Хасидские предания

СТАРЫЙ УЧИТЕЛЬ

Равви Иаков Ицхак поехал как–то со своими друзьями и учениками в дальний город. Была пятница, когда они доехали до развилки дорог. Возница спросил, куда свернуть. Равви не знал и поэтому сказал: «Пусть лошади сами идут куда хотят». Через некоторое время они увидели дома, но поняли, что это не тот город, куда они хотели попасть. «Я больше не равви», – сказал Ясновидец из Люблина.

«Где же мы раздобудем пищи для субботней трапезы и найдем ночлег, – спрашивали ученики, – если он больше не равви?» Денег у них не было ни гроша: у равви они не залеживались – он тотчас раздавал их бедным.

«Пойдем в синагогу, – сказал равви. – Кто–нибудь пригласит нас на субботу». Пошли. Но равви так долго молился, что синагога опустела. Когда посмотрели вокруг, на скамье остался сидеть лишь один восьмидесятилетний старик. Он спросил равви: «Куда ты собираешься идти встречать субботу?» – «Не знаю», – ответил цадик. «Иди на постоялый двор. После я соберу денег, чтобы оплатить хозяину расходы». – «На постоялом дворе я не могу встречать субботу, – сказал равви Иаков Ицхак, – потому что там не принято произносить благословения над светильником».

Старика охватило волнение. Он сказал: «Дома у меня есть лишь немного хлеба и вина для меня и моей старухи».

«Я не обжора и не пьяница», – сказал Люблинский равви, и они пошли в дом старика.

Когда пришли, старик первым делом сказал благословение над вином, а равви повторил за ним. После благословения над хлебами старик спросил: «Откуда держишь путь?» – «Из Люблина». – «А знаешь ли ты Ясновидца?» – «Я всегда при нем». Тогда старик дрожащим голосом попросил: «Расскажи мне о нем что–нибудь». – «Почему ты хочешь о нем слышать?»

Старик рассказал: «В молодости я был помощником учителя, а Иаков Ицхак – одним из детей, за которыми я следил. Особыми способностями он не отличался. Но позже я услышал, что он стал великим цадиком. Каждую неделю я постился по одному дню, стремясь увидеть его. Я ведь слишком беден, чтобы поехать в Люблин, и слишком слаб, чтобы идти туда пешком». – «А помнишь ли ты еще что–нибудь о том времени, когда был учителем?» – спросил равви. «Каждый день, когда нужно было идти молиться, мне приходилось искать Иакова Ицхака, и я никогда не мог его найти. Спустя много времени он появлялся, и я колотил его. Но однажды я выследил его, пошел за ним и увидел, что он сидит на муравейнике и кричит: «Слушай, Израиль, Господь Бог наш. Господь един!» С тех пор я больше его не наказывал». Тут Иаков Ицхак понял, что лошади привезли их куда надо. «Это я», – сказал он старику, который от таких слов упал без чувств. С большим трудом его привели в себя.

На исходе субботы цадик с учениками покидал город, и старик провожал их до тех пор, пока не выбился из сил, и лишь тогда повернул обратно. Дома он лег и умер. Тем временем цадик со своими спутниками сидел на постоялом дворе за трапезой «проводов царицы субботы». После трапезы он встал и сказал: «Вернемся в город и похороним моего старого учителя».

СЛЕЗЫ ПОСВЯЩЕНИЯ

Во время своих долгих странствий равви Зуся пришел в город, где жил отец юного Иакова Ицхака. Зайдя в Дом Учения, он повернулся к печке, чтобы помолиться, – такой у него был способ молиться – и целиком накрыл голову молитвенным одеянием. Но неожиданно он обернулся, огляделся и заметил юного Иакова Ицхака всего в слезах. Потом равви Зуся опять отвернулся к печке и стал молиться. Юноша же все плакал и плакал. Слезы текли не переставая, и он проплакал целый час. Иаков Ицхак все еще рыдал, когда к нему обратился Зуся. Он сказал: «Твоя душа проснулась. А теперь ступай к моему учителю, Межричскому маггиду, чтобы твой ум также проснулся».

В ДОМЕ УЧЕНИЯ

Рассказывал некий цадик: «Когда я был в Никольсбурге учеником равви Шмелке, среди моих товарищей по учению был один юноша по имени Иаков Ицхак. Годы спустя он стал Люблинским равви. Он, как и я, был тогда уже два года женат. В Доме Учения он сидел на самом неприметном месте. Он никогда не задавал вопросов, подобно остальным ученикам. Никогда не смотрел ни на кого из нас, а только на учителя. Когда же он на него не смотрел, то устремлял взгляд в пол. Лицо его словно светилось изнутри, и я замечал, что равви был от него в восторге».

СВЯЩЕННАЯ РАДОСТЬ

Когда Иаков Ицхак пребывал в Доме Учения равви Шмелке, он казался ангелом, таким далеким от всего земного, что равви Шмелке, и сам склонный к уединению, увидел, что ученик в этом его превзошел. Тогда он послал его в Ганиполь к равви Зусе с таким письмом: «Просвети немного сердце нашего Ицикеля». И равви Зуся, однажды пробудивший Иакова Ицхака к святым слезам, пробудил в нем теперь священную радость.

НА КРАЮ

Под городом Лиженском, где жил равви Элимелек, есть холм. Со всех сторон он порос лесом. Только с одной стороны он крут и каменист. Там высится скала, по сей день называемая Стол равви Мелека. Юный Иаков Ицхак любил ходить в это место, чтобы поразмышлять над тем, как можно достичь истинного смирения и самоуничижения. Однажды он впал в такое уныние, что ему стало казаться, будто все, что он может сделать, – это принести в жертву свою жизнь. Он пошел на скалу и хотел оттуда броситься. Но его друг, юный Залке из Гродзиски, незаметно последовал за ним. Он схватил Иакова Ицхака за пояс и не отпускал до тех пор, покуда не убедил его отказаться от мрачного намерения.

Когда учитель Иакова Ицхака уже умер, а сам он стал равви в Люблине, к нему однажды приехал равви Залке. Когда он вошел в комнату к цадику, тот пожал его руку и сказал: «Равви Залке, жизнь моя, я воистину люблю тебя. Это потому, что во время первого сошествия моей души на землю ты был моим отцом. Но когда я вспоминаю, что ты сделал в Лиженске, то больше уже не чувствую к тебе столь же полной любви».

СИЛА ВИДЕНИЯ

Хасидим рассказывают.

Когда создавалась душа Ясновидца из Люблина, ее наделили способностью видеть мир из конца в конец. Но так как она увидела много зла, то попросила, чтобы у нее забрали это свойство назад. Поэтому силу ее видения ограничили четырьмя верстами.

В юности Ясновидец, кроме времени молитвы и учения, семь лет не открывал глаз, чтобы не видеть непотребного. Поэтому стали его глаза слабыми и близорукими.

Когда он смотрел на человека или читал его записку, то видел его душу вплоть до ее пребывания в Адаме, знал, от кого – Каина или Авеля – она произошла, сколько испытала перевоплощений и что делала во время каждого из них, сколько грешила, сколько раскаивалась, какую заповедь преступила, в какой устояла.

Когда он приехал к равви Мордехаю из Несхижа, они говорили об этой его способности. Люблинский равви сказал: «Я вижу все, что человек делал и делает. Это уменьшает мою любовь к Израилю. Поэтому я постоянно молю Бога, чтобы у меня забрали способность ясновидения».

Несхижский равви произнес в ответ: «О решенном на Небесах Гемара говорит: «Бог дает, но назад не забирает».

СЛЕПОТА

Рассказывают.

Вечерняя молитва в Люблине даже в субботу сильно задерживалась. Перед молитвой равви каждый раз уединялся в своей комнате и никому не разрешал входить туда. Однажды к нему проник один хасид, чтобы посмотреть, что там у равви происходит. Сначала он увидел, что равви сидит за столом перед раскрытой книгой. Затем он увидел, что из соседней комнаты пробивается сильный свет, и упал без сознания. Когда хасид пришел в себя, равви уже вышел из комнаты. Хасид тоже вышел оттуда, как только полностью оправился от обморока. Войдя в синагогу, он ничего не увидел, но услышал, что читают вечернюю молитву, и с ужасом понял, что хотя горят все огни, он ничего не видит. Хасид обратился за помощью к равви, и тот отослал его в соседний город к одному человеку, известному своими чудесными исцелениями. Целитель спросил хасида, при каких обстоятельствах тот ослеп, и хасид ему все рассказал. «Тебя нельзя исцелить, – сказал чудотворец. – Ты видел изначальный свет, свет дней творения, даровавший первым людям способность видеть мир из конца в конец и сокрытый после их грехопадения; он открывается только в Торе истинным цадиким. А кто незаконно увидит его – глаза того человека навсегда слепнут».

ПЕЙЗАЖ

Когда равви Иаков Ицхак гостил в доме равви Баруха, внука Баал Шема, то гордый и скрытный хозяин, однажды сказавший о себе, что он является руководителем всех цадиким, взял его с собой, когда накануне субботы поехал принять ритуальную баню. По дороге равви Барух дал выход своей творческой силе, всегда столь поражавшей окружавших его людей, и стал менять пейзаж в соответствии со своими мыслями. Когда они вылезали из коляски, он спросил: «Что видел в дороге Ясновидец?» Равви Ицхак ответил: «Поля Святой Земли».

Когда они шли по холму между дорогой и рекой, Барух спросил: «Что обоняет теперь Ясновидец?» Тот ответил: «Воздух Храмовой Горы».

Когда они погрузились в речной поток*[252], внук Баал Шем Това спросил: «Что ощущает Ясновидец?» И равви Иаков Ицхак ответил: «Целительный райский поток».

СИЛА ДЕСЯТИ ХАСИДИМ

Один молодой человек, тайком уйдя от жены и ее родителей, решил провести субботу у Люблинского равви. Когда он прибыл к нему в дом, равви взглянул на него и велел тотчас ехать обратно, чтобы успеть домой к субботе. Юноша умолял его, но безуспешно, и пришлось ему отправиться обратно. По пути он заночевал на постоялом дворе, но не мог заснуть. Там же остановились несколько хасидим, ехавших к Люблинскому равви. Услышав, как юноша ворочается и вздыхает, они спросили, что с ним случилось, и он рассказал. Тотчас принесли водки, налили и выпили за здоровье друг друга. И каждый пожал юноше руку. Потом сказали: «Не уезжай домой, а пойдем–ка с нами в Люблин, и ни о чем не беспокойся». До утра они сидели и пили, потом помолились, выпили еще друг за друга и за юношу и затем отправились в Люблин.

Там они сразу пошли к равви и поприветствовали его. Заметив молодого человека, цадик долго смотрел на него и молчал. Потом спросил: «Где ты был? Что случилось?» Когда юноша рассказал. Ясновидец произнес: «Тебе суждено было умереть в эту субботу, но участь твоя изменена. Что не под силу никакому цадику, то под силу десяти хасидим».

КРОВАТЬ

Известно, что, когда Люблинский равви гостил в чужом доме и ложился не в свою постель, ему не спалось. Однажды, когда равви Иоссел из Остилы услышал, что цадик скоро приедет в его город, он позвал столяра, человека весьма благочестивого, и велел ему изготовить кровать из лучшей древесины. Столяр сходил в ритуальную баню и целиком сосредоточился на работе. Кровать получилась отменной. Когда же Люблинский равви по просьбе равви Иоссела остановился в его доме, хозяин отвел его в спальню, где стояла кровать, покрытая мягкими перинами и теплыми одеялами. Но вскоре равви Иоссел с чувством горечи заметил, что цадик вздыхает на постели, ворочается и не может уснуть. Он смутился и решился предложить равви свою кровать. Люблинский равви лег на новое место, закрыл глаза и уснул. На следующий день равви Иоссел осмелился спросить цадика, что плохого нашел он в кровати, сделанной богобоязненным столяром с таким мастерством и усердием. Цадик сказал: «Человек он хороший, и работа его превосходна. Но делал он ее в Девять дней*[253] скорби по разрушенному Храму, а так как он благочестив, то непрестанно оплакивал Храм, и скорбь эта пропитала и его изделие. Поэтому всякий, кто лежит на ней, терзается и не может уснуть».

ТРУБКА

Рассказывал некий цадик: «В молодости довелось мне однажды быть на свадьбе, где также присутствовал и Люблинский равви. Среди гостей там было более двухсот цадиким, а сколько хасидим – невозможно сосчитать! Для равви сняли огромный дом с большим залом, однако он все время проводил в маленькой комнатенке. Однажды в большом зале собралось множество хасидим, и я в их числе. Когда равви вошел, он сел за небольшой столик и сидел там какое–то время в молчании. Затем он поднялся, посмотрел вокруг и заметил меня, стоявшего у дальней стены. «Пусть этот юноша, – сказал он, указывая на меня, – раскурит для меня трубку». Я протиснулся сквозь толпу, взял из рук цадика трубку, пошел на кухню, достал из очага уголь, раскурил трубку, принес ее обратно и передал равви в руки. В этот момент я ощутил, что чувства покидают меня. В следующий момент равви начал говорить и сказал несколько слов, адресованных мне, и сразу мои чувства вернулись в тело. Именно тогда я получил от равви дар отстраняться от всего телесного. С тех пор я могу покидать свое тело, когда захочу».

ОЧИЩЕНИЕ ДУШ

Говорил равви Нафтали из Ропшиц: «Свидетельствую о моем учителе, равви Ицикеле из Люблина: когда приходил к нему хасид первый раз, он вынимал из него душу, очищал ее от всякой ржавчины и всякого налета и возвращал обратно такой, какой она была в час рождения».

СБРАСЫВАНИЕ ГРЕХОВ

Равви Нафтали однажды опоздал пойти со своим учителем, равви из Люблина, на реку, чтобы совершить обряд сбрасывания грехов*[254]. Ясновидец с людьми уже возвращался домой, когда им попался Нафтали, торопившийся к реке. «Куда ты так бежишь? – спросил его один из сопровождавших цадика. – Разве не видишь, равви уже идет домой. Какая теперь разница, придешь ты на реку позже или раньше?»

Нафтали ответил: «Я тороплюсь подобрать хоть немного тех грехов, что равви сбросил в воду, чтобы сберечь их в сокровищнице моего сердца».

ПРОСВЕТЛЕНИЕ

Сказал как–то Люблинский равви: «Странно! Приходят ко мне люди унылые, а уходят – просветленные, хотя сам я, – он хотел сказать «погружен в печаль», но, подумав, сказал: мрачен и не даю света».

УБЕЖИЩЕ

Один из учеников Люблинского равви рассказывал: «У моего учителя, равви из Люблина, были не только великие ученики, известные всему миру, но и четыре сотни таких, которых называли «деревенщинами», но которые (каждый из них) обладали духом святости».

Его спросили: «Если существовала столь святая община и святой Ясновидец был в ней словно царь, то почему не была предпринята попытка приблизить час спасения?»

Ученик Люблинского равви ответил: «Великое делается незаметно».

Его снова спросили: «А чем же занималась эта община, когда собиралась вместе?»

Ученик Ясновидца сказал: «Когда мы были вместе с нашим святым равви, то чувствовали себя словно в укромном убежище. Мы не испытывали никакой нужды, не ощущали ни мук изгнания, ни мрака, покрывшего Израиль. Если бы мы их почувствовали, то сотрясли бы все миры и заставили бы Небеса приблизить час спасения».

ПРЕПЯТСТВИЕ

Однажды равви Иаков Ицхак пребывал в полной уверенности, что до исхода года наступит искупление. Когда же год прошел, он сказал, обращаясь к одному из своих учеников, Иегуди: «Простые люди или уже покаялись и целиком обратились к Богу, или готовы это сделать. С их стороны нет препятствия для прихода часа искупления. Но есть люди гордые, вознесшиеся высоко. Они не способны к смирению и поэтому не могут обратиться к Богу. Они – препятствие».

ВОЗДАЯНИЕ

Однажды накануне субботы, до наступления священных часов, удалился Люблинский равви к себе в комнату и запер дверь. Но вскоре дверь неожиданно отворилась, и равви вышел. Дом был полон великими учениками Люблинского равви, облаченными в белые сатиновые одежды, какие носили в те времена великие цадиким. Обратившись к ним. Ясновидец произнес: «Сказано: «И воздает ненавидящим Его в лице их, погубляя их»*[255]. Вот что означают эти слова: Он воздает ненавидящим Его за то благо, что они делают в этом мире, сами того не желая, чтобы погубить их в мире грядущем. Возьмем грешника, жадного до золота, и он получает свое золото; возьмем грешника, жадного до почестей, и он получает свои почести. А теперь представьте грешника, жадного не до почестей и не до золота, а до духовных степеней или стремящегося стать равви. И что тогда? И в этом случае жадный до духовных степеней достигает их и стремящийся стать равви становится им для того, чтобы быть низвергнутым в грядущем мире».

СИЯНИЕ

Приехали как–то в Люблин несколько хасидим. Когда они собирались идти к равви, их извозчик попросил, чтобы вместе с прочими записками подали и записку с его именем, чтобы равви помянул его добрым словом. Хасидим сделали, как просил извозчик. Люблинский равви, прочтя записку с его именем, сказал:

«Как сияет имя этого человека!» Хасидим удивились: извозчик был простым и неученым и они, пока ехали, не заметили в нем каких–либо особенных достоинств. «Душа его, – продолжал равви, – сияет сейчас передо мной, как чистый свет».

Хасидим отправились искать извозчика, но на постоялом дворе его не было. Пошли по улицам. Вдруг навстречу им идет шумная компания: впереди – музыканты, за ними – пляшущий и поющий народ и среди них – тот извозчик, ликующий и веселящийся больше всех.

Когда спросили его хасидим, что происходит, он ответил: «Когда вы ушли, я решил пойти немножко повеселиться. Идя по городу, я неожиданно услышал доносившуюся из одного дома музыку и громкие голоса. Я вошел туда и вижу, что там справляют свадьбу двух сироток. Я тоже стал пить, петь и веселиться с ними. Но потом случилась ссора, так как у невесты не было денег, чтобы купить жениху молитвенное одеяние (таллит), как это полагается по обычаю. Дело чуть было не дошло до разрыва брачного договора. Стало мне досадно, и не мог я снести, как бранят невесту. Полез я в свой карман – и что бы вы думали? Нашел там денег ровно столько, сколько было необходимо для покупки таллита! Потому–то я и радуюсь».

ПЕРЕХОД

Один богатый и знатный человек по имени Шалом, которого все называли «граф Шалом», однажды тяжело заболел. Его сын поехал к Люблинскому равви, чтобы попросить его помолиться за выздоровление отца. Но когда после длительного путешествия он предстал перед цадиком и дал ему полоску бумаги с просьбой, равви Иаков Ицхак сказал: «Помощи больше не требуется. Он уже перешел из сферы власти в сферу знания». Когда сын Шалома вернулся домой, то узнал, что отец умер в тот самый час, когда он был у цадика, и что в тот же самый час его жена родила сына. Младенец в честь деда получил имя Шалом. Когда он вырос, то стал выдающимся наставником.

ЗАТЯНУВШАЯСЯ ТЯЖБА

Сказал однажды Люблинский равви своему ученику, равви Хешелу из Комарно: «Почему ты не ходишь к городскому раву? Ты хорошо поступишь, если время от времени будешь к нему захаживать».

Эти слова удивили равви Хешела, так как Люблинский рав, прозванный Железной Головой, был ярым противником хасидизма. Но он послушался учителя и стал ходить к раву на вечернюю молитву. Тот принимал его весьма радушно.

Однажды после молитвы пришли к раву на суд Торы два человека и изложили свое дело. Когда они вышли и судьи стали разбирать услышанное, то один из судей утверждал, что прав истец, а другой – что ответчик. Решающим должно было быть слово Железной Головы. Тут же сидел равви Хешел и внимательно слушал тяжбу. Он понимал, что прав истец, и боялся, что рав решит в пользу ответчика. Он не знал, что делать, но и не мог спокойно сидеть, видя, что может случиться несправедливость. Вдруг ему вспомнилось одно изречение из Талмуда, подтверждавшее его правоту. Он взял Гемару, подошел к раву и стал просить, чтобы тот растолковал ему одно место. Железная Голова рассердился и сказал, что для этого теперь не время. Но равви Хешел продолжал настаивать, и рав вынужден был взять книгу и заглянуть в нее. Увидев слова Гемары, он сразу побледнел и сказал, что растолкует завтра, после чего отослал равви Хешела. А на следующий день, когда Хешел поинтересовался, каково было решение суда, ему сказали, что истец выиграл дело.

В тот же день вечером Ясновидец сказал своему ученику: «Тебе больше не нужно ходить к раву». Равви Хешел посмотрел на учителя удивленно, и тот пояснил: «Те двое, истец и ответчик, жили на земле девяносто девять раз, и всегда суд кончался несправедливо, и не было этим душам успокоения. Поэтому я должен был послать тебя им на помощь».

ЛЮБЛИНСКИЙ РАВВИ И ЖЕЛЕЗНАЯ ГОЛОВА

Равви Ацриэль Гурвиц, рав города Люблина, известный как Железная Голова, постоянно строил козни против равви Иакова Ицхака. Однажды он спросил его: «Тебе известно, что ты не цадик и ты им себя не считаешь. Почему же ты ведешь других по своему пути и вокруг тебя даже собралась община?»

Равви Иаков Ицхак ответил: «Что я могу поделать? Они приходят ко мне по собственной воле, радуются тому, что я говорю, и хотят слушать еще».

Рав сказал: «В ближайшую субботу скажи им всем, что ты вовсе не великий цадик, и они от тебя отстанут». Равви согласился.

В ближайшую субботу равви Иаков Ицхак стал просить собравшихся вокруг него людей не превозносить его и не оказывать ему незаслуженных почестей. И когда он говорил, сердца всех людей исполнились смирения, и с того времени за цадиком стали следовать с еще большей преданностью, чем прежде.

Когда равви Иаков Ицхак рассказал Железной Голове о своей попытке и о реакции людей, рав подумал, а потом произнес: «Таковы твои хасидим, ибо ты сам любишь смиренных и избегаешь надменных. Скажи им, что ты избранный, и они от тебя отстанут».

Равви Иаков Ицхак возразил: «Я не цадик, но я и не лжец. Как могу я сказать неправду!»

Другой раз равви Ацриэль Гурвиц спросил Ясновидца: «Как получилось, что вокруг тебя собралась такая толпа? Я гораздо ученей тебя, а ко мне никто не приходит».

Цадик ответил: «И я удивляюсь, что так много людей приходят ко мне, ничтожному человеку, чтобы послушать из моих уст слово Божье, а к тебе, чья ученость превосходит высочайшие горы, они не идут. Возможно, причина вот в чем: они приходят ко мне, потому что я все время удивляюсь, что они ко мне приходят, а к тебе не приходят, потому что ты все время удивляешься, что они к тебе не приходят».

ЛЮБЛИНСКИЙ РАВВИ И ПРОПОВЕДНИК

В одном городе читал как–то проповедь известный странствующий маггид. Вдруг прошел слух, что в тот же город приехал Люблинский равви. Тут же все слушатели маггида пошли встречать цадика. Вскоре маггид увидел, что остался один. Подождав немного, он тоже пошел и увидел, что стол, за которым сидел маггид, весь завален «деньгами выкупа»*[256], которые принесли Ясновидцу просители. Маггид спросил: «Как это возможно? Я много дней читал в этом городе проповеди, но мне не дали ничего, а ты, не успев приехать, уже получил столько!»

Равви Иаков Ицхак ответил: «Возможно, это потому, что каждый из нас пробуждает в сердцах других людей то, что сам носит в своем сердце: я – ненависть к деньгам, а ты – любовь к ним».

ИСТИНА

Спросил Ясновидца один его ученик: «Равви, ты учил нас, что если человек познаёт самого себя и дает перед самим собой правильный отчет, то в отношении такого человека будет верно изречение: «Счет – половина уплаты». Как это понимать?»

Равви ответил: «Когда на провозимый через границу товар ставят царскую печать, то тем самым подтверждают его качество. То же справедливо и для человека: когда он познаёт самого себя и дает перед самим собой правильный отчет, то ставится на нем истина – печать Бога, – подтверждающая его качество».

ПУТЬ

Равви Баэр из Радошиц однажды попросил своего учителя, Люблинского равви: «Укажи мне общий для всех путь служения Богу».

Цадик ответил: «Невозможно сказать каждому человеку, по какому пути ему следует идти. Одни служат Господу изучением Торы, другие – молитвой, третьи – постом, четвертые – вкушением пищи. Каждый должен сам понять, на какой путь влечет его сердце, и этот путь избрать всецело».

МНОГИМИ ПУТЯМИ

Вскоре после того, как умер равви Шалом, сын равви Авраама Ангела, двое его учеников пришли в Люблин, чтобы учиться у Ясновидца. Они застали равви на улице произносящим благословение новой луны. Ученики равви Шалома заметили, что благословение Ясновидца несколько отличается от того, что произносил их учитель. Это им не понравилось, и они решили, не задерживаясь в Люблине, покинуть этот город на следующий день. Когда некоторое время спустя они пришли в дом равви, тот поприветствовал их и сказал: «Бог, которому можно было бы служить лишь одним–единственным путем, – что это был бы за Бог!»

НЕПОСЛУШНАЯ РУКА

Спросили Люблинского равви: «Почему сказано: «И простер Авраам руку свою», а потом сразу: «и взял нож»?*[257] Не являются ли первые слова лишними?»

Равви ответил: «Все свои силы и все свое существо посвятил Авраам тому, чтобы они не совершали ничего против воли Бога. И когда повелел ему Господь принести в жертву сына, Авраам решил, что должен заколоть его. Но так как все члены Авраама были посвящены Богу и не могли ничего совершать против Его воли, рука Авраама отказалась повиноваться Аврааму и взять нож, ибо не такова была воля Бога. Силой заставил Авраам свою руку слушаться его и сделал ее своим посланцем. Только после этого она взяла нож».

ПРАВДА

Слова Писания «Правды, правды ищи…»*[258] Люблинский равви толковал так: «Если человек считает, что он совершенно правдив и к еще большей правде ему стремиться бессмысленно, то он не ведает правды. К правде следует стремиться постоянно, никогда не останавливаясь на достигнутом, и в своих собственных глазах человек всегда должен быть словно новорожденным младенцем, еще ничего не достигшим и ничего не умеющим, – вот что такое правда».

ВТОРАЯ МАТЬ

Спросили Люблинского равви: «Почему в священной «Книге Великолепия» («Зохар») обращение к Богу, соответствующее сефироту «понимание», называется «Матерью»?»

Равви объяснил: «Когда человек кается и исповедуется в грехах, когда в его сердце входит Понимание и обращает его к Богу, такой человек становится подобным новорожденному младенцу, а обращение к Богу – его матерью».

ДИАЛОГ

Спросил Люблинского равви один из его учеников: «Наши мудрецы говорят, что Бог, обращаясь к общине Израиля, произносит такие слова: «Обратитесь ко Мне… и Я обращусь к вам»*[259], а Израиль отвечает, как сказано: «Обрати нас к Тебе, Господи, и мы обратимся»*[260]. Что это значит? Ясно лишь, что то, что говорит Бог, – это так и есть, ибо нам известно, что пробуждение внизу зависит от того, что свыше».

Равви ответил: «Наши мудрецы говорят: «Женщина вступает в союз только с тем, кто делает ее сосудом, ибо в первую ночь муж делает ее сосудом, пробуждая ее женственность». И так Израиль обращается к Богу: «Сделай нас Своим сосудом еще раз, чтобы наше обращение к Тебе могло снова пробудиться». Вот почему далее в ответе Израиля Господу читаем: «Обнови дни наши, как древле»*[261]. «Как древле» означает время до сотворения мира, когда не существовало ничего, кроме пробуждающей силы свыше».

ГРЕХ И УНЫНИЕ

Один хасид пожаловался Люблинскому равви, что его терзают дурные страсти и от этого он впадает в уныние.

Равви сказал ему: «Больше всего остерегайся уныния, ибо оно хуже и опаснее греха. Когда Злое Начало пробуждает в человеке страсти, оно делает это не затем, чтобы ввести его в грех, а затем, чтобы он впал в уныние».

ГРЕШНИК И ПРАВЕДНИК

Говорил Люблинский равви: «Грешника, сознающего свой грех, я люблю больше, чем праведника, который знает, что он праведник. Но если грешники считают себя праведниками, то о таких сказано: «Даже у адских врат не каются»*[262]. Ибо они думают, что их ведут в ад, чтобы они искупили другие души».

ВЕСЕЛЫЙ ГРЕШНИК

Жил в Люблине великий грешник. Всякий раз, когда ему хотелось поговорить с равви, он сразу шел к нему и болтал с ним, словно близкий его друг и приятель. Многие из числа хасидим дивились этому и постоянно спрашивали друг друга: «Как возможно, что наш равви, которому достаточно лишь раз взглянуть на лицо человека, чтобы узнать всю его жизнь от начала до конца и определить истинный корень его души, не замечает, что перед ним – грешник? А если видит, как позволяет ему разговаривать и общаться с собой?» Наконец, хасидим набрались храбрости, пошли к равви и задали ему этот вопрос. Цадик ответил: «О нем я все знаю, как и вы. Но вам известно, как люблю я веселость и как ненавижу уныйие. Да, этот человек – великий грешник! Но покуда другие сожалеют о том моменте, когда согрешили, потом ненадолго раскаиваются, но затем снова впадают в грех, этот человек не ведает ни сожаления, ни хандры и постоянно счастлив и весел, словно находится в некой башне ликования. Излучение от его веселья переполняет и мое сердце радостью».

ЛОСКУТНОЕ ОДЕЯЛО

Один хасид Люблинского равви постился однажды от субботы до субботы. Накануне субботы он почувствовал такую сильную жажду, что едва не умер. Пошел он к колодцу и уже хотел напиться, но подумал, что, не желая потерпеть немного до наступления субботы, губит весь недельный пост. Переборов себя, он не стал пить и отошел от колодца. И тут охватило его чувство гордости за то, что он устоял перед таким искушением. Но, обдумав все, затем решил: «Лучше пойду и напьюсь, чем дам гордости завладеть моим сердцем». И пошел к колодцу. Но как только зачерпнул воды, жажда прошла. С наступлением субботы он пошел в дом учителя, и, как только переступил порог, равви крикнул ему: «Лоскутное одеяло!»

ПОСТОРОННИЕ МЫСЛИ

Пришел к Люблинскому равви некий человек просить, чтобы Ясновидец избавил его от посторонних мыслей, мешающих ему молиться. Равви рассказал ему, что следует делать, но проситель не отстал и продолжал задавать вопросы. Наконец равви сказал ему: «Не знаю, почему ты жалуешься на какие–то посторонние мысли. Тому, у кого все мысли святы, нечистые помыслы чужды, хотя и приходят время от времени. Потому и называют их «посторонними». Но для тебя это обычные мысли, которые всегда с тобой. Так кому же ты хочешь их приписать?»

СЛУЖЕНИЕ

Равви Иаков Ицхак любил принимать у себя бедных странников и сам им служил. Однажды он принял одного такого странника, подал ему еды, наполнил стакан и стоял рядом, готовый удовлетворить любое пожелание гостя. После трапезы равви собрал грязную посуду и отнес на кухню. Гость спросил его: «Равви, скажи мне вот что. Я знаю, что, служа мне, ты исполняешь заповедь Бога, желающего, чтобы странника принимали как Его посланца. Но почему ты не погнушался отнести на кухню посуду?»

Равви ответил: «А разве вынос на Йом–Кипур из Святая Святых ложки и чаши не входит в обязанности первосвященника?»

ПОД НАВЕСОМ

Один ученик Люблинского равви рассказывал: «Как–то праздновал я в Люблине праздник Кущей. Перед началом хвалебных песнопений равви вошел под навес, чтобы произнести там благословение над «четырьмя произрастаниями». Почти час я наблюдал мощные сотрясения его существа, пронизанного, казалось, непомерным страхом. Все люди, видевшие это, подумали, что это главная часть всей церемонии. Их тоже охватил огромный страх, и они затрепетали. Я же продолжал спокойно сидеть на скамье, чувствуя, что главное еще впереди. Когда я поднялся, чтобы лучше видеть равви, он уже дошел до заключительных слов благословения. Я видел, как он – в высшем состоянии духа, – произнося слова благословения, сделался недвижим, и слышал, что ему вторят Небеса. Так же и в древности Моисей на горе не убоялся грома и дыма, тогда как люди внизу стояли и трепетали, но уверенно приблизился к облаку, из которого Бог говорил с ним».

ОДЕЖДЫ

Говорил равви Бунам: «У Люблинского равви хасидим лучше, чем у меня, но самого равви я знаю лучше их всех. Ибо однажды когда я в отсутствии Ясновидца вошел в его комнату, то услышал шепот: то одежды равви рассказывали друг другу о его величии».

АРФИСТ

Однажды во время молитвы Люблинский равви взял понюшку табака и стал нюхать. Самый пунктуальный из верующих заметил это и сказал равви: «Нехорошо прерывать молитву». Равви ответил ему: «Один великий царь гулял как–то по своей столице и услышал пение старого уличного певца, аккомпанировавшего себе на арфе. Музыка понравилась монарху. Он взял певца к себе во дворец и каждый день его слушал. Музыкант не захотел расставаться со своей старой ветхой арфой и поэтому во время игры часто был вынужден останавливаться и настраивать ее. Однажды во время концерта какой–то придворный заметил ему: «Ты мог бы настроить свой инструмент заранее!» Арфист ответил: «У нашего царя в его оркестрах и хорах есть музыканты и получше меня. Но если они не смогли удовлетворить его и он взял во дворец меня с моей арфой, то ему, должно быть, понравились наши с ней странности».

БЛАГОДАРИТЬ ЗА ЗЛО

Спросил один хасид Ясновидца из Люблина: «К словам Мишны «человек должен благодарить Бога за зло и восхвалять Его за это» Гемара добавляет: «…должен принять с радостью и со спокойным сердцем». Но как можно принимать зло с радостью?»

Цадик услышал, что вопрос этот исходит из сердца, трепещущего перед злом. Он сказал: «Как ты не понимаешь слов Гемары, так я не понимаю слов Мишны. Разве существует зло?»

БРАЧНЫЙ ДАР

Это случилось на свадьбе внучки Ясновидца Хинды. Когда подносились дары, равви Иаков Ицхак положил голову на сложенные руки и, казалось, заснул. Бадхан*[263] несколько раз кричал ему: «Брачные дары от семьи невесты», – и ждал, пока равви встанет, но тот лежал неподвижно. Все остальные стояли в молчании и ждали, покуда равви проснется. Когда прошло полчаса, сын Ясновидца зашептал отцу на ухо: «Отец, крикнули, что пора преподносить дары от семьи невесты». Старый равви очнулся и произнес: «Я преподношу самого себя. Через тринадцать лет молодые получат этот дар».

Через тринадцать лет Хинда родила сына, которого в честь деда*[264] назвали Иаковом Ицхаком. Когда он вырос, то каждой чертой напоминал Люблинского равви, например правый его глаз, как и у деда, был немного больше левого».