Группа «Михал» радирует

ЗАСАДА

В один из дней, когда Арцишевский, сидя за столом, шифровал радиограммы, в комнату вошла крайне взволнованная хозяйка дома и сообщила об аресте гестаповцами двух ребят из группы Карповича, принимавших участие в нашей операции по доставке в город радиостанции Янека. Оказалось, что, помогая нам, они уже раньше состояли членами «Шарых Шерегов»[16] и по заданию этой организации писали на стенах антигитлеровские лозунги. Во время выполнения одного из таких заданий они и были схвачены. При обыске у одного из них дома немцы нашли парашют Янека. Только теперь мы узнали, что эти предприимчивые юноши по собственной инициативе совершили однажды ночью вылазку за этим — по их мнению — прекрасным материалом для рубашек. Судя по всему, пока они никого не выдали, во всяком случае, никого больше не арестовали. Однако немцы могли сломить упорство ребят пытками и вырвать у них какие-либо сведения о нашей группе. Карпович объявил уже тревогу, и все покинули свои дома.

После сообщения Брацкой в комнате воцарилась мертвая тишина. Жаль было боевых ребят, по собственному легкомыслию и неосторожности подвергших опасности себя и других.

Молчание нарушил Арцишевский:

— Необходимо срочно принять меры предосторожности на случай, если немцам удастся добиться от них каких-либо сведений. Насколько я знаю, из адресов им известна только квартира на Падевской. Поэтому ты, — повернулся он ко мне, — немедленно займись эвакуацией радиостанции и оружия. О нашей явке у Брацких им ничего не известно. Следовательно, реальной угрозы нам пока нет. Тем не менее этот случай ставит перед нами еще одну задачу: нам необходимо получать подробную информацию о том, что делается на Павяке[17], и найти возможность установить с арестованными тайную переписку. Помнится, мои друзья из Гдыни как-то упоминали, что могут наладить связь с Павяком через тюремную охрану. Такой канал для нас крайне важен. Попробую с ними связаться.

Миколай тут же подошел к телефону и стал набирать номер.

— Гестапо может схватить еще не одного из нас, — продолжал он, — и нам надо всегда быть ориентированными, в каком направлении развивается следствие и что о нас известно. Не всякий может выдержать пытки, не у всех достанет нужной стойкости…

Он умолк — в трубке раздался чей-то голос.

— Здравствуйте, дорогая, говорит Валеры. Я хотел бы с вами встретиться. Не найдется ли у вас немного времени завтра днем?.. В котором часу?.. Прекрасно, буду в пять. Спасибо. До свидания.

Он положил трубку и повернулся ко мне:

— Тебе придется еще раз съездить в Пётркув, отвезти радиограммы и взять у Игоря уже принятые. Я жду важное сообщение. Эти радиограммы ни под каким видом не должны попасть в руки немцев — возьми с собой оружие. Объяви, чтобы на Падевскую и к Карповичу никто не приходил вплоть до отбоя тревоги. В качестве временной явки сообщи адрес квартиры Гурницкой. А завтра к вечеру приходи на Квятовую. — Он дал мне адрес знакомых, обещавших ему наладить связь с Павяком. — Там и порешим, что делать дальше.

Времени у меня оставалось в обрез. С помощью Януша и Эли я эвакуировал рацию и оружие на Одамянскую и помчался на вокзал.

Я не любил пётркувскую ветку — на ней у меня вечно случались какие-нибудь приключения. Но на этот раз дорога в оба конца прошла довольно спокойно. Даже поезд в Варшаву прибыл без опоздания.

Поскольку на Квятовой, где мы договорились встретиться с командиром, была новая для меня явка, я на всякий случай предварительно позвонил Брацким узнать, не случилось ли чего-нибудь непредвиденного за время моего отсутствия, а затем отвез и оставил у них на квартире привезенные радиограммы и оружие, чтобы не таскать все это с собой по городу. От Брацкой я узнал, что Арцишевский ушел из дому еще утром, и до сих пор от него нет никаких известий. Обещал звонить, но не звонил, и Брацкие очень встревожены, не случилось ли с ним какой-нибудь беды. Я понимал их тревогу — Миколая все любили и очень дорожили им. Я пообещал сразу же после встречи позвонить, чтобы их успокоить. Без труда я отыскал дом по указанному мне ранее адресу; Валеры был здесь. В обществе трех миловидных приветливых сестер в отличном расположении духа он сидел за накрытым к ужину столом. Валеры встретил меня сообщением, что вопрос о связи с Павяком решен, с арестованными в Павяке можно будет установить регулярную переписку.

Сестры тут же поставили для меня еще один прибор, но, извинившись, я сказал, что вынужден временно покинуть их приятное общество, чтобы позвонить Брацким и успокоить их. Когда я спросил о телефоне, одна из сестер предложила воспользоваться телефоном соседей с третьего этажа, куда она охотно меня проводит. Красивая шатенка по дороге с восторгом рассказывала мне о Миколае, о его необычайном чувстве юмора и веселых проказах в Гдыне, где они познакомились еще до войны.

На третьем этаже мы постучались. Дверь открылась, и элегантный мужчина любезно пригласил нас войти. Я пропустил вперед свою спутницу и вошел вслед за ней. Вдруг, едва я переступил порог, меня с двух сторон схватили дюжие детины, выкрутили за спину руки и ошарашенного внезапным нападением втащили в глубь квартиры. Под распахнутыми пальто нападавших я успел заметить гестаповские мундиры. Засада!

Меня мгновенно обшарили: нет ли оружия, и через секунду содержимое моих карманов оказалось на столе. Брюнет, открывавший дверь, со скоростью пулемета обрушил на меня град вопросов:

— Фамилия? Имя? Год рождения? Профессия? Место работы? Адрес учреждения? Фамилия директора? Фамилии сослуживцев?

С непринужденной улыбкой я врал напропалую, отвечая на все вопросы в том же темпе. О местонахождении учреждения, указанного в моем паспорте, я не имел ни малейшего понятия, поскольку ни разу там не был. Каждый вопрос гестаповца мог оказаться западней, и, отвечая, я вдохновенно импровизировал, понимая, что, задержись хоть на долю секунды, и я вызову подозрения.

По окончании допроса я взглянул на свою спутницу — она стояла довольная и улыбающаяся. Вот тебе и связь с Павяком!.. Значит, мы попали в ловушку.

Брюнет приказал мне сесть на диван, а моя спутница тем временем по приглашению немцев заняла место за столом с непринужденностью и кокетством женщины, давно и хорошо знающей присутствующих. За нами на стуле у окна уселся с пистолетом в руках плечистый, с толстой физиономией и крохотными глазками тип, из-под пальто которого выглядывали бриджи и типично немецкие голенища сапог. Он ни на минуту не спускал с меня глаз.

Я сидел, прикидываясь совершенно безразличным, а в голове теснились разные предположения.

…Кто такие эти сестры? Не состоят ли они на службе гестапо? Неужели это конец? Что им о нас известно? Будут пытать? Говорили, на аллее Шуха сейчас, кажется, модно загонять иглы под ногти. Я взглянул на руку — брр… По телу пробежала дрожь. Нет, только не распускаться!.. Надо бежать. Но как? Все-таки третий этаж. У окна цербер, возле дверей — двое, один расхаживает по комнате, внимательно наблюдая за моим поведением, еще двое рыщут по квартире.

Ожидание затягивается. Примерно через час приносят какую-то фотографию — групповой снимок выпускников гимназии. Показывают фотографию мне и спрашивают, кто из них мне знаком. Я пока ничего не понимаю.

— Нет, я никого из них не знаю.

— И этого тоже? — брюнет тычет пальцем в худощавое лицо гимназиста.

— Нет, не знаю.

Снова текут минуты ожидания, долгие как часы. Моя спутница взглянула на меня как-то теплее, потом повернулась к брюнету:

— Вы мне не разрешите спуститься к ребенку, его надо покормить, он голоден.

— Разве дома никого больше нет?

— Есть сестра, но…

— Нет, нельзя! Сидеть! — тявкнул немец.

«Ага, значит, это не она нас провалила, — успокоился я. — В таком случае она прекрасно разыгрывает безразличие. Прирожденная актриса, а вернее — конспиратор». Стало чуть легче.

Стук в дверь нарушил гнетущую тишину. Брюнет пошел открывать. Доносится женский голос:

— К вам приходила звонить по телефону моя сестра? Она до сих пор не вернулась…

Вводят женщину, приказывают ей сесть у стола. И она делает это спокойно, выказывая лишь легкое недоумение. Играет ничуть не хуже сестры. Молча сидим. В мозгу снова проносятся тысячи мыслей. Я ведь не знаю даже фамилий сестер, их имен. Если вдруг спросят… Мы не успели даже договориться, зачем я к ним пожаловал… Валеры… Только бы он не пошел за нами. А может быть, его уже нет? Ему ведь предстояла важная встреча, и он торопился. Возможно, он уже ушел. Как предупредить о засаде? «Нужно предостеречь… Нужно предостеречь!» Эта мысль вытесняет все другие! Неужели они напали на наш след?

Первая из сестер снова встает.

— Я прошу вас все-таки разрешить мне спуститься к ребенку покормить его.

— У вас дома есть сестра!

— Да, но у нее туберкулез, это опасно, и она не подходит к ребенку.

— Нельзя! Сидеть!

Как заговорить с сестрами, узнать хотя бы их имена? Жирный боров у окна сидит на часах как пес, будто так и хочет пронзить нас своими злыми крохотными глазками, проникнуть в наши мысли. Я уселся на диване поудобнее — в гестапо рассиживаться не дадут…

По прошествии получаса — звонок. Брюнет сразу к двери.

— Скажите, у вас мои сестры? — доносится из коридора голос.

— Вы больны, а расхаживаете по лестнице!

— Да, я больна, но пришлось вот выйти. Что здесь…

— Сидите дома и ждите! — Гестаповец захлопнул дверь. Немцы очень боялись заразных болезней.

Гестаповцы стали говорить между собой по-немецки. Я понял только, что дом оцеплен и всех подозрительных задерживают. Снова мозг назойливо сверлит: «Надо предупредить наших».

Приближается ночь. Стрелки часов с поразительной медлительностью отсчитывают минуты. Ситуация по-прежнему неясная. Что им известно о нас? Аллея Шуха… пытки… «А может, — где-то в глубине души вспыхивает робкая искра надежды, — может, это просто случайность? Однако все равно нужно как-то предупредить!..»

Брюнет выходит в соседнюю комнату. Оттуда долго доносятся приглушенные голоса, потом наконец дверь открывается, и брюнет обращается к нам:

— Кто хотел говорить по телефону?

Я встал и спокойно ответил:

— Я.

— Хорошо, можете звонить.

Я обхожу цербера и направляюсь к телефону, стоящему в углу. Теперь я за спиной у караулящего нас немца. Выпрыгнуть в окно? Третий этаж, будут стрелять… Предупредить… Как?.. Ура, идея! Я поднимаю трубку и набираю номер телефона Брацких. Если гестаповцы подойдут ближе, изменю две последние цифры. Немцы следят за мной внимательно, но не подходят. Набираю номер до конца.

Слышу в трубке голос Ирмины:

— У телефона!

— Здравствуйте, говорит Юрек. Рафал дома?

— Рафал? О чем вы говорите, Юрек? — удивляется она.

— Его нет? — заглушаю я слова своей собеседницы. — Передайте ему, пожалуйста, чтобы он пришел завтра ко мне. Я буду ждать его часов в… — я прикрываю трубку рукой и спрашиваю у брюнета, могу ли я пригласить назавтра своего товарища и в котором часу буду свободен. Он утвердительно кивает головой. — Часов в десять, — заканчиваю я фразу. — До свидания.

Быстро кладу трубку, чтобы не было слышно удивленных вопросов Ирмины.

Гестаповцы снова о чем-то шепчутся. До меня доносятся слова:

— Он пригласил его к себе. К себе, — повторил он еще раз.

Брюнет пронзил меня взглядом. Я спокойно его выдержал и даже изобразил вежливую улыбку. Гестаповец долго о чем-то размышлял, потом повернулся к нам спиной и рявкнул:

— Вон!

Брюнет указал на дверь мне и сестрам.

— Комендантский час, — обратился я к нему, — домой идти нельзя, прошу вас выдать пропуск.

Пытаясь сострить, он ответил с иронией:

— Не могу лишить вас удовольствия переночевать со столь прекрасными дамами. До утра не выходить!

«Значит, это еще не все», — подумалось мне.

Я спускался вниз с разноречивыми чувствами. Пошел ли Валеры на условленную встречу или остался в квартире?

Если дом оцеплен и под наблюдением, нас могут схватить обоих.

Звоним в дверь. Открывает испуганная старшая сестра.

— Что с Валеры? — спрашиваю я.

— Плохо. Он не стал вас ждать, поскольку спешил на какую-то важную встречу. Потом, после комендантского часа, кто-то постучал в окно. Я открыла и увидела Арцишевского с Брацким. Они спрашивали о вас. Я успела им шепнуть: «Бегите! Наверху гестапо». Слышала их удаляющиеся шаги, но удалось ли им уйти, не знаю: было очень темно, ничего не видно.

Воцарилась гнетущая тишина. Дом оцеплен, я это слышал собственными ушами. Неужели их схватили? Это была бы трагедия. Никто из нас в эту ночь не спал. Неуверенные в своей собственной судьбе, мы думали об Арцишевском. Удалось ли ему выбраться?

Было еще темно, когда на лестнице послышались шаги. Кто-то спускался вниз и остановился у двери дворника. Потом раздался звонок к нему в дверь, скрип открываемой двери подъезда, и кто-то вышел на улицу.

— Выход, кажется, свободен, — шепнула младшая из сестер. — Может быть, и вам удастся выйти? Подождем еще немного.

Спустя какое-то время снова шаги. Кто-то вошел в подъезд, и тут же стук в нашу дверь. Открываем и видим… Ирмину с корзиной белья в руках. Она смотрит на меня как на выходца с того света.

— Вы здесь?

— Да. А что с Валеры?

— После вашего странного звонка мы сразу же оставили квартиру и перенесли к знакомым все, что могло возбудить подозрение. Арцишевского дождались на улице. Очень тревожились о вас и больше всех Арцишевский. Он уговорил Брацкого, и уже после наступления комендантского часа они пошли узнать, что здесь произошло. Вернулись благополучно. Я пришла сюда под предлогом доставки белья из стирки. Мы уж и не чаяли увидеть вас в живых. Вот уж наши обрадуются!

Оцепление, как видно, было уже снято. На квартиру Брацких я возвращался трамваем. По пути несколько раз пересаживался, чтобы удостовериться, что не веду за собой «хвоста». Арцишевский рассказал мне, что от сестер ушел беспрепятственно. Возможно, оцепление тогда уже было снято, или просто немцы ждали какого-то определенного человека.

Спустя несколько дней сестры сообщили нам, что засада была действительно устроена на одного из членов подпольной организации, жившего в их доме. Кроме того, они передали, что люди Карповича пока никого не выдали, но следствие по их делу еще не закончено.

Несмотря на это, Валеры распорядился на всякий случай эвакуировать квартиру на аллее Неподлеглости. Все мы перебрались на Мокотув к моей верной тете Виктории.