Группа «Михал» радирует

НОВЫЕ КОНТАКТЫ

На одном из совещаний Арцишевский уведомил нас, что намерен сменить базу, поскольку во взаимоотношениях с Брацкой возникли некоторые осложнения — он опасается, как бы слишком широкие торговые операции дочери хозяйки не навели на нас случайно немецкую полицию.

Он говорил явно обеспокоенный:

— Временно встречи перенесем на Падевскую, к Ковальской. У меня постоянной квартиры пока не будет. Первые дни я поживу у полицейского из Гдыни Жука, адрес которого вам известен. Затем воспользуюсь квартирой Ходаковского на улице Малой. Ирмине Крупович тоже придется уйти от Брацкой. Кстати, это очень ценный работник, и ей можно доверить любое самое ответственное задание. Сейчас она занимается поисками квартиры для радиостанции. С этой целью недавно побывала на Боернерове, проявив немало такта и сообразительности. Ей удалось познакомиться с немецкими солдатами и установить, что они связисты из какой-то новой части, разместившейся в казармах поблизости. Такого рода соседство связано с большим риском, поскольку немцы, кажется, планируют прислать на территорию Губернии новые подразделения радиопеленгаторов. Я намерен поручить Ирмине ответственную работу по прикрытию радиостанции. Она отличается высоким чувством ответственности, осторожностью и смелостью. Будет помогать Игорю.

Затем он спросил у Янека, обеспечен ли тот всеми необходимыми документами и как себя чувствует в среде зетвузетовцев[20], к которой принадлежали Гурницкая и майор Сикорский. Янек отозвался о них положительно. Через майора Сикорского он получает немало ценной военной информации, хорошо помогает ему и Гурницкая. Все нужные документы, паспорт, рабочую карточку и даже удостоверение служащего строительной конторы Романа Межвинского он получил. Сейчас подыскивает квартиру для рации — будучи хорошо подготовленным радистом, он мог бы несколько разгрузить Игоря, развернув вторую радиостанцию. Объявление в газету о поисках квартиры под своей новой фамилией Будек он уже подал и после публикации официально поселится на Хотимской.

Меня Миколай попросил проинформировать о деятельности нашей службы легализации. Я доложил, что в последнее время появились затруднения, связанные с уходом Чеховского с биржи труда. Правда, мне удалось устроить на его место мою Ядю, и сейчас проблем пока нет.

В этот же день мы перебазировали Арцишевского к Жуку. Конспиративная квартира здесь хороша была еще и тем, что у полицейского можно было хранить и наше оружие.

Несколько дней спустя Миколай назначил мне встречу по ранее незнакомому адресу. На мой звонок дверь открыла очень красивая и нарядно одетая женщина. Услышав условленный пароль, она провела меня в комнату, где сидел Миколай и за чашкой кофе беседовал с каким-то мужчиной. Он представил меня хозяйке и своему собеседнику «Алику» — Александру Лоссов-Немоевскому, оказавшемуся, как позднее выяснилось, крупным землевладельцем из Познанского воеводства. Изгнанный гитлеровцами, он укрывался в Варшаве.

Когда я вошел, Миколай разъяснял как раз свои политические воззрения. Было заметно, что взгляды его не встречали особого энтузиазма и даже вызвали критическую оценку хозяйки дома — Марысеньки. Беседа затянулась, Арцишевский приводил очень убедительные и неопровержимые аргументы, реально рисуя складывающееся международное положение и делая из него логичные выводы на будущее. Его аргументы и суждения настолько убедили «Алика», что он стал впоследствии одним из самых горячих сторонников Арцишевского и старался всюду пропагандировать идеи союза с СССР, что в его среде было делом далеко не простым. Плодом его трудов явилось получение нами в скором времени помещения для радиостанции. Квартиру предоставил знакомый «Алика», владелец дачного поселка в Свидере, Казимеж Малишевский.

И вот опять в Центр полетели донесения.

На новую квартиру перебралась Ирмина вместе с «братом» Игорем якобы по рекомендации врача для лечения туберкулеза. Сняли целый домик, чтобы «никого не заражать этой опасной болезнью». Игорь вел передачи из погреба, Ирмина патрулировала перед домом, внимательно осматривая окрестности. Донесения возил «кузен» — Тадек Жупанский, порой приезжали друзья «брата»: Миколай, Збышек или я.

Все чаще мы стали встречаться на новой явочной квартире у Марысеньки. На одну из встреч сюда с загадочно-торжественной миной на лице явился Збышек и попросил Валеры выйти для конфиденциального разговора. Они удалились в соседнюю комнату. Немного спустя оттуда вышел заметно возбужденный Арцишевский.

— Збышек женится!

— На ком? — удивился я.

— Не знаю, но, наверно, на Ванде. Она же давно им интересовалась. А ее отец и сестра, кажется, сотрудничают с гестапо.

— Что будем делать?

— Если Збышек не изменит решения, придется прервать с ним всякую связь. Сколько «сгорит» квартир! Попытаюсь еще его убедить, но он уперся как бык.

На следующий день я встретил Валеры совсем в другом настроении. Улыбаясь, он прямо с порога воскликнул:

— Иди надевай парадный костюм! Отправляемся на свадьбу!

— На чью?

— Как на чью? Збышека, конечно.

— Как так?

— Ты что, не хочешь идти на свадьбу товарища?

— Ты же вчера…

— Збышек женится, но не на Ванде. Он встретил свою давнюю школьную любовь, и они решили пожениться. Вчера, когда он сказал мне о своем намерении, я был уверен, что речь идет о Ванде, оттого и разволновался. Мне как-то совсем и не пришло тогда в голову спросить его об избраннице.

На свадьбу мы поехали всей группой.

В этот примерно период Арцишевский лично занялся группой Стефана Выробека, усматривая большие возможности в сотрудничестве с этой боевитой молодежью Таргувка. На первое собрание Стефан пригласил избранных: Конрада Коласинского, Збышека Келера, Януша Липку, Казика Павликовского, Юрека Конопку, Гжегожа Залевского. Об этой встрече мне уже после войны рассказывал Гжегож:

Арцишевский поручил Стефану организовать разведку на всех выездных путях, на промышленных объектах, производящих вооружение, а также выявить дислокацию немецких воинских частей в городе.

Обязанности инструктора, а позднее и связного, на этом участке выполнял Збышек Романовский. Он распределял задания и обрабатывал донесения, доставляемые этими боевыми ребятами. А вскоре им представилась возможность принять участие в настоящей операции.

Геббельсовская пропаганда пыталась создать вокруг гитлеровской авиации миф непобедимости и полного ее господства в воздухе. С целью развенчать эту легенду и укрепить моральный дух поляков Советское главное командование приняло решение осуществить демонстративные бомбовые удары по немецким военным объектам в Варшаве.

Получив сообщение об этом, Арцишевский дал задание группе Стефана разведать подходящие цели, а на Игоря возложил новую дополнительную функцию — обязанности главного метеоролога. Оснащение импровизированной метеорологической станции составляли купленный на базаре по случаю термометр и старый допотопный барометр, пожертвованный Марысенькой. Игорь как бывший летчик легко справлялся с новым заданием и ежедневно передавал в Центр вполне профессиональные утренние сводки о состоянии погоды в Варшаве. Эта, казалось бы, нехитрая и предельно упрощенная метеорология имела громадное значение для советской авиации, готовящей боевые вылеты в район Варшавы, удаленной почти на две тысячи километров от базы. Вполне понятно, что вылеты на такое расстояние, в район с неизвестной метеорологической обстановкой, были связаны с огромным риском, а главное, могли оказаться бесплодными, поскольку, как всегда, ранней весной над Варшавой часто случались туманы и очень низкая облачность.

Игорь и наши юные помощники с заданием справились блестяще. Основываясь на донесениях Стефана и его товарищей, мы сообщили в Центр точные координаты промышленных предприятий, выпускающих военную продукцию, а также часы окончания работы, чтобы не подвергать опасности занятое на них польское население.

Вылет был подготовлен, но погода над Варшавой стояла кошмарная. Лишь через несколько дней наступило улучшение, и самолеты смогли произвести налет. Над Варшавой появились советские бомбардировщики, на деле доказав, что люфтваффе не так уж всесильна, как утверждала гитлеровская печать.

Однако после оценки результатов налета оказалось, что бомбардировку из-за сильной противовоздушной обороны Варшавы приходилось вести с большой высоты, и она была поэтому недостаточно эффективной. Арцишевский передал в Центр свое отрицательное мнение относительно целесообразности продолжения такого рода бомбардировок: чисто военный эффект был сравнительно невелик, а жертвы среди гражданского населения могли быть. А этого советское командование не могло допустить. Центр признал это мнение разумным и бомбежки прекратил.

В конце марта Арцишевский получил с Поморья сведения о перегруппировке немецких войск. 28 марта он передал через Игоря данные о концентрации в Гдыни кораблей, о превращении Крулевца в военно-морскую базу, а также о сосредоточении в Торуне артиллерии крупных калибров. На следующий день была передана также информация о зверствах, чинимых гитлеровцами над советскими военнопленными, и, в частности, об отравлении газами в одном из лагерей около двух тысяч человек. В нашем распоряжении имелись добытые у немцев доказательства гитлеровских преступлений: фотографии и письма, которые Валеры собирался переслать с курьером. Для выполнения этого задания готовился Зигмунд Енджеевский. К сожалению, осуществить замысел до конца не удалось — перед группой встали новые задачи и пришлось ограничиться лишь описанием указанных документов, переданных по радио. Возможно, это было простым стечением обстоятельств, но уже 27 апреля 1942 года Советское правительство выступило с официальными нотами о совершаемых гитлеровцами зверствах.

В начале апреля мы получили уведомление о направлении к нам еще одного курьера. На этот раз планировалось осуществить выброску на парашюте в заранее согласованном месте. Арцишевский поручил мне организовать прием парашютиста. Задача была не из легких, поскольку у нас до сих пор не имелось никакого опыта в проведении такого рода операций.

От Юрека Маринжа я получил перечень районов, подходящих для выброски, а также немало советов относительно требований, предъявляемых к месту приземления. Эти данные были для меня весьма ценными, поскольку разведка своими силами безопасных районов отняла бы слишком много времени.

Очень удобное место в Бельске, под Груйцем, указали братья Жупанские. Проведя рекогносцировку, я решил принимать парашютиста именно здесь. У этого места был ряд преимуществ. Во-первых, оно находилось недалеко от Варшавы, что с учетом трудностей транспортировки радиостанции и оружия было очень удобным. Во-вторых, у нас там были свои люди — поляна находилась на территории имения графа Моравского, управляющим у которого служил двоюродный брат Жупанских. Он обещал нам помощь. Кроме того, вокруг места приземления тянулся лесной массив, имеющий форму двух прямоугольников, соединенных узкой полоской деревьев. Своеобразная конфигурация леса позволяла летчику легко отыскать место выброски, а нас деревья прикрывали со стороны Груйца, где стояла немецкая воинская часть, а также со стороны усадьбы и деревни, так что можно было свободно пользоваться световыми сигналами. С тем чтобы облегчить летчику задачу, помимо сигнальных огней на месте приземления, я решил разместить дополнительные огни по оси подхода самолета в районе Лукува и Гарволина.

После согласования с Центром план выброски был утвержден. Арцишевский ввел положение повышенной боевой готовности. Игорь ежедневно передавал в Центр метеосводки и вот, наконец, в один из дней принял радиограмму, уведомляющую, что этой ночью прибудет курьер. Я немедленно отправил своего школьного товарища Генрика Скворецкого с сигнальной лампой в Гарволин, Юзека Клюфа — в Лукув, а сам с Жупанским, Томашунасом, Камровским и Копкой поспешил в Бельск.

День мы пересидели у родственника Жупанских, а к ночи направились с фонарями на поляну. К нам присоединился и сын Моравского. К сожалению, ожидали мы напрасно — в эту ночь самолет не прилетел.

Я оставил всю группу на месте, а сам вернулся в Варшаву выяснить обстановку. Валеры объяснил мне, что по техническим причинам вылет был отменен. Назначен новый срок — через два дня. Я снова все подготовил, но и на этот раз никто не прилетел. В очередной радиограмме сообщалось, что самолет, обстрелянный немецкой зенитной артиллерией, вынужден был вернуться на базу.

В последних днях апреля был назначен третий срок, причем предусматривалось, что в случае необнаружения летчиком места приземления курьер будет сброшен в произвольном месте и затем уже сам доберется до резервной явки, предварительно назначенной Арцишевским. Явкой был выбран киоск на углу Пулавской и Раковецкой улиц, принадлежавший трем сестрам из Гдыни, тем самым, у которых так неудачно началось установление нашей связи с Павяком.

Ночь выдалась на редкость темной, облачность была высокой — условия благоприятные как для нас, так и для летчика. Мы расставили и замаскировали сигнальные фонари, которые нужно было раскрыть, как только станет слышен гул самолета. Люди заняли заранее назначенные места наблюдения. Все развивалось по плану. Но самолета не было. Однажды нам показалось, что донесся гул мотора, но это был автомобиль, проехавший где-то неподалеку. Продрогшие, не отрывая глаз от неба, мы просидели в лесу всю ночь. В четыре утра стало светать. Надежда пропадала — при дневном свете сигнальных огней не увидишь.

Назначенный час выброски давно миновал. Огорченных ребят я отправил на базу, а сам на всякий случай еще остался. И вдруг, когда стало совсем уже светло, донесся гул мотора. Я стал подавать в сторону приближающегося самолета условные сигналы. К сожалению, было уже слишком светло. Ничего не заметив, летчик пролетел дальше. Теперь и мне не оставалось ничего другого, как вернуться в Варшаву и доложить Арцишевскому о неудачной операции.

Мы были страшно обеспокоены, не схватят ли немцы курьера, сброшенного ясным днем на незнакомую территорию. С огромным напряжением ожидали его прибытия в назначенный пункт. Из Центра поступила радиограмма, что курьер все-таки сброшен неподалеку от условленного места.

К нашей радости, на следующий день курьер явился и был переправлен на явку в ресторан на Пулавской. Там его встретил Арцишевский и привел на квартиру к Гурницкой. Курьером оказался плотный среднего роста мужчина, говорил он с заметным акцентом и представился как Богдан Цитович.

Из его рассказа мы узнали, что он был сброшен в районе Добешина, у железной дороги на Радом. Цитович доставил нам особый подарок от Генерального штаба — комплект фотографий церемонии подписания соглашения между Советским и польским правительствами. Эти фотографии нам предстояло распространить как доказательство установления новых дружественных отношений между советским и польским народами. Очередной курьер должен был доставить нам кинохронику о пребывании польской делегации в Москве, а также кинопроектор для демонстрации кадров об этом историческом моменте. Вместе с Цитовичем был сброшен контейнер с двумя радиостанциями и оружием. К сожалению, контейнера Цитовичу после приземления найти не удалось.

Нужно было действовать молниеносно. Я изготовил для курьера временные документы, оформив их по всем правилам. С этими документами и под опекой Юзека Клюфа Арцишевский направил курьера обратно в Добешин отыскивать парашют. Им долго пришлось бродить по окрестностям, прежде чем Цитович узнал домик, возле которого приземлился. Ему на редкость повезло — он угодил на военный полигон, с территории которого немцы выселили всех жителей. Солдаты не заметили ни брошенного парашюта, ни контейнера. Парашют обнаружил местный житель, который тайком пробирался в свой дом, чтобы присмотреть за хозяйством. Заметив свисающее с дерева полотнище, он стащил его на землю и закопал неподалеку от своего дома. Контейнера он, к сожалению, не видел. После целого дня поисков его наконец обнаружили повисшим на деревьях метрах в трехстах от избушки. Его тут же выпутали из ветвей и закопали глубоко в землю, замаскировав сверху дерном, ветвями и листвой.

Через пару дней Юзек с Юреком Томашунасом в несколько приемов доставили обе рации и оружие в Варшаву, Теперь в нашем распоряжении было четыре передатчика, а для их обслуживания три радиста.