Гуманистическая психотерапия: Рационально-эмоциональный подход

16. ЛЕЧЕНИЕ ПСИХОЗОВ И ПОГРАНИЧНЫХ СОСТОЯНИЙ

Рационально-эмоциональная терапия изначально создавалась для лечения так называемых невротиков. Однако состояния, которыми страдает большинство таких людей, правильнее будет назвать пограничными с психозами или нетипичными психозами и отнесение их к неврозам было бы недооценкой тяжести этих состояний.

Вспомним статью в «Американском журнале психиатрии», вышедшем несколько лет назад, в которой говорилось, что в начале своей деятельности Фрейд часто ставил ошибочный диагноз большинству своих пациентов, так как он расценивал многие случаи как истерии или неврозы, хотя в свете применения современных методов диагностики этих пациентов следовало бы назвать шизофрениками. Этот тип неправильной диагностики по-прежнему может преобладать. В частности, если психотерапевт ведет частную практику, то он вскоре обнаружит, что поскольку он берет довольно высокую плату за сеансы и так как его клиенты (отчасти из-за серьезности заболевания) небогаты, он чаще сталкивается с теми, кто практически вынужден обращаться за помощью, чем с людьми, которые получили бы от нее пользу. Пациенты, которые считают, что нуждаются в постоянной и длительной поддержке со стороны врача, скорее всего страдают психозами или пограничными с ними состояниями.

Судя по опыту, в том числе и моему, у большинства постоянных клиентов психотерапевтов имеет место первичная госпитализация в психиатрический стационар. Некоторые из них попадают г од наблюдение, когда временно покидают психиатрическую больницу, а большая часть — после выписки из нее. Многие из тех, кто никогда не находился на лечении в подобных заведениях, обращаются за помощью, потому что чувствуют, что они на грани срыва или самоубийства. Очевидно, что такие люди очень «больны».

Когда-то было широко распространено мнение, что почти у всех пациентов с серьезными нарушениями, включая изначально страдающих психозом, такое состояние является следствием воздействия окружающей среды, в том числе травмирующих переживаний в течение первых лет жизни. Сейчас появляется все больше доказательств, свидетельствующих в пользу того, что, возможно, все люди рождаются с довольно отчетливыми «дырами в голове». Таким образом, люди, страдающие психозами, рождаются с гораздо большими дырами, чем остальные.

Из этого следует, что люди биологически предрасположены искаженно воспринимать многие события; быть склонными к самоубийству; слишком легко подвергаться внушению и чересчур все упрощать; становиться враждебными или беспокойными при минимальной провокации; поддерживать в себе беспокойство и враждебность, независимо оттого, какое воспитание они получили и в каком обществе росли. В результате клинических наблюдений среди психотерапевтов укрепилось мнение, что мужчины и женщины имеют первичную генетическую предрасположенность к эмоциональным расстройствам, и что травмы, которым они впоследствии подвергаются, помогают воплощаться этой предрасположенности и заставляют их расстройство становиться гораздо серьезнее, чем это свойственно их биологической природе.

Устойчивость к лечению у пациентов, страдающих серьезными расстройствами, может быть следствием врожденных особенностей этих людей. В некоторых случаях выясняется, что они не поддаются лечению, так как убеждены, что не могут себе помочь, или они не хотят прикладывать усилия для достижения ощутимого результата, или они не хотят это делать назло врачу или по идеологическим соображениям. Но во многих других случаях очевидно, что пациенты очень хотят улучшить свое состояние и на самом деле много работают над этим, но они испытывают серьезные трудности. Очень возможно, что эти затруднения являются врожденными, мешают им всю жизнь и являются важной составляющей их расстройства. Другими словами, в то время как многие невротики по разным причинам просто не думают ясно и логично о своем состоянии, пациенты, у которых не происходит улучшения при явной их заинтересованности в излечении, обычно страдают психозами или пограничными с ними состояниями и просто не в состоянии ясно мыслить.

Наблюдение таких пациентов в течение долгого времени убедило меня в том, что у них имеются большие трудности со способностью сосредоточиться. Они либо не могли адекватно сфокусироваться на решении своих жизненных проблем и часто были необычно рассеянны и неорганизованны в своих мыслях; либо чрезмерно и очень жестко фокусировались на какой-то части своей жизни и становились не способны сосредоточиться на других аспектах любой ситуации, требующей решения. Чем дольше наблюдаешь такое поведение, тем яснее становится, что этот пациент не принадлежит к группе невротиков, хотя его поведение зачастую типично для таких больных. У таких людей имеются настоящие проблемы с мышлением, что, как утверждает Юджин Блелер (Blenler), абсолютно типично для шизофреников. Также интересно отметить, что для Шакова (8Ьа1со\у) результатом тридцатилетнего изучения шизофреников стало следующее наблюдение: «Если бы нам нужно было кратко описать систему личности шизофреника самым простым языком, мы бы сказали, что у него есть две основные проблемы: во-первых, он реагирует на старые ситуации таким образом, как будто они новые (он не может привыкнуть), и на новые так, как будто они уже недавно имели место (он упорствует); и, во-вторых, он чрезмерно бурно реагирует, когда стимул сравнительно слабый, и не реагирует вовсе, когда стимуляция сильна». По этим двум признакам видно, что шизофреник временами чересчур или недостаточно сосредоточен.

Клинические исследования Аарона Бэка подтверждают то, что у людей, страдающих серьезными расстройствами, основные проблемы, возможно врожденные, связаны с фокусированием внимания или мышлением. Бэк отмечает, что «современные исследования показывают, что систематические отклонения от реалистичного и логического мышления происходят даже при очень умеренных формах заболевания... Тип нарушения мышления, описанный в этой работе, тот же, что описан в трудах, посвященных шизофрении... Эти открытия наводят на мысль, что нарушения мышления могут быть обычным явлением при любом типе психопатологии».

Бэк также отмечает, что «преувеличение и преуменьшение ведут к таким большим ошибкам в оценке, что следствием их является искажение. Эти процессы проявляются в виде низкой оценки пациентом своих достижений и возможностей и преувеличении значения его проблем и задач. Другим примером является преувеличение силы или важности травмирующего события. Часто наблюдалась начальная реакция пациентов на неприятное событие как на катастрофу. Как правило, в дальнейшем выяснялось, что случившаяся беда на самом деле представляет собой куда менее серьезную проблему».

Утверждение Бэка имеет два важных следствия. Во-первых, оно подразумевает, что теория Фрейда относительно большой важности детской травмы несостоятельна, так как люди, которые подверглись такого рода «травме», с таким же успехом могли и придумать ее, преувеличивая значение обычных трудностей, которые они могли испытывать. И, во-вторых, подразумевается, что у этих пациентов присутствует основное нарушение мышления, обусловленное как врожденными, так и социальными причинами, что является причиной их отличий от остальных так называемых невротиков, которые слишком расстраиваются по поводу своих проблем, но которых довольно легко научить справляться с этим и жить с этими проблемами.

Имеется и другое значительное свидетельство в пользу того, что многие пациенты, которым так просто был поставлен диагноз «невроз», на самом деле страдают психозом и они не могут (а не не хотят) просто думать о себе и окружающих. Именно им сложнее всего оказать помощь, когда они обращаются к психотерапевту. Несколько случаев, описанных ниже, показывают, что даже самые нормальные люди рождаются с серьезными проблемами в области мышления, и, следовательно, они обычно склонны к каким-то эмоциональным нарушениям и саморазрушающим действиям.

Возьмем, к примеру, ученых, которые в области своих исследований мыслят научно, что означает, что они должны быть наиболее объективными и беспристрастными наблюдателями и экспериментаторами. В действительности, как пишет один писатель в своей статье под названием «Наука», некоторые великие ученые, такие как Чарльз Дарвин, сталкивались с большими трудностями. Когда им приходилось изменять свои представления, они часто отказывались от этого, когда ясные фактические доказательства говорили в пользу того, что было бы умнее сделать это. Известно, что люди науки часто придираются к доказательствам, игнорируют, отказываются их принимать; и иногда лишь 10 или 20 лет спустя они, в конце концов, неохотно признают их и отказываются от своих ложных гипотез. И напомним, что зачастую так неправильно думают великие умы и великие ученые.

Человеческой слабостью является сопротивление принятию новой информации, хотя в наших интересах было бы сделать это. Более того, вследствие принципа инерции, люди склонны пренебрегать использованием очень ценной информации и пониманием того, что мы теоретически принимаем. Потому что мы находимся в хорошо смазанном желобе, ограничивающем наше поведение, назовем его желоб А, и катимся в нем с достаточным комфортом. Нам исключительно сложно, по многим причинам, выбраться из него и начать ехать по желобу В, даже в том случае, если мы знаем, что было бы гораздо умнее сделать это. Например, когда мы сидим, тупо уставившись в телевизор, и знаем, что было бы гораздо лучше заняться каким-то имеющимся у нас делом, мы продолжаем сидеть, упрямо находя глупые объяснения, почему нам следует продолжать смотреть на экран телевизора. Затем, когда нам наконец удается заставить себя заняться нужным делом, мы каким-то образом начинаем приятно и легко двигаться по желобу, который мы назовем желоб В, так что мы на удивление часто отказываемся выбраться из него, когда приходит тот момент, когда разумно пересесть в желоб С, который может являться отходом ко сну, игрой с детьми, едой или даже снова возвращением к желобу А (так как, возможно, по телевидению показывают передачу, которую действительно было бы полезно посмотреть).

Люди, и по моему убеждению все, ведут себя тупо не просто время от времени, но делают это постоянно, во вред своим собственным интересам, не важно, как бы умны и образованны они ни были. Как же сильно я был поражен этой саморазрушающей и совершенно иррациональной склонностью, когда я взял медицинский журнал и увидел фотографию талантливой молодой женщины-врача, получившей приз за свои ценные исследования. Судя по фото, она весила по меньшей мере 200 фунтов.

Простой пример. Я близко знаю, по крайней мере, 50-60 врачей. Все они прошли 4 года обучения в медицинском институте, 1 год в интернатуре и 1 год практики. Кроме того, некоторые из них специализировались 3 года в какой-то определенной области и хорошо знакомы с необычными случаями в клинической или исследовательской практике. Большинство из них являются специалистами по внутренним болезням или врачами общей практики и проводят большое количество времени, советуя своим пациентам не переедать, бросать курить, воздерживаться от чрезмерного принятия алкоголя и высыпаться.

Какой процент из этих врачей следует в разумных пределах этим простым законам физического здоровья, которым учат практически всех школьников? По-моему, не более 5 процентов; практически все врачи, которых я знаю, едят слишком много, курят, злоупотребляют алкоголем или слишком мало спят, а некоторые из них совершают сразу все эти вредные действия. Это означает, что 95 процентов умного и высокообразованного населения разрушает себя.

Один из моих собственных пациентов, очень квалифицированный врач, как-то пришел ко мне и сказал: «Доктор Эллис, вы можете думать, что я буйный псих, но вам действительно стоит осмотреть весь персонал нашей больницы, потому что они все такие же сумасшедшие, как и я. Особенно один из них, имеет ученую степень, доктор наук, физиолог. Ему меньше 35 лет, и он занимает одно из первых мест в стране по ожирению. Можете не верить, но он весит порядка 300 фунтов».

Посмотрите, какое количество разрушающих себя людей имеется среди ваших знакомых, включая (естественно) психиатров, психологов и социальных работников в области психиатрии, которых вы близко знаете. А также взгляните, если пожелаете, на знакомых, долгие годы прибегавших к психоанализу и другим формам лечения, и которым, возможно, сейчас лучше, чем тогда, когда они впервые обратились за помощью, но которые все же еще далеки от состояния душевного равновесия. Не является ли эта вездесущесть и огромная частота неврозов и психозов показателем какого-то существенного свойства человека, присущего всем современным мужчинам и женщинам, не говоря уже о подростках?

Если честно рассматривать случаи эмоциональных расстройств средней и высокой степени тяжести в нашей стране (так же, как и во всех других частях современного мира), рождается разумный вопрос: как так получается, что 95 или 99 процентов населения ведет себя так по-детски, столь иррациональным и саморазрушающим образом? Действительно ли такое поведение является следствием воспитания в раннем детском возрасте?

Похоже, что имеются свидетельства в пользу отрицательного ответа на этот вопрос. Например, среди моих собственных клиентов есть выходцы из самых разных уголков нашей планеты, и все они воспитывались совершенно по-разному. Одни из них росли в самых либеральных условиях, другие — в условиях исключительно строгих моральных норм поведения. Одних родители обожали и баловали, других — ненавидели и постоянно наказывали. У некоторых было множество братьев и сестер, другие были единственными детьми в семье, а третьи выросли в детских домах. Практически невозможно описать все разнообразие условий, в которых воспитывались эти пациенты. Однако, особенно если они страдают шизофренией, просто поразительно, насколько похож их образ мышления в некоторых ситуациях и насколько порой невероятно сходными бывают их симптомы.

Мужчина сорока лет, страдающий алкоголизмом и шизофренией, был очень несчастен в браке, однако боялся покинуть свою сильно доминировавшую жену (также страдавшую шизофренией), поскольку она взяла на себя большую часть ответственности в их отношениях, что позволило ему избегать принятия важных решений. Тощая прибегнул к психотерапии, ориентированной на психоанализ. Я показал этому пациенту, как его пассивность и стремление избежать принятия решений связаны с той пассивной ролью, которую он играл, когда рос под надзором очень властной и негативно относящейся матери. В результате он установил в отношениях с женой (и с другими) тот же тип «безопасного» симбиоза, в котором он жил со своей матерью. Клиент ясно увидел свою модель пассивной жизни и согласился, что вел себя, как будто его жена была его матерью, и что он вынужден быть зависимым от нее так же, как недавно был зависим (и в какой-то степени продолжает быть) от матери. Он оказался способен собрать всю свою силу и развестись с женой. Казалось, что в его состоянии произошло значительное улучшение, и он был очень благодарен мне за помощь и прекратил лечение примерно 8 месяцев спустя после начала.

К несчастью, он продолжал пить. По этой причине у него начались неприятности с работой; и в течение двух следующих лет он женился еще 2 раза и еще более неудачно, хотя в обоих случаях он играл менее пассивную роль, чем раньше. Но обе его супруги были исключительно слабыми и бесхарактерными женщинами, которых он должен был постоянно поддерживать и ухаживать за ними. Эти браки также закончились разводом; и этот пациент был не в состоянии завести и поддерживать прочные сексуальные отношения. В это время он снова вернулся к нерегулярным сеансам психотерапии, но лишь для того, чтобы соглашаться на словах с тем, что он все больше запутывается и что ему нужно побольше самодисциплины и поменьше случайной любви, чтобы бросить пить и чувствовать себя лучше.

Несколько лет спустя он снова вернулся к регулярным сеансам психотерапии и посетил 27 индивидуальных и 45 групповых занятий в течение года. В это время он систематически подвергался лечению с помощью рационально-эмоциональной психотерапии. И на этих занятиях вряд ли шла речь о его прошлом пассивном и зависимом положении в отношениях с матерью и другими женщинами; вместо этого делались согласованные попытки заставить его более точно определиться со своими философскими взглядами, лежавшими в основе его саморазрушительного поведения.

Вскоре выяснилось, что он активно внушал себе такие утверждения:

1) Было бы просто ужасно, если бы я сам принимал все свои решения и многие из них оказывались бы неверными, так как в этом случае я бы казался себе ни на что не способным и не смог бы уважать себя.

2) Так как для меня столь ужасно ошибаться при принятии важных решений, я лучше буду поддерживать близкие отношения с женщиной, которая будет рада принимать все решения самостоятельно; тогда меня, по крайней мере, нельзя будет об винить в совершении серьезной ошибки. Если жизнь с такой женщиной будет для меня неудобна, я лучше буду поддерживать отношения с той, которая слабее меня и которая будет хорошо ко мне относиться, даже если я буду делать ошибки. По скольку, если меня любят несмотря на ошибки, значит, я еще не полное ничтожество.

3) Так или иначе, я вынужден иметь дело либо с доминирую щей женщиной, либо с той, что слабее меня, и поскольку мне бы хотелось жить с женщиной сильной, но которая все же принимала бы меня и не властвовала надо мной, я совершенно не должен быть таким слабаком, которым я был всю жизнь. Не смотря на годы посещений психотерапевта и все мои попытки заниматься в группе Анонимных Алкоголиков, мой алкоголизм и неудачные отношения с женщинами убедили меня в том, что я — медуза; так как же может медуза типа меня надеяться на ка кое-то улучшение?

4) Другие люди, такие как моя мать и моя первая жена, с одной стороны, и как моя вторая и третья жены, с другой, совершенно меня не ценят и хотят, чтобы я оставался таким же слабым и без вольным, и будь они прокляты. Я их ненавижу!

Год лечения методами рационально-эмоциональной психотерапии показал, что этот пациент, страдающий шизофренией, негативно оценивал себя и окружающих, и что он продолжал настраивать себя подобным образом по многим причинам. Затем ему объяснили, почему его взгляды были неправильны.

1. Его спросили, каким образом принятие неправильных решений делает его ни на что не способным? Почему он должен всегда или хотя бы часто принимать правильные решения, если он, как и все мы, всего лишь человек, а людям свойственно ошибаться? Допустим, что он действительно является человеком, не способным принимать решения. Это было бы неудобно и неприятно, но каким образом эта неспособность сделает его никчемным человеком, не уважающим себя? Ведь даже действительно ни на что не способный человек, например отстающий в умственном развитии, может все же принимать свою неспособность, воздерживаться от самоистязания и находить в жизни какие-то радости. Почему же тогда этого не может данный пациент, который всего лишь неадекватен?

2. Почему для него в отношениях с женщинами представляется таким ужасным совершение ошибок при принятии важных решений? Конечно, если сильная женщина будет все решать за него, он сделает меньше роковых ошибок. Но ведь она точно так же может допустить подобные ошибки, и в этом не будет ничего хорошего ни для него, ни для нее. И даже если она действительно делает ошибки реже, чем он, стоит ли ради этого жертвовать своей независимостью? Если он женится на женщине, которая будет слабее его, он будет совершать большее количество ошибок, но она его простит, так как она слабовольна, но будут ли последствия его ошибок менее серьезными? Почему он нуждается в любви столь слабой женщины? И как ее одобрение избавит его от части его страхов? Не будет ли его отношение к себе полностью определено как при женитьбе на более сильной женщине, которая возьмет принятие решений на себя, так и в случае, если его жена будет слабее и не будет винить его за ошибки?

3. Допустим, что он не смог сохранить отношения ни с более сильной женщиной, ни с той, что слабее его. Каким образом это доказывает его неадекватность и то, что он никогда не сможет достигнуть желаемой степени самодостаточности? Почему то, что он продолжает оставаться алкоголиком после многих лет психотерапии и занятий в группах Анонимных Алкоголиков, должно означать, что он безнадежен? Очевидно, что после стольких лет страданий для него нежелательно оставаться зависимым и злоупотреблять алкоголем, но почему же это для него столь ужасно? Почему он чувствовал себя никчемным из-за своих проблем? Возможно ли, что его стремление жестоко осуждать себя за свои проблемы поможет ему от них избавиться? Или более вероятно, что это будет приводить к возникновению проблем? Возможно, для начала ему следовало бы постараться про стать себя, а затем осознанно работать над избавлением от своих недостатков, постигая и переоценивая свои установки?

4. Допустим, что другие люди, например, его властная мать и первая жена, а также его слабовольные вторая и третья жены действительно не ценили его и хотели, чтобы он оставался таким же слабым и безвольным; почему это так ужасно? Разве не логично ожидать, что эти люди будут вести себя с ним именно таким образом? И даже если они своим поведением и не помогали ему решить его проблемы, почему он так серьезно к этому относился? Более того, должен ли он был поддаться влиянию своей первой жены, а затем полностью принять на себя заботу о второй и третьей? У них не было реальной власти над ним; так почему же он винил их за то, как они себя вели?

Во время первых сеансов психотерапии он пытался научиться жить комфортно, продолжая придерживаться своих основных саморазрушающих взглядов, но не старался разобраться и пересмотреть их. В результате он развелся с первой женой, которая действительно была настолько властной и так раздражала его, что вряд ли стоило оставаться с ней, хотя она и брала на себя бремя принятия решений. Затем он умудрился найти других женщин, которые эмоционально были даже слабее него и с которыми он мог позволить себе брать ответственность на себя и делать ошибки, так как они вряд ли когда-нибудь стали бы критиковать его за это. Таким образом, он никогда не ставил под сомнение, не бросал вызов и не пытался изменить свою позицию: «Мне страшно принимать решения, особенно когда значимый для меня человек готов подвергнуть меня критике». Он просто решил иметь отношения с теми людьми, которые не винили его, если он ошибался.

Во время второго продолжительного курса психотерапии пациента убедили, что если он хочет, чтобы произошло улучшение, он должен изменить свои саморазрушающие взгляды. Я вместе с группой, в которой он занимался, заставил его работать над тем, чтобы избавиться от них. Всякий раз, когда у него не получалось что-то адекватно высказать или он боялся ошибиться на групповых и индивидуальных занятиях, мы заставляли его продолжать и постоянно спрашивали его, почему для него так ужасно потерпеть неудачу. Он получал особые домашние задания (которые обычно являются составляющей частью рационально-эмоциональной психотерапии): знакомиться с женщинами, которые не были бы ни слишком властными, ни чересчур слабыми, и продолжать отношения с ними, даже если они критиковали его поведение. Терапевт и группа снова и снова обращали его внимание на то, что у него все еще имеется страх перед неудачами, хотя иногда он заявлял, что преодолел его. Чтобы ожидать уменьшения своих страхов, ему надо было всего лишь продолжать работать и практиковаться и особенное внимание уделять тому, чтобы научиться идти на риск.

Интересный аспект этого случая заключается в том, что во время первого курса психотерапии терапевт уделял особенное внимание отношениям переноса между собой и клиентом, убеждался, что достигнут высоко позитивный перенос, и часто показывал клиенту, что тот пытается использовать терапевта в качестве фигуры отца, который будет принимать за него решения. Во время второго курса психотерапии использование было минимальным и интерпретировались отношения переноса. Терапевт был куда более строгим, нежели ранее: он давал клиенту понять, что он определенно не будет успокаивать его и сочувствовать и продолжал подталкивать его к тому, чтобы он сам встал на ноги и сам изучал свои внутренние качества. А группа, в которой занимался клиент, была еще более строга в обращении с ним и почти никогда не давала ему спуску, особенно когда он пытался объяснить свою неспособность рисковать. Один раз, когда он жаловался членам своей группы на то, что ему сложно найти новую работу, так как у него плохие рекомендации с прошлой работы, группа отвергла его объяснения. Ему дали задание составить совершенно новое резюме, ориентируясь на то, какую именно работу он хочет получить. В результате он составил резюме, которое они от него требовали, и в течение двух недель получил более интересную должность, чем занимал раньше.

Во время второго курса терапии не уделялось никакого внимания надеждам и мечтам пациента (которые активно анализировались в течение первого). Работа велась не с прошлым, а лишь с текущим материалом; на многих примерах его учили принципам рационального образа жизни. Также его заставили читать книги и другие материалы, посвященные здоровому образу жизни, и есть основания думать, что это принесло ему даже больше пользы, чем сеансы психотерапии.

В результате такого активно-директивного лечения состояние пациента улучшалось значительно более быстрыми темпами, чем было до этого. Впервые в жизни он стал общаться с женщинами своего социального слоя и с соответствующим образованием, стал выступать на собраниях, например, на занятиях в группе Анонимных Алкоголиков, чего он ранее не делал. В общении со своими друзьями он стал высказывать свои мысли, что он раньше боялся делать из-за боязни осуждения. После двух недель второго курса психотерапии он перестал пить.

С течением времени исключительно низкая самооценка пациента значительно повысилась; и даже если он терпел очевидное поражение в каком-то начинании, он теперь был способен воспринимать это философски и не мучить себя из-за этого. У него все еще сохранялись некоторые скрытые перфекционистские стремления, но ему удалось избавиться от многих из них и довольно успешно уживаться с оставшимися. Как это свойственно всем шизофреникам, время от времени он возвращался к негативным размышлениям о себе и окружающих, но делал это значительно реже, чем раньше. Было похоже, что он полностью избавился от недоброжелательного отношения к окружающим, хотя его собственные самоуничижающие оценки не претерпевали значительного уменьшения.

Это, как правило, обычное явление при лечении шизофреников с помощью рационально-эмоциональной терапии. Сначала они относятся к себе лучше, но ценой того, что становятся более враждебными по отношению к окружающим. В дальнейшем, когда дискредитируется философская основа их враждебности, они становятся способны относиться к другим хорошо, даже если их поведение несправедливо и расстраивает пациента. К концу курса лечения их враждебность к окружающим была выражена меньше, чем ненависть к себе, хотя их склонность к низкой самооценке также значительно уменьшается. Надо отметить, что избавление от враждебности к другим часто дается легче, чем избавление от чрезмерной самокритичности. Возможно, что человеку вообще бывает проще простить других, нежели самого себя, и устанавливать для себя более жесткие нормы поведения, нежели для других.

Во всяком случае, после второго курса терапии у данного пациента наблюдалось значительное уменьшение враждебного отношения к другим людям; в то же время у него ощутимо повысилась самооценка, он стал свободнее в самовыражении и охотнее шел на риск. Он не вылечился полностью, и уместен вопрос о том, возможно ли полное избавление истинных шизофреников от их склонности мыслить неясно и неопределенно. Тем не менее, сейчас профессиональная, социальная и личная жизнь этого пациента нормализуется, и есть основания полагать, что в дальнейшем этот процесс будет продолжаться. Практический успех выражается в том, что его поведение, в худшем случае, является характерным для страдающих неврозом средней степени тяжести, но никак не поведением психотика.

Как это ни печально, приходится признать невозможность полного излечения пациентов, страдающих тяжелыми эмоциональными нарушениями. И хотя я знаю множество явных улучшений у шизофреников, которые теперь спокойно живут (это бывшие и нынешние пациенты, обратившиеся ко мне и другим врачам), я никогда не видел человека, который был шизофреником, а затем полностью вылечился. Множество моих бывших пациентов, которым был поставлен диагноз «психоз» и «пограничное с психозом состояние», живут довольно хорошо и способны избежать серьезных трудностей и продолжать жить, не завися от других. Но нельзя считать, что эти люди ментально здоровы, что они находятся в хорошем ментально-эмоциональном состоянии. Помимо других проблем, они все же в той или иной степени подвержены тому, что Пол Мил назвал «когнитивной ошибкой», и они не способны думать так четко и ясно о себе и других, как это могут здоровые люди. Несмотря на свои скрытые психологические проблемы, во многих случаях они способны на удивление хорошо справляться с жизненными проблемами, но по большому счету они все еще страдают психозом, и опытный врач может довольно легко это выявить.

Так или иначе, эффективность рационально-эмоциональной психотерапии при работе с шизофрениками не зависит от согласия психотерапевтов разных школ по поводу того, является ли это состояние врожденным или приобретенным в раннем возрасте. В самом деле, врачи, использующие этот метод, находят его наиболее удобным доказательством того, что все эмоциональные нарушения являются результатом воздействия общественной среды, он позволяет более точно объяснить, каким образом происходит негативное влияние, чем это можно сделать, используя другие системы лечения. Например, фрейдисты неопределенно говорят о том, что суперэго ребенка формируется, когда он слышит, как родители высказывают свое мнение о моральных нормах. Специалисты по рациональной терапии говорят о том, что родители учат своего ребенка четким философским взглядам, и о том, что ребенок переводит их для себя в точных предложениях, которые затем постоянно внушает себе, поддерживая поведение, характерное для страдающих неврозом или психозом.

Если бы это было действительно важно, то было бы очень удобно признать, что определяющим моментом являются воздействия на ребенка в раннем возрасте. Однако факты свидетельствуют о том, что эмоциональные нарушения у детей происходят не только потому, что родители винят их за ошибки и проступки (что тоже часто наносит детям вред), но и потому, что они от рождения очень уязвимы для таких обвинений.

Если быть более точным, родители обычно способствуют развитию у ребенка эмоциональных расстройств, когда они недовольны ею поведением. В таких ситуациях они говорят ему, что он не прав, поступая подобным образом, и они явно дают ему понять, что он нестоящий человек, так как он поступает плохо и заслуживает сурового наказания за это. Приведем факты, показывающие, что в данном случае имеются чисто биологические причины для такого неправильного и глупого поведения родителей. Если бы они действительно понимали, как следует воспитывать ребенка, они бы дали ему понять, что он не прав и что он все равно не бесполезный человек, но если он хочет иметь нормальные отношения с окружающими, ему придется быть дисциплинированным и в будущем учиться вести себя правильно.

Другими словами, если ребенок совершает ошибки, здравомыслящие и умные родители в большей степени заботились бы о его будущем поведении, нежели об этих ошибках, и спокойно и терпеливо научили бы его впредь не совершать подобных ошибок. Следовательно, они практически никогда не станут обвинять его или мстительно наказывать за проступки и, таким образом, заставлять его считать себя никчемным человеком. Вместо этого они дадут объективную оценку его поведению, иногда наказывая его, но не обвиняя (точно так же, как мы справедливо наказываем лабораторных крыс, когда они выбирают неправильный путь в лабиринте). Они будут понемногу учить ребенка, как совершать меньшее количество ошибок, в то же время давая ему понять, что поскольку он человек, он никогда не будет совершенным и его могут постигнуть неудачи. Повторим еще раз: действительно здравомыслящие родители могут не совсем правильно исправлять ошибки ребенка, но они никогда не будут наказывать его морально, если он не прав, если их раздражает его поведение или он плохо ведет себя в обществе других людей. И тот факт, что практически во всех частях света большинство родителей воспитывают детей совсем по-другому, еще больше укрепляет мою уверенность в том, что человек от рождения является склонным к обвинениям, имеет эмоциональные расстройства и является существом, которому свойственно причинять себе вред.

Ребенку очень не просто объективно оценивать себя и окружающих. Вместо этого он почти всегда перенимает мстительные черты своих родителей, они становятся частью его на всю оставшуюся жизнь. И даже в том случае, если его родители не отличаются подобным характером. Обычно ребенок умудряется перенять негативные, перфекционистские качества от учителей, сверстников, из литературы, теле- и кинофильмов и других средств массовой информации и почти всегда начинает ощущать вину или ненавидеть себя за свои ошибки. Ребенок не может разумно оценить свои ошибки, спокойно осознавая, что склонен к совершению ошибок, и работать над тем, чтобы реже совершать неверные поступки, вместо того, чтобы зацикливаться на том, как бы пожестче наказать себя за уже совершенные ошибки. Это опять свидетельствует в пользу того, что ребенок запрограммирован при рождении таким образом, что легко воспринимает философию перфекционизма и самообвинения, хотя иногда он способен объяснить некоторые из своих сознательных обвинений в свой адрес. Ему бывает довольно сложно жить, не испытывая значительного чувства вины. Из-за этого он почти всегда чувствует себя никчемным, потому что все еще не может понять разницу между ошибкой и виной или то, что он не является никчемным человеком, если поступает неверно.

Так как люди рождаются такими, какие они есть, и воспитываются в таком обществе, как наше, где им приходится винить себя за ошибки, они не только легко усваивают негативные взгляды на ранних этапах жизни, но впоследствии эти взгляды получают подкрепление. И именно это подкрепление, а не ранние взгляды, является причиной эмоциональных расстройств. Если говорить более конкретно, получая неодобрение от окружающих, они, вместо того чтобы сказать себе: «Мне не нравится это неодобрение» и «Как мне добиться их одобрения в будущем или жить счастливо несмотря на неодобрение?», они говорят себе: «Мне не нравится их неодобрение» и «Мне трудно выносить их неодобрение, это для меня ужасно; и это доказывает мне, какой я никчемный человек!».

Эмоциональные расстройства имеют в основе метафизическое основание. Поскольку человек с такими нарушениями неправильно и несправедливо приговорен к тому, что он не представляет особой ценности для других, он обречен быть никчемным человеком в своих глазах и глазах значимых для него людей. Если больной враждебно относится к другим и в меньшей степени ненавидит себя, он приходит к совершенно безрассудному и ненаучному заключению, что поскольку ему не нравится поведение других, они являются абсолютно никчемными для самих себя, и их следует постоянно преследовать или убивать. Это отчасти справедливо в отношении шизофреников, которые чаще, чем другие люди, страдающие эмоциональными расстройствами, склонны твердо верить в свою полную никчемность или никчемность своих близких.

Кроме того, эмоциональные расстройства определены природой. Человек, страдающий серьезным нарушением, злится, раздражается или расстраивается и определяет это как ужас или кошмар. Если он делает ошибку или оказывается неспособен на что-то или у него имеется какой-то недостаток, то он воспринимает это как грубый промах или грех. Он слишком преувеличивает значение своего неправильного поведения или ошибок остальных людей; он требует идеального поведения от себя и своих близких, вместо того чтобы разумно стараться реже ошибаться. Он нелепо превращает свои желания в ужасные потребности, ожидая невозможного и невероятного, и, практически, сам создает свои продолжающиеся несчастья и агрессию.

Для людей с эмоциональными расстройствами и для шизофреников, в частности, еще более характерно то, что они твердо убеждены в своих совершенно иррациональных философских представлениях, которые они редко подвергают сомнению, продолжая сознательно или подсознательно настаивать на том, что они абсолютно верные. Ниже мы кратко приводим эти иррациональные идеи.

Иррациональная идея № 1. быть любимым и получать одобрение от всех значимых для взрослого человека людей является важнейшей необходимостью для него.

Иррациональная идея № 2: если человек считает себя стоящим, он обязательно должен быть полноценным, адекватным и успешным во всех отношениях.

Иррациональная идея № 3: некоторые люди плохие, испорченные и ни на что негодные. И их следует винить и жестко наказывать за эту негодность.

Иррациональная идея № 4: ужасно, когда дела обстоят не так, как человек хотел бы.

Иррациональная идея № 5: несчастья человека обусловлены внешними причинами, и человек практически не имеет возможности избежать их.

Иррациональная идея № 6: если что-то является или может оказаться опасным или устрашающим для человека, он вынужден сильно беспокоиться об этом и жить в страхе, что это произойдет.

Иррациональная идея № 7: гораздо проще избежать определенных трудностей и ответственности, чем встретиться с ними лицом к лицу.

Иррациональная идея № 8: прошлое человека полностью определяет его настоящее поведение и, если что-то сильно повлияло на жизнь человека, оно будет бесконечно иметь тот же эффект.

Иррациональная идея № 9: всегда есть правильное, точное и совершенное решение проблемы, и катастрофой является то, что это решение не найдено.

Я утверждаю, что эти немыслимые предпосылки и их бесчисленные вариации лежат в основе почти всех так называемых эмоциональных расстройств. Более того, эти взгляды не рассматриваются в мистическом или символическом виде; наоборот, для большинства они являются лишь заявлениями. Таким образом, если человек убежден в справедливости иррациональной идеи № 2, то он определяет: «Я недостаточно хорош для этой работы (или спорта, игры или области искусства)» и «Я полностью неадекватен и просто не могу жить счастливо и просто могу покончить с собой, если не смогу достигнуть успеха в этой области».

Конечно, человек, страдающий эмоциональным расстройством, может и не осознавать, что он не ценит себя как личность. Поскольку он хочет быть абсолютно успешным в какой-то области, то он, по крайней мере, подсознательно чувствует это в те бесчисленные моменты, когда ощущает свою никчемность. Более того, вопреки ошибочным утверждениям фрейдистов, подсознательные и неправильные взгляды и система ценностей таких людей вовсе не так глубоко похоронены в подсознании, чтобы годами психоанализа откапывать их. Напротив, большинство из них лежат в верхних слоях сознания и легко могут быть обнаружены опытным врачом (а иногда и самим человеком).

Шизофреник или человек, страдающий иным эмоциональным расстройством, является больным не только потому, что с ним в прошлом произошло какое-то событие, исказившее его восприятие себя и других, но также и потому, что он продолжает подкреплять это состояние разного рода неверными убеждениями о самом себе и окружающем мире. Поэтому терапевту следует не только ясно указать пациенту на его систему ценностей и ряд его философских установок, но и регулярно и интенсивно разрушать их, а позже это должен делать и сам пациент.

В рационально-эмоциональной психотерапии пациентам, как страдающим шизофренией, так и не страдающим, постоянно показывают, что на самом деле расстройство и ненормальную реакцию у них вызывает не само воздействие, но его интерпретация и оценка этого воздействия. Впервые этот исключительно важный аспект человеческого поведения был изучен древнеримским философом-стоиком Эпиктетом, примерно 2000 лет назад, а затем в его учение внес дополнения его ученик Марк Аврелий. И в течение веков множество философов и психологов привносили что-то свое. Особенно отметим Роберта С. Вудворта (Щюс^ЛопЬ), который настаивал на том, что схема стимул-реакция (5-К) не объясняет поведение человека, но что ее следует заменить формулой стимул-организм-реакция (5-О-К), которая в большей степени соответствует фактам.

И я учу своих пациентов, страдающих шизофренией, объяснению поведения, разработанному Эпиктетом и Вудвортом. То есть я ясно показываю им, что каждый раз, перед тем как почувствовать тревогу, вину, депрессию, злобу или другие слишком сильные и саморазрушающие эмоции, они повторяют себе неверные утверждения, и именно эти утверждения вызывают нарушение эмоционального состояния. Затем я учу их, как разбирать эти фразы, вызывающие у них нарушения, скорее логически, чем грамматически, чтобы четко увидеть, почему они неправильны и нелогичны. В конце концов, я учу их бороться и противостоять собственным неправильным представлениям до тех пор, пока у них не восстановятся здравые и не вызывающие расстройств взгляды на жизнь.

Скажем немного по-другому: шизофреники обычно чувствуют потребность в определенности и порядке (как и в совершенстве) и большая часть их параноидальных явлений и других заблуждений является отчаянной попыткой обрести определенность там, где ее нет и быть не может. В том случае, если мне удается убедить их в том, что в мире не существует абсолютного порядка, и что они могут жить счастливо в этом мире случайностей, они часто отвергают свои заблуждения, побеждают свою тревогу и живут более счастливой жизнью.