Групповая психотерапия: Теория и практика

После того, как группа просуществовала первые несколько месяцев, становится невозможным описание отдельных стадий ее развития. Когда группа становится стабильной, начинается долгий процесс проработки, и основные лечебные факторы, описанные в предыдущих главах, набирают силу и эффективность. Каждый пациент все глубже ощущает свою причастность к группе, и это позволяет ему открывать другим и самому себе свои проблемы. Ценность и сложность, которые служат отличительными признаками собраний группы, не имеют пределов.

Поэтому очень трудно предложить руководство или специальные процедуры, применимые для каждого конкретного случая. В общем, терапевт должен прилагать все усилия для того, чтобы максимально раскрыть и заставить работать лечебные факторы. Использование терапевтом основных ролевых принципов и техник для тех или иных событий в группе и индивидуальной терапии каждого пациента (что обсуждалось в пятой и шестой главах) и составляет искусство психотерапии. Здесь незаменимыми являются опыт, наблюдательность и интуиция.

Тем не менее некоторые спорные вопросы и проблемы возникают с достаточной регулярностью, чтобы вызвать необходимость их обсуждения. Эта глава рассматривает такие феномены, как образование подгрупп, самораскрытие, конфликт и завершение терапии. В двенадцатой главе, «Проблемные пациенты», рассматриваются конкретные повторяющиеся формы поведения, бросающие вызов терапевту и группе.

ОБРАЗОВАНИЕ ПОДГРУПП

Деление на группы — выделение отдельных микроколлективов — происходит в любой общественной организации. Для исходной организации этот процесс может быть скоротечным или продолжительным, может быть полезным или приносить вред. Терапевтические группы не являются исключением. Образование подгрупп — это событие неизбежное и часто имеющее разрушительные последствия для существования группы. Однако даже этот процесс может способствовать терапии, если будет правильно понят и конструктивно использован.

Образование подгрупп внутри терапевтической группы возникает вследствие убежденности двух или более членов группы в том, что они могут получить больше удовольствия и удовлетворения от общения друг с другом, чем от общения со всей группой. То, что люди начинают встречаться не только на собраниях группы, часто бывает первой стадией образования подгруппы. Трое или четверо членов группы могут начать приезжать друг к другу в гости, долго разговаривать по телефону, организовывать совместный бизнес. Двое членов группы могут вступить в сексуальные отношения. Образование подгрупп может, тем не менее, происходить и в пределах комнаты, где осуществляется терапия. Тогда в нее будут входить члены группы, ощущающие себя единомышленниками. Поводов для появления этого ощущения достаточно. Это и сходный образовательный уровень, и общие ценности, и одинаковый возраст, супружеский статус или статус в группе (например, «старики», участвующие в деятельности группы со времени ее образования). Для общественных организаций, особенно если они насчитывают больше членов, чем терапевтическая группа, типично образование оппозиционных фракций — двух или более конфликтующих подгрупп. Это не свойственно терапевтическим группам, где образуется одна клика, но при этом невелика вероятность того, что остальные члены группы, не входящие в нее, объединятся во вторую подгруппу.

Членов подгруппы можно отличить по общим принципам поведения: они соглашаются друг с другом по любому вопросу и избегают конфронтации между собой. Они могут обмениваться понимающими взглядами в то время, как говорит не входящий в их клику человек. Могут вместе приезжать на собрания группы и вместе удаляться.

Образование подгрупп оказывает чрезвычайно разрушительное воздействие на курс терапии в группе. Проводя изучение тридцати пяти пациентов, которые прекратили посещать собрания группы до окончания курса терапии, я обнаружил, что одиннадцать человек (31 %) бросили занятия в основном из-за проблем, связанных с образованием подгрупп. Сложности появляются вне зависимости от того, входит пациент в подгруппу или же нет.

Пациенты, входящие в подгруппу из двух и более человек, часто обнаруживают, что жизнь в терапевтической группе намного более сложная и менее приятная. Когда пациент становится верным не групповым целям, а целям своей подгруппы, лояльность становится главной проблемой. Должен ли он продолжать выполнять принятые в группе процедурные правила, требующие свободного и искреннего обсуждения чувств, если, поступая так, он разрушит тайно возникшие доверительные отношения с другим членом группы? Например, Джерри и Кристина, члены терапевтической группы, часто встречались после терапевтических сеансов и подолгу разговаривали. Джерри держался в группе особняком, а Кристину убеждал, что нуждается в ней, так как, по его словам, она одна могла понять его. Добившись от Кристины обещания хранить их разговоры в тайне, он скоро смог поделиться с ней своими навязчивыми идеями гомосексуальной направленности и рассказать о своих случайных педофилических связях. Во время собраний группы Кристина чувствовала себя связанной данным Джерри обещанием и избегала взаимодействия с ним. Джерри в конце концов прекратил посещать терапевтические сеансы, не добившись улучшения своего состояния. Самым нелепым в этой истории было то, что Кристина была исключительно восприимчивым членом группы и именно ее поддержка могла бы быть особенно полезна Джерри. Она помогла бы ему влиться в работу группы, если бы Кристину не сдерживали антитерапевтические правила подгрупп (например, ее обещание сохранить все в секрете).

Следующий пример конфликта между правилами группы и подгруппы приводят Линдт и Шерман:

Похожие очень серьезные проблемы появляются, когда члены группы вступают в сексуальные отношения: они часто не желают «пачкать», по выражению одного из пациентов, интимные отношения, вынося их на публичное обсуждение. Фрейд, который никогда не занимался клинической групповой психотерапией, в 1921 году написал пророческий очерк о психологии групп, в котором подчеркнул, что сексуальные отношения несовместимы с групповой сплоченностью. Хотя мы можем и не согласиться с его основным аргументом (он утверждал, что сдерживаемые сексуальные инстинкты способствуют сплочению группы), его выводы неоспоримы. Например, ни один фактор, связывающий членов группы, будь то раса, национальность, социальный класс или религиозные убеждения, не может иметь большее значение, чем то, которое имеют друг для друга двое влюбленных. Очевидно, что факторы, связывающие членов терапевтической группы, не являются исключением. Члены терапевтической группы, которые вступают в любовные и сексуальные отношения, неизбежно вскоре начнут считать свои отношения намного более важными, чем отношения с группой. Они перестанут быть друг для друга помощниками в процессе проведения курса психотерапии. Они будут хранить свои отношения в тайне. Стараясь очаровать друг друга, они начнут притворяться во время собраний группы, будут разыгрывать роли, игнорируя терапевта, остальных членов группы и, что наиболее важно, собственные терапевтические цели. Часто остальные члены группы смутно понимают, что происходит что-то важное, причем это не становится предметом обсуждения в группе. Итогом подобных романов становится торможение деятельности всей группы.

Случайно в нашем распоряжении оказались эмпирические данные, доказывающие данное положение. Команда исследователей подробно изучала терапевтическую группу, в которой между двумя участниками развивались интимные отношения. Во время исследования периода до возникновения любовной связи налицо были хорошие исходные данные. Несколько наблюдателей (и сами пациенты в постгрупповых опросниках) оценивали по семибальной шкале количество волнующих моментов, откровенность и общую ценность сеанса. Дополнительно осуществлялась запись процесса коммуникации (количество выступлений каждого из пациентов и кому они были адресованы), представленного в виде таблицы «кто-кому». За время наблюдения двое пациентов, Брюс и Джеральдина, вступили в интимные отношения, которые, как мы узнали позже, сохранялись в секрете от терапевта и группы в течение трех недель. За эти три недели оценки качества сеансов равномерно понижались, равно как и уменьшалось количество волнующих моментов и снижалась откровенность. Более того, снизилась общая речевая активность группы, а между Брюсом и Джеральдиной не было зарегистрировано практически ни одного обмена репликами. Эта пара увидела решение своей проблемы в том, что один из них должен перестать посещать сеансы (не самое оригинальное решение). Это сделала Джеральдина, и на следующем собрании группы Брюс обсуждал эту тему с облегчением и очень откровенно. (Причем и наблюдатели, и пациенты оценили это собрание как ценное, глубоко волнующее, с высокой степенью искренности (как Брюса, так и остальных членов группы) и активным межличностным взаимодействием).

Невключенностъ. Невключенность в подгруппу также усложняет функционирование терапевтической группы. Возникает тревога, связанная с предыдущим опытом исключения из какой-либо группы. Если эта тревога не исчезает после работы с ней, то она может привести к крайне негативным последствиям. Для членов группы в основном чрезвычайно сложно прокомментировать свои чувства по поводу невключенности. Они могут не иметь склонности вторгаться в чужие отношения или рисковать навлечь на себя гнев членов подгруппы, обсуждая эту подгруппу во время сеанса.

Терапевты тоже не являются невосприимчивыми к данной проблеме. Недавно один из моих методистов увидел двух своих пациентов (оба состоят в браке), прогуливающихся по улице, держась за руки. Терапевт понял, что не может прокомментировать это наблюдение и нашел ему ряд разумных объяснений: терапевт не должен выглядеть шпионом или осуждающим родителем в глазах своей группы; терапевт не может выносить на обсуждение полученный таким образом материал; члены группы, кого касается данная история, сами вынесут ее на обсуждение, когда будут психологически готовы к этому. Как бы то ни было, это всего лишь рационализации. Нет более важного вопроса, чем взаимоотношения членов группы. Если терапевт не хочет выносить на обсуждение все факты, связанные с отношениями между членами группы, ему не следует ожидать этого и от них самих. Если терапевт сталкивается с дилеммой: с одной стороны он чувствует потребность вынести эти наблюдения на групповое обсуждение, а с другой стороны — нежелание выглядеть шпионом, то лучшее, что он может предпринять, это поделиться с группой как своими наблюдениями, так и своим собственным беспокойством и нежеланием их обсуждать. Терапевт может испытывать желание поинтересоваться, почему именно он обязан выносить на обсуждение эти наблюдения, столь важные для терапии, и почему связанные с этой историей люди уклоняются от ответственности за свое выздоровление.

В одной из студенческих групп наблюдался несоразмерно высокий процент выбывших. По множеству причин, среди которых были и плохая подборка участников, и сложности, связанные с образованием подгрупп, пять человек из исходного состава выбыли. Оставшиеся были крайне обеспокоены тем, что существование группы находилось под угрозой, и, объединившись, исключили нескольких новичков, каждый из которых выбыл после нескольких сеансов. Франк назвал такой процесс одним из способов самоубийства для группы, так как если он будет продолжаться, группа погибнет от истощения. Многие группы при таком положении дел разрабатывают обряды посвящения. В этой группе такие обряды были особенно суровыми. Новички не могли не ощущать свою невключен-ность в группу и подвергались нападкам. Как сказал один из пациентов, «группа встретила меня так: «А ты, подонок, кто такой?» У меня было ощущение, будто они представляли собой закрытую корпорацию, а я был торговцем, который пытается вмешаться в их монополию». Исходный состав создавал для новичков игриво — враждебную атмосферу сарказма, подтрунивания, при этом не оказывали им поддержку и не проявляли положительные эмоции. Новым членам группы, которые не принимали участия в создании этой атмосферы, обстановка казалась крайне угрожающей и губительной. Их страхи и чувство изолированности сильно усиливала осведомленность в том, что ядро группы устраивает неофициальные собрания, куда новички не приглашаются.

Причиной образования подгрупп может стать как сама группа, так и отдельные ее члены. В некоторых группах (и у некоторых терапевтов) очень распространено деление на подгруппы; некоторые люди непременно образуют вокруг себя подгруппу, куда бы они ни попали.

Образование подгрупп может быть выражением значительного количества нерастраченной враждебности в группе, особенно если враждебность эта направлена на лидера. Уайт и Липпит в своем классическом исследовании, посвященном трем различным стилям лидерства, отметили, что образование внегрупповых и внутригрупповых объединений наиболее вероятно при наличии авторитарного, подавляющего стиля лидерства. Члены такой группы, не имея возможности выразить свою злость и фрустрацию непосредственно лидеру, высвобождают свои чувства косвенно, объединяясь и сообща нападая на других членов группы или отыскивая «козла отпущения».

В своем обсуждении основных задач и вторичного удовлетворения (в пятой главе) я уже представил основные движущие силы, обусловливающие образование подгрупп. Нарушая групповые нормы вступлением в секретную любовную связь, пациенты делают выбор между удовольствием и стремлением к личностному изменению (их основной причиной прохождения курса терапии) в пользу первого. Фрустрация потребностей появляется на начальных стадиях курса терапии. Например, пациенты с сильной потребностью в близости, зависимости, сексуальных завоеваниях или доминировании могут скоро столкнуться с невозможностью удовлетворить эти потребности в группе и начать предпринимать попытки удовлетворить их вне ее. В некотором смысле такие пациенты притворяются, что за пределами комнаты, где проводится терапия, они используют организованную, символически детерминированную форму поведения, которая позволяет снять внутреннее напряжение. Особенно трудно понять, притворяется человек или же информация о его поведении соответствует действительности? Принимает ли он участие в терапевтическом сеансе? Это легче увидеть в ретроспективе. Курс групповой терапии — это непрерывный цикл, состоящий из действия и анализа этого действия. Концепция социального микрокосма основана на применении пациентами своих привычных паттернов поведения, которые затем исследуются группой. Притворство как форма сопротивления терапии возникает только тогда, когда пациент не хочет изучать сам и не дает изучать другим свое поведение. Поведение вне группы, которое не изучается в группе, становится со временем мощной формой сопротивления, в то время как поведение вне группы, которое впоследствии предоставляется группе для анализа, может быть весьма важным условием терапии.

Однако ни в коем случае не следует считать, что образование подгрупп, вкупе с общением вне группы или при его отсутствии, в любом случае оказывает на группу разрушительное воздействие. Если цели подгруппы созвучны целям всей группы, образование подгрупп только увеличит степень ее сплоченности. Например, группа, встречающаяся за чашечкой кофе во время перерыва, или группа играющих в боулинг, могут успешно функционировать внутри любой общественной организации. В терапевтических группах некоторые наиболее показательные эпизоды в курсе терапии были результатом подробной проработки внегруп-повых контактов. Например, двое членов группы, обедавших вместе после собрания, обсуждали свежие наблюдения и чувства, касающиеся окружающих. Одна из них вела себя намного более кокетливо, даже соблазняюще, чем в группе. Более того, это по большей части было порождением «мертвой зоны», и она не отдавала себе в этом отчет.

Члены другой группы запланировали пивную вечеринку в честь одного из пациентов, который заканчивал курс терапии. К сожалению, ему пришлось неожиданно покинуть город, и вечеринка была отменена. Пациент, исполняющий роль секретаря по общественным вопросам, оповестил остальных об отмене вечеринки, но по недосмотру не связался с одним из членов группы, Джимом. Вечером того дня, когда должна была состояться вечеринка, Джим напрасно прождал два часа в условленном месте, снова испытывая знакомые ощущения отверженности, исключенности, горького одиночества. Обсуждение этих реакций, абсолютного отсутствия у Джима раздражения или злости и мыслей о том, что его исключение из группы было естественным событием, что «так и должно было случиться», оказало весьма полезный для него терапевтический эффект. Когда же вечеринка все-таки состоялась, группа получила массу полезной информации. Члены группы продемонстрировали различные стороны своей индивидуальности. Например, пациент, который обладал наименьшим влиянием в группе из-за своей эмоциональной изоляции и неумения или нежелания раскрывать свои чувства, дебютировал в совсем иной роли, так как оказался обладателем острого ума, запаса хороших шуток и хороших манер. Другой член группы, опытный и искушенный пациент, неожиданно столкнулся со своим старым страхом — он боялся находиться среди большого количества людей, попадая в компанию, он не мог произнести даже небольшую речь, но он нашел спасение в роли хозяина дома, посвящая все свое время наполнению опустевших стаканов.

Еще в одной группе имел место волнующий пример эффективного взаимодействия подгрупп. Члены этой группы были очень обеспокоены состоянием одной из участниц. Она пребывала в таком отчаянии, что всерьез собиралась покончить жизнь самоубийством. Несколько членов группы в течение недели поддерживали ночное телефонное дежурство, что оказало благотворное влияние не только на пациентку, но и на сплоченность всей группы.

Таким образом, этот принцип можно сформулировать так: любой тип внегрупповых контактов может принести пользу, если только члены подгруппы не будут пренебрегать целями всей группы. Если такие встречи будут рассматриваться как часть группового ритма работы по анализу паттернов поведения, группа может получить массу ценной информации. Для этого члены группы, между которыми установились какие-либо отношения, выходящие за рамки психотерапевтических сеансов, должны информировать группу обо всех важных событиях, происходящих вне ее. В противном же случае сплоченности группы будет нанесен описанный выше ущерб. Разрушительным для группы является не образование подгрупп само по себе, но умалчивание и конспирация, окружающие этот процесс.

Фактически, на группы, которые собираются раз в неделю, образование подгрупп оказывает больше негативного влияния, чем приносит пользы. Большая часть внегруппового общения так и не становится предметом группового обсуждения, и поведение людей, входящих в подгруппы, не подвергается анализу другими. Примером может служить описанное ранее общение Кристины и Джерри вне группы. Джерри открыл Кристине тайну о своих гомосексуальных наклонностях, но эта информация никогда не становилась предметом обсуждения в группе. Кристина рассказала об этом только более года спустя психиатру, который беседовал с ней в рамках изучения результатов курса психотерапии.

Поэтому терапевт должен поощрять откровенное обсуждение и анализ внегрупповых контактов и объединений в составе самой группы. Еще в процессе предгрупповой подготовки можно особенно подчеркнуть тот факт, что пациенты обязаны ставить группу в известность о своих внегрупповых контактах. Если обмен взглядами или совместное появление двух участников группы помимо собраний вызывает у терапевта подозрения о существовании между ними особых отношений, он должен без колебаний раскрыть свои соображения перед членами группы. Он не должен ни критиковать, ни обвинять, так как исследование и понимание нежных отношений между двумя членами группы может как принести терапевтическую пользу, так и дать возможность исследовать скрытую враждебность. Терапевт должен сделать попытку развенчать ложное представление о психотерапии как о чем-то уничижающем, сводящем весь опыт к каким-то фундаментальным (и основополагающим) мотивам. Более того, остальных членов группы стоит настроить на обсуждение их реакции на такие отношения, будь то зависть, ревность, неприятие или косвенное удовлетворение.

Одно практическое предостережение: пациенты, между которыми существуют какие-либо внегрупповые отношения, могут быть не готовы к обсуждению этой темы в терапевтической группе. Тогда они могут попросить терапевта об организации для них отдельного сеанса и о том, чтобы обсуждаемая там информация не попала к остальным членам группы. Терапевт, давший подобное обещание конфиденциальности, скоро обнаружит, что он стал частью невыгодного ему сговора, из которого ему трудно выпутаться. Я советую терапевтам никогда не обещать сохранять конфиденциальность, но заверить пациентов в том, что он будет подходить к этому вопросу с профессиональной точки зрения и действовать в их интересах.

Члены терапевтической группы вступают в сексуальные отношения, но не так уж часто. Терапевтическая группа — это не собрание сексуально озабоченных индивидов. Пациенты страдают от серьезных сексуальных конфликтов, результатом которых могут быть такие проблемы, как импотенция, фригидность, социальное отчуждение и чувство сексуальной греховности. Возможно, в терапевтической группе возникает намного меньше сексуальных связей, чем в общественной или профессиональной группе с такой же продолжительностью существования.

Терапевт своим указом не может предотвратить сексуальные отношения между членами группы или образование любого рода подгрупп. Я согласен с Вулфом, который утверждает, что

Рассмотрим клинический пример миссис Кейп, Чарльза и Луи (описанный во второй главе). Помните, соблазнение миссис Кейп Чарльза и Луи было частью борьбы за власть, которую она вела с терапевтом. С одной стороны, этот эпизод был разрушительным для группы. Муж миссис Кейп узнал о происшедшем и начал угрожать Чарльзу и Луи, которые, как и остальные члены группы, стали относиться к миссис Кейп с таким недоверием, что группе грозил распад. Кризис был разрешен тем, что группа исключила миссис Кейп. (Она продолжила терапию в другой группе.) Несмотря на все сложности, этот инцидент принес и некоторую пользу. Он был тщательно изучен группой, и его участники получили значительную помощь в борьбе со своими сексуальными патологиями. Например, Чарльз, который всегда был Дон Жуаном в общении с женщинами, сначала отказался признать какую-либо ответственность за случившееся. Он умывал руки, указывая на то, что миссис Кейп сама предложила ему лечь в постель, и, по его собственному выражению, «если мне предлагают сладенькое, я никогда не отказываюсь». Луи тоже снял с себя всякую ответственность за отношения с женщиной и привычно оценил их как нелепость или «совокупление». Чарльзу и Луи были предъявлены многочисленные последствия их поступка, сказавшиеся на браке миссис Кейп и на их собственной группе, что помогло им оценить личную ответственность за свои действия. Миссис Кейп впервые осознала садистическую природу своей сексуальности. Она не только использовала секс как оружие против терапевта, но и, как мы уже рассмотрели, как средство для уничижения и оскорбления Чарльза и Луи.

Если терапевт не в состоянии запретить образование подгрупп, он не должен это поощрять. Наиболее эффективным я нахожу информирование пациентов о моей позиции по этому поводу на подготовительных или вводных занятиях. Я объясняю им, что мой опыт показывает, что внегрупповое общение часто препятствует терапии, и, по необходимости, описываю некоторые из обсуждаемых здесь сложностей. Я подчеркиваю, что если внегрупповые встречи все же происходят, случайно или умышленно, члены группы обязаны подробно информировать об этом остальных. Терапевт должен помочь пациенту понять, что групповая терапия позволит ему получить необходимые навыки, благодаря которым он сможет устанавливать длительные прочные отношения, но не обеспечит его этими отношениями. Если пациенты не применяют свои умения в реальной жизни и продолжают получать социальное удовлетворение исключительно в группе, терапия становится бесконечной.

По опыту я знаю, что не стоит включать в амбулаторную группу двух пациентов, которые состоят в длительных особых отношениях: мужа и жену, соседей по комнате, деловых партнеров и так далее. Разумеется, возможно направить групповую терапию на усовершенствование длительных отношений, но это требует совершенно другой организации групповой терапии (например, группа для супружеских пар, совместная семейная терапия, терапия общественных отношений), нежели тот тип групп, который описан в этой книге.

Стационарные терапевтические группы сталкиваются с еще более сложными проблемами, так как члены группы проводят целые дни в тесном общении друг с другом. Примером может послужить группа уголовных правонарушителей, в которой проблема, связанная с образованием подгрупп, вызвала значительное разделение. Двое членов группы, которые были более умны, имели высокий образовательный уровень и способность корректно выражать свои мысли, сильно сдружились и проводили большую часть времени вместе. Сеансы терапии характеризовались наличием сильного напряжения и враждебности, чрезмерным количеством пререканий по мелочам, жертвами которых становились эти двое мужчин, которых уже никто (в том числе и они сами) не воспринимал как отдельных личностей, только как диаду. Большая часть нападок не попадали в цель, и терапевтический процесс был омрачен попытками разрушить эту диаду. По мере развития ситуации терапевт оказал группе эффективную помощь в исследовании нескольких тем. Во-первых, группа была вынуждена принять во внимание, что члены диады едва ли могут быть наказаны за образование подгруппы, так как все члены группы имели точно такую же возможность вступить в подобные отношения. Таким образом, была вынесена на обсуждение проблема зависти, и постепенно члены группы обсудили свое собственное стремление и неспособность вступить в дружеские отношения. Более того, они обсудили свое ощущение интеллектуальной неполноценности по сравнению с диадой, так же как и чувство исключенности и неприятия. Члены же диады своими действиями усиливали эту реакцию. Многие годы они поддерживали свою самооценку путем демонстрации своего интеллектуального превосходства при каждом удобном случае. Обращаясь к остальным членам группы, они нарочно использовали многосложные слова и поддерживали заговорщические отношения, что подчеркивало чувство неполноценности и отвергнутости остальных. Из разговора с группой они получили представление о том, как выглядело со стороны их хитроумное сопротивление и насмешки, и осознали, что их поведение заставляло остальных страдать.

Обсуждение этого вопроса я собираюсь завершить довольно длинным примером из клинической практики. Это самый длинный клинический случай, представленный в этой книге, и я ввел его потому, что он служит отличной иллюстрацией не только к проблемам, связанным с образованием подгрупп, но и тем аспектам групповой терапии, которые мы обсуждали в предыдущих главах, в том числе дифференциации основных задач и вторичного удовлетворения и проблемы принятия ответственности в терапии.

Амбулаторная группа, которой руководили двое мужчин-терапевтов, собиралась два раза в неделю. Пациенты были молодыми, от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Незадолго до того, как мы присоединились к группе, две женщины закончили курс терапии, оставив только четырех пациентов — мужчин (и, конечно, двоих терапевтов). Одним из них был Билл, главное действующее лицо в развернувшейся драме. Билл, высокий, привлекательный тридцатидвухлетний разведенный стоматолог, участвовал в работе группы около восьми месяцев, что не привело к какому-либо значимому успеху. Изначально он обратился к терапии из-за хронической тревожности и эпизодических депрессий. Он был настолько застенчивым, что даже элементарные действия, вроде пожелания спокойной ночи после вечеринки, были для него мукой. Если бы какая-нибудь великодушная терапевтическая муза пообещала исполнить одно его желание, он загадал бы «быть спокойным». Он был неудовлетворен своей работой, у него не было друзей, и он не был Дон Жуаном в общении с женщинами. Хотя он несколько месяцев жил с женщиной, он не был к ней привязан и считал их отношения слишком скудными.

В ожидании новых участников четверо пациентов и два терапевта провели несколько сеансов и основали мужскую субкультуру «Субботнего вечера». Трудности, которые редко встречались, пока в группе присутствовали женщины, вышли на первый план. Мужчины обсуждали занятия мастурбацией, фантазии, драки, трусость, уход за телом, впечатление о большом бюсте женщины, покинувшей группу, фантазии группового секса с обладательницей этого впечатляющего бюста.

Затем группе были представлены две женщины. Я никогда не видел, чтобы устоявшаяся субкультура разрушилась настолько быстро. Товарищество «Субботнего вечера» было смыто потоком мужского доминирующего поведения. Билл смело, нахально отвоевывал у остальных даже не одну, а обеих женщин. Остальные мужчины реагировали на первую встречу с женщинами в соответствии со своими функциональными паттернами. Один из них, двадцатипятилетний студент-выпускник, прибыл на собрание в укороченных брюках. Таким образом впервые за восемнадцать месяцев терапии он принарядился. А во время сеанса был готов подробно обсудить свои гомосексуальные наклонности. Другой обратился к материнским инстинктам новых пациенток, представляя себя неоперившимся птенцом со сломанным крылышком. Оставшийся мужчина сошел с дистанции, заявив по истечении первых сорока минут, что не собирается присоединяться к остальным в идиотском соревновании за женскую благосклонность. Кроме того, он понаблюдал за новыми участницами и пришел к выводу, что они не могут предложить ему ничего ценного.

Одна из женщин, Джен, была привлекательной двадцативосьмилетней разведенной матерью двоих детей, преподавателем словесности. Терапия требовалась ей по массе причин: депрессия, неразборчивость в связях, навязчивая идея детоубийства, одиночество. Она жаловалась, что не может отказать привлекательному мужчине. А мужчины пользовались ею: они могли зайти к ней домой вечером на пару часов, чтобы позаниматься любовью, но не хотели, чтобы их видели с ней днем. Но здесь присутствовало и добровольное начало, так как она хвасталась тем, что имела интимные отношения с большей частью факультетских деканов в колледже, где она работала. Из-за решения суда не в ее пользу у нее были большие финансовые проблемы. Она выписала несколько недействительных чеков и начинала заигрывать с идеей заняться проституцией: если мужчины пользовались ею для получения сексуального удовлетворения, то почему бы им не платить за это?

После предгрупповых проверочных интервью и подготовительных сеансов терапевты поняли, что сильная неразборчивость в связях делает ее весьма вероятным кандидатом для применения саморазрушающего сексуального поведения в группе. Поэтому они приложили больше усилий, чем обычно, чтобы убедить ее в том, что отношения с другими участниками терапии, выходящие за рамки группы, не принесут пользы ни ей самой, ни этим людям.

После того, как две женщины присоединились к группе, поведение Билла во время сеансов радикально изменилось: он стал менее откровенным, начал играть роль очаровательного соблазнителя, стал намного более осмотрительным и застенчивым. Короче говоря, в поисках вторичного сексуального удовлетворения он полностью перестал понимать смысл своего пребывания в терапевтической группе. Вместо того, чтобы приветствовать критические замечания терапевта в свой адрес, он возмущался, думая, что это выставляет его в дурном свете перед женщинами. Он быстро прекратил отношения с мужчинами в группе и с тех пор вел себя по отношению к ним нечестно. Например, во время первой встречи, когда один из членов группы сообщил женщинам, что они не могут предложить ему ничего ценного, Билл принялся хвалить его за честность, несмотря на то что первым его ощущением было приятное возбуждение от того, что тот умывает руки и позволяет ему единолично обладать женщинами. На этом этапе Билл сопротивлялся любому вмешательству. Все эти недели терапевты много раз пытались объяснить ему его поведение, но у них сложилось впечатление, что они пытались зажечь спичку в самый разгар сезона дождей.

Где-то через несколько месяцев Джен открыто предложила Биллу переспать с ней, о чем терапевты узнали любопытным образом. Однажды Билл и Джен приехали в комнату, где проводилась терапия, раньше всех, разговорились и Джен пригласила Билла к себе, чтобы посмотреть порнографические фильмы, которые она недавно приобрела. Исследователи, которые вели наблюдение за группой через одностороннее зеркальное стекло, тоже приехали рано, поэтому смогли подслушать предложение и сообщили об этом терапевтам после собрания. Терапевты, ощущая себя крайне некомфортно в роли Старших Братьев, вынесли этот случай на обсуждение во время следующей встречи и добились только того, что Билл и Джен принялись отрицать, что имело место приглашение сексуального характера. Обсуждение закончилось тем, что разъяренная Джен хлопнула дверью посреди собрания. В последующие недели она и Билл встречались после каждого собрания на автостоянке для долгих разговоров и объятий. Джен все-таки оповестила группу о происходящем, чем навлекла на себя гнев Билла, который счел это предательством. В конце концов Билл сделал открытое предложение Джен, которая на основе проведенной в группе работы решила, что это идет вразрез с ее основными интересами. Впервые она сказала «нет» привлекательному, заботливому, внимательному мужчине и получила поддержку своей позиции от группы.

(Мне вспомнилась история, рассказанная мне Виктором Франклом, о пациенте, которого он консультировал накануне свадьбы. Этому мужчине предложила себя поразительно красивая женщина, лучшая подруга его невесты, и он не мог от этого отказаться. Когда еще подвернется такая возможность? Он утверждал, что эта возможность была уникальной, одной из тех, что выпадают раз в жизни! Доктор Франкл весьма изящно обратил его внимание на то, что он в самом деле имеет уникальную возможность и в самом деле такая возможность ему никогда больше не представится. Это возможность сказать «нет» ради ответственности перед самим собой и своей избранницей!)

Тем временем жизнь в группе становилась для Билла все более сложной. Он добивался не только Джен, но и Кэрри, которая пришла в группу вместе с Джен. По окончании каждого собрания он сражался с головоломкой: как ему покинуть собрание группы с обеими женщинами одновременно. Поначалу Джен и Кэрри были очень близки, чуть ли не прижимались друг к другу, чтобы поддержать себя, вступая в чисто мужскую группу. Биллу было выгодно разлучить их, и он придумал несколько способов для этого. Билл не только действовал в соответствии с принципом «разделяй и соблазняй», но и испытывал удовольствие от самого процесса разлучения. У него был большой опыт в разлучении и соблазнении соседок по комнате и до этого — в приложении усилий для того, чтобы вклиниться между матерью и сестрой.

Кэрри, с помощью длительного терапевтического курса, преодолела период промискуитета, такого же, как и у Джен. Она отчаянно стремилась получить помощь, буша более верна терапии и отношениям со своим партнером. Следовательно, она не стремилась к сексуальным отношениям с Биллом. Но по мере продвижения группы вперед она сильно привязалась к нему и решила, что если он не достанется ей, то пусть не достанется и Джен. Однажды во время сеанса Кэрри совершенно неожиданно объявила, что через три недели выходит замуж и приглашает всю группу на свадьбу. Она описала своего будущего мужа как довольно пассивного, цепляющегося за нее, ни на что не годного бездельника. Только много месяцев спустя группа узнала, что он был талантливым математиком, которого наперебой приглашали читать лекции в ведущих университетах. Таким образом, и Кэрри стремилась больше к получению вторичного удовлетворения, чем к своей основной цели. Стараясь поддержать заинтересованность Билла и составить достойную конкуренцию Джен, она представила в ложном свете свои отношения с другим мужчиной, принижая их серьезность, пока свадьба не заставила ее открыть свои карты. Даже тогда она смошенничала, представив своего мужа в невыгодном свете, чтобы поддержать надежды Билла на то, что у него все еще есть возможность вступить с ней в любовную связь. Таким образом, Кэрри пожертвовала возможностью поработать над своими отношениями с женихом — одной из наиболее неотложных проблем, ради решения которых она и нуждалась в терапии.

После нескольких месяцев пребывания в группе Джен и Билл решили вопрос насчет сексуальных отношений и оповестили группу о своем любовном свидании, произошедшем двумя неделями раньше. На что получили сильную реакцию группы. Две женщины (вторая к этому времени уже присоединилась к группе) были в ярости. Кэрри тайно переживала то, что Билл отверг ее, но в группе она выражала гнев из-за угрозы целостности группы. Новая пациентка, у которой были отношения с похожим на Билла мужчиной, была солидарна с подругой Билла. Некоторые мужчины принимали косвенное участие. Они воспринимали Джен как сексуальный объект и «болели» за Билла. Один из них сказал (и по мере того, как время шло, это мнение слышалось все чаще), что хочет, чтобы Билл поторопился и, наконец, переспал с ней, тогда они смогут поговорить о чем-нибудь еще на собраниях группы. Он был тревожным, неуверенным в себе человеком, у которого полностью отсутствовал какой бы то ни было опыт гетеросексуальных отношений. Его сексуальное поведение в группе было, как он выражался, настолько определено его сексуальной ориентацией, что он просто не мог вести себя по-другому. Роб, еще один из мужчин, тихо мечтал, чтобы гетеросексуальные пристрастия в группе были более разнообразны. Его все сильнее беспокоили навязчивые идеи гомосексуального характера, но несмотря на это он в течение нескольких недель откладывал обсуждение своей проблемы в группе, так как полагал, что остальные пациенты не смогут понять его потребности и люди, которые так высоко ценят гетеросексуальность, перестанут его уважать. Однако он все-таки согласился обсудить эту проблему, что принесло ему некоторое облегчение. (Важно отметить, что Билл, за исключением советов и сочувствия, обращал на Роба очень мало внимания. Месяцев через десять, когда Роб уже покинул группу, а связь Билл — Джен была проработана, Билл рассказал о своих собственных гомосексуальных отношениях и фантазиях. Если бы Билл, вызывавший у Роба восхищение, поделился этими сведениями в нужное время, это принесло бы Робу значительную пользу. Но тогда Билл не рассказал ничего такого, что могло бы помешать проведению кампании по соблазнению Джен — еще один пример того, как вторичное удовлетворение снижает эффективность группы.)

После того, как началась их любовная связь, отношения между Биллом и Джен стали еще менее доступны для тщательного изучения в группе и терапевтической работы с ними. Они начали говорить о себе «МЫ» и оставались глухими ко всем увещеваниям терапевта и остальных членов группы изучить себя через анализ своего поведения. Сначала трудно было понять, что связывало эту пару, кроме сильной страсти. Терапевты знали, что самооценка Джен зависит от мнения других людей. Она считала, что для того, чтобы окружающие продолжали ею интересоваться, она должна дарить им подарки — особенно сексуального плана. Вдобавок здесь присутствовал и аспект мести: она одерживала победу над значимыми мужчинами раньше, чем они над ней (над деканом факультета, а до этого — над собственным отцом), совращая их. Судя по всему, Джен чувствовала себя беспомощной перед терапевтами. Ее основной способ взаимодействия с людьми — секс — не давал ей никакой власти над ними, но оставалась возможность одержать косвенную победу, используя Билла в качестве посредника. Много позже мы узнали, как они веселились в постели, смакуя мысль о том, как они свалят все это на терапевтов. Билл не только воспользовался в группе своим способом переведения отношений в сексуальный план и, как обычно, попытался удостовериться в своей власти через очередное совращение, но и обнаружил, что его особо привлекает возможность эдиповой власти — увести женщину у лидера.

Таким образом, Билл и Джен продемонстрировали в группе движущие ими силы и обновили свое социальное окружение. Нарциссизм и неискреннее отношение Билла к Джен получили ясное выражение. Он часто намекал на то, что его отношения с девушкой, с которой он жил, портились, чем позволял Джен питать надежду на возможность их брака. Намеки Билла падали на плодородную почву — огромную склонность Джен к самообману: она одна изо всей группы была уверена в том, что этот брак действительно возможен. Когда остальные пытались помочь ей уловить основной смысл речей Билла — то, что она ему не нужна, — она обижалась и злилась. Мало-помалу из-за диссонанса между заявлениями Билла и тем, как группа интерпретировала его намерения, и дискомфорта (его следствия) Джен решила покинуть группу. Терапевты напомнили Джен о ценном предостережении, полученном ею еще до вступления в группу. Если она бросит терапию, то все произошедшее в группе сойдет на нет. У нее был богатый опыт недолгих и бесполезных взаимоотношений, группа предоставила ей уникальную возможность — возможность сохранить отношения и проиграть спектакль от начала до конца. Джен решила остаться, возможно, для того, чтобы доказать терапевту, что он не прав, а может, у нее на то были еще какие-нибудь личные причины.

Отношения Билла и Джен были закрытой системой: никто из членов группы не обладал какой-либо значимой информацией на эту тему, разве что Билл пытался сохранить эротическую связь с Кэрри (как он выразился, «чтобы сохранить мой счет в банке»). Между Кэрри и Джен не ослабевала настолько острая вражда, что каждая вынашивала идею убийства соперницы. (Когда Кэрри выходила замуж, она пригласила на свадьбу всех членов группы за исключением Джен. Только бойкот заставил ее выжать из себя ледяное приглашение и для Джен.) До появления Джен отношения между Биллом и терапевтами имели для последнего большое значение. В первые месяцы романа с Джен он, казалось, вообще забыл об их существовании. Однако постепенно эти отношения снова приобрели важное значение. Однажды, например, он рассказал сон, в котором терапевты перевели всех членов группы, кроме него, в продвинутую усовершенствованную группу. Его, Билла, отослали в начальную группу для отстающих.

Отношения Билла и Джен поглощали огромное количество энергии группы. Было проработано сравнительно небольшое количество тем, не имеющих отношения к ним, но все члены группы работали над своими личными проблемами, связанными с темой интимных отношений, например, секс, ревность, зависть, страх соперничества и беспокойство по поводу своей внешней привлекательности. В группе наблюдался стабильно высокий уровень эмоционального напряжения. Посещаемость была великолепной: на более чем тридцати собраниях — ни одного отсутствующего!

Постепенно их отношения начали портиться. Джен всегда утверждала, что все, что ей нужно от Билла, это полноценный телесный контакт; одна ночь в месяц, проведенная с ним — вот и все, что ей нужно. Теперь она начала понимать, что она хочет значительно большего. Ей было тяжело: она потеряла работу и ее преследовали финансовые сложности. Она перестала вести беспорядочную сексуальную жизнь, но теперь ощущала сексуальный гнет и начала говорить себе: «Где Билл тогда, когда он действительно мне нужен?» У нее начиналась депрессия, но вместо того, чтобы работать над депрессией в группе, она преуменьшала ее силу. Снова второстепенные соображения возобладали над основными, терапевтическими, потому что она не хотела доставить Кэрри и остальным удовольствия знать о ее депрессии: несколько месяцев назад они предупреждали ее, что отношения с Биллом обречены на саморазрушение.

А где, в самом деле, был Билл? Этот вопрос вернул нас к сущности терапевтической проблемы Билла — к ответственности. По мере того, как депрессия Джен усиливалась (депрессия, акцентированная предрасположенностью к аварийным ситуациям, например, автомобильная авария и несчастный случай на кухне, в котором она получила ожоги), группа поставила перед Биллом вопрос ребром: если бы он заранее знал, чем закончится это приключение, изменил бы он что-нибудь? Билл сказал «нет». «Если я не позабочусь о своем удовольствии, то кто?» — добавил он. Остальные члены группы и присоединившаяся к ним Джен критике-вали его за потакание своим желаниям и отсутствие ответственности перед другими. Билл обдумал этот вопрос только для того, чтобы выдвинуть ряд разумных объяснений на следующем собрании. Он не был безответственным; он был пылким, озорным, жизнелюбивым Пер-Гюнтом. В жизни так мало удовольствий, так почему же он не имеет права получать их везде, где только возможно? Он настаивал на том, что члены группы и терапевты, вероломно облаченные в мантии ответственности, фактически пытаются отнять у него его свободу.

Большое количество сеансов были посвящены проблемам любви, свободы и ответственности. Джен все откровеннее противостояла Биллу. В группе она устраивала ему встряски, допытываясь, как на самом деле он к ней относится. Он уходил от ответа, ссылаясь одновременно на свою любовь к ней и на нежелание иметь длительные отношения с какой бы то ни было женщиной. Фактически он пришел к выводу, что его отталкивает любая женщина, которой нужны длительные отношения. Мне это напомнило роман Камю «Падение», где было описано похожее отношение к любви. Камю отображает парадокс Билла с поразительной ясностью:

Для того чтобы помочь Биллу, терапевт должен был убедить его, что последствия непременно будут.

Билл не хотел, чтобы его обвиняли в депрессии Джен. У него были женщины в различных городах по всей стране, которые любили его (и чья любовь возвращала ему вкус к жизни). Биллу казалось, что эти женщины не существовали отдельно от него. Он предпочитал думать, что они оживают, лишь когда в их жизни появляется он. И опять обратимся к Камю:

Джен продолжала оказывать давление на Билла. Она рассказала ему, что есть другой мужчина, которого она серьезно заинтересовала, и умоляла Билла быть с ней откровенным, честно сказать, что он чувствует к ней, или оставить ее в покое. К этому времени Билл был уже вполне уверен, что больше не желает поддерживать связь с Джен. (На самом деле, как нам предстояло узнать позже, он постепенно все больше и больше привязывался к девушке, с которой жил.) Но он не мог сказать ей об этом. Билл начал понимать, что это был довольно странный вид свободы: свобода брать, но несвобода отказываться от полученного. (Как писал Камю: «Поверьте мне, по крайней мере для некоторых людей самое трудное — не брать то, чего желаешь!») Он требовал свободы выбора удовольствий, но теперь понял, что несвободен в своем выборе. Его выбор неизбежно влек за собой ухудшение мнения о себе, и чем сильнее становилась его ненависть к самому себе, тем острее и настойчивее становилась необходимость поиска сексуальных завоеваний, которые приносили ему лишь кратковременное облегчение.

Парадокс Джен был столь же очевиден. Она отдалась во власть Билла (неизбежный парадокс), и только он мог вернуть ей свободу. Терапевты поставили ее лицом к лицу с ее отказом признать собственную свободу: почему она не может отказать мужчине? Как могли мужчины использовать ее как сексуальный объект, если она сама этого не хотела? К тому же было очевидно, что она наказывает Билла неэффективным, саморазрушительным способом: несчастными случаями, депрессиями, жалобами по поводу того, что она верила мужчине, а он предал ее и разрушил всю ее жизнь.

Долгие месяцы Билл и Джен снова и снова встречались с этими сложностями. Время от времени они возобновляли старые отношения, но с каждым разом все сдержанней и меньше обманывая самих себя. Во время перерыва в работе терапевты, чувствуя, что пришло время, устроили им принудительную очную ставку. Джен опоздала на собрание и начала жаловаться на беспорядок в своих финансовых делах. Они с Биллом хихикали над замечанием Билла о том, что ее безответственное отношение к деньгам делает ее еще более привлекательной. Группа была ошеломлена замечанием терапевта: Джен и Билл так отвлеченно подходят к вопросу терапии, что он сомневается в целесообразности продолжения ими курса терапии в группе. Джен и Билл обвинили терапевта в чрезмерном морализировании. Джен сказала, что неделями приходила в группу только ради того, чтобы увидеться с Биллом и поговорить с ним после собрания. Если он уйдет, то и она вряд ли останется. Терапевты напомнили ей, что группа — это не дом свиданий, и ей следовало бы решать более важные задачи. Билл, продолжили терапевты, не будет играть важную роль в ее дальнейшей жизни, и она скоро его забудет. Билл не испытывает привязанности к ней и сказал бы ей об этом, если был бы с ней честен. Джен добавила, что Билл был единственным человеком в группе, которому было до нее дело. Терапевт не согласился с этим доводом и заявил, что такая забота может принести ей только вред.

Билл покинул собрание в ярости на терапевтов (особенно его взбесил комментарий о том, что скоро Джен его забудет). На следующий день он фантазировал о том, как женится на Джен и докажет их неправоту, но, вернувшись в группу, погрузился в серьезную работу. Так как он становился все более честным с собой, так как он лицом к лицу встретился с глубоким чувством опустошенности, которое всегда временно заполняла женская любовь, у него началась мучительная депрессия. Джен два дня после собрания находилась в очень подавленном состоянии, а затем смогла принять несколько значимых для нее решений, касающихся работы, денег, отношений с мужчинами и терапии.

В группе начался период продуктивной работы, которая стала еще более интенсивной, когда терапевт представил группе новую пациентку много старше остальных, которая вынесла на обсуждение множество тем, которыми ранее пренебрегали: родители, смерть, брак, ухудшение здоровья. Любовь Джен и Билла прошла, они начали совместно с группой и терапевтами исследовать свои отношения. Билл перестал лгать — сначала Джен, потом Кэрри, затем остальным членам группы и, наконец, себе. Джен оставалась в группе еще шесть месяцев, а Билл — весь следующий год.

Результаты этой истории для Билла и Джен оказались ошеломляющими, несмотря на то, какими мучениями эти результаты были получены. В интервью через десять месяцев после окончания курса терапии они оба продемонстрировали произошедшие с ними огромные перемены. Джен больше не страдала от депрессии, самодеструктивного поведения и неразборчивости в связях. Она вступила в самые длительные, стабильные и приносящие удовлетворение отношения с мужчиной, которые когда-либо у нее были. Ее навязчивые идеи детоубийства исчезли (хотя они практически не упоминались во время курса терапии). Она сделала иную, по ее мнению, более стоящую профессиональную карьеру. Билл, как только понял, что испортил отношения со своей подругой до такой степени, что начал добиваться на стороне того, чего на самом деле не хотел, позволил себе испытывать более глубокие чувства и женился незадолго до окончания курса терапии. Его беспокойство, депрессии, мучительная неуверенность в себе и всепроникающее ощущение опустошенности заменили соответствующие им жизнеспособные противоположности.

На этих нескольких страницах невозможно подытожить все важные детали терапии Джен и Билла. Несомненно, их было множество, в том числе и взаимодействие с другими членами группы и терапевтами. Развитие и проработку их внегрупповых отношений я считаю не сложностью, но необходимой частью терапии. Вряд ли у Джен была бы причина оставаться в группе, если бы в ней не было Билла. Вряд ли основная проблема Билла всплыла бы на поверхность и стала доступной для проведения терапии, если бы не Джен. Однако группе пришлось заплатить за это высокую цену. Огромное количество группового времени и энергии было потрачено на Джен и Билла. Остальные члены группы оставались в тени, много важных тем не было затронуто. Но наименее вероятно, чтобы только что сформировавшаяся группа или группа, собирающаяся реже, чем два раза в неделю, смогла бы позволить себе заплатить такую цену.

КОНФЛИКТ В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ГРУППЕ [73]

Конфликт не может быть устранен из человеческих коллективов, будь то диады, малые группы, макрогруппы или мегагруппы вроде наций или объединений наций. Если существование конфликта отрицается или конфликт подавляется, он неизбежно проявит себя косвенно, губительными и опасными последствиями. Несмотря на то что конфликт вызывает у нас негативные ассоциации (разрушение, горечь, война, насилие), минута размышлений вызывает в памяти и позитивные. Конфликт приносит с собой драматические события, возбуждение, перемены, способствует развитию отдельного человека и общества в целом. Терапевтические группы не являются исключением. В процессе развития группы конфликт неизбежен. Фактически, его отсутствие свидетельствует о некотором ослаблении результативности развития. Более того, конфликт может быть использован в целях группы, члены которой могут различными путями получить большую пользу от конфликтных ситуаций, при условии, что их интенсивность не будет превышать выносливость пациентов и будут установлены соответствующие групповые нормы. Этот раздел будет посвящен рассмотрению конфликта в терапевтической группе, его причин, его значения и его ценности для терапии.

Существует масса причин для возникновения враждебности между членами терапевтической группы. Конфликты могут возникать на основе взаимного неуважения, которое является прямым следствием неуважения пациента к самому себе. В самом деле, часто только через много месяцев пациенты становятся способны действительно слышать и уважать мнения других членов группы. Они так мало заботятся о своих интересах, что поначалу не могут себе представить, что остальные, такие же люди, как и они сами, могут предложить что-либо ценное.

Искажения при переносе и паратаксические искажения часто вызывают враждебные отношения между членами терапевтической группы. Пациент может реагировать на остальных не на основе того, что они реально представляют, а на основе образа, искаженного его собственным опытом отношений в прошлом, и актуальных социальных потребностей и страхов. Пациенты могут видеть в других черты значимых в их жизни личностей. Искажение, несущее в себе отрицательный заряд, легко может положить начало взаимной вражде.

«Реакция зеркального отражения» — это форма паратаксического искажения и наиболее распространенный источник вражды в терапевтических группах. В течение многих лет люди могли подавлять какие — то черты своего характера или желания, которых стыдились. Когда они сталкиваются с человеком, который имеет эти самые черты характера, они обычно избегают его или испытывают сильную, но необъяснимую неприязнь по отношению к нему. Этот процесс может быть почти сознательным, и тогда его легко осознать под руководством других членов группы, но он может быть спрятан глубоко в подсознании, и тогда осознать его можно только в результате многомесячного исследования. Например:

Франк (9) описал еще один похожий случай реакции двойного отзеркаливания:

В группе, в которую входили психиатры, живущие и работающие в одной из лечебниц, один из участников, Пат, мучался над решением вопроса о переходе в другую, более традиционно ориентированную клинику. Группа, где лидером был другой ее участник, Луи, относилась к этому трудному положению без всякого сочувствия. Их возмущало, что Пат тратит на это время группы, они осуждали его слабость и нерешительность, настаивали на том, что «он должен либо повеситься, либо выбираться из этой ямы». Когда терапевт направил группу на исследование причин их злости по отношению к Пату, динамика их отношений стала очевидной (некоторые из них я собираюсь обсудить в главе 15). Одна из наиболее весомых причин была открыта Луи, который рассказал о своей собственной парализующей нерешительности. За год до этого он находился в ситуации принятия такого же решения, что и Пат, и, неспособный решиться на активные действия, разрешил дилемму тем, что проявил пассивность и решил не принимать никакого решения вообще, забыть о существовании этой проблемы. Поведение Пата воскресило в памяти Луи эту мучительную проблему, и его негодование вызвало не только то, что Пат потревожил его спокойствие, но и то, что Пат проявил больше честности и мужества в борьбе с этой проблемой, чем он сам в свое время.

Проективная идентификация — это механизм, тесно связанный с реакцией зеркального отражения. Это бессознательный процесс, который заключается в переносе своих собственных (но отвергаемых) качеств на другого человека, по отношению к которому впоследствии возникает необычайная привязанность или антипатия. Проективная идентификация обычно более автономна, чем отражение: вовсе не обязательно, чтобы человек был точным олицетворением переносимых на него качеств. Но это различие условно. Сосуд, в который вы переносите качества, должен быть просто подходящим вместилищем. Блестящий пример проективной идентификации появляется на страницах рассказа Достоевского «Двойник», в котором главный герой встречается с человеком, который является его точной копией не только внешне, но и воплощает в себе все смутно сознаваемые, вызывающие у него ненависть, качества. С потрясающей достоверностью в рассказе изображены необычайная симпатия, и ужас, и ненависть, возникающие между главным героем и его двойником.

Соперничество также может стать одной из причин конфликта, так как пациенты в группе соперничают между собой. Они могут оспаривать право на большую долю внимания терапевта, претендовать на какую-то особую роль в группе: самого сильного, самого уважаемого, самого чуткого, самого взволнованного или самого бедствующего пациента.

На пятидесятом собрании в группу пришла новая пациентка, Джинни. Во многом она была похожа на Дугласа, пациента из исходного состава. Они оба были художниками, с мистическими взглядами на жизнь, часто погруженными в фантазии и оба слишком хорошо знакомые с содержимым своего бессознательного. Однако между ними возникла не взаимная симпатия, а взаимная неприязнь. Джинни сразу же начала играть свою обычную роль в общении с людьми: в группе она вела себя как нечто потустороннее, иррациональное и дезорганизованное. Дуглас, поняв, что его роль самого изможденного и дезорганизованного члена группы была узурпирована, начал реагировать на нее с меньшей терпимостью и пониманием, чем на любого другого «нормального» члена группы. Только после активной интерпретации ролевого конфликта и принятия Дугласом новой роли («самого продвинутого члена группы») было достигнуто согласие между этими двумя пациентами.

Время от времени конфликты возникают на основе различия взглядов, вследствии различного жизненного опыта. Представители различных поколений могут спорить по поводу проблемы наркотиков или новых сексуальных принципов. Либералы и консерваторы могут устроить горячую дискуссию на тему гражданских прав или политических проблем.

По мере развития группы у ее членов могут вызывать все усиливающиеся нетерпение и злость те пациенты, которые еще не смогли усвоить нормы поведения в группе. Например, если пациент продолжает прятаться за маской, группа может терпеливо уговаривать его, переубеждать его и в конце концов раздраженно требовать быть честным с самим собой и с остальными членами группы.

Очевидно, что некоторые пациенты вследствие особенностей структуры своего характера неизбежно будут вовлечены в конфликт или сами развяжут его в любой группе, членами которой они являются. Рассмотрим параноидальную личность. Он пребывает в уверенности, что его окружение опасно для него. Он бесконечно подозрителен и бдителен. Он исследует весь свой опыт с чрезвычайной тщательностью, так как во всем он ищет улики. Он упускает из вида лежащую на поверхности информацию в поиске скрытых сигналов опасности. Он всегда собран, готов к немедленному реагированию в экстремальной ситуации. Он никогда не расслабляется и никогда не позволяет себе быть непринужденным, причем с подозрительностью встречает такое поведение у других. Несомненно, эти особенности не будут внушать остальным членам группы любви к параноидальному пациенту. Рано или поздно они не смогут сдерживать свою злость, и чем более тяжелым и косным будет характер человека, тем более острым будет конфликт.

В десятой главе обсуждается еще один источник враждебности в группе: растущее чувство досады и разочарования в терапевте из-за крушения нереалистических ожиданий, предъявляемых пациентами. Если члены группы не могут вступить в открытую конфронтацию с терапевтом, они могут выбрать «козла отпущения», что будет только способствовать повышению уровня конфликтности в группе.

Не важно, что послужило причиной разлада. Что бы это ни было, за его появлением неизбежно возникают последствия. Враждующие обретают уверенность в том, что они правы, а все остальные нет, что они хорошие, а все остальные — плохие. Более того, хотя это еще не осознается, эту уверенность с равной убежденностью каждый в своей правоте разделяют оба противоборствующих лагеря. Если появляются подобные противоположные мнения, мы получаем весь набор ингредиентов, нужный для возникновения глубокого и продолжительного напряжения.

В общем, начинается коммуникативный разлад. Две партии целиком и полностью прекращают слушать друг друга. Часто, если позволяет общественная обстановка, оппоненты порывают все отношения между собой, что мешает коррекции отсутствия взаимопонимания. Не правда ли, прослеживается аналогия с международными отношениями?

Оппоненты не только прекращают слушать друг друга, но и восприятие ими друг друга непреднамеренно искажается. Восприятие подвергается влиянию стереотипов. Интерпретация слов и действий оппонента искажается ввиду предвзятого о нем представления. Доказательства обратного игнорируются или тоже искажаются. Примирительные жесты кажутся лживыми уловками.

К такому результату приводит недоверие. Оппоненты считают свои действия честными и разумными, причем поведение остальных кажется нечестным и злонамеренным. Если позволить такой ситуации, настолько обычной для человеческих коллективов, возникнуть в терапевтической группе, у ее членов будет очень мало возможностей для изменения и обучения. Групповой климат и групповые нормы, которые смогут воспрепятствовать появлению подобных последствий, должны быть установлены на самых ранних этапах существования группы.

Главной предпосылкой для того, чтобы умело справиться с конфликтом, является сплоченность группы. Члены группы должны развить в себе чувство взаимного доверия и уважения и понять, что группа дает эффективные средства для удовлетворения их индивидуальных потребностей. Пациенты должны понять, что, если они хотят, чтобы группа продолжала существовать, им необходимо общаться. Все участники должны продолжать прямое общение друг с другом, как бы раздражены они ни были. Более того, всех нужно принимать всерьез; когда группа относится к одному из своих членов как к талисману, чьи мнения и злость принимаются без сомнения, то все члены группы, кроме терапевта, не позволяют ему получить эффект от терапии. Более того, сплоченность группы была серьезно скомпрометирована, так как еще один, наиболее пассивный член группы получит все основания опасаться подобного обращения. Сплоченная группа, члены которой относятся друг к другу со всей серьезностью, скоро разрабатывает правила, которые обязывают их заходить дальше, чем просто ругаться. Каждый член группы должен искать и исследовать презрительные ярлыки. У него должно сформироваться стремление к возможно более глубокому самоанализу, что поможет понять природу его враждебности и выявить те качества окружающих, которые вызывают у него злость. Необходимо установить групповые нормы, которые дадут возможность пациентам понять, что они пришли в группу для того, чтобы понять себя и других, а не для того, чтобы нанести кому-то поражение или высмеять остальных.

Однажды член группы осознает, что остальные приняли его и пытаются его понять, затем понимает, что ему становится все труднее оставаться столь же непреклонным в своих убеждениях, у него может появиться желание исследовать прежде отрицаемые аспекты своей личности. Постепенно он может прийти к мотивационному инсайту. Он «начинает понимать, что не все его мотивы соответствуют тому, что он говорил о них, и что некоторые его позиции и убеждения не совсем оправданы, как он доказывал своим оппонентам и всему миру». Когда такой результат достигнут, может случиться озарение, которое позволит пациенту изменить свое восприятие ситуации и осознать ту банальную истину, что проблему можно рассматривать не только с одной точки зрения.

Эмпатия имеет большое значение для решения конфликта, так как способствует смягчению битвы. Часто понимание прошлого играет важную роль для появления сочувствия. Если пациент оценивает по достоинству те моменты прошлого своего оппонента, которые послужили причиной его нынешнего состояния, позиция оппонента не только приобретает смысл, но может оказаться даже верной для него.

Выход из конфликта может быть невозможен при наличии ненаправленной или косвенной враждебности. Например:

В одной группе пациентка начала собрание с того, что попросила у терапевта разрешения зачитать письмо, которое она писала в связи с тем, что ей предстоял бракоразводный процесс в суде, в том числе урегулирование имущественных прав и вопроса опеки над детьми. Она читала письмо довольно долго, терапевт в конце концов прервал ее, и пациенты начали обсуждать его содержание. Нападки группы и оборонительные контратаки героини продолжались до тех пор, пока атмосфера в группе не накалилась от раздражения. Группа не смогла продвинуться вперед в разработке конструктивного образа действий, пока терапевт совместно с группой не начал анализировать ход собрания. Терапевт был недоволен собой из-за того, что разрешил женщине прочитать письмо, и пациенткой, которая поставила его в такое положение. Члены группы злились на терапевта за то, что он позволил ей прочитать письмо, и на пациентку за то, что отняла у группы слишком много времени, и за то, что вызывала фрустрацию, читая им свое письмо так, будто за людей их не считала. Таким образом, злость была перенесена с косвенной мишени — содержания письма — на терапевта и пациентку, которая его читала. Теперь можно было приступать к решению конфликта.

Позвольте отметить, что постоянное уничтожение конфликтных ситуаций не является основной целью групповой терапии. Конфликты будут постоянно возникать в группе, несмотря на успешное разрешение конфликтных ситуаций в прошлом и на взаимное уважение и теплые отношения. Но, тем не менее, целью терапии не является и несдерживаемое выражение гнева. Использование конфликта, как и всех остальных ситуаций, в терапевтических целях включает в себя два этапа: получение опыта и интеграция полученного опыта. Терапевт различными способами помогает пациентам и пережить, и понять конфликт.

Почти всегда два члена группы, испытывающие значительную взаимную неприязнь, потенциально могут представлять друг для друга огромную ценность.

Каждого волнует, как относятся к нему окружающие. Обычно здесь имеет место быть большое количество зависти и взаимных проекций, а следовательно, и возможность обнаружить свои скрытые стороны. В порыве злости каждый из них будет открывать другому важные (хоть и неприятные) истины. Самооценка враждующих может повыситься в результате конфликта; тот факт, что люди злятся друг на друга, может быть воспринят и как показатель их взаимозначимости и того, что они воспринимают друг друга со всей серьезностью. В других случаях пациенты понимают, что, хотя окружающие и относятся негативно к каким-либо чертам их характера, манерам поведения или позициям, их самих как личность все равно ценят.

Для пациентов, ранее не способных выразить гнев, группа может стать тренировочной площадкой, позволяющей рискнуть и понять, что такое поведение не представляет опасности и не влечет за собой неизбежные разрушительные последствия. Во второй главе было представлено описание нескольких событий, названных пациентами в качестве поворотных пунктов в процессе терапии; большая часть этих критических моментов связана с первым опытом выражения сильных негативных чувств. Не менее важно для пациентов и осознание того, что они могут выдерживать атаки и давление со стороны окружающих. Чрезмерно агрессивные пациенты могут столкнуться с некоторыми последствиями слепого самоутверждения за счет других. Механизм обратной связи дает им возможность оценить силу своего воздействия на окружающих и постепенно примириться с саморазрушительными манерами своего поведения. Для многих людей враждебные конфронтации могут представлять ценные возможности для научения; так члены терапевтической группы учатся сохранять взаимовыгодный контакт, несмотря на свою злость.

Пациентам можно помочь научиться выражать свою злость более четко и откровенно. Даже в глобальном конфликте действуют неписаные законы ведения военных действий. Если они нарушаются, то добиться благоприятного разрешения конфликта просто невозможно. Например, в терапевтических группах воюющие стороны начнут пользоваться информацией, полученной от противника тогда, когда доверие еще существовало, чтобы поиздеваться и унизить его. Или они могут отказываться исследовать конфликт под предлогом того, что их так мало заботит противник, что они просто не хотят тратить на это время. Такое положение дел требует решительного вмешательства терапевта. Это один из наиболее распространенных нечестных и саморазрушительных методов борьбы; его применяла и Джен в клиническом примере, изложенном ранее в этой главе. Эта стратегия требует от пациента так или иначе нанести себе вред в надежде на то, что это вызовет у противника чувство вины — стратегия «вот видишь, что ты со мной сделал!». Для изменения такой стратегии поведения обычно требуется большая терапевтическая работа, так как истоки обычно уходят корнями в раннее детство. (Вспомните хотя бы распространенную детскую фантазию, когда ребенок представляет себе собственные похороны, страдания родителей и прочих мучителей, бьющих себя в грудь и испытывающих бесконечное чувство вины.)

Расхождение во мнениях позволяет каждому пациенту узнать больше причин, которые заставляют его занимать ту или иную позицию, и отыскать новые, более веские. Он может понять и то, что, независимо от причин, вызвавших его гнев, его поведение представляет собой неадекватный саморазрушительный способ действий. Обратная связь может позволить пациентам понять, что для них обычно выражение презрения, раздражения и неодобрения. Наша восприимчивость к мимике и нюансам выражения мыслей намного превышает нашу проприоцептивную восприимчивость. Только получая обратную связь, мы можем узнать, что мы передаем информацию непреднамеренно или абсолютно не отдавая себе в этом отчет.

Пациенты, которые не испытывают злости, частый случай в терапевтической практике, который требует к себе особого внимания. Они понимают, что другие люди в подобной ситуации разозлились бы; они учатся читать язык своего тела («мои кулаки сжаты, поэтому я просто обязан чувствовать злость»); они начинают преувеличивать, вместо того чтобы подавлять первые проявления своего гнева; они понимают, что испытывать и проявлять злость безопасно, допустимо и полезно.

Если человек делится с кем-то сильным переживанием, это может увеличить значимость отношений. В третьей главе описывается то, как усиливается сплоченность группы, если члены группы совместно испытывают сильные эмоциональные переживания, причем их природа не имеет значения.

Таким образом, по словам Франка, «члены успешной терапевтической группы похожи на членов крепкой семьи: они могут сколько угодно ссориться, но это не причинит вреда их взаимоотношениям». Так и взаимоотношения двух людей, которые перенесли сильное напряжение, имеют обыкновение быть особенно полезными и благодарными. Всегда имеет огромную терапевтическую ценность опыт двух членов группы, которые сначала испытывают сильную взаимную ненависть, а затем, через задействование описанных выше механизмов, превращают ненависть в некое взаимопонимание и уважение.

САМОРАСКРЫТИЕ

Самораскрытие, которого так боятся и так ценят члены терапевтических групп, является неотъемлемым компонентом процесса групповой терапии. Калберт предложил следующее определение:

Содержанием самораскрытия могут быть события, относящиеся к прошлому человека или к текущему периоду его жизни, его мечты и фантазии, надежды и стремления на будущее, актуальные чувства по отношению к другим людям. Это последнее часто имеет наибольшее значение в процессе групповой терапии.

Очевидно, что для самораскрытия необходимо присутствие как минимум еще одного человека, поэтому этот процесс следует рассматривать в контексте этих отношений. Каждый случай самораскрытия предполагает определенную вероятность риска со стороны раскрывающегося. Степень риска зависит от нескольких факторов:

1. Характер и сила раскрываемой информации. Если этот материал имеет глубоко личный характер, сильную эмоциональную насыщенность и до этого момента хранился в тайне, то риск, безусловно, повышается. Раскрытия, происходящие впервые (индивид впервые делится своей информацией с кем бы то ни было), особенно эмоционально насыщены.

2. Вероятность того, что реципиент адекватно воспримет информацию, которую предоставляет коммуникатор. Риск снижается, если раскрывающийся уверен в том, что его слушатель разделяет его убеждения и внимателен к его потребностям.

3. Вероятность того, что реципиент отреагирует так, как рассчитывал коммуникатор. У него всегда есть надежды и ожидания касаемо определенной реакции слушателя. Чем ближе знакомы коммуникатор и реципиент, тем чаще между ними происходило подобное взаимодействие в прошлом и тем меньше риск. Если реципиента волнует мнение коммуникатора о нем, риск также снижается. Например, реципиент много раз до этого открывался коммуникатору; в этом случае у коммуникатора есть большая вероятность достижения цели и он может отвечать взаимностью, почти ничем не рискуя.

Если рядовой член современного общества испытывает потребность в самораскрытии, то это обычно происходит по предсказуемому сценарию.

Человек начинает раскрываться с незначительных признаний. Реципиент, которого с коммуникатором связывают длительные отношения (он не просто случайный собеседник, встреченный на коктейльной вечеринке), должен считать, что у него есть определенные обязательства и ответственность перед коммуникатором. Обычно он реагирует на откровенность каким-либо подходящим ситуации замечанием, а затем в ответ сообщает что-то сокровенное. Теперь реципиент уязвим в той же степени, что и коммуникатор; обычно их отношения углубляются, а участники по очереди продолжают раскрывать чуть более откровенные и интимные сведения до тех пор, пока их отношения не достигнут оптимального уровня.

Самораскрытие является предпосылкой для становления значимых межличностных отношений в диадах или группах. Самораскрытие в группе повышает уровень включенности, взаимной ответственности и осознания взаимных обязательств членами группы. Если это происходит своевременно, то ничто не сможет так повысить доверие пациента к группе, как возможность получить или сообщить некую секретную, сокровенную информацию. Для члена группы нет ничего более восхитительного, чем впервые раскрыть то, что обременяло его в течение долгих лет, и быть понятым и полностью принятым окружающими. По утверждению интерперсоналистов вроде Салливана и Роджерса, если формированию адекватной самооценки должно предшествовать признание другими, то человек, чтобы принять себя, должен постепенно позволять другим узнать его таким, какой он есть на самом деле.

Данные исследований подтверждают значимость самораскрытия для групповой терапии. В третьей главе описана связь между самораскрытием и популярностью в группе. Популярность (определенная по результатам социометрии) положительно соотносится с результатами терапии; пациенты, более откровенные с самого начала, впоследствии часто приобретали большую популярность среди членов своей группы. Перес доказал, что количество откровенных высказываний пациентов, успешно прошедших курс терапии, почти в два раза превышает количество таких самораскрытий, сделанных пациентами, результат курса терапии которых неудовлетворителен. Труакс и Каркхафф также установили зависимость между успешностью пациента в терапии и их откровенностью на протяжении всего курса. Либерман, Ялом и Майлз установили, что те пациенты, кому терапия не принесла пользы, отличались большей скрытностью.

Здесь весьма существенно понятие переноса; члены группы не только получают от остальных благодарность за самораскрытие, но такое поведение, получившее положительное подкрепление, входит в поведение человека вне терапевтической группы, где встречает ту же благодарность. Иногда первым шагом к тому, чтобы откровенно поговорить с супругом или потенциально близким другом, становится опыт самораскрытия в терапевтической группе.

Оптимальный психологический и социальный уровень самораскрытия определяется по принципу криволинейности: слишком слабое или слишком сильное самораскрытие свидетельствует о недостаточной приспособляемости в межличностных отношениях.

Слишком слабое самораскрытие обычно крайне ограничивает возможность определения искренности. Если человек скрытен в общении с окружающими, то он, как правило, не встречает ответной откровенности. Более того, этим он не позволяет отношениям развиваться дальше; не получая взаимности, его партнер либо, в свою очередь, перестанет быть откровенным с ним, либо прекратит отношения.

Человек, не проявляющий откровенности в группе, вряд ли будет по-настоящему принят другими ее членами и, следовательно, вряд ли сможет повысить чувство самоуважения. Возен предоставил экспериментальные доказательства этого утверждения. В его исследовании «сознательное ограничение самораскрытия привело к понижению чувства собственного достоинства». Следует ли из этого, что если человек вызывает симпатию на основе ложного представления о себе, которое он пытается создать у других, то это не вызывает повышения самооценки; более того, в подобной ситуации он вряд ли будет способен к эффективному самораскрытию, так как он подвергает себя дополнительному риску потерять симпатию, которую он завоевал созданием ложного представления о себе.

Некоторые люди боятся самораскрытия не потому, что им стыдно или они боятся, что их не поймут, а из-за серьезных проблем в области контроля: они считают, что самораскрытие делает их уязвимыми и дает возможность остальным управлять ими. Только после того, как окружающие продемонстрировали свою уязвимость через самораскрытие, они могут ответить взаимностью.

Блокирование самораскрытия будет мешать как всей группе, так и отдельным ее участникам. Если пациент знает, что у него есть важный секрет, который он не решается открыть остальным членам группы, то ему будет трудно участвовать в деятельности группы, так как он вынужден скрывать не только сам секрет, но и любую информацию, имеющую к нему отношение. В девятой главе я подробно разобрал, как на ранних этапах формирования группы терапевту следует обращаться с пациентом, хранящим особо важный секрет. Подводя итог, можно посоветовать терапевту объяснить пациенту, что он обязан поделиться своей тайной с группой, если он хочет, чтобы терапия была эффективной. Когда это произойдет — решать пациенту, но терапевт может предложить сделать все возможное для того, чтобы помочь пациенту сделать этот шаг. Самая ужасная известная мне тайна, которой обладал пациент, была раскрыта в только что сформированной группе, которой руководил начинающий терапевт. Пациентка за год до этого убила своего двухгодовалого ребенка, а затем пыталась покончить с собой, но неудачно. (Суд признал ее невменяемой и направил на принудительную терапию.) За четырнадцать недель терапии пациентка не только ничего не рассказала о себе, но и своей воинственной пропагандой стратегий отрицания и подавления (таких как астрономические таблицы и древние мистические секты) сдерживала всю группу. Несмотря на указание своего методиста, терапевт не мог найти ни одного способа, чтобы помочь пациентке (да и всей группе) начать терапию. Методист пронаблюдал несколько терапевтических сеансов и отметил, что пациентка много раз предоставляла терапевту возможность помочь ей начать обсуждать свой секрет. Плодотворный контрольный сеанс был посвящен проблеме избегания терапевтом этой пациентки; его чувствам к собственному двухгодовалому ребенку, отвращению, которое вызывало у терапевта преступление пациентки и с которым он ничего не мог поделать. Тому, как это отвращение в сочетании с ее виновностью заставляли его не позволять ей высказываться в группе. На следующем же собрании единственного вопроса, заданного терапевтом, хватило для того, чтобы развязать ей язык и изменить самый характер деятельности группы.

В некоторых группах (мне это часто встречалось в группах психиатров) самораскрытию препятствует общий климат осуждения. Члены группы не желают раскрывать «постыдную» информацию о себе, опасаясь потерять уважение остальных. В группах психиатров эта проблема стоит особенно остро. Так как наш основной профессиональный инструмент это мы сами, мы постоянно рискуем нашим профессиональным и личным престижем. Например, в одной группе психиатр вынес на обсуждение свою гомосексуальность, а другой — отсутствие уверенности в своей профессиональной компетентности и панику, которую у него вызывает любая ситуация, где речь идет о жизни и смерти. Боб, член этой группы, сообщил, что они имели все основания опасаться открывать эти тайны, так как он действительно перестал уважать их и сомневался, будет ли он теперь направлять к ним пациентов. Остальные члены группы не одобрили осуждение Боба и предположили, что и им не захочется направлять пациентов к нему. Порочный круг замкнулся бы, не вмешайся в обсуждение терапевт.

Мы также должны различать естественную потребность в праве на секреты и невротическую скрытность. Есть неразговорчивые люди, которые не всегда могут стать «своими» в группе; они делятся своими секретами только с ограниченным кругом близких друзей, мысль об откровенности в группе приводит их в ужас. Более того, они склонны предаваться самокопанию. Это сильно отличается от скрытности, основанной на страхе, стыде или попрании общественных запретов. На самом деле, по словам Маслоу, решение проблемы невротической скрытности представляет собой шаг на пути к формированию здоровой потребности невмешательства в личную жизнь. Многие пациенты, не склонные к самораскрытию, в то же время боятся одиночества и связывают себя массой бесполезных отношений, в которых они занимают зависимую позицию; их настолько пугает одиночество, что они лишаются способности наслаждаться уединением. Их самопонимание настолько ничтожно, что они могут постигать мир только основываясь на чужом мнении. Поэтому они не могут получать удовольствие от просмотра кинофильма или спектакля или от посещения какого-нибудь спортивного соревнования в одиночестве; они нуждаются в газетных рецензиях или чужих отзывах для того, чтобы поверить в то, что событие имело место быть. Они могут обладать высокой чувствительностью к ощущениям покинутости и отторжения, потому что ненавидят быть одни. Другие настолько болезненно неуверены в себе, что наедине с собой они мучаются, размышляя о том, как они выглядят в глазах других: не считают ли их одинокими, не вызывают ли они жалость и так далее.

Чрезмерное самораскрытие может быть таким же неконструктивным, как и его недостаток. Беспорядочное самораскрытие не является ни показателем психического здоровья, ни путем к его достижению. Некоторые пациенты совершают грубейшую ошибку, предполагая, что если самораскрытие это хорошо, то абсолютное и непрерывное самораскрытие еще лучше. Но, как замечает Гоффман, жизнь в городах стала бы крайне неприятной и трудной, если бы каждый контакт переходил в обмен личными проблемами и секретами. Очевидно, что то, какой тип отношений существует между исповедующимся и исповедником, должно определять степень самораскрытия. Было проведено несколько исследований, которые предоставили экспериментальные доказательства: человек раскрывает различное количество качественно разной информации в зависимости от того, кем ему приходится собеседник — матерью, отцом, лучшим другом или подругой, сотрудником, партнером в браке.

Однако некоторые люди, склонные к неконструктивному самораскрытию, пренебрегают этим и тем самым подвергают риску свои отношения с собеседником. Человек, который не видит разницу между исповедью близкому другу и более отдаленному коллеге, запутывает свои отношения. Я уверен, что всем нам приходилось испытывать смущение или чувствовать, что нас предали, когда нам становилось известно, что информация, «по секрету» доверенная нами, известна многим другим. Более того, чрезмерная откровенность может отпугнуть неподготовленного собеседника. Если между людьми установились ровные, стабильные отношения, то один из них провоцирует другого на откровенность, но не слишком настойчиво.

Члены терапевтических групп, которые начинают исповедоваться рано и беспорядочно, часто прекращают терапию досрочно. Пациентов следует поощрять идти на риск в группе; такое изменение поведения дает положительную отдачу, придает сил и побуждает к риску в дальнейшем. Но если они раскрывают слишком многое и слишком рано, они могут и не вынести этого: они начинают испытывать такой стыд, что любые межличностные подкрепления не будут достаточной компенсацией; более того, они могут быть угрозой для тех, кто пытается оказать им поддержку, но еще не готов ответить взаимностью. Это делает раскрывающегося настолько уязвимым по отношению к группе, что он часто предпочитает спастись бегством.

Все эти наблюдения наводят на мысль о том, что самораскрытие — это сложный социальный акт, который зависит от роли и ситуации. Человек не раскрывается в одиночестве; всегда необходимо принимать в расчет время, место и человеческий фактор. Та же степень самораскрытия, которая уместна в терапевтической группе, может быть абсолютно неуместна в другой ситуации. (Это неумение устанавливать границы — и, соответственно, огорчение по этому поводу — характеризует многих пациентов, которые выносили кратковременный опьяняющий опыт из встреч группы. См. главу 14.)

Степень самораскрытия, которая уместна на одном этапе развития терапевтической группы, может быть неуместна на другой стадии. Это особенно очевидно на примере раскрытия своих чувств по отношению к другим членам группы («обратная связь»). Я уверен, что терапевт должен помочь пациентам в том, чтобы ими руководила ответственность перед остальными в той же мере, что и свобода выражения. Я был свидетелем некоторых вредных, разрушительных событий в группе, причиной которых были откровенность и саморазоблачение. «Вы же говорили нам, что мы должны быть откровенными в выражении своих чувств, не правда ли?» Но на деле мы всегда выборочно открываем свои чувства. Существуют целые пласты реакций, которыми мы редко делимся с кем бы то ни было: низменные качества, физические характеристики, уродства, профессиональная или интеллектуальная посредственность, социальный класс, недостаток обаяния и т. д. Для некоторых проявление нескрываемой враждебности является «естественным и честным». А как насчет базовых чувств, родственных враждебности, — зависти, вины, беспокойства, сострадания, дружеских, братских чувств, получения садистского удовольствия от достижения мстительного триумфа?

В шестой главе я рассмотрел, как роль руководителя группы определяет степень его самораскрытия. Терапевт должен руководствоваться прежде всего иными соображениями. Генерал, который, приняв ответственное тактическое решение, мечется, ломая руки, и твердит о своей неуверенности, несомненно подрывает боевой дух своей армии. Так и руководитель терапевтической группы не должен выражать чувства, которые могут понизить эффективность терапии: свое раздражение, желание пойти домой и пообедать, поглощенность пациентом или группой, с которыми он занимался до этого, выделение «любимчиков» среди членов группы и множество других глубоких забот личного характера.

ЗАВЕРШЕНИЕ ТЕРАПИИ

Завершение терапии — это больше, чем просто акт, свидетельствующий о том, что терапия подошла к концу; это существенная составляющая процесса, которая, будучи понята должным образом, может стать мощной силой, побуждающей к переменам. Существуют три общие формы завершения терапии для терапевтической группы: (1) завершение терапии для неуспешного пациента, (2) завершение терапии успешного пациента, (3) завершение терапии для всей группы.

Обычно неуспешный пациент, который бросает терапию, покидает группу в течение первых двадцати собраний; исследования показали, что между двадцатым и пятидесятым собранием группу покидает намного меньше пациентов; более того, пациенты, которые посетили пятьдесят собраний группы, являются прекрасными кандидатами на улучшение своего состояния (85 %, поданным одного исследования).

Обсуждение причин для досрочного завершения терапии уже имело место на страницах этой книги. Обычно они являются следствием проблем, связанных с отклонением от нормы, образованием подгрупп, конфликтом между скрытностью и самораскрытием, ролью ранних побуждений, внешним стрессом, трудностями согласования интересов индивидуальной и групповой терапии, ревностью к лидеру, неадекватностью терапии и эмоциональным заражением. Основой всех этих причин является тот факт, что на ранних этапах существования группы возникает значительный стресс; пациенты, имеющие неэффективные паттерны интерперсонального поведения, сталкиваются с непривычными требованиями прямоты и выражения самого сокровенного; этот процесс смущает их, они начинают подозревать, что групповая терапия приносит им слишком незначительное облегчение, и, наконец, они получают слишком незначительную поддержку на первых собраниях группы, поэтому их надежда постепенно тает.

Основные принципы предотвращения досрочного прекращения терапии мы обсуждали в девятой и десятой главах. Эффективно снижает количество выбывших оповещение пациентов об основных проблемах и трудностях деятельности терапевтических групп еще во время предтера-певтической подготовки. Это предвосхищение дает пациентам понять, что эти периоды затруднений — ожидаемое событие в жизни группы. Пациенты менее склонны терять доверие к терапевту, который демонстрирует свою способность к предвидению, основанному на опыте.

В некоторых группах есть опытные пациенты, которые в некоторой мере принимают на себя эту функцию предсказателя. Приведем пример:

Но даже несмотря на тщательную подготовку, некоторые члены группы решат бросить терапию. Когда пациент сообщает терапевту, что хочет покинуть группу, тот обычно начинает убеждать пациента вернуться, чтобы обсудить это с остальными. Этот подход основан на предположении о том, что группа сможет помочь пациенту в работе над его сопротивлением и этим отговорит его от прерывания терапии. Однако этот способ редко приносит ожидаемый результат. Одно из исследований, проведенное мной на выборке из тридцати пяти пациентов, выбывших из девяти терапевтических групп, показало, что каждого первого выбывшего уговаривали посетить еще одно собрание, но это ни разу не помогло предотвратить преждевременное прекращение пациентом терапии. (Более того, ни один из тех, кто остался в группе, хотя и собирался ее бросить, не был спасен этим способом.) Когда пациент приходит на последнее собрание, он не дает подробное описание причин своего ухода из группы, потому что его уже ничего не связывает с группой и ее правилами; обычно он начинает общаться осторожно, защищаясь, и ни он сам, ни группа не получает никакой пользы от этого сеанса.

Наиболее разумным для терапевта в такой ситуации будет провести с потенциальным выбывающим несколько индивидуальных бесед для обсуждения причин группового стресса. Точная проницательная интерпретация, данная терапевтом, может быть достаточно эффективна для того, чтобы оставить пациента в группе.

Неопытные терапевты часто полагают, что пациент, который хочет уйти, представляет для них серьезную опасность. Часто на втором или третьем месяце терапии одновременно несколько пациентов решают, что им лучше покинуть группу; это причиняет новичку значительный дискомфорт и вызывает фантазии о том, как он стоит один посреди комнаты, в которой проходили сеансы, а под ним все рушится. Когда-нибудь он узнает, что выбывшие на ранних стадиях терапии пациенты — неизбежность, с которой сталкивается любая группа, а не показатель его профессиональной некомпетентности[74]. Если терапевт начинает паниковать и оказывать чрезмерное давление на пациента, принуждая его остаться в группе, пациент воспримет это так, будто его просят сделать что-то не для него самого, а для терапевта или группы, и обязательно покинет группу.

Пациенты редко выбывают из групп многоопытных терапевтов. И не потому, что они более профессионально подходят к отбору пациентов в свои группы, а потому, что члены их групп доверяют им, и доверие это так или иначе переносится и на остальных. Уже после нескольких сеансов они способны предугадать, кто из пациентов не сможет работать в группе, и вместо того, чтобы проходить через деморализующий пациента и группу процесс выбывания, сообщают ему, что групповая терапия ему не подходит и ему будет лучше попробовать какую-нибудь другую форму терапии. Этот способ понижения количества выбывших представляет собой нечто большее, чем правдоподобную бухгалтерию (превращение «выбывших» в «изгнанных»), аналогичную методу улучшения статистики выживания после разнообразных хирургических операций, которым пользуются больницы (перевод пациентов в соответствующие их диагнозу учреждения). Это отражает позицию терапевта, который снижает качество работы и ценность группы.

Когда пациент, несмотря на все усилия терапевта, все-таки решает покинуть группу, терапевт должен извлечь для него как можно больше пользы из этого события; такие пациенты обычно сильно деморализованы и рассматривают опыт пребывания в группе как «очередной провал». Даже если пациент отрицает наличие этого ощущения, терапевт все равно должен предполагать, что оно имеет место, и во время личной беседы с пациентом должен предложить альтернативный взгляд на ситуацию. Например, предложить представление о «готовности» и «групповой готовности». Некоторые пациенты способны получить положительный эффект от групповой терапии только после прохождения курса индивидуальной терапии; другие, по непонятным причинам, вообще не способны эффективно работать в терапевтических группах. К тому же вполне возможно, что курс терапии в другой группе принесет пациенту пользу, и эта возможность должна быть исследована. В любом случае, пациенту надо помочь понять, что это не он потерпел неудачу, а по каким-то причинам не сработала форма терапии.

Последнюю беседу терапевт может использовать для подробного обзора группового опыта пациента таким образом, чтобы это принесло ему пользу. Иногда терапевты не уверены в полезности или целесообразности «очных ставок» с пациентами, которые решили покинуть группу. Разве имеет смысл отдельная встреча с пациентом, который, например, объясняет свое решение уйти из группы наличием проблем со слухом, тогда как на самом деле он явно девиантен и группа просто-напросто отвергла его? Основной принцип состоит в том, чтобы смотреть на пациента с точки зрения его перспектив в терапии. Если он, скорее всего, снова начнет терапию, конструктивная беседа один на один впоследствии позволит ему более эффективно использовать свою следующую попытку. Если же он вряд ли продолжит динамически ориентированную терапию, то заключительное объяснение с пациентом, у которого никогда не будет возможности использовать его или развить, не имеет смысла; нет смысла и в разрушении защитных механизмов, пусть даже деструктивных, если человек не может предоставить подходящую замену.

Через всю эту книгу красной нитью проходит мысль о том, что групповая терапия представляет собой высокоиндивидуализированный процесс. Каждый пациент по-своему придет в группу, будет участвовать в ее жизни и использовать полученный опыт. Завершение терапии — не менее индивидуализированный вопрос. Можно сделать лишь самые общие предположения касаемо продолжительности и приблизительных целей терапии. Большинству пациентов требуется приблизительно от двенадцати до двадцати четырех месяцев, чтобы достигнуть существенных прочных изменений, хотя миновать кризис и достигнуть симптоматического облегчения возможно и за значительно более короткие промежутки времени.

Никто не смог определить цели терапии более лаконично, чем это сделал Фрейд: «быть способным любить и работать». Некоторые сейчас склонны добавлять и третье — «играть», а другие надеются, что пациент к тому же приобретет способность любить себя, позволять другим людям любить себя, станет более гибким, будет искать свои собственные ценности и верить в их истинность. Некоторые пациенты способны добиться значительных результатов за несколько месяцев, в то время как другим требуются годы групповой терапии. Некоторые пациенты ставят перед собой намного более честолюбивые планы, чем остальные; не будет преувеличением утверждать, что некоторые пациенты, удовлетворенные результатами терапии, прекращают ее в таком состоянии, в котором другие обратились бы за помощью терапевта. Некоторые пациенты могут ставить перед собой весьма специфические цели и из-за того, что основная доля их психопатологии созвучна их эго, предпочитают ограничить количество изменений, на которые они смогут решиться. У кого-то еще могут вызывать затруднения важные внешние обстоятельства их жизни.

Все терапевты оказывались в ситуации, когда они помогали пациенту улучшить свое состояние до такой степени, что дальнейшее совершенствование могло принести только вред. Например, изменяясь дальше, пациент мог бы «перерасти» свою супругу; продолжение терапии повлекло бы за собой прекращение незаменимых отношений, если бы, конечно, соответствующие изменения не произошли и в супруге. Если же это невозможно, то разумным решением для терапевта было бы удовольствоваться теми позитивными изменениями, которые были достигнуты, даже если пациент несомненно обладает личностным потенциалом для дальнейшего развития.

Завершение профессиональной терапии — это только одна из стадий процесса индивидуального развития; завершение терапии не равноценно началу периода застоя. Пациенты продолжают изменяться, и одним из важных результатов терапии является предоставление пациенту возможности конструктивно использовать возможности его персональной среды. Я проводил контрольные долговременные исследования успешных пациентов, которые не только продолжали меняться после ухода из группы, но и месяцы спустя продолжали вспоминать замечания или объяснения, сделанные терапевтом или другим членом группы, которые вдруг приобрели для них существенную значимость. Не только развитие, но и регресс может последовать за завершением курса терапии; многие успешно прошедшие терапию пациенты столкнутся со стрессом, с которым они не могут справиться самостоятельно; им нужна временная помощь. К тому же все без исключения пациенты испытывают беспокойство и угнетенность после ухода из группы; период печали является обязательной частью процесса завершения терапии.

Определение срока завершения терапии настолько же произвольно, насколько индивидуальны результаты, достижение которых является критерием для завершения терапии. Некоторые терапевты считают завершение курса групповой терапии менее проблематичным, чем завершение долговременной индивидуальной терапии, где пациенты зачастую становятся настолько зависимыми от терапии, что с неохотой с ней расстаются. Члены терапевтических групп обычно лучше понимают, что терапия — это не образ жизни, а процесс, который начинается, продолжается и заканчивается. Тем более в жизни терапевтической группы встречается множество реальных примеров порядка течения терапевтического процесса. Пациенты видят обратившихся за терапевтической помощью новичков и уход пациентов, чье состояние улучшилось; они видят, как терапевт снова и снова начинает терапевтический процесс, помогает новичкам преодолеть тяжелые периоды терапии. Это в свою очередь помогает им осознать горький и сладостный одновременно факт: несмотря на то что терапевт является человеком, с которым у них сложились искренние и значимые отношения, он еще и профессионал, который обязан уделять равное внимание всем членам группы, и который не будет постоянным и неисчерпаемым источником их удовлетворения.

Нередко группа начинает оказывать давление на пациента, собирающегося ее покинуть; остающимся будет не хватать не только его самого, но и его содействия. Нет сомнения в том, что пациенты, которые работали в группе месяцы, а то и годы, приобрели навыки межличностного взаимодействия, которые возвели их в ранг особо ценных членов группы. (Я считаю, что должно существовать очень важное качественное различие между результатами групповой и индивидуальной терапии. Вероятно, его можно выявить, демонстрируя пациентам отрывки снятых на пленку сеансов групповой терапии для сбора их наблюдений касаемо лежащих в ее основе процессов.)

Например, на последнем для него собрании пациент, собирающийся покинуть группу, указал на то, что последние четыре или пять встреч начинал Альберт, но внимание группы быстро переключалось на Дейва, который был интереснее и обаятельнее. Еще он заметил, что Альберт, за исключением редких выступлений, проводит в молчании все собрания, а двое пациентов никогда не общались непосредственно друг с другом, прибегая к помощи посредника. Другая пациентка на последнем для нее собрании отметила, что увидела первые признаки разрушения длительного сговора между двумя пациентами, заключавшегося в том, что они фактически договорились никогда не говорить ничего, что будет неприятно или бросит вызов другому. Тогда же она упрекнула членов группы, которые просили пояснить им базовые групповые правила, касающиеся образования подгрупп. «Ответьте себе сами. Это ваша терапия. Вы знаете, что хотите получить от группы. Какое значение это будет иметь для вас? Поможет вам это или нет?» Это очень мудрые замечания, достойные любого опытного группового терапевта.

Терапевт может настолько ценить сотрудничество с такими пациентами, что временами он разделяет нежелание остальных членов группы отпускать его; конечно, это не оправдание такой позиции, и терапевт должен открыто исследовать ее, как только осознает. Мне случайно довелось увидеть «всасывание» роли в действии. Когда старший пациент покидает группу, кто-то другой занимает позицию, в которой он может использовать полученные умения.

Некоторые социально изолированные пациенты могут откладывать срок завершения терапии, так как они используют терапевтическую группу как социальную среду, вместо того чтобы использовать ее как средство, с помощью которого они могут развить необходимые умения для участия в общественной жизни их собственного окружения. В таком случае терапевт должен сосредоточиться на переносе умений и поощрении риска за пределами группы. Другие могут чрезмерно затягивать свое пребывание в группе, потому что надеются получить некую гарантию того, что предстоящие сложности им не грозят; они могут намекать, что им хорошо бы остаться в группе еще несколько месяцев, пока не найдут новую работу, или не женятся, или не закончат колледж. Однако если улучшение кажется стабильным, это оттягивание совершенно необязательно: мы никогда не можем быть ни в чем уверены, мы всегда вынуждены рисковать.

Нередко пациенты испытывают кратковременный рецидив своей исходной симптоматики незадолго до ухода из группы. Вместо того чтобы продлевать их пребывание в группе, терапевт должен помочь им понять истинную природу этого — протест против прекращения терапии. Один пациент за три собрания до ухода вновь начал ощущать депрессию и ощущение собственной ненужности, которые были причиной обращения к терапевтической помощи. Симптомы быстро исчезли, как только терапевт объяснил ему, что он просто искал причину, чтобы остаться в группе. В ту ночь он видел сон, который рассказал на следующем собрании: «Вы (терапевт) предложили мне место в другой группе, в которой я буду учиться на терапевта. Я подумал, что обманул вас, так как вы решили, что мне уже лучше». Этот сон представляет собой откровенную уловку, направленную на избежание ухода из группы: он предоставляет две альтернативных версии; первая предполагает, что пациент становится членом другой терапевтической группы, которая готовит терапевтов, а вторая дает понять, что он обманул терапевта и еще не достиг улучшения (и поэтому должен остаться в группе). Любой вариант толкования сна указывает на то, что пациенту не надо прекращать терапию.

Состояние некоторых пациентов улучшается постепенно и последовательно во время их пребывания в группе. У остальных этот процесс происходит не так размеренно, и улучшение наступает приступообразно. Я знал многих пациентов, которые, несмотря на обязательное отношение к терапии и серьезную работу, не достигали никакого заметного прогресса в течение шести, двенадцати, даже восемнадцати месяцев, а затем вдруг за короткое время буквально полностью перекраивали себя. (Что мы говорим нашим студентам? Чтобы они не стремились получить немедленные результаты, а вместо этого формировали крепкую, основательную, глубокую терапевтическую базу; тогда непременно произойдут изменения. Мы так часто воспринимаем это как взятку, банальность, придуманную для поддержания боевого духа терапевтов, что забываем о том, что это правда.) Есть пациенты, к которым это особенно относится: они обладают повышенной чувствительностью к одиночеству, их чувство собственного достоинства занижено, и они думают, что у них есть только одно оправдание для общения с терапевтом и группой — их болезнь. Если они вылечатся, терапевт расстанется с ними, поэтому они должны минимизировать или скрывать прогресс. Конечно, очень скоро они находят разгадку абсурдного парадокса, тогда они и вправду вылечатся!

Одним из основных показателей готовности пациента покинуть группу является тот факт, что группа понемногу теряет для него свою значимость. Одна завершающая терапию пациентка сказала, что понедельники и четверги (дни собраний группы) теперь стали такими же днями недели, как и все остальные. Когда она начинала терапию, она жила ради понедельников и четвергов, а остальные дни были бессмысленными вставками между собраниями.

Я практиковал запись первой беседы с пациентом в курсе терапии. Нередко эти пленки оказывались очень полезными для процесса принятия решения о прекращении терапии. Прослушивая через несколько месяцев свой вводный сеанс, пациент может получить прекрасный обзор достигнутого и того, что еще осталось достичь. Терапевты, практикующие чередующиеся встречи, говорят о том, что, когда поведение пациента на собрании, проходящем в отсутствие терапевта, становится идентичным его поведению в присутствии терапевта, наступает оптимальное время для окончания терапии.

Члены группы могут весьма эффективно оказывать друг другу помощь в принятии решения о прекращений терапии, а решение, принятое пациентом в одностороннем порядке безконсультации с остальными, часто бывает преждевременным. Обычно своевременное решение о завершении терапии обсуждается на собраниях группы еще в течение нескольких недель, все это время пациент прорабатывает свои чувства по отношению к уходу из группы. Нередко пациенты принимают внезапное решение немедленно покинуть группу; я выяснил, что эти пациенты испытывают трудности в выражении благодарности и положительных эмоций, поэтому они пытаются сократить процесс расставания, насколько это возможно. Этим пациентам нужно помочь понять и исправить свою вызывающую раздражение, не приносящую удовлетворения манеру завершать отношения. Игнорировать эту фазу интерперсональных отношений значит пренебрегать важной областью человеческих отношений. Расставание же является частью почти всех отношений, и на протяжении своей жизни человек вынужден прощаться с многими значимыми для него людьми.

Многие пациенты, завершающие терапию, пытаются уменьшить шок расставания, сооружая мосты между собой и группой, которыми они смогут пользоваться в будущем. Они ищут уверенность в том, что они могут вернуться, собирают номера телефонов, договариваются о встречах, чтобы поддерживать свою информированность о важных событиях в жизни группы. Эти попытки легко предсказуемы, но терапевт не должен воспринимать такое поведение как способ отрицания ухода из группы. Наоборот, он должен помочь членам группы полностью проработать эту проблему. Пациент действительно покидает группу, он на самом деле никогда не вернется, группа обязательно изменится, на его место придут новые люди, мы не можем остановить время, его течение непреклонно и безжалостно. Эти факты, впрочем, вполне очевидны оставшимся членам группы; нет лучшего стимула, чем уход одного из пациентов, чтобы начать работу с такими проблемами, как расставание, потери, смерть, старение, непредсказуемость существования, ход времени. С этой точки зрения уход пациента представляет собой нечто большее, чем чуждое группе событие; это микрокосмическая демонстрация одной из наиболее критических и мучительных жизненных ситуаций.

Группе может потребоваться несколько сеансов для того, чтобы справиться с потерей и разобраться с множеством проблем, связанных с завершением терапии. После того, как группу покинул один из участников, лучше не вводить в нее нового пациента, лучше переждать одно или несколько собраний. Уход одного из членов группы — лучшее время для оставшихся, чтобы подытожить свои собственные успехи в терапии. Пациенты, начавшие терапию одновременно с ушедшим, могут получить стимул к ускоренному продвижению вперед. Остальные реакции относятся к сфере конфликта. Некоторые пациенты могут неверно воспринять уход одного из членов группы как вынужденный, что может вызвать потребность утвердиться в группе, на что сгодятся даже регрессивные способы. Другие, склонные к конкуренции, могут попытаться досрочно прекратить терапию.

Терапевт должен также обратить внимание на свои чувства во время ухода одного из членов группы, так как иногда он почему-то излишне оттягивает этот момент. Некоторые склонные к перфекционизму терапевты могут ожидать слишком сильных изменений от своих пациентов и не соглашаются остановиться ни на чем, кроме полного выздоровления; более того, им не хватает веры в способность пациентов продолжить развитие после окончания формальной терапии. Другие пациенты вызывают у нас пигмалионовскую гордость; нам трудно расстаться с творением рук наших: расставание с ними — это расставание с частью самого себя. Более того, это окончательное расставание: если терапевт сделал свое дело как следует, то пациент перестает в нем нуждаться и разрывает все отношения. Терапевт, конечно же, не свободен от ощущения потери и тяжелой утраты. Есть много пациентов, с которыми он сблизился. Он будет скучать по ним так же, как и они по нему. Для терапевта, как и для членов группы, уход пациента является бросающим в дрожь напоминанием о безжалостности, свойственной психотерапевтическому процессу.

Есть множество причин, по которым группы прекращают свое существование. Некоторые терапевты устанавливают временные ограничения в начале работы. Часто внешние обстоятельства предписывают прекращение существования группы; например, группы в университете, готовящем клинических психиатров, собираются в течение восьми-девяти месяцев и распадаются на время летних каникул. Другие группы перестают существовать, когда терапевт прекращает практику, хотя этого можно и избежать, если его напарник может продолжить занятия с группой или группа может быть передана другому терапевту (который, кстати, может облегчить передачу, если будет присутствовать на последних нескольких собраниях, проведенных первым терапевтом). Иногда терапевт решает распустить группу, так как большинство пациентов больше не нуждаются в терапии.

Часто группа избегает сложной и неприятной проработки завершения терапии, игнорируя или отрицая свои тревоги, поэтому терапевт должен сосредоточить их внимание на этой проблеме. Прекращение существования группы — это большая утрата; пациенты постепенно начинают понимать, что она никогда больше не соберется вновь, даже если они продолжат общение с одним из участников или частью группы, все равно то, что было, уже никогда не вернется.

Терапевт должен неоднократно привлекать внимание группы к предстоящему завершению терапии. Если избегание слишком сильно и выражается, например, в понижении посещаемости, терапевт должен поставить группу в известность об их поведении. Обычно лучший подход к уже созревшей группе — это непосредственный подход; пациентам стоит напомнить, что это их группа, и им решать, как они хотят закончить ее существование. Пациенты, нерегулярно посещающие собрания, должны получить помощь в осознании своего поведения. Кажется ли им, что их отсутствие не имеет значения для остальных? Или их настолько пугают позитивные эмоции по отношению к группе или, возможно, негативные по отношению к терапевту, который распускает ее? Что из этого побуждает их к избеганию прямого обсуждения? Боль, вызванную потерей группы, могут частично облегчить воспоминания о ее прошлом; воскрешаются в памяти волнующие и значимые события из жизни группы, пациенты напоминают друг другу, «каким ты был тогда»; на последнем собрании обязательно будут звучать личные благодарности. Важно, чтобы терапевт не похоронил группу слишком рано, иначе группе предстоит несколько неэффективных, «куцых» собраний. Он должен позаботиться о том, чтобы вывести на обсуждение проблему завершения терапии и прорабатывать ее до последней минуты.

Терапевт постоянно облегчает работу группы выражением своих собственных эмоций по поводу расставания. Терапевту будет недоставать группы не меньше, чем ее участникам. Для него группа тоже была местом страдания, конфликтов, страха, но еще и прекрасным местом; некоторые самые истинные и мучительные события в жизни происходят в маленьком и столь же безграничном микрокосме терапевтической группы.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Yalom I. D. A Study of Group Therapy Dropouts // Arch. Gen. Psychiat. 1966.14. P. 393–414.

2. Lindi H., Sherman Μ. Social Incognito in Analytically Oriented Group Psychotherapy I! Int. J. Group Psychother. 1952. 2. P. 209–220.

3. Freud S. Group Psychology and the Analysis of the Ego. New York: Bantam, 1960.

4. Yalom I. D. Group Psychology and the Analysis of the Ego: A Review // Int. J.Group Psychother. XXIV. 1974. Jan. No. 1. P. 67–82.

5. Yalom I. D., Hours P. Unpublished data. 1965.

6. Frank J. D. Some Determinants, Manifestations, and Effects of Cohesiveness in Therapy Groups I! Int. J. Group Psychother. 1957. 7. P. 53–63.

7. White R., Lippit R. Leader Behavior and Member Reaction in Three Social Climates 11 Group Dynamics: Research and Theory / Eds. D. Cartwright, A. Zander. New York: Row, Peterson, 1962. P. 527–553.

8. Wolf A. The Psychoanalysis of Groups // Group Psychotherapy and Group Function I Eds. M. Rosenbaum, M. Berger. New York: Basic Books, 1963. P. 320.

9. Frank J. D. Some Values of Conflict in Therapeutic Groups // Group Psychother. 1955. 8. P. 142–151.

10. Rogers C. Dealing with Psychological Tensions // J. Appl. Behav. Sci. 1965. 1. P. 6–24.

11. Foulkes S. H. Therapeutic Group Analysis. New York: International Universities Press, 1964. P. 81.

12. Shapiro D. Neurotic Styles. New York; Basic Books, 1965.

13. Berne E. Games People Play. New York: Grove Press, 1964.

14. Culbert S. A. The Interpersonal Process of Self-Disclosure: It Takes Two to See One 11 Explorations in Applied Behavioral Science. No. 3. New York: Renaissance Editors, 1967.

15. Yalom I. D., Houts P. S., Zimeiberg S. M., Rand K. H. Prediction of Improvement in Group Therapy: An Exploratory Study // Arch. Gen. Psychiat. 1967. 17. P. 159–168.

16. Hurley S. Self-Disclosure in Small Counseling Groups. Unpublished Ph.D. dissertation. Michigan State University, 1967.

17. Peres H. An Investigation of Non-Directive Group Therapy // J. Consult. Psychol. 1947. 11. P. 159–172.

18. Truax C., Carkhuff R. Client and Therapist Transparency in the Psychotherapeutic Encounter 11 J. Couns. Psychol. 1965. 12. P. 3–9.

20. Vosen L.M. The Relationship Between Self-Disclosure and Self-Esteem. Unpublished Ph.D. dissertation. University of California at Los Angeles, 1966. Cited by Culbert. Op. cit.

21. Maslow A. H. Unpublished mimeographed material, 1962.

22. Goftman E. The Presentation of Self in Everyday Life. Garden City, N.Y.: Doubleday Anchor Books, 1959.

23. Rickers-Ouiankina M. Social Accessibility in Three Age Groups // Psychol. Rep. 1956. 2. P. 283–294.

24. Jourard S. M., Lasakow P. Some Factors in Self-Disclosure // J. Abnorm. Soc. Psychol. 1950. 56 P. 91–108.

25. Bugenthal D. E., Tannenbaum R., Bobele H. Unpublished manuscript. Cited by Culbert. Op. cit.