Группа «Михал» радирует

КУРЬЕР

Вернувшись в Варшаву, я передал Арцишевскому полученные Игорем радиограммы. Он тут же взялся за их расшифровку. Хотя блестящая память облегчала ему эту работу, но лавина цифр была настолько огромной, что шифры приходилось все-таки держать под рукой. Их обычно приносила из тайника Ирмина.

Склонившись над столом, Миколай читал некоторые телеграммы вслух:

Миколай вскочил со стула и заходил по комнате.

— Найти частную квартиру для гостя, — говорил он как бы сам с собой, — будет сложно. Люди запуганы, а немцы беспощадны. Если курьера схватят и узнают адрес явки, владельцы квартиры будут уничтожены, да и нас могут переловить как цыплят.

— А может, назначить встречу в каком-нибудь ресторане? — вставил я. — Можно поговорить с теткой. Она как-то упоминала, что одна ее приятельница содержит какое-то заведение.

— Лучше всего встретить курьера самим, непосредственно на месте приземления, — ответил он. — Я передам пока такое предложение, а ты тем временем займись подготовкой встречи в ресторане. Попробуй подыскать что-нибудь подходящее. При этом, конечно, кого-то из персонала неизбежно придется посвятить в суть дела, чтобы обеспечить наблюдение и прикрытие. Пароль и условные сигналы я сообщу позже. Дело это не откладывай, потому что дня через два тебе снова придется съездить в Пётркув — скопилось много донесений. Немцы перебрасывают через Варшаву какие-то неопознанные соединения. Брацкая привезла новые материалы из Берлина и Быдгощи. Я не хочу посылать к Мицкевичу новых людей, а Збышек выехал в Скерневицы и, когда вернется, неизвестно.

Я тут же отправился к тете Виктории. Она встретила меня приятным известием:

— Я нашла тебе запасную квартиру на Хотимской. Прекрасно меблированная комната у моей хорошей приятельницы Гелены Гурницкой, вдовы майора, погибшего в боях за Варшаву. Собирайся, поедем смотреть.

— Тетя, сейчас мне нужен хороший ресторан, — ответил я.

— Это что же, мои обеды тебе больше не по вкусу? Не успел понюхать пороха, а начинаешь капризничать?

— Да нет, речь идет о явке, — поспешил я разъяснить суть дела, — К нам прибывает связной, нужно сообщить место встречи. Частную квартиру нам не хотелось бы подвергать опасности — немцы нередко перехватывают парашютистов.

— Зося Сикорская содержит ресторан на площади Казимежа, возле рынка, прекрасное место. Она наверняка согласится. Я могу сейчас к ней съездить.

На следующий день мы с Миколаем могли уже отправиться в небольшой ресторанчик пани Зофьи. Нас встретила милая приветливая брюнетка. О деталях встречи договорились быстро. Курьер войдет в ресторан с газетой в левом кармане. На газете будет нарисован квадрат. Пани Зофья, заметив такого посетителя, уведомит нас и будет наблюдать, нет ли за ним слежки. Один из нас явится в ресторан и после обмена паролями отведет курьера на явочную квартиру.

Вечером Миколай шифровал уже пароль и порядок встречи. Материалов для передачи собралось много, целая пачка. «Работы Игорю хватит на несколько дней», — подумалось мне. На всякий случай я решил взять оружие. Слишком уж важными были материалы, чтобы можно было попасть с ними в руки немцев.

В день моего отъезда в Пётркув на вокзале не было обычной толчеи. Частые облавы на железных дорогах в последнее время распугали спекулянтов. Вопреки слухам не было на вокзале и жандармов. Сновали только солдаты, оказавшиеся в Варшаве проездом. Одни — те, что ехали в отпуск, радостные и оживленные, другие — те, что возвращались на фронт, хмурые и озабоченные. Время в пути пролетело незаметно. Какой-то остряк беспрестанно сыпал анекдотами, потешая пассажиров. Он только что закончил очередной политический анекдот, когда поезд стал замедлять ход у перрона Пётркува. Вдруг смех замер у всех на губах. В купе воцарилась тишина — весь вокзал был оцеплен несколькими рядами жандармов и железнодорожных охранников. Доносились громкие команды офицеров. Поезд замедлил ход и остановился между шпалерами вооруженных автоматами солдат.

Такой облавы мне видеть еще не доводилось. Казалось, сюда стянули жандармов со всей Губернии. Выскочить из поезда не было уже никакой возможности… Столько шифрованных телеграмм и оружие!.. Что делать?.. Грохот рывком открываемых дверей сливался с окриками: «Раус! Раус!»[11] В вагоны, тыча по сторонам прикладами, врываются гитлеровцы, выгоняют всех на перрон, в окна выбрасывают оставленные вещи. Осматривают каждый закуток — не укрылся ли кто, не оставил ли свертка.

Плотная толпа людей под дулами автоматов вливается в просторный зал ожидания. Я стараюсь держаться поближе к середине. В толпе шепчутся:

— Может, немца укокали?

— Иесусе, всех расстреляют…

Какая-то женщина начинает всхлипывать. Шум нарастает. Снова пронзительные окрики разъяренных немцев. Воспользовавшись минутой тишины, я подхожу к одному из молча вышагивающих взад и вперед офицеров и на немецком языке начинаю возмущаться:

— Я служащий строительной конторы. Мы ведем в Пётркуве срочные работы оборонного характера. Вот мои документы, я не могу ждать, пока проверят всех.

Оторопев, он машинально берет протянутую мной кеннкарту и удостоверение строительной конторы. Буквально буравит меня глазами. Я выдерживаю его взгляд.

— Убирайся!

Не торопясь выхожу из зала ожидания и направляюсь в город. На улицах, несмотря на непоздний еще час, необычно пустынно. Вероятно, слух о готовящейся в широких масштабах облаве уже разнесся. Позже я узнал, что все задержанные в тот день на вокзале были вывезены в концентрационный лагерь. Не выпустили почти никого.

Разрядка после пережитых минут напряжения наступила только на явочной квартире. Я сел в кресло и в течение получаса не мог вымолвить ни слова. Когда наконец я пришел в себя и рассказал о своих дорожных приключениях, Игорь пошутил:

— Вот видишь, значит, облавы устраивают не только на радистов! Ты мог влипнуть еще раньше меня. Ладно, идем спать.

Игорь поставил будильник. Утомленный пережитым, я мгновенно уснул. Когда я проснулся, Игорь сидел, и как видно уже давно, за рацией. Я подошел к столу. Он скосил на меня покрасневшие, утомленные глаза.

— Ты дрых, как пожарник, даже будильника не слышал.

Он отбил подтверждение о приеме последней радиограммы и вручил мне целую пачку бумаг.

— Вон сколько скопилось, будет тебе что везти. Миколаю скажи, что оставшиеся радиограммы передам в течение ближайших дней.

…На вокзале царило обычное оживление, словно накануне ничего и не случилось. Пассажиры с мешками втискивались в вагоны, охранники вели какого-то парня. Жандармы, насытившиеся вчерашними трофеями, спокойно прохаживались вдоль перрона.

До Варшавы я добрался без всяких приключений. Передал радиограммы Миколаю, а сам отправился к Роману, который привез новые донесения.

Вечером я зашел к Арцишевскому за указаниями о встрече курьера. Он встретил меня в прихожей уже одетым.

— Ты знаешь, приятная неожиданность — курьером будет Янек Мейер, помнишь, блондин, жил с нами в Грязовце. Надо передать об этом пани Зофье, она может встретить его сама — я нарисую его шаржированный портрет, и по нему она наверняка его узнает даже без пароля.

В тот же день я передал все это Зофье Сикорской. От себя на словах дорисовал ей портрет Янека, упомянув его характерные вьющиеся светлые волосы и тонкие черты лица.

И вдруг все наши планы по встрече курьера оказались спутанными самым неожиданным образом. Вечером 23 октября у Брацких нежданно-негаданно объявился Игорь Мицкевич.

— Не могу установить связи с Центром, — смущенно объявил он Арцишевскому, будто сам был в этом виноват. — Я изредка слышу очень слабые их позывные, но они на мои не отвечают. Похоже, меня они вообще не слышат. Я проверил аппаратуру: все вроде бы в порядке. Вероятно, что-то случилось…

— Может быть, их разбомбили? — высказал я свое предположение.

— Тогда я вообще бы не слышал никаких сигналов, — возразил Игорь.

— А может, у них аппаратура испортилась? — нерешительно вставил Анджей Жупанский, выполнявший уже при нашем командире обязанности адъютанта.

— Ну нет, у них же есть контрольные приборы, — ответил Игорь.

Арцишевский молчал, меряя большими шагами комнату. Наконец он повернулся к Игорю:

— Ты передал все радиограммы, которые доставил тебе Юрек?[12]

— Нет, часть осталась, я привез их обратно. На последнюю, переданную 18 октября, подтверждения не получил. Возможно, они ее и приняли, но уверенности у меня нет.

Просмотр неотправленных телеграмм показал, что сообщение о месте встречи курьера и пароле оказалось именно той телеграммой, о приеме которой Игорь не получил подтверждения.

— Дело серьезное, — задумчиво произнес Арцишевский. — Предположим, эту телеграмму они получили, тогда, безусловно, курьера пришлют. Если дело в неисправности нашей рации, вопрос решится просто — курьер доставит новую исправную аппаратуру. Если же повреждена их радиостанция, ее наверняка наладят. Есть и еще одна вероятность — они могли эвакуироваться в тыл и сменить место дислокации. В этом случае существует реальная угроза потери связи.

— Установят более мощный передатчик, — возразил Игорь.

— Так или иначе мы своей работы не прекращаем, — продолжал Миколай. — Ты, Игорь, возвращайся в Пётркув и продолжай попытки восстановить связь. Если в течение недели это не удастся, надо будет на какое-то время укрыть рацию где-нибудь в деревне. В этом случае придется послать связного на ту сторону фронта.

После отъезда Игоря в Пётркув потянулись томительные дни ожидания — удастся ли восстановить связь? Однако вести приходили неутешительные. Спустя неделю Игорь сообщил нам, что прекратил попытки восстановить связь и отправил рацию в Гомулин.

В сложившейся обстановке Арцишевский принял решение ожидать курьера, но работы ни на минуту не прекращать. Он писал статьи для подпольных газет, выступал на собраниях подпольных организаций, вербовал себе сторонников. Никакой личной жизни для него не существовало. Нередко он недоедал — жиденькая похлебка часто составляла весь его обед. Можно было только поражаться, откуда он черпал столько энергии. Дни, когда связь с Центром была нарушена, Арцишевский использовал для изучения деятельности польских подпольных политических группировок и их программ, искал контакты с людьми, на поддержку которых можно было рассчитывать.

В Варшаве ему удалось отыскать много прежних друзей и знакомых. Коллеги по работе в редакции «Курьера Балтыцкего», Менжницкий, Воедылло и другие, состоявшие уже в подпольных организациях, информировали его об основных особенностях в расстановке политических сил, о людях, руководивших борьбой в подполье. В тот период наибольшую активность проявлял Союз вооруженной борьбы (ZWZ) во главе с генералом Стефаном Ровецким, носившим псевдоним «Грот». Интеллигенция и особенно военная молодежь охотно тянулись к ZWZ главным образом по причине аполитичности, декларируемой этой организацией, а люди стремились к бескомпромиссной борьбе с оккупантами, и только.

Основные политические направления польского Сопротивления еще не сформировались, однако заметно росли и крепли симпатии к Советскому Союзу. Все яснее становилось мировое значение войны, ведущейся на Восточном фронте, для будущих судеб не только Европы. С нарастающей тревогой и вниманием воспринимались сообщения о сдаче советских городов, о новом наступлении гитлеровских войск на Ростов и Москву.

Когда многие политические деятели подполья предсказывали неизбежность поражения Красной Армии, Арцишевский написал обширную статью, в которой доказывал, что натиск немецкого наступления иссякает и Восточный фронт постепенно стабилизируется. Правда, успел ли он опубликовать эту статью в подпольной печати, не знаю — нас целиком захватило новое событие: явился курьер.

Им оказался, как и было обещано, Янек Мейер. Он явился в ресторан пани Зофьи, откуда Арцишевский привез его на квартиру Брацких. Здесь Янек рассказал нам, как перебирался через фронт: он был выброшен с парашютом в ночь на 31 октября под Варшавой.

Доставил он нам и новую радиостанцию, которую пока закопал неподалеку от места приземления. Ему поручалось передать нам особую благодарность советского Генерального штаба за помощь, оказываемую в борьбе с гитлеровскими оккупантами. Сообщил он также ряд чрезвычайно интересных сведений о подготовке к формированию на территории СССР польских воинских частей и о подписании польско-советского договора. Объяснил нам Мейер и причину нарушения радиосвязи с Центром. Радиостанция эвакуировалась в Куйбышев. Работу свою она возобновит в самое ближайшее время.

Когда наш гость кончил рассказывать, Арцишевский обратился ко мне:

— Поскольку Янек плохо знает местные условия, а главное — не имеет надежных документов и может легко попасть под облаву, ему не следует пока показываться в городе, а тем более в районе выброски. Он постарается точно изобразить нам местность, где закопал рацию и парашют, а также дороги, по которым добирался до Варшавы. Ты разработаешь план доставки рации в город. Поместим ее временно на Падевской. Но вообще хорошо было бы подыскать для нее другую квартиру — на Падевской явка для связных, и там бывает слишком много людей. После доставки рации займешься документами для Янека и устройством его на верную квартиру. Людей в помощь подбери себе сам. Я могу выделить только четырех ребят от Карповича. Отдадим тебе и все имеющееся у нас оружие. По вопросу кеннкарты для Янека свяжись с Дэтке.

Перевозка рации, с трудом вмещающейся в большой чемодан, была делом далеко не легким. Непрерывные облавы на улицах Варшавы, многочисленные жандармские патрули, специальная охрана на железных дорогах, отсутствие у нас каких-либо транспортных средств — все это делало операцию весьма рискованной.

Я решил под покровом ночи добраться до места выброски, отыскать контейнер и вернуться в район Грохова, а утром, как только кончится комендантский час, отвезти рацию на трамвае на Мокотув. Обдумав план действий, я собрал всю группу, привлеченную к участию в операции, познакомил ее с начерченной схемой Мейера, раздал оружие, в деталях обсудил задачу каждого.

Оружия у нас было немного — всего четыре пистолета. Сбор назначил в семнадцать часов у конечной остановки трамвая на Гроховской улице.

Все ребята, понимая ответственность задания, прибыли точно в назначенное время. Это была их первая серьезная операция. Разбившись на группы, мы выбрались за город и двигались, руководствуясь ориентирами, указанными на схеме Янека. Без всяких осложнений добрались до небольшого сосняка, где была зарыта рация. Однако сделать больше, пока не стемнело, не могли — неподалеку проходила дорога, по которой то и дело сновали какие-то люди. Переждали в сосняке до наступления темноты и только тогда отправились на дальнейшие поиски. Янек был инженером и начертил настолько точную схему, что мы без труда отыскали кучу камней, обозначавших место, где был зарыт контейнер и парашюты.

В песчаном грунте мы быстро откопали контейнер, из которого я извлек солидных размеров чемодан с рацией и — ко всеобщей радости — несколько гранат и два пистолета. Даже шоколад и копченая колбаса, обнаруженные на дне контейнера, не вызвали у моих полуголодных ребят такого восторга. Брать парашюты я не разрешил, мы закопали их обратно и замаскировали вместе с ненужным теперь контейнером.

Выслав охранение, мы двинулись напрямик через поле в сторону Грохова. На рассвете я остановил свой небольшой отряд под деревьями у дороги. Здесь мы дождались окончания комендантского часа. Когда на дороге появились первые направлявшиеся в город люди, я дал команду двигаться дальше. Вперед выслал авангард — двух вооруженных ребят. За ними следовал связной. Чемодан нес я сам попеременно с Томашунасом. На некотором удалении за нами двигался арьергард, вооруженный гранатами. «Колонну» замыкали ребята без оружия. В их задачу входило отвлекать на себя жандармов, если бы они появились сзади.

В таком боевом порядке мы двигались около часа. Тяжелый чемодан изрядно оттянул нам руки. И вдруг, когда наш авангард скрылся впереди в небольшом лесочке, на боковой дороге в отдалении появились два жандарма на велосипедах. Видимо, они заметили наш чемодан и прибавили ходу, намереваясь опередить нас и отрезать нам путь прежде, чем мы достигнем леса. Вероятно, они приняли нас за спекулянтов и рассчитывали на хорошую поживу.

Я жестом дал команду не стрелять, и мы с Томашунасом бросились бежать вперед, в сторону лесочка, с нашей бесценной ношей, передавая ее друг другу через каждый десяток шагов. Немцы, видя, что не успеют перерезать нам дорогу до леса, соскочили с велосипедов и побежали прямо через поле, крича во все горло:

— Хальт! Хальт!

В ответ Юрек только буркнул себе под нос: «Держи карман шире…» — и припустил еще быстрее.

До лесочка оставалось совсем немного. Перехватывая чемодан из рук Томашунаса, я оглянулся назад. Немцы остановились и стали стаскивать с плеч винтовки. Минуту спустя рядом просвистели пули, но нас уже прикрыл небольшой подъем дороги и первые деревья. «Пусть теперь стреляют сколько вздумается». В лесочке мы свернули с дороги, которой жандармы могли проехать, и под прикрытием деревьев и каких-то сараев помчались строго в обратном направлении. Потом спрыгнули в попавшуюся по дороге осушительную канаву и по ней напрямик через поле добрались до конечной остановки трамвая.

На первом трамвае я отправил вперед двух ребят, чтобы они могли предупредить нас в случае облавы. Сам же с чемоданом и охранением сел во второй, расположившись рядом со свободными местами «Nur für Deutsche»[13]. Отсюда при необходимости легче было выпрыгнуть или, наоборот, продвинуться вперед.

Трамвай едва тащился. Казалось, мы едем уже целую вечность. На площади Збавителя в вагон вошла группа жандармов. Стоят вроде бы спокойно, никого не трогая. «Дела плохи», — мелькает мысль. Путь к переднему выходу отрезан. Сзади толпятся люди. Фельдфебель неотрывно смотрит в окно. Остановка. Вдруг на весь вагон резкая команда:

— Aussteigen![14]

Неужели обыск? Сую руку в карман, нащупываю рукоятку ТТ. Мои спутники делают то же, смотрят на меня в ожидании сигнала. Жандармы выпрыгивают из вагона и строятся в колонну. Команда, как видно, относилась только к ним. Жандармы уходят, трамвай трогается. На лицах моих спутников улыбки облегчения. Руки медленно выползают из карманов. Дальше без приключений доезжаем до Бельгийской улицы, откуда нам предстоит спуститься вниз на Падевскую. На остановке к нам подходит один из высланных вперед и шепчет:

— В конце Бельгийской проверка документов. Нескольких человек задержали.

Мы сворачиваем на Дольную. Здесь, кажется, спокойно, прохожие не торопятся — верный признак, что путь свободен. Группами добираемся наконец до Падевской. На квартире я собрал оружие и поблагодарил ребят за участие в операции.

Приходить в себя после пережитых эмоций некогда — надо заниматься поисками квартиры для Янека. И на этот раз выручила Гурницкая. Гелена охотно согласилась не только поместить у себя Янека, но и обещала оказывать нам помощь в работе. Свою квартиру она целиком предоставила в наше распоряжение. Вечером я отправился к Арцишевскому доложить о выполнении задания. У Валеры[15] сидели товарищи из Гдыни и Янек. Едва я успел снять пальто, раздался звонок. Дверь открыла Ирмина. На площадке стоял Игорь.

— Сколько я буду сидеть без дела? — выпалил он вместо приветствия, едва переступив порог. — Я перебирался через фронт, чтобы драться с немцами, а не сидеть на шее у Тадека. У нас есть оружие, надо действовать!..

Миколай, ни слова не говоря, открыл дверь в комнату и указал на Янека. Игорь онемел от удивления и только спустя минуту произнес:

— Ты здесь? Значит, радиограмму вы получили?

— Получили. И тебя очень хвалят — здорово работаешь.

Игорь отмахнулся:

— Почему нет связи?

— Эвакуировались в Куйбышев. Но не тужи — связь скоро будет.

В комнату вошла хозяйка.

— Такой налет десантников на мою квартиру придется отметить хорошим ужином.

Ирмина внесла снедь, Брацкий достал из буфета вишневку. За столом Арцишевский стал успокаивать Игоря, так и рвавшегося к открытым действиям против немцев:

— Видишь ли, Игорь, если бы мы, действуя нашей группой, уничтожили пусть даже сотню гитлеровцев, это не повлияло бы на ход войны; если же благодаря нашим донесениям о концентрации и переброске войск противника, а значит, и планируемых направлениях его ударов советские войска смогут заблаговременно подготовиться к их отражению, тогда будут уничтожены тысячи захватчиков. А это уже может иметь кое-какое значение для победы. Если наша деятельность поможет закончить войну хотя бы на несколько дней раньше — будут спасены жизни тысяч людей, уже сейчас обреченных гитлеровцами на гибель. Вот поэтому разведка по-прежнему будет оставаться нашей главной задачей. Ведя ее силами даже всего нескольких человек, можно нанести оккупантам значительный урон. А твоему бездействию скоро конец, так что успокойся, перевези вместе с Тадеком рацию из Гомулина обратно в Пётркув и начинай регулярно выходить на связь. Центр вскоре должен отозваться.

Игорь понемногу успокоился и, в конце концов, признал, что Валеры прав. Как видно, его просто изнурил почти месячный перерыв в работе.

Поскольку близился комендантский час, я отвез Янека на квартиру Гурницкой. До поздней ночи мы проговорили, обсуждая, как лучше устроить нового квартиранта. Договорились, что в целях безопасности хозяйки квартиры Янек после изготовления ему документов даст сначала объявление в газете о поисках квартиры, на которое якобы отзовется Гурницкая, и только после этого оформит прописку.

На следующий день Валеры встретил меня, помахивая новенькой метрикой, полученной в приходе святого Кшижа для Янека.

— Попробуем заполучить первую подлинную кеннкарту. Отныне Янек становится Марианом Будеком и через несколько дней получит абсолютно легальный документ. Останется лишь оформить рабочую карточку и удостоверение с места работы. Вообще бы нам не худо внедрить своего человека на биржу труда, чтобы получать эти документы и проводить их по немецким картотекам. Нам совершенно необходимо создать группу легализации, и я прошу тебя этим заняться.

Забегая вперед, надо сказать, что в решении этой проблемы нам очень помогла Ирмина. Оказалось, что сын ее знакомой, некто Чеховский, работал на бирже труда и согласился с нами сотрудничать.

Дело получения документов надо было поставить так, чтобы наши люди могли при необходимости быстро их заменять.

Арцишевский решил высвободить меня для этой работы и несколько разгрузить от других заданий, а потому вскоре вызвал в Варшаву Юзека Клюфа, который должен был вместо меня ездить в Люблин, Седлец и Малкини, а также в качестве связного — в Пётркув.

Сам Арцишевский занялся расширением наших связей за пределами Генеральной Губернии. Надо сказать, что Брацкой было, конечно, трудно ориентироваться в оценке информации чисто военного характера. Арцишевскому удалось установить кое-какие контакты в Гдыне и Гданьске. Своего бывшего сослуживца по работе в Литве Анджея Янушевского, человека энергичного и деятельного, сумевшего оформить себе документы на имя Ленкевича, Миколай решил направить для разведработы в войсковые тылы немецкого фронта. Для выполнения этого задания Ленковичу предстояло подобрать себе подходящих людей и по вольному найму вступить в так называемый «хеерескрафтпарк» — немецкие вспомогательные отряды, занимавшиеся подготовкой автомобилей для отправки на фронт. Они также должны были организовать наблюдение за переброской войск. Товарищ Янушевского, Рымкевич, банковский служащий, вызвался работать в районе Крулевца. Он сумел получить литовское гражданство и потому не испытывал особых затруднений в передвижении по Литве. Арцишевский высоко оценивал способности и личные качества этого человека.

Примерно в это же время я встретил своего давнего школьного товарища Зигмунда Енджеевского, постоянно жившего в Бресте, который, правда, состоял уже членом ZWZ, но после беседы со мной охотно согласился сотрудничать с нами. В Бресте у него было много знакомых, и он мог организовать здесь наблюдение за железнодорожным узлом и выездными путями на восток. Это стало бы ценным дополнением к нашей разведывательной сети на железнодорожных коммуникациях.

Я представил Енджеевского Миколаю, и они быстро нашли общий язык. В самом скором времени Зигмунд при активной помощи своего отца действительно организовал наблюдение за брестским железнодорожным узлом.

Арцишевский был очень доволен поступающей информацией, но его продолжала тревожить проблема размещения новой рации и легализации Янека.

— Как дела с квартирой для рации? — встретил он меня вопросом, едва я появился на пороге.

— К сожалению, ничего нового. Можно использовать пока только квартиру на Падевской.

— Дня через два я хочу вызвать в Варшаву Игоря — нужно проверить новую рацию. Вообще-то хорошо бы перебазировать его сюда совсем. До Пётркува все-таки далеко — очень затягивается процесс обмена радиограммами. Ну, к этой теме мы еще вернемся. А пока займись кеннкартой для Янека. Возьми вот его фотографию, метрику и отнеси Дэтке.

Из дома мы вышли вместе. Валеры направлялся на конспиративную квартиру к Карповичу, где должен был сделать небольшой доклад о военно-политическом положении и выразить благодарность людям Карповича за участие в перевозке рации.

Я шел к Дэтке, размышляя, как лучше решить проблему изготовления документов. В нашем положении нужны два вида документов: полностью надежные, то есть зарегистрированные в немецких учреждениях, но получение которых требует длительного времени, и временные, на случай провала, когда легальные документы необходимо заменить немедленно до изготовления новых, надежных. Значит, прежде всего необходимо достать чистые бланки кеннкарт, рабочих карточек и справок, а также соответствующие печати для изготовления временных документов. Только тогда проблему с документами можно будет считать решенной.

Мне удалось достать чистые бланки кеннкарт у Дэтке и несколько бланков рабочих карточек у Чеховского. Порыскав несколько дней по городу в поисках среди своих знакомых хорошего специалиста, я, в конце концов, через инженера Студницкого установил связь с граверной мастерской на улице Электоральной, где нам изготовили комплект прекрасных печатей. Несколько позже здесь же я заказал штампы для различных удостоверений. Теперь можно было докладывать Арцишевскому о том, что служба легализации у нас создана.

Командира я застал в прекрасном расположении духа — ему сообщили, что Игорь восстановил наконец связь с Центром. На столе лежала целая пачка зашифрованных уже радиограмм, которые он поручил мне срочно отвезти в Пётркув.

На этот раз в пути все обошлось без приключений. Я взял у Игоря принятые радиограммы и в тот же вечер возвратился в Варшаву. К несчастью, поезд сильно запаздывал и прибыл в Варшаву уже после наступления комендантского часа. На вокзале было необычайно пустынно, сновали только солдаты да шпики в штатском. Поляков почти не было. Но вот я заметил, как к сгибавшейся впереди меня под тяжестью мешков торговке подошел железнодорожник и что-то тихо шепнул на ухо. Та оглянулась и, потянув меня за рукав, скороговоркой пробормотала:

— На вокзале сейчас будет облава!

«Скверно, — подумал я. — С вокзала надо сматываться». Но куда? С наступлением комендантского часа все двери на запорах, патрули на улицах стреляют без предупреждения. Глупо, наверное, было бы погибнуть при таких обстоятельствах, но, попав под облаву со столь компрометирующими материалами, как у меня, рассчитывать на благополучный исход не приходилось. Недолго думая, я направился прямо по Маршалковской в сторону Мокотува. Вымершие улицы производили жуткое впечатление. Казалось, идешь аллеей какого-то огромного кладбища. Мертвая тишина еще более усиливала ощущение безжизненной пустыни. Гул собственных шагов казался оглушающе громким. Я то и дело останавливался, настороженно прислушиваясь, не выходит ли откуда-нибудь из переулка немецкий патруль. Маршалковская показалась мне самой длинной улицей в мире.

На площади Збавителя напряжение возросло — неподалеку аллея Шуха — место главной резиденции гестапо. Вдруг слышу приближающийся шум моторов. Останавливаюсь. С площади Унии Любельской выныривают фургоны гестаповских машин. Я отскакиваю в сторону и вжимаюсь в проем ворот полуразрушенного здания. Машины с ревом проносятся мимо. На улице снова пусто и тихо. Ускоряю шаги и благополучно миную самый опасный участок — площадь Унии Любельской.

На Пулавской чувствую себя уже несколько спокойней. Появляется надежда целым и невредимым добраться до дома. И вдруг на Ольшевской от стены отрываются две фигуры и преграждают мне дорогу. В темноте различаю мундиры жандармов.

— Стой! Куда? Комендантский час.

Однако вижу, что оружия они не снимают.

— Опоздал поезд, — начинаю я объяснять. — А знакомых в районе вокзала у меня нет, вот и пришлось идти.

Они явно меня изучают. Потом один оглядывается по сторонам и нервным шепотом говорит:

— На соседней улице облава! Беги налево!

Едва я достиг угла, как улицу осветил яркий свет фар. Краем глаза замечаю двигающиеся вдоль стен две шеренги жандармов. Сворачиваю в переулок, бросаюсь к первым попавшимся воротам — заперто. К следующим — то же самое. Другого выхода нет, надо бежать дальше. Мчусь во всю прыть в сторону Хотимской. Слышу стук сапог приближающегося отряда. Перебегаю улицу, и вдруг резкий окрик разрывает ночную тишину:

— Хальт! Хальт!

Жандармы рассыпаются в цепь и бросаются за мной в погоню. Я бегу вниз, на Слонечную. Топот преследователей все ближе. Подбегаю к высокому угловому дому, дальше бежать некуда — впереди большой, совершенно открытый пустырь. Лихорадочно озираюсь по сторонам и вдруг замечаю за домом мусорный ящик. Бегу к нему, вскакиваю внутрь и осторожно прикрываю над собой крышку. Звуки погони становятся все явственнее. Жандармы уже совсем рядом. Не остановились, пробегают мимо. Через несколько минут снова возвращаются, приближаясь к моему убежищу. Долетают проклятия:

— Черт побери, убежал!

Откроют ящик или не откроют?

Немцы громко переговариваются, стучатся в дом. Кто-то отпирает ворота. Слышится долгий разговор, потом наконец все стихает. Однако я продолжаю сидеть в своем убежище. Начинает пробирать холод, тесно, неудобно, жуткая вонь.

На рассвете выкарабкиваюсь наконец из ящика и задворками, чуть живой, добираюсь до Падевской. Стакан горячего чая с малиной и самогонкой возвращает меня к жизни.

При встрече Валеры подозрительно принюхивался ко мне и все старался допытаться, не кутнул ли я часом где-нибудь… В конце концов хочешь не хочешь пришлось рассказать о своей ночевке на помойке. Он долго еще потом подтрунивал над моим ночным приключением, но деликатно сохранил все в тайне.

В тот же день я узнал от Миколая о внезапном нападении японцев на Пирл-Харбор. Он полагал, что следствием этого нападения явится вступление Соединенных Штатов в войну с Германией и Италией, а также более тесное военное сотрудничество США с армией Советского Союза. Красная Армия, развязав себе руки на Дальнем Востоке, сможет высвободить и бросить большие силы для завершения войны в Европе. Второй сенсацией явился распространившийся в подпольных кругах слух о решении Гитлера перейти на Восточном фронте к обороне. Но больше всего Арцишевский доволен был подписанием декларации о дружбе и взаимопомощи между Сталиным и генералом Сикорским. Миколай полагал, что этот шаг генерала Сикорского во многом может предопределить будущее страны. Участие Польши в борьбе против оккупантов в период, когда советские войска приняли на себя основную тяжесть гитлеровских ударов, представлялось ему исторической необходимостью.

Во время нашей беседы в комнату влетел как снаряд Анджей Жупанский. По красным пятнам на его лице нетрудно было понять, что у него какое-то весьма важное сообщение.

— Я только что встречался со своим товарищем по гимназии Юреком Чаплицким, — начал Анджей. — Он работает в Варшавской дирекции Восточной железной дороги. Его начальник, немец, ежедневно приносит на работу какие-то опечатанные папки с секретными материалами. Судя по всему, это очень важные документы, поскольку на ночь они сдаются на хранение в гестапо и ежедневно выдаются для работы руководителям дороги всего на несколько часов.

Это сообщение крайне заинтересовало Арцишевского.

— Анджей! Считай своим важнейшим заданием достать эти материалы. Они могут оказаться исключительно ценными. Только помни — полнейшая конспирация.

Через несколько дней Жупанский принес первые копии секретных документов, которые удалось снять Чаплицкому вместе со своим сослуживцем Рогальским. Они подделали ключ к портфелю своего шефа и, когда тот выходил, сразу же принимались снимать копии с документов. Можно понять, какой это был труд, если учесть, что у них не было столь распространенных в детективной литературе микрофотоаппаратов, спрятанных в пуговице пиджака или в трости. Они просто переписывали документы от руки. Риск был большой — в любую минуту мог вернуться шеф, мог накрыть их за этим занятием кто-либо из немецких чиновников или гестаповцев, отвечающих за хранение документов. Материалы действительно оказались ценными и содержали сравнительный анализ обстановки на железных дорогах Восточного фронта. Кроме расписания маршрутов на главных железнодорожных узлах, в них содержались также сведения об авариях и потерях на транспорте. Из этих данных можно было делать выводы об эффективности различных форм так называемой «рельсовой войны». Эти выводы подтверждали важную роль акций саботажа и диверсий в дезорганизации железнодорожного транспорта в тылу врага. На основании хранившихся в папке донесений с различных узлов и станций, подробно описывающих характер нападения на них, продолжительность прекращения движения, нанесенный ущерб и т. д., можно было заключить, что воздушный налет на железнодорожный узел силами одной эскадрильи, состоящей из восьми бомбардировщиков, вызывал четырехчасовой перерыв в движении, а нападение партизанского отряда причиняло настолько значительные разрушения, что перерыв затягивался до 36 часов. Для нас это было большой неожиданностью, а для Центра — основанием для выработки эффективной тактики транспортных диверсий. Документы эти мы стали получать регулярно два раза в неделю. «Ребята из Гдыни», как мы их прозвали, были выше всяких похвал.

Примерно в это же время Франек Камровский доложил командиру об установлении постоянной связи между Генеральной Губернией и Поморьем. Поначалу через границу он ездил сам, а позднее, чтобы не вызвать подозрений, стал высылать каждый раз новых связных. В Торуне он наладил постоянную связь с семьей адмирала Стейера, давно и хорошо знавшей Арцишевского. Два сына адмирала, Дональд и Владжимеж, узнав, что Арцишевский ведет работу против немцев, тут же изъявили желание примкнуть к нам и взялись за выполнение нелегкого задания — установить дислокацию гитлеровских войск в районе Торуня. Вскоре от них стали поступать донесения о системе противовоздушной обороны, оборудовании аэродромов, о перебросках воинских частей на Восточный фронт. Материалы эти представляли исключительную ценность, а характер их обработки свидетельствовал о недюжинных военных способностях авторов.