавшего Бьорну, её отцу. Тот участок — склон Большой медной горы, именуемой свеями Стура коппарбергет, — её отец согласился продать за тридцать полновесных золотых монет, что было немыслимым богатством в землях вокруг озера Рюнн.

Переглядывание Кнута и Фрейи заметил темноволосый русич в странном пятнистом одеянии. Явно зубоскал. Он высказал что-то непонятное, но наверняка колючее Кнуту, от чего Кнут покраснел и ещё раз посмотрел на Фрейю.

Кнут покраснел, но тому причиной было замечание князя Алеся. Просматривая текст договора, составленный на латыни Кнутом, князь, не знавший сего древнего языка, всё ж углядел очевидную ошибку и пожурил нормана за искажение продиктованной ему преамбулы.

— Учил латынь два года. Даже меньше. Не знаю, как по латыни сказать 'а также', - ответил Кнут, проживший два года в монастыре в Англии.

О своей судьбе Кнут поведал князю ещё в Ригове, на тризне по погибшему брату.

Отец Кнута во время набега на аббатство нарвался на отважных англов, и те порубили отца Кнута и его викингов. Кнута с младшим братом, — в то время ещё малолеток, — англы обнаружили в часовне; они убили бы обоих, не вмешайся местный аббат, который и забрал юных норманов в монастырь; но не прошло и двух лет, как монастырь подвёргся новому нападению. Даны из воинства берсерка Ивара Рагнаррсона убили аббата и монахов и вызволили, как они полагали, из плена двух молодых норманов. У данов он прошёл выучку и стал кормчим на драккаре. Из-за какого-то пустяка пьяные даны избили его брата, и, отомстив обидчикам, братья покинули данов. Сбежав от них, молодые люди пришли в земли русов. Кнут, принятый в воинство Страшилы, бился и не раз с саксами, а позже он со Страшилой ушёл служить купцу Лютобору. О брате, примкнувшим к варгам, он более не слышал и не встречался с ним вплоть до битвы при Ригове. Крещёный в монастыре, Кнут, тем не менее, не забывал своих богов, причислив Христа и ангелов к сонму божеств покойного отца.

В преамбуле купчей писарь, не знавший или забывший латинское слово, означающее 'а также', написал по-латыни, что покупателями являются «конунги и дюки Олег Алесь Кнут Инглинг и Ярослав», присоединив себя и Ярослава к славной знати. Алесь комментировал, не скрывая иронической ухмылки:

— Ты ж себя называл Кнутом Англицким. Так бы и вписал своё прозвище или написал бы 'Инглиш'. Твой аббат, иже еси на небеси, одобрил бы 'Инглиш'. Тебе, верно, глаза затмила дочка хозяина?

Кнут вспыхнул, хотел было резко ответить, но, обладая нордическим характером, сдержался. А князь Алесь, как старший младшему, посоветовал:

— Да не против я! Пусть будет 'Инглинг'. Смело предлагай руку и сердце Фрейе. Как конунг. Фрейя — красавица и скромница. Будет достойной женой конунгу свеев. Прими совет: прежде, чем говорить с ней, собери самые красивые цветы и подари ей. Позже расскажу тебе о правилах политеса, — Алесь повернулся к Страшиле и задал ему вопрос: — Скажи-ка, Олег, достоин ли Кнут стать конунгом свеев?

— А кто кормщиком будет?

— Так свято место пусто не бывает. Найдём замену.

Страшила, слышавший их диалог, улыбнулся, на секунду став похожим на Квазимодо, и, глядя на Фрейю, ответил:

— А что?! Пусть будет конунгом! Встань-ка на колено, Кнут.

И тогда Кнут опустился на колено. Олег Дукович, прикоснувшись своим мечом к плечам Кнута, объявил:

— Кнут Инглинг, избран ты конунгом русскими князьями. Достоин! Славно ты бил саксов! Доспех конунга у тебя уже есть. Сегодня же подарю тебе шпоры от мастера из Волина. Поможем тебе добыть признание свеев. А признания Фрейи сам добивайся! Перо мне и пергамент! — черкнув имя и отчество под договором, князь Олег подмигнул Кнуту: — Вот и первый пергамент с признанием тебя конунгом!

Вручив ромейские золотые номисмы Бьорну и забрав с собой один из двух подписанных листов, русы, вежливо поклонившись, покинули дом. Кнут при прощании поклонился отдельно Фрейе.

Зардевшись от смущения, она всё же сообразила, привстала и поклонилась молодому человеку так, как некогда её научила покойная матушка: с приседанием или книксеном.

Кнут явился на следующий день с большим букетом колокольчиков и, пригласив Фрейю на прогулку, часа два рассказывал о своей жизни, а прощаясь, поцеловал Фрейю не в щёчку, как местные парни, а галантно прикоснулся губами к её пальцам. Запомнил прослушанную лекцию о политесе!

Князья, занятые поиском глины в округе, печами для обжига и формовкой плинф, которые Алесь называл кирпичами, не заметили, что Кнут стал мрачен и зол. Когда же Страшила узрел мрачное выражение на лице конунга во время работ, Кнут крепко выругался и показал ему дубовые лопаты, с которых слетели железные обойки. Бригада Кнута была поставлена на вскрышные работы, и за неделю его люди обнажили большой участок, под которым местами желтела богатая порода. Лопаты эту породу не брали.

— Скажи Алесю, чтоб выдал нам свои кирки и молоты, — в голосе Кнута клокотала злость, так характерная для норманов и иных викингов.

Настоящую причину озлобленности он скрыл. Бьорн завернул его от своих ворот и запретил Фрейе встречаться с 'проходимцем'. Много обидных слов пришлось выслушать от Бьорна. Отцу Фрейи многое стало ясно, когда он увидел медную руду и скалы, засверкавшие на склоне горы под солнцем. И тогда-то Бьорн высказал Кнуту-обманщику, что Фрейя, пока он жив, не станет женой Кнута. Бьорн понимал кое-что в литейном деле: отец научил его отливать пуговицы из меди, которую рожала гора. А продажа этих пуговиц на ярмарках всегда приносила стабильный доход. Бьорн осознал: пришельцы обманули его! Он и сам мог бы раскопать гору и получить не тридцать, а сто а, может быть, двести монет! Как же ненавистны ему стали пришельцы! Особенно 'пятнистый'! Тот всё ходит и что-то вынюхивает и высматривает на его задворках! А там, ха-ха, ничего нет, кроме большой кучи дерьма и вонючих камней, собранных Бьорном на горе, где когда-то паслись его козы.

И прошла ещё одна седмица, и наступил день, когда душа Кнута переполнилась возмущением от издевательств князя Алеся. Кнут-конунг, великий воин, сперва очумело смотрел на Алеся, предложившего ему вывезти со двора Бьорна большую кучу дерьма, а сообразив, что Алесь не шутит, а серьёзно рассуждает о количестве людей с волокушами для этой работы, рассвирепел и от души врезал князю-конунгу в живот. Тот согнулся, но сдачи не дал, а отдышавшись, неожиданно улыбнулся:

— Ладно, конунг, сам договорюсь с Бьорном. Мнится мне, не славный, а гаденький он медвежонок. А ты охолони! То дерьмо нать мне для дела.

С изумлением смотрел Кнут, как его люди, освобождённые от прочих работ, очищали задворки Бьорна, а в последующий день — задворки его соседа Агнара от дерьма. Да как можно уважать такого князя? Копается в дерьме вместе с гребцами!

Не сказывал Алесь Кнуту об унижении его Бьорном, запросившим золотую монету за дерьмо своего курятника. Не сказывал он, что Бьорн, вытащив во двор Фрейю и её младших сестрёнок, тыкал в него пальцем. Кнут так и остался в неведении о том, что кучи дерьма, обнаруженные Алесем, на деле оказались превосходными селитряницами, а вонючие камни — кусками серы.

Лютичей и кривичей из Ригова, что были по уши в дерьме, пускали в построенный большой дом только после баньки. А баньку поставили на берегу озера, то есть, далековато от дома. Но люди в бригаде Алеся посмеивались или не отвечали на шутки, храня какую-то тайну, доверенную им князем. Главный золотарь поведал бригаде о правителе Петре Великом, устроившим селитряницы в своих землях, а также о тяжких операциях, надобных для получения селитры.

И наступил ещё один ужасный день. На рассвете Алесь приказал Кнуту отправляться со своими людьми на самые грязные работы: копаться в глине, формовать и обжигать кирпичи.

— Ты мне так мстишь? — спросил злой Кнут.

— Нет, Кнут, для дела плинфа нужна, — и, хитро улыбнувшись, добавил: — Не боись, вечером в баньке попаримся. Мне тоже тяжко придётся! К богам со Страшилой будем взывать! Не управиться нам без их помощи! Бьорн петуха не даёт, пришлось гонца к Агнару за петухом отправить.

Страшила, облачившись в броню, торопил людей на работы. Накануне, по его приказу, два мастера худо-бедно, но сотворили Перуна из дерева.

Великой тайной для Кнута остались деяния Страшилы и Алеся. Взывали они к Перуну, богу русов. Пришлась принесённая жертва по душе их богу. В полдень, когда на небе было лишь единое облако, ударил их Перун по медной горе, да не единожды, а три раза. Хотел было Кнут бежать к горе, как и многие другие, но глас Ярослава, старшого на обжиге, остановил их:

— Всем стоять по местам! Не ходить на гору! Там Перун ныне хозяин!

Уложив очередную партию плинф для обжига, Ярослав оставил на работах троицу мастеров, а остальным, наконец-таки, разрешил идти сперва в баньку, а уж после баньки — на гору.

По пути встретили Бьорна с дочерьми. Они шагали в сторону большой деревни, что у озера Рюнн. Бьорн, высмотревший Кнута в грязной от глины одёже, зловеще помахал ему кулаком:

— К Одину отправим вас, злодеев! — крикнул он.

Видно, вселился в него дух неизвестного берсерка.

После баньки лютичи и кривичи с изумлением увидели расколовшиеся скалы, большие и малые куски блестящей под солнцем породы. Ярослав доложил Страшиле об угрозе Бьорна.

— Всем полдничать, — объявил Страшила. — Опосля одеть броню, а смотровому — на гору!

В тот и последующий день свершилось всё, о чём мечтал Кнут и поведал лишь одному Страшиле.

Отведали жаркого из оленины. Славно готовил Яска или, если коротко, Ясь. Полюбилось ему новое прозвище, данное Алесем, — и сменил он своё велетабское имя и всех заставил называть себя Коком.

Витязи услышали, как загудел рожок, призывающий на построение. Не только Страшиле и Кнуту, многим нравились новшества, изобретённые князем Алесем.

С вершины горы кубарем скатился смотровой и крикнул:

— Идут!

Осмотрев строй витязей, Страшила вызвал Кнута из строя.

— Должен сказать, Кнут, сегодня мы принесли жертву Перуну и твоим богам, Одину и Тору. Тор почтил нас вниманием. Дважды он рычал на нас, а в третий раз мы услышали твоё имя: Кнутр-р! Как волхв и сын вълхвы, вещаю, что сиё значит. Мы уйдем на Русь, ты, конунг Кнут, останешься здесь как Хозяин медной горы, как конунг земли Даларны. Ты славно бился за русичей. Ныне мы готовы биться за тебя. Клянёмся!

Олег Дукович глянул на строй и толпу подбежавших крестьян из деревни, с мечами, щитами и пиками и отдал команду:

— Всем на одно колено!

Витязи исполнили команду, а с ними Олег, Алесь и Ярослав, и все трижды повторили, вслед за Олегом:

— Клянёмся!

В тот день старейшина деревни Рюнн впервые узрел конунга Кнута с воинством, пробежал глазами договор и поверил на слово Кнуту о законности его прав на медную гору, дал подзатыльник Бьорну, смутившего мужей в деревне, выпил за здоровье Конунга вместе со свеями и русами, которые не пожалели запаса медового напитка. Народ был рад попойке, и русы оказались весьма дружелюбны, и все свеи, кроме Бьорна и Агнара, испили выставленный мёд и брагу, да так, что легли прямо за столом или у стола, рядом с летней кухней. Да и русы еле-еле добрались до своих лежаков в большом доме.

Ночью Бьорн и Агнар прокрались в большой дом, затеяв чёрное дело. Агнар получил от Бьорна десяток золотых монет и жаждал обрести ещё больше. Они зарезали двоих спящих с краю — и те даже не пискнули. Ни Бьорн, ни Агнар не заметили тёмной фигуры витязя, незаметно подкравшегося к ним. Дважды витязь взмахнул мечом — и головы Бьорна и Агнара слетели с плеч.

Витязь зажёг лучину, и, увидев зарезанных, разбудил Страшилу и почти весь, по его выражению, 'личный состав'. Кто-то так и не смог проснуться, и Кнут в том числе, из-за обильного пития.

Пришлось витязю найти, растолкать сонного старейшину и привести его в большой дом, дабы он узрел место преступления, совершённого Бьорном и Агнаром.

Покачал старейшина головой и сказал, что завтра будут решать. Слово 'morgon' русу было понятно, и, повторив это слово, он кивнул головой.

Утром свеи узрели зарезанных во сне русов и спросили Конунга Кнута, какую виру желают русы?

Олег Дукович дал совет, и Кнут объявил, что желает взять в жёны Фрейю, дочь Бьорна, а также желает, чтобы молодые парни из деревни приходили к нему учиться воинскому искусству.

Опечаленная Фрейя дала своё согласие, и в тот же день был устроен большой пир. Свеи и русы славно погуляли на свадьбе Конунга Кнута и Фрейи с хутора Фалун, а Кнута с того дня стали величать Справедливым.