Группа «Михал» радирует

НАЧАЛО ТРАГЕДИИ

Материалов набиралось все больше. Темпы подготовки немецких войск к новому наступлению с каждым днем нарастали. Немцы собирали все силы, готовясь к удару, который должен был утвердить господство «третьего рейха» над миром.

Арцишевский уже не успевал разбирать и шифровать доставляемые связными донесения. Чтобы высвободить время на организационные вопросы по расширению деятельности группы, он передал мне шифровальные таблицы, и я стал ему помогать в этой трудоемкой работе.

Именно в этот ответственный для группы момент Игорь сообщил, что в районе дач, где находилась наша радиостанция, замечены неизвестные люди, по всей вероятности, ведущие за ними тайное наблюдение. Высланный в разведку Януш подтвердил, что действительно возле нашей конспиративной квартиры крутится какой-то подозрительный тип.

Командир посоветовал Игорю и Ирмине незаметно исчезнуть из Свидера, а я получил задание переправить радиостанцию в Варшаву. Поскольку не было ни возможности, ни времени провести предварительное наблюдение за местностью и людьми, следившими за Игорем, я решил действовать внезапно. Взяв с собой Анджея Жупанского и Франека Камровского, электричкой поехал в Свидер. На всякий случай мы вооружились пистолетами.

По дороге со станции ничего подозрительного мы не заметили. Подойдя к даче, одного из своих спутников я оставил у калитки для наблюдения, а со вторым вошел в дом. Вытащив передатчик из подвала, мы с тяжелым чемоданом двинулись обратно. Едва подошли к станции, как раздался шум приближающегося поезда. Бегом влетели мы на перрон и, не купив даже билетов, вскочили в вагон в самую последнюю минуту, когда поезд уже тронулся. После нас в поезд никто не сел, значит, слежки за нами не было. В Варшаве прямо с вокзала мы направились на улицу Добрую, где временно и пристроили передатчик.

Начались интенсивные поиски новой квартиры. Ирмина на этот раз пыталась снять «тихий домик для больного мужа». Однако в разгар летнего сезона сделать это было не так-то просто. После двухдневных поисков мы наконец наткнулись на никем не занятый еще маленький домик в Юзефове. К сожалению, он находился слишком близко от того места, где мы прятали передатчик, однако ничего более подходящего у нас не было, и мы решили временно снять пока этот домик. Правда, Стефан Выробек мобилизовал своих ребят на поиски подходящего места в районе Пельцовизны, но дело и там затягивалось.

Ирмина быстро организовала переезд, а мы доставили передатчик в Юзефов. И снова пошли в эфир материалы о подготовке немцев к крупному наступлению на Южном фронте и связанной с ним перегруппировке войск. Эти сведения дополнялись нами данными о дислокации авиации, средств противовоздушной обороны и складов военного снаряжения. Из Центра в это время было получено указание подготовиться к приему новых агентов и радиопередатчика.

Арцишевский, планируя расширить сферу наших действий, устанавливал новые контакты, которые в будущем дали бы возможность охватить нашей разведсетью всю территорию Поморья и Пруссии. С этой целью он начал переговоры с представителями уже действующих там подпольных организаций.

В напряженной обстановке, вызванной последними арестами, весьма неприятное впечатление произвело поведение Брацкой. Встретив случайно в Юзефове Мицкевича, она набросилась на него чуть ли не с кулаками, требуя, чтобы Арцишевский помог освободить из тюрьмы ее дочь, не то она все расскажет немцам. Такое поведение Брацкой можно было оправдать, пожалуй, только тем, что она тревожилась за близкого человека, но своим поведением она внесла в нашу группу нервозность. Поначалу мы даже подозревали, что она была арестована вместе с дочерью и потом выпущена, чтобы навести на след нашей группы. Однако после детального ознакомления с ее делом выяснилось, что ее не арестовывали, просто у женщины сдали нервы.

Но Игорь долго не мог успокоиться. Получив спартанское воспитание, он не способен был понять, что человек может так сломаться. Арцишевский решил для придания бодрости Игорю ездить в Юзефов всем по очереди. Поскольку Валеры самому хотелось в спокойной обстановке обработать донесения и окончательно обсудить с Центром вопрос о принятии очередного курьера, он решил поехать в Юзефов на целых три дня. Во время нашей встречи перед самым отъездом Миколай был сильно взволнован и рассказал мне, что случайно встретил одну знакомую, которую знал еще до войны и о которой говорят, будто она сотрудничает с немцами.

Утром 28 июля я подготовил материалы, полученные уже после отъезда Миколая, и с Тадеком Жупанским отправил их в Юзефов. Тадек под видом «кузена» Игоря ежедневно курсировал между нашей базой и радиопередатчиком. На явочную квартиру на улице Доброй в тот день пришел Збышек Романовский и кто-то еще из связных с донесениями. Во время нашей беседы раздался сильный стук в дверь. Приятель хозяина пошел открывать. На пороге стоял белый как полотно Тадек Жупанский. Мы услышали лишь одно слово:

— Провал!

— Где? Кто? — посыпались вопросы.

— Наши. Я шел со станции к даче и сразу за поворотом увидел автомашины и много немцев. В последнюю минуту мне удалось ускользнуть. Обратного поезда надо было ждать часа полтора. Я здорово нервничал; донесения, которые были у меня с собой, уничтожил.

Наступила гробовая тишина. Это был страшный удар. У меня перед глазами встали образы моих дорогих друзей: Арцишевского, Мицкевича, Ирмины, Копки… Трудно себе было даже представить, какую огромную потерю мы понесли. Подробностей никто не знал. Нас или кто-то предал, или гитлеровцы засекли передатчик пеленгаторами.

Однако времени на размышления не было. Немцы в любую минуту могли нагрянуть и сюда. Надо было срочно покинуть квартиру, спрятать чемодан с секретными документами, шифром, радиодеталями и оружием, а также оповестить всех о провале. Договорились, что Збышек предупредит Стефана Выробека, с которым в последнее время он работал в тесном контакте. Тадек — своих друзей, а я займусь чемоданом, поеду к Янеку, к тетке и на все остальные известные мне явочные квартиры. Встречу я назначил на следующий день в 10 утра возле дома братьев Яблковских, поскольку все наши явки теперь оказались под угрозой.

По одному вышли мы из дома. По дороге я начал прикидывать, куда бы пристроить чемодан. Квартиры знакомых и родственников я давно предоставил в распоряжение группы для встреч, и неизвестно, не ведет ли сейчас гестапо за ними наблюдение. Тут я вспомнил, что совсем неподалеку живет один из моих друзей, Сам он был в концлагере, но его мать хорошо меня знала. Я направился к ней. Наверное, я был очень бледен и взволнован, потому что она обеспокоенно спросила:

— Что случилось?

— Арестован мой товарищ. Не могу ли я оставить ненадолго у вас чемодан?

— Не впутывайте меня в свои дела, — ответила она. — Я хочу выжить и хоть раз еще увидеть сына…

Я вышел на улицу. «Ну что ж, придется ехать в Беляны к Ядзе, — подумал я, — там не должны отказать. Путь, правда, туда неблизкий и небезопасный, но другой квартиры у меня сейчас нет».

В Белянах я без труда получил разрешение оставить на хранение опасный груз. Теперь самое главное — предупредить Янека. По его передатчику можно поддерживать связь и сообщить в Центр о провале. Немцы, если они захватили шифр, попытаются, конечно, продолжать передачи и передавать ложные донесения, дезинформируя Центр. Они смогут также легко принять курьеров, которые должны быть к нам высланы. Этого ни в коем случае нельзя допустить. Я должен сделать все, чтобы вовремя предупредить не только своих людей, но и Центр.

К сожалению, ни Янека, ни Гелены я не застал дома, двери были заперты. Ждать же их возвращения я не мог — предупредить надо было еще очень многих.

Сначала я поехал к своей тетке Виктории. Сообщил ей о провале и попросил моего кузена Януша обязательно предупредить Янека. А сам поехал в город. Вечером, валясь с ног от усталости, я еще раз зашел к тетке, которая уже успела перебраться на другую квартиру. Януш сообщил мне, что на Хотимской Янека не застал, дома никого не было. Я рассудил, что вечером он должен быть дома, и решил пойти к нему.

Лестница в доме Янека на Хотимской, ведущая на второй этаж, показалась мне неимоверно длинной, как никогда прежде, ступени стали выше, а ноги налитыми свинцом. В голову лезли всякие мысли. «Кто же предал? Кто откроет двери — Янек или гестапо?»

Я нажал кнопку звонка. В квартире кто-то есть — слышатся шаги. Щелкнул замок. Дверь открывается, на пороге… Гелена. В следующую минуту появляется Янек. Мое сообщение о провале их очень встревожило. Начали обсуждать вместе, что предпринять. Янек уже два дня ничего не передавал, так как последняя его конспиративная квартира провалилась. Он рассчитывал буквально на днях найти новую и возобновить связь. Мы договорились, что к следующей нашей встрече я приготовлю зашифрованную радиограмму об обстоятельствах ареста руководителей группы и адрес, куда должен прибыть ожидаемый курьер. Пока же мы условились встречаться ежедневно на трамвайной остановке на углу Пулавской улицы и площади Унии.

На следующий день я поехал на правобережную сторону Варшавы — в Прагу. Там жил очень толковый парень из роты Стефана Выробека — Конрад Коласинский. Мы с ним довольно часто говорили о политике, и я знал, что могу рассчитывать на его помощь. И действительно, в нем я не обманулся — он согласился принять направляемого к нам курьера. Мы подробно обсудили план встречи курьера и установили пароль.

Из Праги я поехал к Збышеку. По пути встретил едущего в том же направлении одного из братьев Жупанских. На Злотой, к нашему удивлению, мы увидели… Копку. Он торопливо шел по улице, как всегда, с всклокоченной шевелюрой. Но в каком виде! На нем были только брюки и наброшенное прямо на голое тело пальто. Его трясло, как в лихорадке, в лице ни кровинки, глаза возбужденно горели.

— Куба! Что случилось? Как ты уцелел?

— Я сбежал, когда нас окружили немцы…

— Что с Арцишевским?

— Не знаю. Немцев было очень много, наверно, всех схватили…

— Живы?

— Стрельба была сильная. Их могли и перестрелять.

— А где шифр?

— Не знаю. Когда нас окружили, шифр был у Валеры — он как раз шифровал донесение.

— Как же вас накрыли? Как тебе удалось ускользнуть?

И Копка рассказал:

— Утром Игорь спустился в подвал и начал сеанс. Я сидел у окна с пистолетом и читал конспекты последней лекции[23]. Арцишевский шифровал радиограмму. Ирмина возилась на кухне, она как раз собиралась ехать в Варшаву подыскивать новое помещение для рации. Вдруг я заметил, что дом окружают немцы. Я предупредил Арцишевского, тот что-то крикнул Ирмине и велел мне бежать. Прогремели выстрелы. Я выскочил с пистолетом в окно прямо в гущу гитлеровцев. Они опешили и стрелять в меня не решились, боясь перестрелять друг друга. Я вскочил на ограду. Тут они открыли огонь, но в спешке в меня не попали, а я успел перескочить через ограду и, прячась за деревьями, побежал со всех ног. Когда я совсем уже выбился из сил, впереди вдруг показались какие-то строения. Я решил среди них притаиться, но меня заметила какая-то женщина и закричала: «Вор!» Пришлось бежать дальше. Добежал до Вислы, разделся и бросился в воду. Поплыл вниз по течению, потом спрятался в ивняке и просидел там до вечера. К вечеру стало холодно. Я пробрался в какой-то сарай, зарылся в солому и заснул. Утром хотел выйти из сарая и пробраться на Саскую Кемпу к родственникам своей невесты. Но сарай оказался запертым. Услыхав во дворе шаги, я крикнул, чтобы меня выпустили. В ответ раздались проклятия по-немецки — как видно, я попал в сарай фольксдойча. Недолго думая, карабкаюсь по соломе наверх, разбиваю черепицу и через дыру в крыше скатываюсь вниз. Хозяин ко мне с вилами, а я через забор и, прячась за деревьями, к реке, а потом, кроясь в зарослях камыша, почти голый кое-как пробрался к бабке своей невесты на Саскую Кемпу. Она меня вот приодела, и я теперь прямым ходом к Франеку Камровскому.

Рассказ Копки на время вывел нас с Жупанским из равновесия. Но события торопили, и мы теперь уже втроем направились к Збышеку.

Встретившись со Збышеком и остальными ребятами, я отправился с Кубой добывать ему новые, временные документы. Затем в условленное время поехал к Янеку с зашифрованным донесением. Он сказал, что передатчик перенес на новую квартиру и скоро переберется туда сам. Мое донесение он пообещал передать в первую очередь. Мы договорились с ним встретиться на следующий день.

На обратном пути я зашел на работу к одной своей знакомой, жившей в Юзефове. Она понятия не имела, кто я на самом деле, и думала, что я торговый агент. Я нашел ее сильно возбужденной событиями прошедшего дня. Она рассказала, что неподалеку от ее дома вчера была перестрелка, немцы, кажется, запеленговали какой-то передатчик. Двое гестаповцев и кто-то из разведчиков были убиты. А еще одного мужчину и женщину, раненных, гитлеровцы увезли на грузовике.

Из этой скудной информации можно было сделать вывод, что раненых скорее всего отвезли в Павяк. Я решил съездить к пани Зофье Дуллингер, которая через своих знакомых в АК могла разузнать об арестованных. Пани Зофья энергично взялась за дело.

Сведения из Павяка я получил быстрее, чем предполагал. Оказалось, что, несмотря на ранения, все трое живы. Арцишевский, раненный в ногу, находится в Павяке в одиночной камере. Мицкевич, убив одного и ранив второго гестаповца, выстрелил себе в голову. Но немцы, сделав ему трепанацию черепа[24], пытаются его спасти. Тяжело раненная Ирмина сидит в одиночке. Гестапо сообщило своему шефу Гиммлеру, что раскрыта крупная разведгруппа, работавшая на всей восточной территории, и арестован ее руководитель. Удалось ли им захватить шифр, было пока неизвестно.

Мне не давала покоя мысль, как освободить Арцишевского. Нападение на сильно охраняемый Павяк было бы, конечно, безумием, надо искать другие пути. Увы, мы не знали тюремных порядков, и у нас не было нужных связей. Обсудив все это с пани Зофьей, мы решили, что она через своих знакомых обратится к генералу Ровецкому[25] и попросит помочь нам. Вскоре нам сообщили, что помощь мы получим.

Было предложено заразить Арцишевского тифом. Немцы переправляли инфекционных больных в госпиталь на Хотимскую, а там мы сможем отбить его собственными силами. Конечно, я согласился с таким вариантом и начал готовиться.

31 июля ко мне зашел Януш и предупредил, чтобы я не ходил на явочную квартиру на Хотимской, так как в доме там была перестрелка. Кажется, погиб какой-то юноша и арестована женщина. На следующий день он привез более точные сведения. Сын Гурницкой, Веся, пришел к знакомым своей тетки и рассказал, что, когда он возвращался с матерью и Янеком домой, у входа в подъезд их окружили вооруженные немцы. Янек, выхватив два пистолета, начал отстреливаться. Весе в суматохе удалось бежать.

О Янеке точных сведений я не получил и не знал, что с ним: то ли он погиб, то ли арестован, а может быть, ему удалось бежать? Если его схватили, то могли перехватить и мое донесение. Тогда вместо нашего агента гестапо может подослать к нам своего человека и выловить нас всех. А если Янек мою шифровку не передал, то Центр, ничего не зная о событиях у нас, будет принимать информацию, которую подсунут немцы.

Через несколько дней тетка Виктория узнала от своей знакомой, живущей в одном доме с Гурницкой, подробности о событиях на Хотимской. На квартиру Гелены пришли гестаповцы. Никого не застав, они устроили внизу, в квартире дворника, засаду. Под угрозой расстрела всей семьи немцы заставили дворника показать в окно, когда пойдет Мейер. Прождали несколько часов. Появился Янек с Геленой и ее сыном.

Немцы по знаку дворника выскочили на лестницу и бросились на Янека. Вспыхнула короткая перестрелка. Янек убил двух гестаповцев и упал, прошитый пулями[26]. Гелену увезли в Павяк. Брат Гелены, когда дом был окружен немцами, не желая попасть в их лапы, застрелился.

Были основания считать, что гестапо располагает достаточно обширными сведениями о деятельности нашей группы и будет пытаться выловить нас всех. Понимая, что гитлеровцы могли напасть и на мой след, я решил изменить внешность и отправился к своей знакомой Галине Яблонской, которая однажды упомянула в разговоре, что умеет гримировать и, если понадобится, сделает из меня совсем «другого» человека. И действительно. Она покрасила мне волосы и брови в черный цвет, изменила прическу, сделав посередине пробор, приклеила усики и велела надеть очки — в зеркале я увидел совершенно незнакомое мне лицо. Новый светло-серый костюм и кепка совсем преобразили меня.

Теперь надо было поменять документы. Ксендз Ян, выдавший мне метрику для оформления кеннкарты, был весьма опечален известием об аресте Миколая.

— Я его уважал, хотя мы и расходились во взглядах по многим вопросам. Он незаурядная личность и много мог бы еще сделать как умный и дальновидный политик, — сказал ксендз.

— Мы попытаемся его освободить, — ответил я, — но пока у нас слишком мало сил.

— Если вам понадобится помощь, свяжитесь со мной. У меня широкие связи с политическими деятелями подполья.

Я как-то не задумался над тем, какая это может быть помощь. Поблагодарив его за участие и метрику, я поспешил заняться изготовлением документов.

Временно мне удалось поселиться у своего друга Богдана Крыловича, адреса которого никто из арестованных не знал. Несколько позже Юзек Грудневский подыскал мне квартиру на Маршалковской напротив улицы Скорупки.

Вскоре стало известно, что гестапо побывало на улице Червоного Кшижа, где последнее время жил Миколай и, кроме того, арестовало невесту Кубы. Все говорило о том, что арестованные никого не выдают, а немцы просто проверяют адреса, фигурирующие в кеннкартах, лопавших им в руки при аресте.

По-прежнему не было у нас твердой уверенности, не попали ли в руки гестапо наши шифры и успел ли Янек передать мое последнее донесение. Чтобы не допустить дезинформации Центра гитлеровской контрразведкой, я обратился ко всем товарищам и знакомым, имевшим контакты с руководством подпольных организаций, с просьбой уведомить Центр о нашем провале. Вскоре поступило несколько подтверждений, что наше сообщение доведено до Центра через Лондон. Не довольствуясь этим, я направил Анджея Жупанского в Грубешовский повят[27] с задачей разыскать там партизанский отряд и попытаться через партизан еще раз передать о провале. К сожалению, Анджею не удалось установить контакт ни с одним из отрядов.

Я тем временем интенсивно занимался организацией помощи арестованным и в первую очередь подготовкой побега Арцишевского. Для участия в этой акции более всего подходили ребята из Гдыни и отряда Стефана Выробека. Когда я сообщил им об этом, все с радостью согласились участвовать в освобождении Миколай. Гдыньские ребята имели уже опыт в таких делах, и я хорошо их знал. Меньше я знал людей из роты Выробека. Для их проверки я решил провести с группой Конрада Колясинского операцию по разоружению немцев. Таких нападений предполагалось осуществить несколько — помимо всего прочего, нам нужно было оружие и немецкие мундиры. Я планировал организовать похищение Арцишевского из госпиталя, переодевшись в немецкую форму.

Из Павяка поступили новые сведения. Арцишевский по-прежнему отказывался давать показания. Мицкевич и Ирмина поправлялись. В Павяке содержалась также и Гелена Гурницкая. На допросе она заявила, что не знала, кем являлся ее жилец, и комнату ему сдала по объявлению в газете. В тюрьму на Павяке доставили и невесту Кубы, а затем также мать братьев Жупанских. Причем ее дело не связывали с Арцишевским; оно было связано с провалом в Кракове. Сами братья в связи с нашим провалом скрывались, и гестапо не смогло их арестовать.

В это время в Вильно уезжал по направлению АК мой товарищ по армии Стшемский. На встречу со мной он пришел в немецкой форме. Я вручил ему шифровку о провале с просьбой переслать ее через линию фронта. Вернувшись домой с этой встречи, я узнал от хозяйки, что ко мне приходила какая-то худенькая женщина. Ждать она не могла и просила зайти к пани Зофье. Встревоженный, я тут же направился на Злотую.

Еще в дверях по выражению лица Зофьи Дуллингер я понял, что произошло что-то неприятное.

— У нас плохие вести, — огорченно проговорила она. — Немцы издали приказ, запрещающий вывозить инфекционных больных из Павяка. Теперь их будут содержать в тюремных изоляторах.

Все наши планы рухнули. Отпала последняя реальная возможность спасти Арцишевского. Оставалась, правда, какая-то надежда освободить его под залог или попытаться обменять. Но для этого у нас не было ни денег, ни нужных контактов. И все же следовало попытаться. Я решил собрать людей, наиболее ценивших Арцишевского и имевших вес в подпольных кругах.

Встреча состоялась у Зофьи Дуллингер. Пришли ксендз Ян, Алик и еще несколько человек. Решили, что ксендз и Алик предварительно обсудят этот вопрос с руководством подполья. Алик и Зофья займутся сбором средств, а я подготовлю своих людей к действиям на случай необходимости.

Через несколько дней мне сообщили о намеченной встрече с представителями генерала Ровецкого для более подробной беседы об Арцишевском. От Алика я узнал, что по этому вопросу имелись разногласия, но было принято все-таки положительное решение благодаря позиции, занятой ксендзом Яном, с которым очень считались и который горячо отстаивал Арцишевского.

Встреча состоялась возле кондитерской Лярделли. От АК пришли женщина по фамилии, кажется, Иллякович и мужчина, носивший псевдоним «Альбин». Они расспрашивали меня об Арцишевском: что он за человек, какие у него взгляды. Хотя, как оказалось, они и без меня многое о нем знали. При прощании мои собеседники заверили меня, что кое-какие возможности спасти нашего командира есть, и если уж не освободить, то хотя бы отсрочить исполнение приговора. Следующую встречу мы назначили через четыре дня.

С нетерпением ждал я новых сообщений — ведь гестаповцы в любой момент могли замучить или расстрелять дорогих нам людей. При следующей встрече мне сообщили, что по делу Арцишевского установлен контакт с одним высокопоставленным немецким чиновником.

Возвращаясь с этой встречи, я обратил в трамвае внимание на хлипкого человечка, который незаметно присматривался ко мне. На первой же остановке я пересел в другой вагон, но этот тип последовал за мной. «Ого, кажется, за мной следят, надо поскорее от него отделаться». Я выскочил из трамвая и тотчас свернул на Злотую. Хлюпик тоже выскочил и последовал за мной. Я мгновенно юркнул во двор, через который знал узкий проход среди развалин на Сенную. Сюда-то он не сунется!

К себе на Маршалковскую я вернулся только к вечеру. Моросил мелкий дождь. В воротах, как всегда, на своем обычном посту стояла дама легкого поведения на этот раз с каким-то мужчиной в сером пиджаке. Проходя мимо, я расслышал тихий шепот:

— Это он!

Не оглядываясь, я пересек двор. Неужели и здесь слежка? Или мне только кажется? Нет, я достаточно четко слышал, хотя это и было сказано шепотом, «это он»… Кроме меня, рядом никого не было…

Я взбежал вверх по лестнице, пулей влетел в свою комнату и стал торопливо переодеваться. Натянул бриджи и сапоги. Мои только что отпущенные и покрашенные в черный цвет усики в одну секунду были сбриты. Потом я снял очки, спрятал под шляпу волосы, надел плащ и вышел из комнаты. В маленькой прихожей стояла хозяйка.

— Кто вы? Что вы здесь делаете?

— Вы меня не узнали?

— Это… вы? Нет, не может быть!

Я обошел ее и бросился вниз по лестнице. Если уж меня не узнала хозяйка квартиры, то те в подворотне и подавно не узнают. Надо только пройти мимо них совершенно спокойно.

Внизу послышался стук открываемой в подъезд входной двери. Навстречу мне поднимались пять молодчиков, похожих обличием на тех, что сидели в засаде на Квятовой. Они пропустили меня. И я невозмутимо прошел мимо. Не торопясь я миновал двор, прошел ворота. Парочка в подворотне не обратила на меня никакого внимания — в плаще, без усов и очков меня никто здесь прежде не видел.

Выйдя на улицу, я облегченно вздохнул. Только теперь я понял, что у меня нет другого выхода, как только хотя бы на время покинуть Варшаву. В то же время нельзя оставлять в беде товарищей. Правда, возможность спасти их практически минимальна, хотя переговоры начались и, вероятно, их следует довести до конца. Тут я задумался, действительно ли гестапо напало на мой след, не преувеличиваю ли я опасность? Тем не менее по пути я сделал несколько пересадок из трамвая в трамвай и решил организовать за своим домом наблюдение.

Я отправился на улицу Снядецких к одному юноше по имени Метек, недавно принятому в нашу группу, и поручил ему провести наблюдение за домом на Маршалковской. Метек, обрадованный первым поручением, привлек своих друзей Збышека и Юрека, и неразлучные «три мушкетера» принялись обсуждать, как лучше провести эту операцию.

Они придумали оригинальное решение. Метек работал велорикшей — развозил кондитерские изделия. Кто-то из них предложил вытащить из фургона лотки для пирожных, просверлить в боковых стенках дырки, одному залезть внутрь, а фургон оставить возле дома. Этот проект был единодушно принят.

После разговора с ребятами я позвонил Зофье Дуллингер с просьбой передать записку в Павяк. Она сказала, что должна немедленно встретиться со мной. В голосе ее слышалась тревога. Договорились встретиться возле дома братьев Яблковских. Зофья была действительно встревожена. Гестапо арестовало «Альбина», с которым я встречался два дня назад по делу Арцишевского, а сопровождавшую его женщину нашли без сознания с признаками сильного отравления[28].

Возможно, здесь какая-то провокация, поскольку арестованы также знакомые Зофьи, через которых она вышла на связь для ведения переговоров. Сама она тоже едва не попала в засаду, устроенную в квартире этих посредников. И только в самый последний момент, когда она входила уже в подъезд, ее предупредила дворничиха.

В этой ситуации мы не могли больше рассчитывать на чью-либо помощь, и оставалось полагаться только на собственные силы. Однако наши возможности были невелики — у нас не было даже прямой связи с арестованными. Чтобы установить с ними контакт, мы решили попытаться устроить Зофью на работу надзирательницей в Павяк.

Через какое-то время я зашел к «трем мушкетерам» узнать результаты их наблюдений. Фокус их удался. Ребята засекли людей, которые вели наблюдение за домом. Они детально описали их внешность и установили часы смены дежурств.

Я решил на две недели уехать из Варшавы. Вместе со Збышеком Романовским мы отправились в деревню Липки к родственникам Стефана Выробека.

В Липках мы пробыли недолго. Бездеятельность была невыносима. Я вернулся в Варшаву и остановился у знакомых Выробека. Недели через три после возвращения «мушкетеры» сообщили мне, что немцы сняли наблюдение за домом на Маршалковской. После этого я отправился на старую свою квартиру. Хозяйка была удивлена моим приходом и в тревоге рассказала, как сразу же после моего ухода в квартиру ворвались гестаповцы. Сделали обыск и просидели здесь весь день и ночь. Только теперь я понял, какая опасность мне грозила и как счастливо мне удалось выскользнуть из расставленных сетей.

Вопрос об установлении связи с Центром по-прежнему не давал мне покоя. Я так и не знал, успел ли Янек передать мою шифровку. Курьер, которого мы ждали, до сих пор не появился. Я решил попытаться найти передатчик в Пётркуве. Правда, меня предупредили, что там тоже были аресты, но мне хотелось выяснить обстановку на месте самому. Я знал, что Арцишевский направил в Пётркув вместе с Юзеком Клюфом второго курьера — Цитовича. Нам же по соображениям конспирации поддерживать с ними какие-либо контакты запретил.

Под видом поисков жилья и закупки продовольствия я поехал в Пётркув и Гомулин. Здесь я узнал, что у Коси побывало гестапо, что арестованы Клюф, Квапиш, Михал Згид и еще несколько человек, которых я не знал и даже не предполагал, что они связаны с нашей группой. Итак, след оборвался. Убежденный, что рация тоже попала в руки гестапо, я вернулся в Варшаву. Позже, по рассказам непосредственных свидетелей событий, произошедших в Пётркуве, мне удалось частично восстановить их ход.

Вскоре после приезда в Пётркув Цитович через Эдека Згида познакомился с Косей, которая помогла ему снять комнату и передала «пропавшую» рацию. В это же время Янек через майора Сикорского организовал переброску второй рации в Краков. Здесь для него подыскали две квартиры, одну на улице Любеч, другую на Стшелецкой. Клюф собирал материалы на территории Кракова о передислокации немецких войск, получал информацию и от людей майора Сикорского.

1 июля Клюф приехал в Пётркув навестить свою невесту, жившую на улице Нарубовича. Утром в квартиру вломились гестаповцы. Юзек успел закинуть шифровки за кровать. На него надели наручники и доставили в гестапо. Продержав здесь сутки, перевели затем в тюрьму в Пётркуве. Через знакомого надзирателя Тоболу ему удалось переслать Тадеку Квапишу записку, в которой он сообщал о своем аресте и о том, что гестапо знает о квартире на улице Средней.

Получив эту записку, Тадек по просьбе Коси и Цитовича, которые поселились у него в Гомулине, выехал в Пётркув изъять передатчик. Однако по улице курсировали патрули, вертелись какие-то подозрительные личности. Он ждал до воскресенья, пока патрули не ушли. Затем пробрался к дому Коси, взял рацию, огородами перенес ее к Коженевской на улицу Лонковую и там спрятал.

Оставалось перевезти вторую рацию, отправленную в Краков. Тадек взял с собой одиннадцатилетнюю дочку своих знакомых и под видом торговца маслом и яйцами поехал в Краков. Забрав здесь рацию, он вернулся в Пётркув. Тут он узнал, что гестаповцы побывали в квартире на Средней, арестовали Бычинскую с дочерью и разыскивали Эдека.

В этой ситуации Тадек взял обе рации с квартиры Коженевских, погрузил чемодан с ними на подводу случайно подвернувшегося крестьянина, ехавшего в сторону Гомулина, а сам поодаль поехал за ним на велосипеде. При въезде в деревню крестьянин остановился, решив осмотреть содержимое чемодана. Поняв, видимо, что за груз попал к нему на телегу, он сбросил чемодан в колосящуюся при дороге рожь и что есть силы стегнул коня. Тадек погрузил опасный груз на велосипед и направился к живущему неподалеку Гемлю. Тот согласился подержать у себя чемодан только до следующего дня, да и то неохотно, поскольку знал, что у Тадека земля горит под ногами. Утром за чемоданом приехал Петр Дрызек и отвез его в Гомулин. Часть радиоаппаратуры Тадек спрятал потом у Романа Сендеровича, органиста гомулинского костела.

В Пётркуве радисту делать больше было нечего. Тадек по просьбе Цитовича организовал переброску одной рации из Гомулина в Жешув. После четырехдневной подготовки он погрузил рацию на телегу Петра Дрызки, и всей группой они двинулись через Пётркув, Сулеев в Радомь. Дрызек, Кося, Цитович и Тадек сидели на телеге, а братья Туховские сопровождали их на велосипедах в качестве охранения.

В пути их подстерегали всякие неудачи. В Пётркуве, на Сулеевской улице, слетело колесо и покатилось по улице на глазах у хохочущих над ними гитлеровцев, Местный кузнец отказался чинить телегу. Тадек решил все-таки добиться своего. Он попросил немцев, которые как раз привезли каток для утрамбовки строящейся дороги, взять их пассажирами в свою машину. За колбасу и водку они согласились довезти их до Радомя. Погрузив чемоданы, все перебрались в грузовик. Старший, хватив изрядную толику водки, уступил даже Косе место в кабине, а сам с автоматом уселся на чемоданах. Так они доехали до Радомя. Подвыпившие немцы сами помогли им достать билеты на поезд в Жешув.

Утром вся группа была на месте. Рацию поместили у одного механика, знакомого Эдека Згида, на улице Старова, на втором этаже. Вечером того же дня Цитович установил связь с Центром.

Закончив операцию по перевозке передатчика, Тадек выехал на несколько дней разведать укрепления на участке Ясло — Сандомир.

Цитович вел передачи в Центр ежедневно по нескольку часов в сутки. Чтобы не обращать на себя внимание жильцов дома, он никуда не выходил, а Кося перебралась на другую квартиру. Вскоре после переезда Кося заметила, что с ней раскланивается один железнодорожник из Пётркува, подозревавшийся в сотрудничестве с немцами. Старый инвалид Байсе, торговавший папиросами, предупредил Тадека, что и хозяин, у которого снимает комнату Кося, «плохой человек». В тот же день Тадек заметил, что над их домом пролетел самолет, а неподалеку стоит странного вида автомашина с откинутыми бортами. Было принято решение перебазироваться в Краков. Однако у Цитовича накопилось много радиограмм, и они решили задержаться еще на один день.

Во время сеанса передачи — это было около десяти часов вечера — Тадек выглянул в окно и увидел, что два соседних дома окружают гестаповцы, полицейские и солдаты. Передачу мгновенно прервали, Цитович сжег шифр и приготовился к обороне. Наблюдая из окна, Тадек и Цитович видели, как немцы обыскивали соседние дома. Одна группа направилась к их дому, но в квартиру, где находился передатчик, не вошли, так как она принадлежала механику, работавшему на авиазаводе и потому считавшемуся достаточно проверенным. Ничего не обнаружив, немцы готовились уже к отъезду. И в последний момент кто-то из немцев заглянул в кладовку возле дверей их квартиры и обнаружил там радиодетали. Они услышали крик:

— Ко мне! Эти сволочи здесь!

Раздался треск разбиваемой прикладами двери. Ворвавшись, немцы схватили Тадека. Цитович выпрыгнул в окно, но попал прямо в руки гитлеровцев.

Их доставили в гестапо в Жешуве, а потом автомашиной перевезли в Краков. Началось следствие, очные ставки. Через три месяца следствия гестаповцы расстреляли Цитовича. Тадека Квапиша и Юзека Клюфа отправили в концлагерь.

После неудачных попыток разыскать передатчик в Пётркуве я решил собрать собственными силами новый. С помощью Юрека Маринжа и Богдана Крыловича я установил контакт с радиоинженерами Симонисом и Ежи Зюлковским (по странному стечению обстоятельств моим тезкой), которые занялись сборкой передатчика. Дело это было кропотливое и опасное — немцы грозили расстрелом за укрывание радиодеталей. К тому же не хватало денег, деталей и помещения, где можно было бы монтировать рацию. Сборка затягивалась, мы так ее и не закончили — пришло освобождение.

В январе 1943 года Зофья Дуллингер дала знать из Павяка, что наших заключенных отправляют в Майданек. Были отправлены Игорь и Ирмина. Появилась возможность выкупить их из концлагеря через посредство одного немецкого чиновника в Люблине. Я попросил ее немедленно туда выехать и обстоятельно изучить возможности выкупа. В результате переговоров в Люблине Зофье было обещано выпустить Игоря за 50 тысяч злотых, если в его тюремном деле не окажется каких-либо особых пометок.

Следовало торопиться, используя неразбериху в лагере, связанную с огромным поступлением заключенных. Окончательно переговоры должны были завершиться на следующий день. Я тем временем готовил для Мицкевича временные документы. Оставалось решить, где добыть деньги. Пятьдесят тысяч — сумма довольно большая, а времени в обрез. Зофья предложила обратиться за помощью к своему знакомому Адаму Браницкому, которого в его среде прозвали «красным графом» за либеральные взгляды и просоветскую ориентацию. Тот дал нам нужную сумму на довольно длительный срок.

Но когда Зофья вернулась в Люблин с деньгами и документами, выяснилось, что выкуп невозможен, так как в деле Мицкевича значилось, что он приговорен к смерти. Все наши усилия пошли насмарку, но мы не оставляли своих товарищей и продолжали оказывать им посильную помощь, посылая посылки и деньги.

В это время прошел слух, что Арцишевский тоже переведен в Майданек. Увы, это не соответствовало действительности. Ни Гурницкая, ни мать братьев Жупанских, ни Стефан Выробек, содержавшиеся в Майданеке, этого слуха не подтвердили. Установить контакт с Арцишевским нам так и не удалось.