Гринвичский меридиан

11

В комнате царила тишина, свойственная приемной врача, иными словами, насыщенная покашливаниями и шелестом переворачиваемых страниц. Карье читал книгу, радио он выключил. Селмер сидел, держа свою книгу на коленях. В какой-то момент он нарушил молчание, спросив тоскливым тоном пациента, ожидающего в приемной дантиста:

— Так о чем все-таки идет речь?

Карье притормозил глаза, резво бегавшие по строчкам, и поднял голову, не отвечая.

— Я так понял, что вам кто-то нужен для работы, может, вы мне скажете, для какой именно? — повторил Селмер.

— Нужно дождаться Лафона, он вам все объяснит.

— Извините, я думал, вы тоже в курсе.

— Я в курсе, — раздраженно бросил Карье, — но это ничего не меняет, вам все объяснит Лафон.

— А сами вы не могли бы?.. — настаивал Селмер.

— Это невозможно, — сказал Карье, притворяясь, будто снова читает. — Я рискую сказать слишком много.

Селмер позволил себе улыбнуться.

— Ну а если только основное? — предложил он.

— Только не это, — отрезал Карье.

— А Лафон?

— А Лафон скажет вам ровно столько, сколько нужно, с учетом того, что он знает, чего не знает и что хочет скрыть.

— Что-то это слишком сложно для меня, — сказал Селмер.

— Да уж так, — ответил Карье. — Хотите выпить чего-нибудь? У меня тут есть испанский коньяк и Suze.

Селмер ответил не сразу.

— Что, не доверяете?

— Да нет, раздумываю, — солгал Селмер. — Пожалуй, капельку Suze.

— Только, извините, льда нет.

— Я пью безо льда.

Эти светские любезности, сопровождаемые перемещением бокалов и бутылок, немного растопили лед их отношений.

— Вы не обеспокоены? — спросил суровый хозяин с таким жестом, словно интересовался, достаточно ли тепло в комнате.

Селмер, уткнувшийся в свою настойку горечавки, сделал другой жест, означавший, что нет, не обеспокоен.

— Просто мне хотелось бы узнать все поподробнее, — сказал он, отставив бокал.

— Организация, — разъяснил Карье, — обычная организация, как тысячи других, с шефами, которые командуют, и исполнителями, которые исполняют. Как видите, ничего сложного.

— Да, все очень просто, — признал Селмер. — А вы сами относитесь к шефам или исполнителям?

— Между теми и другими.

— Ах так, — протянул Селмер. — Пожалуй, это самая неблагодарная роль.

— И не говорите! — вздохнул Карье.

Они сделали паузу, сделали еще по глотку.

— И чем же она занимается, ваша организация?

Теперь Карье выглядел не таким суровым, казалось, он слегка расслабился. Повозившись в кресле, он сперва подтянул колени, потом распрямил ноги и наконец вытянул их под низким столиком, отделявшим его от Селмера.

— Да всем понемножку, — ответил он. — Трудно даже назвать конкретно. Сами увидите.

И он улыбнулся. Однако Селмер не отступал.

— А я? Я-то вам зачем нужен? Что я буду у вас делать?

— Я уже сказал, этот вопрос вы решите с Лафоном.

— Неужели ваша организация так прочно законспирирована, что вы сами ничего о ней не знаете? — дерзко вопросил Селмер.

— Сейчас я вам все объясню, — начал Карье поучительным тоном. — Разница между Лафоном и мной состоит в том, что я больше него разбираюсь в той конкретной работе, которую мы ведем в настоящее время и для которой нуждаемся в вас. Лафон же служит передаточным звеном, чем-то вроде фильтра между мною и вами. Я снабдил его информацией, которую он сегодня передаст вам. Если я сам сообщу ее вам, то отсутствие такого фильтра в нашей конструкции может серьезно нарушить порядок всей системы. Вы рискуете узнать о ней либо слишком много, либо слишком мало. Я выражаюсь достаточно ясно?

— Позвольте все же усомниться, — сказал Селмер.

— Послушайте дальше, и вы убедитесь, что я прав.

Карье осушил бокал, поставил его и заговорил вновь, оглаживая подлокотник своего кресла.

— Мне известно, где вы были час назад, — продолжал он. — Кроме того, я примерно представляю себе, куда вы отправитесь, выйдя отсюда. Впрочем, «примерно» — не то слово, которое точно характеризует ваше поведение с того момента, как вы узнали, что я знаю, куда вы пойдете.

Селмер озадаченно нахмурился.

— Одно из двух, — продолжал Карье, — либо вы не пойдете туда, куда думаете, что я думаю, что вы пойдете, и отправитесь в другое место, не будучи при этом уверены, что это не было то самое место, куда, как я предвидел, вы и собирались отправиться.

Он слегка путался в наречиях места. Не переставая говорить, он снова наполнил оба бокала.

— Либо, если вы похитрее, что, впрочем, является всего лишь второй степенью наивности, — вы пойдете в то место, куда собирались изначально, так и не узнав, было ли оно тем самым местом, куда я и хотел направить вас. Это, видите ли, классический метод, игра в зеркальные отражения, которую можно длить до бесконечности. Хотя нет, — исправился он в порыве педантизма, — до бесконечности нельзя. В какой-то миг игра остановится. Но это слишком долго объяснять.

Кресло вдруг показалось Селмеру не таким уж удобным. Он заерзал.

— Посмотрим, — промямлил он. — Возможно, я пойду в кино.

— Знаю, сейчас рядом с вашим отелем опять идет «Ему уготован ад». Вы ведь это и хотели посмотреть?

Молчание Селмера подтвердило, что Карье угадал. Атмосфера слегка накалилась.

— Говорят, копия очень скверная, — задумчиво произнес Карье.

— Слушайте, — сказал Селмер, — если вы меня пригласили сюда, значит, я вам нужен. А если я вам нужен, то, поверьте, не стоит пытаться запугать меня.

— Согласен, — ответил Карье, — сейчас я вас успокою. Ваше здоровье.

Они осушили бокалы, и Карье незамедлительно наполнил их снова.

— В работе, которую мы вам предлагаем, неизбежно будут возникать нештатные ситуации, опасные или темные моменты, да вообще все что угодно. Так вот, слушайте меня внимательно, — отчеканил он, — что бы ни случилось, если у вас не будет точных инструкций, приложимых к данным конкретным обстоятельствам, вам придется действовать только так, как вы сами сочтете нужным. Вы не должны терять время, стараясь связаться с нами. Вы обязаны полагаться исключительно на свою собственную интуицию, на спонтанный порыв, даже если он покажется вам абсурдным или сомнительным, даже если — я подчеркиваю! — он пойдет вразрез с вашей задачей. Ну-с, что вы об этом думаете? Разве это вас не успокоило?

Селмер ответил не сразу. Он встал с бокалом в руке, направился к окну и выглянул на улицу, отодвинув штору, не то коричневую, не то бежевую. Впрочем, в комнате все цвета были не то коричневыми, не то бежевыми. Зато снаружи они колебались между коричневым и серым, хотя и этот последний тоже был близок к бежевому. С минуту он разглядывал пустырь вокруг дома, где проходила какая-то женщина и играл ребенок, таскавший за собой игрушку.

— Я мог бы отказаться, — мягко сказал он, следя за неровными зигзагами игрушки.

И обернулся. Карье молчал, уставившись в пространство.

— Вы, кажется, не на того напали, — продолжал Селмер. — Когда человеку не дают определенной программы, это значит, что он уже подчиняется своей собственной программе. То есть этот человек отличается стабильными, устойчивыми реакциями.

— И что тогда?

— Да ничего, — ответил Селмер.

Но в этот миг поле его памяти пересек розовый автобус Кито—Богота, промчавшийся слева направо, на скорости девяносто километров в час.

— У меня бывают и резкие реакции, — продолжал он так, будто излагал симптомы болезни врачу на осмотре. — Такие приступы злобы, когда я плохо контролирую себя, что-то вроде внезапных импульсов. Да, именно импульсов.

— И что тогда? — повторил Карье. — Какое это имеет значение?

— Вам нужен кто-нибудь более спокойный. У меня слишком неустойчивая психика.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего, — сказал Селмер.

— Да нет, — возразил Карье, — вы имеете в виду нечто определенное. Вы думаете о трех американцах.

Миг назад Селмер улыбался, и эта улыбка не сошла с его лица. Она даже стала чуточку шире, но тут он отвернулся к окну, и Карье так и не узнал, каким образом это лицо изменяет свою мимику. Прошло несколько секунд, потом Селмер вернулся к своему креслу; теперь его черты были бесстрастны, но на них лежала тень усталости. Он вынул из кармана сигарету. Карье взял бутылку Suze и наполнил бокалы на две трети. «Может, я просто пьян», — быстро подумал Селмер.

— Вы неплохо справились с американцами, — говорил тем временем Карье. — Конечно, вы шли на риск, не покончив разом со всеми тремя. Вайсроя можно было бы устранить сразу же, но вы не могли знать, что он самый крутой из них. И потом, это придало делу некий эстетический оттенок, что само по себе неплохо. Оно весьма нуждалось в эстетике, — со смехом добавил он.

— Послушайте, — начал Селмер довольно спокойно, — вы не могли об этом знать.

Странно, ему вдруг показалось, что он сможет убедить Карье в том, что он не знал этого; нужно просто разъяснить ему все причины — бесчисленные, неопровержимые, по которым Карье не мог о нем знать, и тот согласится и скажет, что он и вправду ничего не знает и никогда не знал. Для этого требуется только одно — изложить свои доводы ясно, методично и уверенно. И в то же время в глубине души он уже понял, что это бесполезно. Но все-таки сделал безнадежную попытку.

— Вы не могли об этом знать, — повторил он. — Постарайтесь же понять.

Карье снова издал зловещий смешок; этот звук напоминал свист воздуха, выходящего из спущенной шины.

— Я ни с кем там не был знаком, — сказал Селмер. — Я очутился там чисто случайно. И со мной никто не знакомился. Я ни с кем не разговаривал, ни с кем не завязывал никаких дел. Вы не могли этого знать.

«Нет, это безнадежно», — подумал он. Ему стало трудно дышать. Карье все еще посмеивался. Селмеру пришел в голову последний аргумент:

— Я ведь даже ни на кого не работал, — сказал он. — Ведь не работал же я на вас?

— Конечно, работали, и именно на нас, — ответил Карье.

За окном раздался шум. Карье встал и подошел взглянуть, в чем дело.

Два старика бегали по пустырю, швыряя друг в друга камнями. Он вернулся к креслу.

— Конечно, работали, — повторил он. — Мы ведь вас давненько знаем через Берковица. Мы заинтересовались вами еще со времени инцидента в ООН — помните тот фокус с бумажным пакетом?

Да, Тео помнил, он молча кивнул. «Ну и что же с нами будет? » — подумал он о себе, почему-то в первом лице множественного числа.

— Так вот, — сказал Карье с легкой натугой, словно пытался объяснить теорему дебилу. — Так вот, это же элементарно. С того самого момента мы за вами наблюдали какое-то время. А когда убедились, что вы среагируете именно так, как нам желательно, мы и устроили, чтобы американцы сели в один автобус с вами.

— Кажется, я начинаю понимать, — медленно сказал Селмер. — Насколько это вообще возможно.

— Ну разумеется, возможно, — бросил Карье.

Последовало молчание, порою прерываемое обрывистыми репликами.

— Меня немного смущает усложненность вашего замысла, — сказал Селмер. — Если вам так уж необходимо было устранить этих американцев, почему бы не нанять надежного профессионального киллера? Он сделал бы это ничуть не хуже меня.

— Дело было крайне деликатное. В этой истории никто, ни при каких обстоятельствах не должен был добраться до нас. Случись облом, вас взяли бы, но никто не заподозрил бы, что это наша затея, даже вы сами. И вы ведь действительно ни о чем не догадались, верно? Но вы справились великолепно. Представьте себе, они до сих пор ищут убийцу.

И он снова издал свой шипящий смешок.

— А вы нарушили свое обещание, — заметил Селмер. — Вы меня отнюдь не успокоили.

— Ничего, все уляжется, — ответил Карье. — Когда-то вам нужно было через это пройти.

— А что если я сейчас встану и уйду? — полюбопытствовал Селмер, без особой, впрочем, уверенности в голосе. — Я ведь могу просто встать и уйти. Вот, смотрите, я уже встал, я ухожу, мы все забыли, мы ни о чем не беседовали, и конец делу. Или... нет?

— Не будьте идиотом, — сказал Карье с хорошо разыгранным равнодушием. — У нас имеется целая куча доказательств, что американцев убили именно вы. Кажется, есть даже фотографии.

— Ага... Теперь все ясно, — ответил Селмер.

— Ну, слава богу, — заключил Карье, и лопнувшая шина испустила дух.

Поскольку им больше нечего было сказать друг другу, раздался звонок в дверь. Карье встал.

— Это Лафон, — сказал он.

Но это был Альбен.

— А что, Блеза еще нет? — удивленно спросил он.