Гуманистическая психотерапия: Рационально-эмоциональный подход

10. ЦЕЛИ ПСИХОТЕРАПИИ

Какую цель я ставлю перед собой, когда начинаю работу с очередным клиентом? В общем-то цель моя очень проста и конкретна: в ходе курса психотерапии снизить повышенную тревожность (самоосуждение) и враждебность (обвинение других и всего окружающего мира) и дать клиенту метод самонаблюдения и самооценивания, который позволит ему и в дальнейшем сохранять минимальный уровень тревожности и враждебности. Значит ли это, что тревожность и враждебность являются весьма разрушительными эмоциями и что хорошо адаптированному человеку незачем переживать эти эмоции интенсивно и продолжительно? Определенно — да.

Чтобы избежать путаницы, желательно, чтобы такие термины, как тревожность и враждебность, были бы операционально определены. Человеческие существа, чтобы сохранить себя в сложном и чуждом мире, должны быть до некоторой степени боязливыми, осторожными и бдительными. Если бы у них не было врожденных тенденций легко научиться следовать поговорке «Не зная броду, не лезь в воду», они быстро погубили бы себя. Следовательно, определенный операционально, страх состоит из следующей идеи, или установки, или интернализированного предложения: «Будет досадно, если я сделаю тебе больно или позволю себя убить; поэтому лучше я буду осторожен, например, «узнаю, где бород», посмотрю, не собираются ли другие атаковать меня, продумаю свои слова и поступки, когда мой начальник или учитель будут наблюдать за мной, и т. д.». Другими словами, страх — это профилактика, которая включает в себя следующие представления: кто-то или что-то опасно для меня; лучше я что-нибудь сделаю, чтобы защитить себя от этого опасного объекта или человека.

Тревога отличается от страха тем, что неизменно содержит в себе третью идею, а именно: «Из-за того, что я неадекватный, неумелый и бесполезный человек, а такие личности не могут хорошо встретить любую настоящую грозящую ему опасность, я, вероятно, не смогу справиться с опасным человеком или объектом; стало быть, я ничего не смогу сделать, чтобы спасти себя, и меня уничтожат». Другими словами, тревога добавляет к идеям об опасности и противодействии этой опасности излишние и, в сущности, метафизические (то есть недоказуемые) идеи о том, что человек не способен справиться с потенциальной или реальной опасностью, и его дело, стало быть, безнадежно. Кроме того, человек чувствует, что, показывая свою неспособность адекватно справиться с реальной опасностью (возможной опасностью), он неоспоримо доказывает свою полную неспособность и в будущем справиться с подобной угрозой.

Объясню по-другому (так как очень важно понять, чем действительно является тревога, чтобы эффективно ее устранить) — тревога включает в себя не только оценку человеком реальной опасной ситуации, в которой он находится, но и его оценку своей способности справиться с этой ситуацией и предположения о том, как лучше выйти из нее. Далее, тревога включает в себя моралистические, негативные, чрезмерно пессимистичные оценки самого себя и подразумеваемое или высказанное заключение о том, что он никогда не сможет справиться с этой или с любой другой опасной ситуацией. Более того, тревога неизменно включает в себя недоказуемое чрезмерное обобщение, а именно: так как человек до сих пор не нашел хорошего выхода из опасной ситуации, которая ему угрожает, и так как, возможно, он не смог справиться с подобными опасностями в прошлом, то у него никогда это не получится, следовательно, он никудышный человек.

Тревога (в отличие от страха, который оценивает ситуацию и вызывает действие) включает самооценку, сковывает Деятельность и практически всегда ведет к неудачным результатам. Вместо того чтобы изучить потенциально опасные обстоятельства и попытаться встретиться с ними сегодня или предотвратить их появление завтра, как поступил бы боязливый человек, тревожная личность отслеживает свое собственное безнадежное неумение встретиться с предполагаемой опасностью. Тревожный человек постоянно избегает встречи с опасностью; он обычно создает даже более опасные или потенциально опасные ситуации; он винит себя за то, что он такой безнадежный и неумелый; и, конечно, становится все более и более тревожным. Тревога разрушительна для нормальной Деятельности, тогда как страх может быть эффективным и дает возможность человеку адекватно справиться с опасной ситуацией.

Враждебность, если ее операционально определить, как и тревога, имеет две стороны: рациональную и иррациональную. Первая, или здравая, сторона враждебности состоит из того, что можно назвать дискомфортом, недовольством, досадой или раздражением, которые связаны с неприятной ситуацией или общением с неприятным человеком. Например, пошел дождь как раз тогда, когда вы собрались на пикник, или вас несправедливо осуждают, вы сами себе раздраженно можете сказать: «Мне определенно не нравится эта досадная ситуация (или человек). Теперь дайте-ка взглянуть, что я могу сделать, чтобы изменить ситуацию (справиться с ним)?». Это предложение, как и то, которое сопровождает страх, содержит две основные идеи: что-то или кто-то неприятно мне или раздражает меня; лучше я что-нибудь сделаю, чтобы изменить ситуацию или человека, и таким образом минимизирую свое раздражение.

Враждебность, как и тревога, радикально отличается от неудовольствия или досады тем, что неизменно включает в себя третью идею, а именно: «Так как этот беспокоящий меня предмет или человек вреден и теоретически может не существовать или быть другим, я могу логично сделать вывод, что этот человек или предмет не должен существовать или должен стать другим*. Можно иначе выразить эту идею: злой человек претенциозно и ошибочно делает вывод: «Так как мне не нравится этот предмет (человек), то он не должен существовать». Эта пробуждающая гнев идея, конечно, — метафизичное или недоказуемое допущение, так как просто нет причины, по которой неприятный мне предмет должен прекратить свое существование из-за того, что он мне не нравится и может быть другим.

Гнев, так же как и тревога, полезен тогда, когда рассерженный и раздраженный человек делает нечто, чтобы устранить источник раздражения. Обычно же гневающийся или враждебный человек в основном варится в своем собственном соку, тратит большую часть своего времени и сил, проклиная источник раздражения. Вместо того чтобы сделать что-нибудь с целью изменить ситуацию, враждебный человек обычно настраивает тех людей, на которых он зол, против себя, тем самым усугубляя ситуацию, и оказывается в центре порочного круга им самим созданной и увековеченной враждебности. Более того, из-за того что гнев (как и тревога) в целом — неприятное чувство, ему не нужно надрываться, чтобы вызвать его. В отличие от тревоги, у гнева есть свои преимущества: враждебный и гневный человек презирает других и чувствует свое «превосходство» над ними, что приносит ему некоторое удовлетворение. Но выгода, получаемая от враждебности, редко стоит той огромной цены, которую обычно приходится платить, и, следовательно (в отличие от раздражения и досады), это эмоция, с которой стоит бороться.

И тревога, и гнев часто, хоть и не всегда, включают другое метафизическое представление, которое связывает их друг с другом и обычно делает тревожного человека злым, а враждебного человека — тревожным. Тревожный человек, после того как убедит себя в том, что он — бесполезный недотепа, который не может адекватно справиться с опасными ситуациями, возникающими в его жизни, часто говорит себе: «Так как я такой беспомощный и безнадежный перед лицом опасности, несправедливо, что обстоятельства и люди угрожают мне, а не помогают. Эти обстоятельства и люди должны стать другими потому, что мне так нужно». Таким образом, он делает себя как враждебным, так и тревожным.

Враждебный человек, после того как убедит себя в том, что люди не должны быть такими, какие они есть, часто также говорит себе: «Я терпеть не могу вещи и людей такими, какие они есть; я просто не могу совладать с тем, что они такие ужасные». Таким образом, он делает себя тревожным или ненавидящим себя.

Более того, поскольку самообвинение и как следствие появление тревожности естественно приводят к подобию спутанного мышления, которое достаточно легко заставляет человека обвинять других, и поскольку неприятие других зато, что они такие, какие они есть, часто распространяется на сходные необоснованные самообвинительные мысли, тревога и враждебность часто встречаются вместе. Суть этих негативных чувств заключается в обвинении, морализаторстве или самоуничижении в тех случаях, когда человек допускает ошибки.

Мои терапевтические задачи неизменно включают уменьшение у клиентов тревожности и враждебности. В то же время я не хочу, чтобы они становились неосмотрительными, неисправимыми оптимистами или абсолютно нераздражительными. Люди не могут стать абсолютно нетревожными и невраждебными, так как у них существуют отчетливые врожденные биологические способности неоднозначно думать о своем поведении и о поведении других. Следовательно, они вполне могут смешивать тревогу и страх, враждебность и раздражение, но в то же время они могут старательно учиться и тренироваться быть умеренно тревожными или враждебными, а не постоянно злиться на себя и других (как они обычно поступают в нашем обществе).

В отличие от многих других терапевтов, я в основном не заинтересован в том, чтобы побуждать моих клиентов выразить, разрядить или разыграть свои тревогу и враждебность. Я стараюсь убедить их признать себя самообвиняющими и злыми. Как только они смогут сделать это, я заставляю их действовать против этих тревожных и враждебных чувств, изменять и искоренять их. Хорошо, если по ходу дела они выражают прежде подавляемые или сдерживаемые негативные установки по отношению к себе или другим. Я использую материал, который они предоставляют, и работаю с ним или делаю так, чтобы они работали с ним. Выражение их чувств per se⁷ мало интересует меня. Яна самом деле убежден, что терапевты, которые поощряют подобные проявления эмоций, часто помогают клиентам либо приспособиться к своей тревоге и враждебности (то есть чувствовать себя более комфортно с ними), либо усилить их — оба эти результата я считаю нежелательными.

Практически, человеческие дела можно и нужно вообще очистить от гнева и тревоги — не от вызванных реальной ситуацией раздражения и страха, а от неуместных враждебности и самообвинения, которые постоянно существуют и случайно или намеренно добавляются к нормальным раздражению и бдительности. Эти бессмысленные прибавления могут быть убраны, если клиенту четко и конкретно показывают то, как он неосознанно создает агрессию из фрустрации, панику из настороженности. Именно это я делаю со своими клиентами; я показываю им то, как именно они добавляют неразумные и недоказуемые предположения к своим разумным наблюдениям и посылкам и как, избавившись от этих иррациональных предположений, они могут перевести свой гнев обратно в раздражение, а тревогу — в соответствующий страх.

Я стараюсь показать моим клиентам, какие конкретно иррациональные гипотезы и нелогичные выводы они используют, чтобы создать свою бессмысленную тревогу. Кажется, главные иррациональные идеи, которые вызывают у людей состояния паники, самообвинения и неуверенности в себе, таковы:

1. Взрослому человеку крайне необходимо, чтобы его любили или одобряли практически все значимые люди из его окружения.

2. Человек должен быть совершенно компетентным, адекватным и успешным во всех отношениях, чтобы можно было считать себя стоящим человеком.

3. Несчастья людей обусловлены внешними причинами, и люди не могут или почти не могут повлиять на свои невзгоды и тревоги.

4. Прошлое является важнейшей детерминантой настоящего поведения, и если что-то однажды сильно повлияло на жизнь человека, то сходные события всегда будут вызывать у него одинаковые реакции.

5. Существует единственно правильное, точное и идеальное решение человеческих проблем, и если это решение не удалось найти, то это катастрофа.

6. Если что-то может быть или является опасным или устрашающим, то нужно серьезно беспокоиться из-за этого, даже если событие только предполагаемое.

Основными иррациональными идеями, которых придерживаются мужчины и женщины, чтобы вызвать у себя состояние гнева, морализаторства и низкой фрустрационной толерантности, являются следующие:

1. Некоторые люди плохи, порочны или отвратительны, и они должны быть сурово осуждены и наказаны за свою подлость.

2. Ужасно и катастрофично, когда все идет не так, как очень хотелось бы.

3. Проще избегать определенных жизненных трудностей и ответственности, чем сталкиваться с ними лицом к лицу.

4. Люди должны очень огорчаться из-за проблем или тревог других.

Именно эти изначально иррациональные необоснованные посылки я постоянно демонстрирую своим клиентам, которые (осознанно или неосознанно) в них верят. Именно эти идеи они бесконечно внушают себе, эффективно не оспаривая. Эти посылки, по сути, являются причиной того, что люди чувствуют и ведут себя плохо. Именно над этими идеями необходимо настойчиво работать, работать и работать, чтобы разувериться в них, если люди действительно хотят когда-нибудь преодолеть свои базовые тревожность и враждебность. Как же конкретно я убеждаю клиентов прямо посмотреть на свои иррациональные предположения и начать сомневаться и оспаривать эти разрушительные философские посылки? Для этого я использую весьма эффективные методы.

1. Я заставляю моих клиентов посмотреть на простые восклицательные предложения, которые они говорят сами себе, что бы вызвать у себя чувства гнева и враждебности. Всякий раз, когда клиент говорит мне, например: «Моя жена обвинила меня в том, что я изменяю ей, и это ужасно меня разозлило потому, что это абсолютно неверно и так несправедливо с ее стороны обвинить меня в этом». Я сразу же его прерываю и спрашиваю: «Что вы имеете в виду, когда говорите, что это вас разозлило? Что могут сделать с вами ее ложные обвинения? Вы хотите сказать, что ваша жена несправедливо вас обвинила, и тогда вы разозлили себя тем, что по-идиотски повторяли себе: «Мне не нравятся ее ложные обвинения» и «Мне это не нравится, ей не следует это делать». Не это ли расстроило вас: ваша собственная нелогичная посылка, а не ее обвинения?».

2. Я активно-директивен с большинством моих клиентов. Система рационально-эмоциональной психотерапии, которую я применяю, утверждает, что клиенты могут не только взглянуть на те глупости, которые они сознательно и неосознанно говорят себе, но могут и разубедить себя. Поэтому в РЭТ клиентам во время индивидуальных сессий и групповых встреч часто даются конкретные домашние задания, например: пойти на свидание с девушкой, которую клиент боится попросить о встрече; начать искать работу; попробовать вернуться к мужу, с которым долгое время в ссоре. Терапевт достаточно активно пытается на стаивать, упрашивать, а временами даже приказывать клиенту выполнять такие задания как неотъемлемую часть терапевтического процесса.

В одном случае я очень строго дал задание тридцатилетнему мужчине, который никогда по-настоящему не встречался с девушкой, чтобы он назначал не менее двух свиданий в неделю, хочет он этого или нет, возвращался и докладывать мне о том, что случилось. Он сразу же начал ходить на свидания, меньше чем через две недели потерял девственность и быстро начал преодолевать чувство собственной неполноценности. Чтобы помочь этому человеку в той степени, как это получилось у меня благодаря активно-директивной рациональной терапии, классическому психоанализу и психоаналитически ориентированным видам терапии, потребовалось бы много месяцев, а возможно, и лет.

3. Я исключительно разговорчив со своими клиентами, особенно во время первых терапевтических сессий. Я очень много разговариваю вместо того, чтобы пассивно слушать то, что клиент хочет сказать. Я не колеблясь, даже во время первой сессии, представляю клиенту доказательства его нелогичного мышления и поведения. Я активно интерпретирую многое из того, что клиент делает и говорит, особо не беспокоясь о возможном сопротивлении и защитных реакциях с его стороны. Я последовательно пытаюсь убедить и заставить человека изменить крепко укоренившиеся иррациональные и противоречивые убеждения и, не колеблясь, атакую его патогенные идеи и установки, но после того как покажу, как и почему они существуют. Как я отмечал в книге «Разум и эмоции в психотерапии»: «к обычным психотерапевтическим техникам исследования, обсуждения, выкапывания и интерпретации терапевт рационального направления добавляет более прямые техники столкновения, опровержения, снятия идеологической обработки и переобучения. Таким образом, он открыто встречается и решительно берется за наиболее глубоко укоренившиеся и трудные типы эмоциональных нарушений».

4. Мой терапевтический подход на редкость дидактичен. Я постоянно объясняю моим клиентам общие механизмы эмоционального нарушения: как они возникают, укореняются и как можно бороться с ними. Я устанавливаю материал для чтения, включающий мои собственные работы и работы других авторов по проблемам развития личности и психотерапии, и отвечаю на любые вопросы клиента о прочитанном. Я твердо верю, что люди с эмоциональными нарушениями понимают то, как и почему у них появилось это нарушение, ничуть не больше, чем студенты-физики поначалу понимают то, как и почему Вселенная стала такой. Поэтому я стараюсь научить своих клиентов многому из того, чему бы их научил хороший профессор психологии, кроме того, обучение носит индивидуальный характер и опирается на конкретные факты из жизни клиента.

5. Я мало использую отношения переноса и контрпереноса в моей работе с клиентами. Я намеренно не очень сердечен при работе с большинством моих клиентов, даже с теми, кто просит об этом. Как я им объясняю, их основная проблема обычно заключается в том, что они считают, что им необходима любовь других, хотя это не так. И я здесь для того, чтобы научить их спокойно обходиться в этом мире без непременного одобрения или любви других, поэтому я отказываюсь угождать этим болезненным требованиям любви.

Перенос сведен к минимуму в моем варианте рационально-эмоциональной терапии также потому, что я обычно встречаюсь с моими клиентами раз в неделю или еще реже; разговариваю непосредственно с ними, прямо отвечаю на любые личные вопросы, которые они могут задать мне, и не отвлекаюсь на интерпретацию возникающих проявлений переноса, если считаю, что они неуместны и бесполезны. Более того, я настаиваю, чтобы клиенты прорабатывали свои проблемы со значимыми людьми в повседневной жизни, а не со мной.

В то же время, один очень важный аспект отношений действительно входит в мой вариант терапевтической деятельности. Он заключается в том, что я представляю совершенно иную модель поведения, чем другие значимые люди в жизни моих клиентов. Если они начинают злиться на меня, как это часто случается, я не отвечаю на их чувства своим гневом; если они показывают, что не любят и не одобряют меня, это не приводит меня в ужас, и я не говорю, что не могу нормально существовать без одобрения с их стороны. Разными способами в ходе терапевтических сессий я пытаюсь показать им, что люди могут действовать разумно и адекватно при минимальном уровне тревоги и враждебности. Демонстрируя им пример более разумного поведения, чем поведение тех людей, с которыми они будут встречаться всю свою оставшуюся жизнь, я помогаю им понять, что они тоже могут вести себя менее разрушительным способом.

6. Используемый мною подход к терапии более философский, чем традиционный психологический. Вместо того чтобы просто показывать моим клиентам психическую динамику их нарушенного поведения, я постоянно демонстрирую им то, что можно назвать философской динамикой их поведения. То есть я настаиваю на том, что истинные причины того, что они ведут себя саморазрушительным способом, кроются не в их ранних переживаниях или их истории, а в философских установках и предположениях, которые они до сих пор делают относительно этих переживаний и истории.

Например, если я понял, что у одного моего клиента сильный Эдипов комплекс, я не показываю ему детали того, как он испытывал вожделение к своей матери и боялся, что его отец кастрирует его. Вместо этого я пытаюсь сделать так, чтобы он сосредоточился на философском фундаменте этого комплекса, а именно на убеждении, что если бы он занимался таким порочным действием, как вожделение к своей матери, он был бы плохим человеком, и если бы отец ревниво осудил его за инцестуальные чувства, то это было бы для него ужасным. Итак, после того, как я разъяснил клиенту его философские, вызывающие нарушение исходные допущения, я уничтожаю эти предположения, показывая их необоснованность. Я объясняю клиенту, что пока он придерживается своих ошибочных идей, у него обязательно будут невротические или психотические отклонения в поведении.

Более того, я представляю клиенту то, что обычно является для него достаточно новой экзистенциальной философией жизни. Я учу его считать себя полезным для самого себя просто потому, что он существует. Как живущий человек он может наслаждаться самим собой и бороться со своей невезучестью. Я энергично оспариваю представление о том, что его внутренняя ценность зависит от провозглашаемых обществом критериев успеха, достижений, популярности, служения другим, преданности Богу и т. и. Вместо этого я показываю ему, что если он действительно хочет преодолеть свои укоренившиеся эмоциональные нарушения, ему стоит принимать себя независимо от умений и достижений или одобрения со стороны других людей.

7. Я стараюсь дать всем своим клиентам, которые способны усердно работать над преодолением своих скрытых отклонений, три инсайта, а не ограниченный «инсайт», который обычно дают психоаналитические виды терапии. Инсайт № 1 появляется тогда, когда клиент видит, что его настоящее невротическое поведение обусловлено прошлыми событиями. Именно на этом инсайте сосредоточены большинство психоаналитических и других школ психотерапии. Я стараюсь дать клиенту понимание этого, но я не твержу о том, что все его настоящее поведение коренится в его прошлых переживаниях или что сегодня он плохо ведет себя потому, что подобным образом вел себя в детстве.

Гораздо более важным я считаю инсайт № 2. Он появляется, когда клиент приходит к пониманию, что причина его отклонения все еще огорчает и расстраивает только потому, что он все еще верит и бесконечно повторяет себе иррациональные убеждения, приобретенные ранее. Например, клиент ненавидит своих родителей. Я сначала могу показать, что его ненависть первоначально возникла предположительно потому, что когда он был ребенком, его мать уделяла очень много внимания его отцу и очень мало ему. Это также помогло бы ему получить инсайт № 1.

Однако одновременно я показываю этому клиенту, что истинной причиной его отклонения, даже в детстве, было не пренебрежение со стороны матери, а его раннее убеждение в том, что с ее стороны было ужасно так пренебрегать им ради отца и что родители должны были бы быть другими. Без этой установки клиент никогда бы не расстроился, независимо от того, как сильно пренебрегают им родители. Следовательно, не их пренебрежение, а его убеждения изначально вызывают его ненависть.

Гораздо важнее, на мой взгляд, что он до сих пор ненавидит своих родителей и недоволен ими. Это доказывает, что он все еще находится под влиянием своих детских идей: то есть он все еще постоянно говорит себе, что быть пренебрегающими родителями отвратительно и им не следует быть такими. Если я помогу этому клиенту увидеть четко и ясно, что он сам себя огорчает, продолжая следовать своим детским философским воззрениям на то, как ужасно быть пренебрегаемым, и что теперь его беспокоят собственные интернализованные суждения о родительском пренебрежении, а не пренебрежение само по себе, то я помогу ему получить инсайт № 2.

Еще более эффективным является момент, когда я помогаю клиенту достигнуть инсайта № 3. Он заключается в том, что клиент признает, что для него нет другого пути преодолеть эмоциональное нарушение, кроме как постоянно наблюдать, оспаривать и опровергать свою систему убеждений и работать и упражняться, чтобы изменить свои иррациональные философские предположения при помощи вербальной и моторной деятельности. Я показываю клиенту, ненавидящему своих родителей, что если он хочет преодолеть эту иррациональную ненависть (и множество психосоматических и других симптомов, которые вполне могут сопровождать ее), то ему лучше избавиться от своих детских суждений о том, как ужасно быть пренебрегаемым родителями. Если он не получит этого инсайта № 3, все возможные уровни инсайтов № 1 и № 2 вряд ли помогут ему преодолеть эмоциональные нарушения.

Вот некоторые основные методы, используемые в моей рационально-эмоциональной терапии. Временами применяются и некоторые традиционные методы психотерапии, например, анализ сновидений, переформулирование эмоционального смысла высказываний, подбадривание и разрядка, но в гораздо меньшей степени, чем в большинстве других форм лечения. Обычно основной акцент является активно-директивным, конфронтационным, дидактическим и философским. И результаты значительно лучше, как с точки зрения улучшений у клиента, так и с точки зрения количества времени, необходимого для достижения этих улучшений, по сравнению с классическим анализом и психоаналитически ориентированными видами терапии. Также интересно отметить, что необычная эффективность рационально-эмоциональной психотерапии проверена несколькими современными видами психотерапии, особенно теми, которые представлены у Эрика Берна (Eric Вете), И. Лейкина Филлипса (Е. Lakin Philllips), Дж. Н. Роузена (J. N. Rosen), Фредерика С. Торна и Джозефа Уолиа. По сути, все они содержат один общий момент — активно-директивный подход к проблемам клиента

Хотя главный акцент в этом виде психотерапии делается на анализе и оспаривании негативного мышления клиента, а не на подчеркивании позитивных аспектов его жизненной философии,— как рекомендовали Эмиль Куэ (Emile Cone), И. С. Коулс (Е. S. Cowles), Виктор Франкл, Хорнелл Харт (Hornell Hart), Максвелл Малтц (Maxwell Maltz), Норман Винсент Пил (Norman Vincent Peal) и другие — есть некоторый специфический позитивный подтекст всего того, что я делаю в терапевтических взаимоотношениях. Я определенно учу клиента полностью принять себя и наслаждаться собою просто потому, что он жив и может выбирать особый смысл своего существования. При обучении в рамках рационально-эмоциональной психотерапии подразумеваются или четко проявляются и другие аспекты психического здоровья:

1. Умеренный эгоизм. Эмоционально здоровый человек, прежде всего, честен сам перед собой и мазохистски не жертвует со бой ради других. Его доброта и внимание к другим во многом происходят из идеи, что он сам хочет наслаждаться свободой от ненужной боли и ограничений. Поэтому, скорее всего, он готов отдавать свои силы и время, если это поможет создать мир, в ко тором права других, как и его собственные, не ограничиваются без достаточных на то оснований.

2. Саморегуляция. Здоровый человек берет на себя ответственность за свою жизнь, способен самостоятельно справиться с большинством своих проблем и, когда временами он пред почитает сотрудничество и помощь других людей, ему не нужна их поддержка для благополучия.

3. Толерантность. Он всегда дает право другим людям на ошибку. Когда ему не нравится или у него вызывает отвращение их поведение, он не винит их, как личностей, за такие по ступки. Он принимает тот факт, что все люди часто ошибаются, никогда не ждет, что они будут совершенны, и воздерживается от презрения или наказания, когда они делают неизбежные ошибки и проступки (хотя временами он может объективно на казать их, чтобы помочь исправить промахи).

4. Принятие неопределенности. Эмоционально зрелый человек принимает тот факт, что мы живем в мире вероятностей и случая, где нет и, скорее всего, никогда не будет абсолютной уверенности. Он понимает, что нет ничего ужасного в том, чтобы жить в таком вероятностном, неопределенном мире, и во многих отношениях это пленительно и захватывающе.

5. Гибкость. Человек остается интеллектуально гибким, в любое время открытым к изменениям и терпимо смотрит на бесконечное разнообразие людей, идей и вещей в окружающем мире.

6. Научное мышление. Здравомыслящий человек достаточно объективен, рационален и научен; и он способен применять за коны логики и научного метода не только к людям и внешним событиям, но и к себе и своим отношениям с окружающими.

7. Преданность. Нормальный человек обычно живо поглощен чем-то вне его — людьми, вещами или идеями. В идеале он должен иметь как минимум один главный творческий интерес, а также какую-нибудь человеческую привязанность, исключи тельно важную для него и с которой он связывал бы все хорошее в своей жизни.

8. Способность к риску. Эмоционально здоровый человек способен рисковать. Спросив себя, что он действительно хочет делать в этой жизни, он пытается сделать это, даже если он может потерпеть поражение. Он смелый (но не обязательно безрассудно храбрый); он охотно пробует все, хотя бы однажды, про сто чтобы посмотреть, как это ему понравится; и ждет с нетерпением перемен в заведенном порядке жизни.

9. Самопринятие. Он радуется жизни и принимает себя про сто потому, что он живет, существует и, как у живого существа, у него неизменно есть способность наслаждаться самим собой, создавать счастье и удовольствие и предохранять себя от ненужной боли. Он не приравнивает свое достоинство и самоценность к своим внешним достижениям или к тому, что другие думают о нем, и в идеале вообще не оценивает свое Я, себя в целом или бытие, а принимает свое существование и старается наслаждаться жизнью.

Это и есть наиболее конкретные позитивные или конструктивные цели, которые я ставлю перед моими клиентами. И, конечно, я стараюсь помочь им в достижении этих целей. Легко заметить, что многие эти цели пересекаются с философскими установками древних и современных философов и психологов-рационалистов, таких как Эпиктет, Эпикур и Марк Аврелий, Спиноза, Зигмунд Фрейд, Бертран Рассел (Bertrand Russell), Б. Ф. Скиннер, Эйян Ранд (Ayn Rand), Натаниэль Бранден и др. Кроме того, они пересекаются с установками психического здоровья, которых придерживается все возрастающее число экзистенциалистов и гуманистических мыслителей, включая Андраса Ангияла (Andreas Angyal), Лёйфа Дж. Браатена (Leif J. Braaten), Курта Голдштейна, Роберта Хартмана, Абрахама Маслоу, Ролло Мэя и Карла Роджерса.

Конкретные конструктивные цели психотерапии являются производными от двух основных целей: минимизации тревожности и враждебности клиента. Пока человек излишне тревожен и враждебен, он просто не достигнет умеренного эгоизма, саморегуляции, толерантности, принятия неопределенности, гибкости, научного мышления, преданности, способности к риску, самопринятия и практически ни одного другого пути достижения позитивного психического здоровья. И все по одной простой причине — он будет непрерывно тратить время и силы на тревожное и враждебное поведение, и ему придется отложить все остальные дела и заниматься только самообвинением и злиться на других.

К сожалению, человек слишком легко может спрятать свои негативные взгляды на самого себя и на других под чем-то, напоминающим «позитивное мышление», которое временно будет отвлекать его от негативных оценок и делать его «счастливым», несмотря на то, что он все еще придерживается этих взглядов. Но рано или поздно, если он в основном использует технику уклонения, его негативное мышление выйдет наружу и восстанет, чтобы поразить его. Поэтому долговременным разрешением его базового невроза или психоза является постоянное наблюдение, опровержение, оспаривание и контратака его разрушительной философии жизни до тех пор, пока она действительно не будет больше влиять на него.

Поэтому моей главной целью как психотерапевта остается убеждение клиента в том, что нужно всегда, когда проявляются последствия лежащего в основе нарушения (то есть эмоциональные и поведенческие нарушения), бесстрашно исследовать свои философские посылки. А затем я помогаю клиенту понять, что они основаны на нелогичных и несостоятельных предположениях или выводах, и атаковать их при помощи последовательной вербальной и моторной деятельности, пока они действительно не исчезнут или не снизятся до минимальных размеров. Этот метод убеждения, упрашивания, а иногда почти принуждения клиента наблюдать и пересматривать свои сознательные и неосознанные идеи и является сущностью рационально-эмоциональной терапии. Это наиболее эффективный способ снизить и устранить тревогу и враждебность, которые, кажется, являются основными источниками почти всех невротических и психотических симптомов. Эти симптомы, в свою очередь, создаются из ошибочных и иррациональных философских предположений, которые во многом определяют человеческое поведение.