Группа «Михал» радирует

ПЕРВЫЕ КОНТАКТЫ

Пока шла работа по приведению в готовность рации, Арцишевский поручил мне выехать в Варшаву и всесторонне изучить возможность замены имевшихся у нас документов на новые, официально установленные оккупационными властями. Кроме того, мне поручалось приступить к выполнению основного нашего задания — организации сети войсковой разведки. Арцишевский рассчитывал, что радиостанция начнет работать со дня на день и, следовательно, понадобятся разведданные военного характера из самых различных районов страны. Он не думал ограничивать нашу деятельность только районом Пётркува.

Я не мешкая отправился в путь. Из Гомулина на пётркувский вокзал добирался пешком. Поначалу при встречах с людьми я чувствовал себя несколько неуверенно, и мне все казалось, что встречные смотрят на меня как-то не так.

Я старательно следил за тем, чтобы чем-то не выдать себя. И, только смешавшись с толпой пассажиров, почувствовал себя наконец более уверенно. Теперь можно было понаблюдать за поведением окружающих меня людей — я стал одним из многих.

Вскоре к платформе тяжело подкатил поезд. Толпа бросилась к вагонам. На дверях одного из купе я заметил надпись: «Только для немцев» — и тут же вспомнил предостережение Тадека — в такие вагоны не входить.

Внезапно на перрон высыпали охранники в черных мундирах — железнодорожная полиция. Полицейские с криком и руганью набросились на пассажиров, стали отбирать узлы и мешки. Прикладами избили какого-то мужчину. Вот и первые мои впечатления от будней оккупированной страны.

Варшава произвела на меня гнетущее впечатление. Люди одеты убого, лица изможденные и угрюмые. На вокзале и улицах толпы солдат и офицеров вермахта: чванливые, самоуверенные. Фюрер сулит новые победы, они верят в них. В Средместье сплошные руины. Торчат обугленные стены, скрюченные балки перекрытий, обгоревшие стропила. Оконные проемы зияют черной пустотой. Сколько же человеческих жизней погребено под этими руинами? Кого из близких найду я в живых?

Прежде чем приступить к поискам, решаю зайти к Мецугам на улицу Фильтровую, где должен остановиться Сташек, а затем и Збышек. Миколай был обеспокоен долгим отсутствием известий от них.

Обоих я застал по указанному адресу. Сташек получил письмо из Кельц от своей двоюродной сестры Марии Кубицкой, в котором она давала понять, что имеет возможность изготовить необходимые нам документы, но это связано с известным риском. Я поинтересовался, нельзя ли мне поехать в Кельцы и на месте выяснить, о каком риске идет речь, и нет ли смысла попытаться использовать этот шанс. Сташек не возражал и дал мне рекомендательное письмо к Марии. Я отправился в Кельцы.

Мария Кубицкая приняла меня очень радушно, но тут же предупредила, что одна комната у нее реквизирована, и в ней живет немец, так что надо соблюдать крайнюю осторожность. Что касается документов, то у нее есть возможность достать паспорт с официальной пропиской, но для этого необходимо заявить в магистрат об утере прежнего. Кроме того, требуются корешок прописки и военный билет, которые нужно сдать в отдел учета, а затем явиться туда лично за получением нового паспорта. Она сказала, что предварительно уже обговаривала этот вопрос со своим знакомым, работающим в отделе учета, неким Заньковским. У него сохранились незаполненные корешки прописки с довоенными печатями и несколько военных билетов. Нам надо будет выдать себя за жителей Кельц, дом которых разрушен бомбежкой, в военных билетах вывести фамилии прежних владельцев и вписать наши.

Вечером Кубицкая пригласила своего знакомого на ужин. Он пришел точно в назначенное время и был явно польщен тем, что его посвящают в столь важное дело. Во время беседы он конфиденциально сообщил мне, что им сделано одно изобретение, которое он хотел бы передать западным союзникам. Это изобретение касается, мол, области авиационной техники и может дать союзникам огромное превосходство над немцами. Из более подробных пояснений я смог заключить, что речь в принципе идет о повышении мощности двигателя за счет увеличения числа цилиндров. Такого рода двигатели уже разрабатывались, так, что я с чистой совестью мог взять на себя это поручение.

Мы условились, что, когда я приду за получением паспорта, Заньковский кивнет мне головой, если все будет в порядке. Если же немцы что-нибудь пронюхают, он не подаст мне никакого знака. В этом случае я должен буду незамедлительно ретироваться.

На следующий день Мария подобрала подходящий адрес сгоревшего дома, а я занялся выведением из военного билета фамилии прежнего владельца. Затем Мария своей рукой вписала в билет мои данные, и я отнес документы в магистрат вместе с заявлением о выдаче мне нового паспорта.

В назначенный день я отправился за паспортом. В комнате, где выдавали документы, сидело несколько немцев и польских служащих. Заньковский кивнул мне головой. Уверенной походкой я направился к столу и получил из рук толстого немца легальный паспорт. Итак, я стал Ежи Мончинским. Имя я умышленно оставил без изменений, чтобы не путали друзья, фамилию же взял своего деда по материнской линии — оставлять подлинную было опасно, поскольку немцы располагали картотекой на бывших военнослужащих. С новым паспортом я мог отныне свободно передвигаться по всей территории Генеральной Губернии.

Как можно быстрее я вернулся в Варшаву уведомить своих друзей, что Мария Кубицкая ждет их приезда и поможет выправить «подлинные» документы. Я теперь спокойно занялся розыском своих родственников и знакомых, у которых мог бы остановиться и которых, быть может, удалось бы привлечь к сотрудничеству с нами.

Первым отыскался мой двоюродный брат, Зигмунд Мончинский, принимавший участие в сентябрьской кампании, потом сражавшийся во Франции, а после поражения французской армии бежавший из плена и недавно вернувшийся в Польшу. Поскольку приближался комендантский час, Зигмунд оставил меня у себя ночевать. Мы стали вместе прикидывать, как лучше отыскать друзей и знакомых. Многие, видно, погибли, многие лишились крова и вынуждены были переселиться. Где их искать, где взять адреса? Вдруг я заметил на письменном столе телефонную книгу. Стал ее листать в надежде встретить знакомые фамилии. Вот одна: Маринж. Я знал — в Варшаве есть лишь одна семья с такой фамилией. Было уже поздно, и я позвонил только на следующий день утром.

К телефону подошла двоюродная сестра Юрека. Я отрекомендовался школьным товарищем Юрека и сказал, что хотел бы с ним встретиться. Для вящей убедительности назвал адрес Зигмунда и свое школьное прозвище, хорошо известное Юреку.

Вечером к нам в дверь кто-то постучал. Я был уверен, что это Юрек, однако в комнату вошла женщина.

— Это вы хотите встретиться с Маринжем? — обратилась она ко мне. — Я должна поговорить с вами наедине.

Я был несколько озадачен такими церемониями, но тем не менее согласился пойти прогуляться. Мы вышли на улицу. Женщина задала мне несколько вопросов, касавшихся разных событий из жизни в школе подхоронжих, и, лишь убедившись, что я действительно тот, за кого себя выдаю, сказала, что она жена Юрека. Серьезные поводы не позволили ему прийти самому, но он ждет меня у себя. Я был поражен столь строгим соблюдением правил конспирации. Мне был преподан хороший урок.

Встреча с Юреком прошла очень сердечно. Я рассказал ему о своей военной одиссее, о переброске в Польшу и об Арцишевском. В свою очередь, и Юрек не скрыл от меня, что состоит в подпольной организации, оттого-то и вынужден был через жену устроить мне проверку. Задание у него довольно хлопотное — ему поручено принимать парашютистов с Запада. В подпольной организации состоял и его младший брат Сташек. Во время одной из операций он погиб. Юрек хорошо понимал мою решимость включиться в активную борьбу и, учитывая нашу давнюю дружбу, обещал всяческое содействие. Он проинформировал меня о расстановке общественных сил в стране, рассказал о настроениях в Варшаве, отметил, что после нападения гитлеровцев на Советский Союз отношение к восточному соседу стало более доброжелательным и все чаще раздаются голоса о необходимости установления с СССР тесного сотрудничества. Затем, естественно, разговор перешел на наших товарищей по школе подхоронжих. Я узнал, что Сташек Когут, Цезарь Левицкий, Болек Свеж, Тадек Карнковский сражаются с немцами в английской авиации[7]. Владек Гедемин и Богдан Крылович состоят в одной подпольной организации с Юреком.

Оказалось, что ни один из курсантов нашего выпуска не остался в стороне от борьбы. Многие уже погибли в боях с захватчиками, другие продолжали борьбу в подполье.

Юрек предостерег меня в отношении начальника нашего курса подпоручника Труха, оказавшегося немецким агентом. Его разоблачил старший сержант Стаховяк, писарь нашей канцелярии. Предупредил он меня и относительно одной красавицы, постоянной участницы наших молодежных балов и вечеров, которая предпринимает попытки возобновить знакомства с бывшими курсантами, а сама любовница немецкого офицера.

Юрек рассказал мне, как они решили проблему с документами. По заданию ZWZ[8] он вместе с Богданом и Владеком работает на заводе радиоприборов, благодаря чему у них вполне надежные документы, и им фактически не страшны никакие облавы. Это дает свободу передвижения по всей стране, что крайне необходимо для выполнения порученных им заданий.

Поскольку выезжать приходится довольно часто и притом на несколько дней, а то и недель, они обзавелись набором медицинских печатей для справок о болезни на период своих «командировок».

Он обещал при необходимости дать мне возможность пользоваться этими печатями, а также сообщил некоторые полезные сведения о военных аэродромах и местах, удобных для выброски парашютистов. Естественно, сам он не мог вступить в нашу группу, поскольку уже был членом подпольной военной организации.

После беседы мать Юрека пригласила нас на ужин. Она была приветлива, как и в прежние довоенные годы. С удовлетворением я отметил, что мои соотечественники, непосредственно на себе испытавшие террор оккупантов, ставшие очевидцами массовых убийств и грабежей, на сотрудничество с восточным соседом смотрят совсем иначе, чем узколобые штабники из лагеря в Козельске.

В поисках дальнейших связей на следующий день я отправился к моему дяде Яну, зная, что смогу у него остановиться и буду принят с распростертыми объятиями. В этой семье особую доброжелательность ко мне проявляла тетя Виктория. Она уже выручила меня однажды, когда я, будучи студентом, из самолюбия не захотел обратиться за материальной помощью к родственникам. Под предлогом уроков латинского языка для ее дочери Эли (способная девочка вовсе в них не нуждалась) она дважды в неделю приглашала меня к себе на обеды.

В доме дяди все действительно встретили меня с исключительной сердечностью и гостеприимством. Из беседы, затянувшейся далеко за полночь, я почувствовал, что, невзирая ни на какие грозящие им опасности, они не откажут нашим людям в пристанище и помощи. Тогда я рассказал о подлинной цели моего возвращения в Польшу и о тех задачах, которые перед нами стоят. Все мои родственники выразили готовность в меру своих сил и возможностей нам помогать. И особенно тетя Виктория. Она тут же перечислила всех знакомых, имевших свободные комнаты, и пообещала завтра же организовать конспиративные квартиры и явки для членов нашей группы. Она пыталась задержать меня у себя на несколько дней, чтобы я отдохнул. К сожалению, для этого не было времени.

От дяди я узнал, что в их же доме этажом ниже сейчас живут два моих двоюродных брата — Роман и Юзеф, которые могут быть мне полезны и наверняка согласятся присоединиться к нашей группе. Он заверил меня, что на них целиком можно положиться.

Не теряя времени, я спустился к братьям, но, несмотря на поздний час, дома застал только Романа. Он был рад моему возвращению и после беседы охотно принял предложение вступить в нашу группу. Я узнал, что он ведет торговлю лесом, много ездит по стране, имеет обширные связи и широкий круг знакомых. Тут мне пришла в голову мысль использовать эти его возможности и организовать постоянно действующую сеть наблюдателей на главнейших железнодорожных магистралях, по которым осуществляется движение на Восточный фронт. Таким способом можно было бы получать информацию о том, какие части и куда перебрасываются, как обеспечивается и снабжается тот или иной фронт, и таким образом заблаговременно разгадывать намерения врага.

Утром я обсудил эту мысль с Романом. Важно было уточнить, где можно создать наблюдательные пункты. Оказалось, что в Седльцах у него есть хорошая знакомая, дочь железнодорожника, Старенжанка. Он обещал попытаться привлечь ее к нашей работе. В Люблине мог действовать Юзеф. Сам Роман собирался перебраться в Пшемысль. На белостокской линии знакомых у него не было. Однако я вспомнил, что в Малкини до войны знал семью железнодорожника Сивика. Это были очень толковые люди, которые вполне сумели бы справиться с такой задачей. Я решил, что в ближайшее время съезжу к ним лично. В ходе дальнейшей беседы мы договорились, что Роман и Юзек попытаются достать подряды на ведение строительных работ на различных участках железных дорог, что даст им возможность свободно передвигаться и вести наблюдение за военными перевозками.

На следующий день мы разъехались — Роман в Седльцы и Люблин, я — в Малкини.

Семью Сивиков я отыскал без труда — они по-прежнему жили в своем маленьком домике. Оказалось, что рядом живет и мой давний товарищ по школе — Тыборовский. Сивик и Тыборовский без колебаний согласились сотрудничать с нами, расценив это как свой вклад в дело борьбы с гитлеровскими оккупантами. Буквально на следующий день они взяли весь железнодорожный узел под пристальное наблюдение. Мы договорились, что за донесениями о результатах их наблюдений я буду регулярно приезжать раз в несколько дней.

Вернувшись в Варшаву, я выкроил наконец немного времени, чтобы поехать в Беляны навестить свою прежнюю любовь. Поехал на трамвае. Еще издалека увидел утопающий в зелени знакомый дом. Он был изрядно избит пулями, на одном углу виднелась большая свежезаделанная брешь от снаряда.

Я постучал в дверь. Открыла мать.

— Ежи!.. Вы живы? О боже! А Яди нет… Одну минуточку… Тадек! — позвала она младшего сына. — Беги к Марысе… Это недалеко, — повернулась она ко мне. — Ядя у подруги, сейчас прибежит… Вы живы, вы живы, — все повторяла она, — а мы с мужем думали уж, что… От вас было всего одно письмо из Латвии, а потом никаких вестей. Садитесь же…

Минуту спустя в комнату влетела раскрасневшаяся Ядя с криком:

— Я же вам говорила — жив!

Мы сердечно расцеловались.

— Я знала, что ты вернешься! Как ты очутился в Варшаве?

— Угадай!

— Откуда же мне знать? Через границу не просто пробраться.

— Никаких сложностей. Прыг с парашютом — и все.

— С парашютом?! Ну да!

Со всех сторон посыпались вопросы: откуда? когда? как? С интересом слушали мой рассказ, искренне радуясь, что все так удачно обошлось. Мать поинтересовалась, не голоден ли я, и, не ожидая ответа, отправилась на кухню.

Мы остались с Ядей одни. Она ничуть не изменилась, была так же прелестна, и только всегда лукавые ее глаза стали строже и серьезнее — видно, за эти два года войны им довелось немало повидать скорбного и трагичного. Я подошел ближе и взял ее за руки.

— Расскажи о себе, мы так давно не виделись.

Она прижалась ко мне и прошептала:

— Хорошо, что ты приехал, я так тосковала о тебе. Сколько ты пробудешь в Варшаве?

— Пока не знаю. Сейчас мне придется уехать, но думаю, что скоро вернусь.

— Понимаю, я ведь тоже работаю в подполье…

— О-о-о! Что же ты там делаешь?

— Занимаюсь на курсах медсестер, распространяю газеты, иногда переношу оружие. Один раз чуть не попалась. Мы везли с Данкой газеты из типографии. Немцы нас задержали, проверили школьные удостоверения, а потом полезли в портфели. К счастью, ничего не нашли — газеты были хорошо упрятаны под учебниками.

— Ты еще учишься?

— Да, в лицее, а кое-кто из наших посещает лекции.

— Как, в подполье организована и учеба? — удивился я.

— Да, у нас действует подпольный университет и политехнический институт.

В комнату вошла мать с дымящейся кастрюлей в руках.

— Оккупационное блюдо — баланда, этого вы, наверно, еще не пробовали. Сейчас я заварю кофе, правда, ячменный и, увы, с сахарином.

К сожалению, приближалось время отъезда. Я пообещал вскоре приехать, чтобы побыть подольше, и, довольный встречей, отправился в Пётркув.

О своей поездке в столицу я сделал Арцишевскому подробный отчет. Он остался доволен проделанной работой и особенно организацией наблюдения на железнодорожных узлах. В этот же день он назначил меня своим заместителем. А вечером Игорь установил наконец связь с Центром, и с 20 сентября 1941 года группа «Михал» приступила к регулярным радиопередачам. Во время одного из первых радиосеансов была передана информация о накапливании гитлеровцами химических веществ на складах в районе Пётркува. Судя по всему, это были боевые отравляющие вещества. Вероятно, наша информация подтвердилась и другими источниками, во всяком случае, спустя уже много лет я узнал, что в это же примерно время по представлению советской стороны Черчилль направил Гитлеру предупреждение, в котором указывал, что в случае применения Германией на Восточном фронте отравляющих веществ Англия в порядке ответной меры подвергнет бомбардировке химическими бомбами территорию рейха.

Я стал убеждать Арцишевского перебазировать нашу группу в Варшаву, ибо столица становилась главным центром сопротивления врагу и в то же время была важным узлом коммуникаций, через который перебрасывались на восток войска и техника. Эти обстоятельства в значительной мере облегчили бы нашу работу.

Решение о переезде в Варшаву было принято. Надежные документы для Миколая добыл Тадек Квапиш. Поначалу мы остановились у тети Виктории. Здесь встретились с Романом и Юзефом, детально обсудили с ними вопросы размещения наблюдательных пунктов и организации связи.

Явкой для связных избрали квартиру тети Виктории. За сведениями из Малкини я ездил сам или их привозили сыновья Сивика. Люблин и Лукув находились на попечении Юзефа. Наблюдательный пункт в Люблине Юзеф устроил на окраине города, в будке железнодорожного обходчика Яроша, дежурившего посменно с Милевским и Рафальским. Они учитывали количество поездов, проходивших в течение суток, устанавливали характер грузов, номера транспортируемых воинских частей и виды техники. Неоценимую помощь при этом оказывала купленная по случаю у немцев книжечка со знаками различия и цветами различных родов войск и видами вооруженных сил вермахта. Донесения, написанные на тонкой бумаге, свернутые в трубочку, перевозил Юзеф в мундштуке папиросы. Работа связного была опасной и трудной. Когда движение на железной дороге увеличивалось, донесения приходилось возить два раза в неделю. И каждый раз связной мог попасть в облаву. Однажды в Лукуве полицейские железнодорожной охраны задержали Юзефа, показавшегося им подозрительным, и избили прикладами до бесчувствия. От ареста его спас диспетчер станции, откупивший его у немцев за пачку натурального кофе. Чуть живой, весь в синяках и кровоподтеках, Юзеф тем не менее в тот же день доставил донесение в Варшаву.

В Седльцы первый раз я поехал с Романом. Там он познакомил меня со Старенжанкой, и мы вместе разработали здесь план действий. Старенжанка привлекла к работе своего знакомого Здродовского, вместе с которым организовала постоянные дежурства на наблюдательном пункте. Поначалу за их донесениями ездил я сам, но потом времени мне стало не хватать, и приезжать пришлось Старенжанке.

Роман тем временем перебрался в Пшемысль, где получил подряд на строительные работы в управлении железной дороги, что давало ему возможность вести постоянное наблюдение за этим важным узлом железнодорожных коммуникаций. В Пшемысле условия для подпольной работы отличались большой сложностью — здесь вероятнее была опасность нарваться на осведомителя, труднее было найти надежных людей для наблюдения за пакгаузами и станцией. Роману все же удалось как-то преодолеть эти сложности, завязать нужные знакомства среди железнодорожников. В числе других он привлек к сотрудничеству Генрика Стаха, бывшего солдата австрийской армии, работника пшемысльской дистанции пути. На продпункте на нас согласилась работать некая Бронислава Цегель, осуществлявшая ежедневный учет немецких солдат, направлявшихся на фронт отпускников, а также больных и раненых, ехавших с фронта.

В скором времени донесения этих людей стали регулярно поступать в Варшаву. Арцишевский шифровал их, а я отвозил Игорю в Пётркув, откуда одновременно забирал радиограммы, поступавшие из Центра.

Вскоре после приезда в Варшаву Арцишевскому удалось восстановить ряд своих прежних довоенных знакомств. Он вообще обладал удивительной способностью легко отыскивать нужных людей. Ожидая однажды трамвай на Пулавской улице, он встретил чету Брацких, Люцину и Владислава, бывших артистов Быдгощского театра. Они пригласили его к себе в гости, а затем и предоставили в полное распоряжение свою квартиру на аллее Неподлеглости. Люцина Брацкая стала основным нашим помощником в распространении разведывательной деятельности за пределы Генеральной Губернии. У нее были обширные знакомства, масса энергии и такая необходимая порой дерзость. Ей легко удавались вещи, казалось бы, совершенно неосуществимые. Так, она быстро и легко раздобыла паспорт Миколаю на имя Валеры́ Скшинского и достала обязательную в то время на территории Генеральной Губернии красную рабочую карточку и удостоверение о трудоустройстве. Из этих документов следовало, что он служащий одного из варшавских учреждений. Аналогичными документами Люцина снабдила и меня.

Брацкая энергично взялась за выполнение порученного ей Арцишевским задания — организации разведывательной сети в Познани, Берлине, Быдгоще и Крулевце. За взятку ей удалось получить разрешение немецких властей на выезд в Берлин к графу Мольтке, которого она хотела просить о заступничестве за своего сына Рафала, находившегося в заключении. Рафал был арестован в сентябре 1939 года по ложному обвинению в организации преследования фольксдойчей в Быдгоще и ожидал приведения в исполнение приговора — смертной казни. По пути Брацкая заехала в Познань и навестила семью Арцишевского. О том, что Миколай жив, родные его знали по письмам, которые он писал сначала из Москвы, а потом, уже после выброски, из Варшавы. Шифровал их он довольно оригинальным, но в то же время простым способом — применял свои детские выражения, которые знал только он сам и его мать. Когда, например, речь шла о русских, он называл их Лусиками (фамилия знакомой им русской семьи в годы его детства), немцев именовал теткой Эмилией. Благодаря этому приему родные Миколая были в курсе всех его дел. После установления связи через Брацкую две сестры Арцишевского, Ирэна и Мария, работавшие на почтамте, стали регулярно передавать нам номера полевых почт фронтовых частей, которые узнавали через свою подругу, занимавшуюся сортировкой корреспонденции.

Из Познани Люцина Брацкая направилась в Берлин. Хлопоты ее по делу сына успеха не имели — приговор изменить не удалось. Зато она привезла ценные сведения, касающиеся строительства подводных лодок, а также сумела завязать ряд знакомств в Крулевце и в Быдгоще.

Поскольку у нас постоянно ощущался острый недостаток в людях для выполнения заданий, Брацкая, вернувшись в Варшаву, познакомила Миколая с портным Карповичем, жившим на улице Левицкой. Карпович уже работал в подполье и возглавлял пункт рассылки нелегальной литературы. В его распоряжении всегда находилось несколько боевых парней, которые могли и у нас выполнять обязанности связных или охранять радиостанцию.

Познакомила нас Брацкая и с семьей своей подруги по театру Дэтке. Арцишевского в доме Дэтке приняли с восторгом. Экспансивная хозяйка чуть ли не тут же собралась уже поднимать восстание; супруг, человек более уравновешенный и серьезный, предложил нам свою помощь в деле получения подлинных кеннкарт, заменявших теперь на оккупированной территории прежние польские паспорта. Нужны были только метрические свидетельства. Вот это для нас была действительно ценная услуга, поскольку давала возможность при необходимости пользоваться различными документами, введенными оккупационными властями. К услугам Дэтке мы впоследствии прибегали не раз.

Миколай нашел в Варшаве знакомого ксендза, которого попросил выписать нам несколько метрик мужчин, умерших в возрасте 25—30 лет. Ксендз согласился во имя благого дела выдать такого рода документы, как только они нам потребуются. Хотя мы могли пока пользоваться своими прежними документами, тем не менее в нашем положении подстраховка была необходима.

Из семьи Брацких в работе нашей группы не принимала участия лишь их дочь. Чуть ли не все свое время она посвящала каким-то таинственным торговым операциям. Видели мы ее только мельком. Напудренная, накрашенная, она исчезала из дому в сопровождении какого-то своего знакомого инженера.

С самого начала к нашей деятельности была привлечена жившая у Брацких в качестве домработницы Ирмина Крупович. По природе сдержанная, не слишком доверчивая к людям, девушка под действием личного обаяния Арцишевского стала одним из наиболее надежных, активных и самоотверженных членов нашей группы. Поначалу на нее была возложена проверка всех приходивших в квартиру лиц. В доме имелся черный ход, через который в случае появления неугодного гостя всегда можно было незаметно покинуть квартиру. В дальнейшем ей было доверено хранение шифров и документации. Она держала их в мусорном ящике, возле которого наготове всегда стояла бутылка с горючей смесью, чтобы в случае опасности можно было немедленно уничтожить компрометирующие материалы.

В один из дней, приехав с донесениями на аллею Неподлеглости, я застал Арцишевского в приподнятом настроении. Оказалось, ему удалось подобрать группу молодых людей из Гдыни, которые охотно согласились принять участие в борьбе с оккупантами. Вскоре я познакомился с этими юношами. В группу входили: энергичный и внешне очень обаятельный Анджей Жупанский, необыкновенно серьезный и уравновешенный Франек Камровский, интеллигентный, с изящными манерами Ежи Томашунас и брюнет с буйной растрепанной шевелюрой Богуслав Копка. Несколько позже к ним присоединились спокойный и сдержанный Тадеуш Жупанский и худенький Збышек Сас-Гошовский. Все они знали Арцишевского со времени его журналистской работы в Гдыни.

Как и в нашей группе, Миколай не вводил у них ни жесткой военной дисциплины, ни каких-либо форм муштры, и тем не менее группа представляла собой сплоченный дисциплинированный боевой коллектив. Задания каждому из членов этой группы Миколай ставил персонально и лишь в случаях проведения групповых операций назначал старшего. Поскольку мне часто доводилось участвовать с ними в различных операциях, я довольно быстро убедился в их исключительных боевых качествах. Не было случая, чтобы кто-нибудь из них хоть раз на миг заколебался при выполнении боевого задания. Они неизменно проявляли инициативу, энергию, сметку и высокое чувство ответственности. Анджея Жупанского Арцишевский назначил своим адъютантом, а на Камровского возложил поддержание связи с Поможем, поскольку у того имелся документ, позволявший ему выезжать за пределы Генеральной Губернии в районы, присоединенные к рейху. Сас-Гошовскому была поручена связь с Гдыней.