Гуд бай, стервоза!

38

Если бы можно было не принимать в расчет ни финансовый вопрос, ни решение семьи, как бы вы провели последнее лето перед началом учебы в университете?

Рутгерз, Университет штата Нью-Джерси

Женщина, встретившая нас в холле, представилась как Лианн Коузенс, глава Приемной комиссии Колумбийского университета. Это была брюнетка лет сорока с небольшим. Во всем ее облике сквозила такая ледяная самоуверенность, какая может быть только у человека, держащего в своих руках судьбы тысяч напуганных абитуриентов. Я сразу понял, что она очень понравилась отцу — он вылез вперед мамы и протянул руку для рукопожатия еще прежде, чем она пригласила нас в свой офис.

— Пожалуйста, — сказала она, — присаживайтесь. Желаете что-нибудь? Чай, кофе?

— Спасибо, не стоит беспокоиться, — ответил за всех отец.

Лианн села по другую сторону отполированного стола. На столе находились лишь лэптоп, телефон и фотография в серебряной рамке, повернутая к нам оборотной стороной. Весь офис тоже был таким: ничего лишнего, один только металлический стеллаж с книгами и окно с видом на улицу. Если бы не комнатные растения, он казался бы совершенно стерильным и безжизненным.

— Итак, — сказала она. — Как я уже говорила, когда мы беседовали по телефону, то, что происходит сейчас, идет вразрез со всеми нашими правилами. Обычно собеседование проходит в режиме он-лайн от начала и до конца. Я уже… очень давно не проводила собеседование вот так, лично.

Она улыбнулась мне, и я невольно улыбнулся ей в ответ.

— Но Перри — это особый случай. И вообще-то это было моей идеей — пригласить вас сюда.

— Что ж, — сказала мама, — мы очень ценим то, что Колумбийский университет заинтересовался Перри.

Лианн рассмеялась.

— Ну, не мы одни им интересуемся. В последние два месяца стоит только включить телевизор… Вы определенно оказались в центре внимания и узнали, что такое настоящая слава, не так ли?

— Да, мэм, — сдержанно ответил я, не зная толком, как реагировать на этот пассаж насчет славы.

— Разумеется, это печальный конец для мисс Закзаускас, но… в любом случае, вы люди занятые, так что перейдем к делу.

Она выдвинула один из ящиков стола и, достав оттуда папку, открыла ее:

— Так, посмотрим. Мы получили ваши вступительные документы в мае. Ваш средний балл в школе — три и три…

— Три и тридцать четыре, — поправил отец.

— Три и тридцать четыре.

Улыбка Лианн стала немного натянутой; она взяла остро заточенный карандаш и внесла исправления в анкету. — Выпускной тест — двести двадцать баллов, и двести пятьдесят баллов — вступительный тест. Занятия плаванием, член дискуссионного клуба, юриспруденция и судебное дело, член школьного сената — все очень значительно и веско… — снова сдержанная улыбка, — …немного размывчато, но в целом неплохо. Однако полагаю, вам известно, что мы очень избирательны при приеме студентов. Учитывая нашу особую программу и условия, мы можем позволить себе быть разборчивыми и даже немного придирчивыми — у нас высокие стандарты. Так что, миссис и мистер Стормейр, не поймите меня неверно, но если бы Перри ограничился вышеперечисленными достижениями, мы бы здесь сейчас не сидели…

Я обернулся и посмотрел на маму с папой. Они уже не улыбались — ни тот, ни другой. Отец лишь как-то немного кривил рот, но это была жалкая потуга на улыбку.

— Простите, — сказала мама, — я не уверена, что правильно поняла, о чем вы говорите.

— Я говорю вот об этом, — сказала Лианн, извлекая из ящика стола толстую пачку исписанных листов и выкладывая их на стол перед собой. — Я говорю о его эссе. Вот об этом эссе, написанном Перри.

Родители нахмурились и уставились на пачку бумаги так, словно Лианн выложила перед ними кучу дерьма, а не мое эссе. У них даже носы сморщились. На секунду меня поразило, насколько же мама и папа внешне похожи друг на друга.

— Это его эссе? — спросила мама.

— Да. — Лианн перевернула несколько страниц. — Наше требование для вступительной работы — от двухсот пятидесяти до пятисот слов; обычно этого достаточно, чтобы раскрыть тему. Перри прислал нам эссе на четыре тысячи слов.

— Четыре тысячи? — переспросил отец.

— На какую тему? — уточнила мать.

Лианн посмотрела вниз на первую страницу, которую она открыла.

— «Опишите ситуацию или событие, которое помогло вам открыть глаза на самого себя, осознать себя как личность».

Она подняла взгляд на нас, симулируя скептицизм с таким совершенством, что я решил: она долго тренировалась, глядя в зеркало.

— Так что, как вы понимаете, в обычных обстоятельствах, эссе, которое полностью не соответствует нашим стандартам для вступительных экзаменов, было бы возвращено абитуриенту и никто даже не стал бы его читать. Возможно, его оповестили бы, что он не прошел вступительные экзамены. Однако в данном случае невероятный объем эссе привлек внимание одного из членов приемной комиссии. Он прочел его и дал прочесть остальным… Данное эссе стало для нас культовым, если можно так выразиться.

— Культовым? — спросила мама и уставилась на меня круглыми глазами. — Ты о чем там написал?

— Я полагаю, легче всего описать эту работу, как рассказ о ночи в Нью-Йорке вместе с Гобией Заксаусказ, — сказала Лианн, перелистывая страницы кончиками пальцев. — То, что прислал нам Перри вместе с вступительной анкетой, это стремительная проза, в которой присутствует и непечатная лексика, и криминальный сюжет, и, если позволите так выразиться, пренебрежение к привычным стандартам вступительной работы. Тут множество просторечий, жестких описаний и слезливых сцен. — Она захлопнула папку и положила сверху ладонь. — В то же время это одно из самых блестящих и оригинальных произведений из всех, что я читала, работая здесь на факультете.

— Что ж, — сказал отец.

— Что ж, — сказала мать.

— Да, — сказала Лианн, глядя теперь прямо на меня. — Что ж, Перри. Теперь, я думаю, понятно, почему я взяла на себя инициативу пригласить тебя и твою семью для личной беседы?

— Да, мэм, — сказал я. — Пожалуй, понятно.

— Хорошо.

Взяв эссе кончиками пальцев, она сдвинула его ровно на шесть дюймов влево.

— Таким образом, полагаю, единственное, что мне осталось сказать: добро пожаловать в Колумбийский университет!

Вокруг меня повисло молчание, полное и абсолютное. Я чувствовал, что родители смотрят на меня выжидающе.

— Спасибо, — сказал я. — Но мне кажется, сейчас это не совсем то, что мне нужно.

Лианн не пошевелилась, только слегка склонила голову к левому плечу.

— Извини?

— Я много думал об этом. — Я глубоко вздохнул и выдал все, что хотел сказать: — Я считаю, что сейчас мне нужно совсем другое — мне нужен год, чтобы пожить собственной жизнью, прежде чем приступить к учебе в университете.

— Год? — переспросил отец. — Минуточку, это не то, о чем мы договаривались.

— Я решил, что мне нужно посмотреть мир. Знаете, съездить за границу. Побывать в разных местах.

— Понятно, — сказала Лианн.

Она все еще моргала, и легкий румянец уже начал заливать ее щеки и шею.

— Что ж, это тоже своего рода альтернатива.

— Дорогой, — сказала мама, — а ты уверен, что это действительно то, что тебе нужно?

— Абсолютно, — ответил я.

— Да нет, ну что вы, — возразил отец и повернулся к Лианн, которая уже поднялась со стула. — Миссис Коузенс, я прошу прощение за то, что сказал мой сын. Вы не позволите мне поговорить с ним?

— Отец, нет.

Он уставился на меня.

— Перри…

— Нет.

Я встал и протянул руку Лианн:

— Рад был познакомиться. Рад, что вам понравилось мое эссе. Спасибо, что уделили мне время.

— Нет проблем, — сказала она. — Я говорила правду по поводу твоей работы, Перри. И я надеюсь, что, если ты изменишь решение, ты будешь… Будешь иметь в виду наше предложение учиться здесь.

— Обязательно, — сказал я и обернулся к родителям. — Ну что, пошли?

Мама осталась стоять на ступеньках лестницы, а отец спустился вниз, чтобы подогнать машину. Августовское солнце ярко светило в лицо, особенно жарко припекая после прохлады кондиционированного офиса.

— Он в ярости, — сказал я.

Мама нахмурилась:

— Ничего, переживет.

— Сколько ему потребуется времени, как ты думаешь?

— Ну… — Она сняла очки и снова их надела. — Скажем так. Возможно, это хорошо, что ты на некоторое время сейчас уедешь.

Я рассмеялся, минуту спустя рассмеялась и мама:

— Я горжусь тобой, Перри.

— Правда?

— И твой отец тоже. Хотя он, вероятнее всего, не скажет этого, но он тоже гордится тобой. Требуется многое понять и осознать в собственной системе ценностей и убеждений, чтобы принять самостоятельное решение, что для тебя действительно лучше. Это нелегко.

Я обернулся и посмотрел на здание, из которого мы только что вышли. Несколько студентов спускались по ступенькам, на них были шорты, футболки, шлепанцы, а некоторые так просто шли босиком. На верхней ступеньке стояла девушка с короткими светлыми волосами, в огромных черных очках. Она смотрела на меня сверху вниз. Не просто смотрела, вдруг понял я. Она смотрела на меня в упор и не могла отвести взгляд.

Я почувствовал, как мое сердце остановилось.

— Перри? — сказала мама. — Что ты делаешь?

— Я сейчас вернусь.

Я видел ступеньки, но не чувствовал, как бегу по ним вверх. Когда я поднялся, девушка по-прежнему смотрела на меня. Теперь она смотрела снизу вверх, подняв голову, и я увидел у нее на шее тонкий белый шрам и цепочку с медальоном в форме половинки сердца.

— Извини, — сказал я, — мы знакомы?

Она помолчала и медленно помотала головой.

— Ты здесь учишься?

— Нет.

— И я нет.

— Боюсь, я обознался.

— Расслабься, — сказала она, — такое случается.

— Я вообще-то собираюсь путешествовать. Возможно, автостопом. Хочу посмотреть мир, прежде чем снова пойти учиться.

— Путешествовать?

— Ага. Может, в Европу подамся.

Она кивнула.

— Европа — это хорошо.

— Я никогда там не был.

— Особенно хорошо в Венеции.

— Правда?

— Там есть один бар, «У Гарриса».

— Я слышал о нем, — сказал я.

— Там бармены всегда передают сообщения, если кто-то оставляет их, — сказала она. — Проверь, может, кто-то оставил там весточку и для тебя?

— Обязательно проверю.

— Перри! — позвала мама снизу. — Отец уже подъехал! Мы ждем!

— Хорошо! — крикнул я, перегнувшись через перила вниз, туда, где меня ждал припаркованный «Ягуар». — Сейчас иду!

Я обернулся, но девушки уже не было рядом…

18-летний Перри Стормейр заканчивает школу, играет в собственной рок-группе, собирается поступать в Колумбийский университет и планирует стать адвокатом, как его отец. Он вежлив и терпелив, поэтому когда отец просит его сходить на выпускной вместе с Гоби, невзрачной студенткой по обмену, живущей у них в доме.

Перри нехотя соглашается, полагая, что скучный вечер будет хотя бы недолгим. Чего он не ожидает, так это того, что эта ночь навсегда изменит его жизнь.

Что школьный выпускной закончится дракой, что Гоби из странной угловатой студентки превратится в сногсшибательную красотку, что в ее сумочке вместо книжек окажется куча оружия, а прогулка по Нью-Йорку превратится в кровавую ночь разоблачений и мести за давние преступления.

«Далее следуют погони, захваты в плен, пытки, автоматные очереди, спасительное бегство на вертолете и поцелуй, который, подобно этому увлекательному роману, похож на бесконечное, опьяняющее погружение в море Red Bull'а».

Booklist

«Идеальный для любителей приключений, с погонями, убийствами, взрывами дебютный роман Джо Шрайбер одновременно полон юмора, чувственности, ярких персонажей, написан прекрасным языком и может претендовать на большее, чем просто увлекательное чтение».

Нот Book