Когда все амфоры с земляным маслом закопали, волхв сказал Стояну и Роснегу:
— Сюда местные не ходят, и варяги не сунутся. Детей стращают Чернобогом и кикиморами и сказывают им: здесь их ждёт Карачун и медведь-шатун; да и сами побаиваются. Так что, нет лучше места для завода, чем этот Медвежий угол. Вам наши селищенские мужики будут помогать в строительстве. А как рублену избу поставите да обустроитесь, зовите на новоселье. А теперича, вертаемся, лютичи, к корабосу! До моего дома должны к вечеру дойти.
Жёны Стояна и Роснега радостно приветствовали мужей, взрослых сыновей и волхва: они успели к их возвращению сварить ушицу на всю ватажку.
Ромейское судно, пропахшее земляным маслом, в заплатах и с чёрными бортами, просмолёнными за время ремонта в Лютич-граде, устремилось по притоку к Великой реке, а на Великой подняли латаный парус.
К устью реки Вревки «корабос» дошёл к вечеру.
По-над берегом Вревки, и правым и левым, — девственный лес с редкими просветами.
Волхв полной грудью вдыхал прохладный воздух северных широт, любовался лесом, а его спутники, Рознег и Стоян, спустив парус, взялись вновь за вёсла. Ведислав удивился, увидев разлив Вревки, вышедшей из берегов; он не помнил такой большой воды.
Родные места его жены встретили волхва ласковым теплом. Лесные птахи, казалось, радовались ему и приветствовали щебетаньем.
— Почти доплыли, — сказал волхв.
Спутники волхва вновь взялись за вёсла. Десяток-другой гребков — и они увидели селище на правом берегу. За частоколом виднелись крыши домов, дымки от печей, а ноздри защекотал запах выпечки. К воде выбежали босоногие мальчишки и, увидев человека в праздничной ромейской одежде и гребцов, громко оповестили:
— Гости к Велемиру! Гости плывут!
Пребывая в тревожном ожидании встречи, волхв, услышав имя сына, впервые за долгий путь по рекам и притокам Двины и Великой улыбнулся своим спутникам:
— Жив Велемир!
За селищем и за лесной чащей, отделявшей селищенские дома и луга от усадьбы волхвов, Ведислав узрел причальную стенку, видимо, построенную по указу его рачительной Умилы. Сыновья лютичей пришвартовали корабос к причалу, а Роснег предложил:
— Иди, Ведислав! Мы опосля.
Поднявшись на довольно-таки крутой бережок, Ведислав увидел, что его бывший дом, а вернее, его пепелище заросло берёзками. Нашли-таки варяги, полонившие его, тропинку в чащобе, скрывавшей старый дом волхвов от селища! Исполнили волю Трувора!
Поодаль, за частоколом, виднелись новые хоромы, и за ними полыхал кроваво-красный закат.
Сгибаясь под тяжестью первой ноши, поднялись на берег и его спутники.
Завыл по-волчьи пёс в ответ на стук. Молодой парень и женщина открыли ворота. Парень вскрикнул:
— Отче!
Женщина, потеряв сознание, упала бы на землю, но волхв подхватил её и приказал сыну:
— Воды, Велемире!
Волхв побрызгал водичкой, а пожилая женщина, придя в себя и испив глоток воды, с дрожью в голосе сказала:
— Рани Умила не дождалась вас, пресветлый. Мор налетел на нас, забрал рани и вашего молодшего сына. А матушка ваша умерла сразу после вашего полона.
— Цветие мои прекрасные, что рано увядзавши? — восклицал Ведислав, сидя на бревёнцах и полуобгоревших — из-за дождя — санях, оставшихся со дня чьей-то давнопрошедшей тризны на кургане, и возвышал горькие мысли к душам давно — сразу после его полона — умершей матери и недавно — погибших от мора — жены и сына.
Те витали где-то в небесах, в благословленном ирье-раю, и безмолвствовали, а сожжённый их прах в сосудах, сокрытый землёй, покоился рядом с прахом множества предков.
Испытывая неизбывную вину перед женой и младшим сыном, который родился уже после его полона и которого он так и не увидел, Ведислав в первый же день после возвращения взобрался на курган и вёл речи с душами покойных, вспоминал былое, переживал те события, о коих ему поведал Велемир.
Волхв укорял себя тем, что мог бы и ранее сбежать из полона и упредить жестокие удары судьбы, и исцелить жену и сына. Из его писем только одно и дошло, но из того пергамента Умила и его родные узнали, что жив Ведислав и думает о них. Не дождались они его возвращения какую-то годину всего, захворали на переломе зимы к весне и сгорели от болезни. А в селище мор коснулся почти каждого дома: то Морена, как сказывали, налетела смрадным ветром из-за реки-Смородины да поразливала мёртвой воды в селище. Но по весне в ту злую годину Жива-Дева, обернувшись вещей птицей-зегзицей, накуковала многие лета его роду и сохранила-таки для него старшего сына Велемира.
Слёзы текли, оставляя следы на щеках, желтоватых от въевшегося загара под ромейским солнцем, а он вновь и вновь шептал и уговаривал себя: 'Слезами горю не поможешь.'