Хелл

Глава 12

В час вечерний здесь каждый дрожащий цветок…

Четыре часа утра, мы уходим из «Куина», я под кайфом. Я не могла больше ни минуты оставаться в этом проклятом кабаке, где слишком много народу, где невыносимо жарко, а вокруг лишь враждебные лица, и еще все эти подонки, которые хотят только одного — навалиться на меня, а производители порно, так те просто меня преследуют со своими набитыми бумажниками, завлекают деньгами. А. пьян в стельку, а все самые грязные типы Парижа, сдвинув три стола, пьют и нажираются, глотают не жуя. Крис дал Виктории грамм кокса, это нормально, но они вместе удаляются, а нам пришлось в сортире делить его (этот грамм) на двоих, кокс был желтый, его здорово подмешали, не знаю, кто это сделал, и теперь мои челюсти так сведены, что мне трудно говорить, пятеро подонков предлагают нам, Виктории, Лидии и мне, позабавиться вместе с ними, но мы их отшиваем, потому что мы не из тех, кто занимается групповым сексом, и уходим с Крисом и Джулианом, чтобы поехать к одному их другу-миллионеру в его апартаменты в «Ритце». А перед самым нашим уходом отец Сибиллы, у которого я весь вечер выпрашивала кокс, сунул мне в руку приличный пакетик, и я решила не делиться удачей с Викторией и Лидией, а то они сожрут ВСЕ и не оставят мне НИЧЕГО.

Я уже здорово нанюхалась, Виктория тоже, Лидия тоже.

Как кадильница, льет фимиам, умиленный…

Мы выходим из «Куина», свежий воздух немного отрезвляет, я прихожу в себя. Вернее, так думаю, что прихожу в себя. Каждый раз, когда я в таком состоянии, я говорю себе, что это последний раз, что это какая-то ужасная паранойя, и все равно изо дня в день делаю это снова, и снова, и снова. Сейчас мне кажется, что я контролирую себя, ведь я сама вышла на улицу, я с друзьями, они не причинят мне зла, но, оказывается, я совсем себя не контролирую и со мной происходит что-то УЖАСНОЕ, я не знаю, что именно, я не могла бы определить это, но я БОЮСЬ, и Джулиан берет меня на руки и несет до «Уорвика», где припаркована его машина, а Лидия хочет меня УБИТЬ, я знаю это, я в этом уверена, потому что она влюблена в Джулиана, потому что вчера вечером они занимались сексом, но ему наплевать. Недавно я выпила коктейль под названием «Потрясающий оргазм», но не могу даже вспомнить, где это было, и я спрашиваю себя, как же кокс, простой порошок, смог так подействовать на меня, что мои мысли путаются. А на Джулиана наплевать мне, он дурак, наркоман и он хочет ЗАНЯТЬСЯ СЕКСОМ СО МНОЙ.

Виктория и Лидия идут сзади нас, мне не нравится, что они сзади. Пока водитель подгоняет машину Джулиана, нас чуть не сбивает огромный «мерс», в нем два типа, ничего с виду, лет по двадцать пять, я уверена, что они сделали это НАРОЧНО. Виктория кидается к их машине, срывает с себя красное кожаное пальто, в своем вечернем платье ложится на капот, буквально распластав груди на ветровом стекле, и кричит:

— Эй, парни, отвезите меня домой!

Машина трогается, это сгоняет Викторию, она валится на меня, я ее отталкиваю, как могу это делать, иногда даже против своей воли. Отталкиваю потому, что ясно вижу, как побледнел Крис, и понимаю: дело кончится тем, что из-за ее дурацких выходок они просто бросят нас здесь.

Джулиан садится за руль «мерседеса» очень дорогой модели, я думаю, где он его взял, ведь у него нет ни сантима, и спрашиваю его об этом, он фыркает и не отвечает, впрочем, мне все равно. Мы садимся в машину, Виктория плюхается рядом со мной и отравляет меня своим дыханием, насыщенным виски, и своими слишком резкими духами «Мюглер», к тому же их запах искажается запахом дыма и шампанского, которыми пропитано ее платье.

Волны звуков сливая с волной благовонной…

Я не знаю, о чем мы говорили, когда ехали в «Ритц», помню только, как Виктория потрясала своей сумкой от Фенди и орала:

— Посмотрите на нее, итальянский дизайн!

— Заткни свою глотку, Виктория, ЗАТКНИ СВОЮ ГЛОТКУ!

— Пошла ты… ПОГАНКА!

И Джулиан:

— Хелл сказала тебе замолчать, Виктория, вот и ЗАМОЛЧИ!

И тут, около «Гуччи», Лидия, открыв дверцу, на полном ходу пытается выскочить из машины, Виктория и я хохочем, Крис насыпает на ключ хорошую дозу кокса, а строгость улицы Сент-Оноре вдруг вызывает у нас тайный стыд. Я закуриваю «Лаки страйк», паршивые сигареты, которые мне впарили в «Куине», и вдруг на меня снисходит откровение, которое сразу все убивает, я абсолютно уверена, что ничего подобного уже никогда не будет: ЕСЛИ БОГАТЫЕ НЕСЧАСТЛИВЫ, ЗНАЧИТ, СЧАСТЬЯ НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

Вандомская площадь, мы кубарем выкатываемся из машины, не обращая ни малейшего внимания на то, как на нас смотрят стоящие у подъезда водители отеля. Я спокойно прохожу через крутящуюся дверь, ни один мускул не дрогнул на лице швейцара, когда Крис назвал ему номер апартаментов и фамилию, они прозвучали как пароль: Дерек Делано.

Музыка в лифте ненадолго сдерживает наше шумное оживление. Но в коридоре я кричу, что Матисс на стене — подделка и что нам на все наплевать.

Мы входим в один из самых дорогих апартаментов гостиницы: вид трехсот квадратных метров с позолотой, с паркетом, зеркалами и видом на Вандомскую площадь меня потрясает.

Нас принимает служитель хозяина, его зовут Мирко, и он сообщает нам, что Дерек Делано спит и будить его не следует. Потом он открывает стоящую на низком столике шкатулку с монограммой. Никогда в жизни я не видела столько кокса. Пока он разминает комочки кредитной карточкой, у меня есть время разглядеть его. Он УЖАСЕН: размытые голубые глаза без зрачков, здоровенные бицепсы, гримаса на лице, неясная речь — он проглатывает половину слов и обходится без глаголов.

Мы садимся. Всеобщее возбуждение: Лидия старается сесть поближе к Джулиану, Виктория танцует на середине комнаты, Мирко с прежним рвением продолжает разминать кокс, а Крис ищет чистые стаканы и полные бутылки.

Где-то кружится вальс, безутешно глубок…

Я звоню в стол обслуживания, заказываю бигмак и слышу в трубке голос дежурного. Что-то жуя, он заявляет мне, что это невозможно, и тогда я несу полную чушь: прошу «Мальборо лайт», малину, «Розовый кристалл» и белую икру[26], но этого тоже нет, а что такое белая икра, они даже и не знают, и я соглашаюсь на белужью.

Мирко уже закончил разминать десять граммов кокса и, полагая, что для шестерых этого вполне достаточно, встает и ставит диск Дэвида Гетты «Только немного больше любви».

Словно сердце больное, рыдает смычок…

Меня одолевают мрачные мысли. Эта веселость, это возбуждение не что иное, как результат хорошей дозы кокса, я чувствую, как напряжены мои нервы, как отчаянно колотится мое сердце, чувствую терпкий вкус во рту со стиснутыми зубами, я поднимаю глаза к небу, ища у него помощи…

И прекрасен закат, как алтарь позлащенный…

…но вижу только огромную люстру с хрустальными подвесками. Приход официанта разъясняет мою bad trip[27]: никакая белая икра мне не была нужна, я беру пачку сигарет, закуриваю и смотрю на Викторию, а она, забыв, наверное, что сейчас ее дружок Крис, грубо наседает на Джулиана. Ее лифчик вылезает из платья, оно расстегнулось в пылу борьбы, обнажив ее бедра, пожалуй, чересчур полные.

Я же не хотела приходить сюда.

Словно робкое сердце пред тьмою бездонной…

Я смотрю на Лидию, она подавленна, идол предал ее, и теперь она не знает, какому святому молиться. Обозленная, пытается завладеть вниманием Криса. Он стоит, а она, опустившись перед ним на колени, кладет руки ему на бедра и поднимает к нему взгляд. У него каменное лицо, он резко высвобождается. Мне хочется рассмеяться. Но я не смеюсь.

— Виктория, — говорю я вкрадчиво, — есть кокс.

Она вскакивает, растерзанная, почти раздетая.

— Где?

Она видит, что Мирко уже делит порошок на дозы. Перекинув ноги через поручень кресла и зацепившись за него, она падает на колени, раздирая платье, и утыкается носом в порошок. И для нее уже никто не существует. Я слышу, как она жадно втягивает его носом. Лидия присоединяется к ней, несколько минут все молчат. А они, согнувшись пополам, трудятся вовсю, и их затылки дрожат.

Виктория изменила цель, ведь кокс у Мирко, и Мирко становится для нее объектом страстного интереса. Ей всегда мало, она жаждет этого несчастного порошка еще и еще и готова ради этого на все. Она ластится к Мирко, целует, ласкает этого сорокалетнего омерзительного типа, с жаром призывая его выложить свои запасы. Тот вяло возражает. За спиной Виктории Крис садится за столик с остатками оргии. Он лакает из бутылок все подряд — виски, джин, текилу, мартини, а после каждого стакана затягивается коксом. Виктория вырывает у меня бутылку «Кристалла» и несет ему, он жестом отказывается, и она, радостная, сует горлышко в рот и пьет, время от времени делая передышку, чтобы с полным пузырями ртом бессвязно пробормотать Крису о своих нежных чувствах.

Лидия пользуется случаем и бросается с объятиями к Джулиану, но он отстраняет ее, она его не интересует, и через всю комнату направляется к моему креслу. Он спрашивает меня, какие у меня духи. У меня «Аллюр» от Шанель. Он говорит, что они мне очень подходят, короче, он разглагольствует, а я отвечаю ему, что не намерена сегодня заниматься сексом с кем бы то ни было. Лидия с искаженным лицом набрасывается на Джулиана с руганью, кричит ему, что «она его посылает… посылает… посылает…», она вульгарная дура, ничтожная дура, она действует мне на нервы, и чтобы успокоиться, я делаю две или три затяжки.

Волны звуков сливая с волной благовонной…

Мне становится невмоготу. Интерес к подобным загулам заключается в том, чтобы ловить кайф, заставлять себя ловить кайф. Я уже достаточно нанюхалась, и если так будет продолжаться, не знаю, до чего я докачусь, но пока на столе будет кокс, я не остановлюсь. Я втягиваю в нос последнюю дозу, Виктория в ярости набрасывается на меня, от десяти граммов на столе не осталось и следа. Мирко явно не рассчитывал на такую нашу активность.

Виктория тащит Мирко в спальню и объясняет ему, что если Господь создал кокс, то он сделал это, чтобы разделить его между всеми своими овцами поровну. И я слышу, как Мирко орет: «Нет больше кокса, нет, это уже оргия!»

Я пожимаю плечами и решаю осмотреться, прохожу в другую комнату и натыкаюсь на что-то… Это, оказывается, Лидия, я не заметила ее, потому что в комнате темно, она лежит на покрытом лаком паркетном полу, словно куча небрежно брошенного хлама… Мой каблук впивается в ее лодыжку, это уже переполняет чашу, и в ту секунду, когда я собираюсь пробормотать извинения, пронзительный крик пронзает мои барабанные перепонки, уже и так жестоко травмированные в «Куине», и вслед за ним слышатся хриплые рыдания. Бедняжка поднимает ко мне свое лицо парки[28], бороздки, прочерченные обильными слезами на ее слишком грубом макияже, делают ее смешной, похожей на печального клоуна.

— ВЫ ВСЕ ХОТИТЕ МЕНЯ УБИТЬ!

Я оставляю Лидию в ее паранойе, иду дальше, вхожу в ванную комнату.

В джакузи наливается вода, но там никого нет, я сажусь на умывальник, прислонясь спиной к зеркалу, и болтаю в воздухе ногами.

Эту ночь я закончу одна.

Сегодня вечером я мельком увидела его. Мимолетно. Когда он уходил из этой чертовой лавочки, куда я приехала только ради него, встретиться с ним. Приехала сказать ему: «Я тебя люблю, люблю тебя одного… Ты вернешься?»… Я увидела его и хотела броситься к нему… Но в его удаляющейся фигуре было что-то фатальное. Меня словно пригвоздило к полу, я застыла на месте с бокалом шампанского в дрожащей руке и дала уйти своей мечте, убеждая себя, что для него так будет лучше.

Меня неотступно преследует воспоминание о нашей последней встрече. Мне кажется, что тогда случилось что-то непоправимое.

…Предрассветный сумрак, то ли свет, то ли тьма, полное отупение. Моя одежда разбросана вокруг кровати. От подушки исходит запах духов, чужих духов. Он свидетельствует о незримом присутствии незваного гостя, присутствии третьего, и мы занимаемся любовью без радости. В холодной темноте Андреа изливает мне свою душу, я молчу. Интимная близость на час, завтра все развеется, как завитки дыма от сигареты, которую я курю после сладострастия, ее алеющий кончик чуть освещает жалкую сцену любви, превращенной в ненависть. Где-то звучит песня, мужчина и женщина поют о страсти, а мы ее поганим своей злосчастной связью без души. Доблестная ложь, произносимая на той самой постели, что была свидетельницей рождения нашего утраченного счастья, убивает меня. Вокруг меня, во мне мрак и тьма, но я разыгрываю из себя законченную стерву, я хочу, чтобы его сердце тоже обливалось кровью. Он уходит с чувством своей правоты, а я остаюсь с разбитым сердцем. В спящем Париже слышно только, как капают мои слезы, это я оплакиваю свою несостоявшуюся жизнь… свое отчаяние… отчаяние навеки после нескольких мгновений радости…

Андреа…

Музыка стихает, и вдруг из гостиной, откуда слышатся сдержанные крики, доносится песня номер 9 из компакт-диска «Жестокие намерения», гимн наших первых дней, гимн нашей любви, от которой я еще не отреклась. Я думаю о нем — спокойном, интригующем, притягательном, о магии первого поцелуя на моих щеках, по которым катились пророческие слезы. Я думаю о блестящих в его глазах звездочках, о его голосе, о его детской гримасе, о его гневных вспышках, которые он всегда подавляет; я уже не тащусь в веренице своих напичканных наркотиком друзей, я в ожидании, когда снова окажусь в своей постели со своей болью, и вот — я в своей гостиной, год назад, я читаю сопереживание в глазах Андреа, завороженного музыкой стиха, в котором печальное эхо предсказывает наш конец…

Словно сердце больное, рыдает смычок…

Свет гаснет.

Погружается солнце в кровавый поток…

В комнату только что вошел Джулиан, он подходит ко мне, обнимает меня, а я думаю о других объятиях. Где ты, любовь моя? Спишь как младенец в своей широкой белоснежной постели? Или, как меня, тебя обнимают чьи-то руки, от которых ты не можешь освободиться, чьи-то губы ищут твои губы, ты чувствуешь чужое дыхание, в котором тщетно пытаешься уловить дыхание мое? Ты закрываешь глаза и думаешь обо мне. И вот — твое лицо склоняется к моему, твои ресницы касаются моего лба. Не открывая глаз, я вижу твои черты, нежно ласкаю тебя. Твой нос. Твои глаза. Твои уста. Да, твои уста… В несказанном поцелуе они сливаются с моими устами. Поцелуи уже следуют один за другим, все нетерпеливее и нетерпеливее, все крепче и крепче. Ты берешь меня на руки и несешь. Мои веки по-прежнему сомкнуты, но это не мешает мне, ломая ногти, рвать пуговицы на твоей рубашке. Все как прежде… Я откидываю назад голову, я смеюсь, смеюсь от радости, от счастья, что я снова с тобой, в твоих объятиях. Наши ноги сплетаются, твои губы обжигают мою шею. Одна моя рука вцепилась в твои волосы, другая сражается с твоим ремнем и наконец вместе со всем остальным отшвыривает его. Я в нетерпении, ты тоже. В какой-то акробатической позе я избавляюсь от своих джинсов, ни на секунду не переставая целовать тебя. Мне кажется, если я потеряю тебя хотя бы на мгновение, то потеряю навсегда. «Я люблю тебя!» — кричат мои мускулы, напряженные в стремлении достичь наивысшего наслаждения. Ты весь мой, я вся твоя, я счастлива…

Я открываю глаза. У моего лица, совсем рядом, лицо Джулиана. Его руки обнимают меня. Я сижу на краю джакузи, он стоит.

— Убирайся! Убирайся!

Это кричу я.

В недоумении он собирает свои манатки и исчезает, прикрыв за собой дверь. Раздетая, я сижу на этом проклятом джакузи. За опущенными шторами занимается рассвет. Мой взорванный сон душит меня, я заливаюсь горькими слезами…

Не знаю, сколько времени просидела я там, плача в тишине, в полном отчаянии. Я нащупываю в кармане своих джинсов твердый комочек, нужно найти что-нибудь, чтобы размять его. Около умывальника лежит нечто вроде скальпеля. Надо только протянуть руку. Мои пальцы сжимаются на остром лезвии, ручка твердая. Я кладу комок и изо всех сил колочу по нему. Он рассыпается. Белая пудра — еще не все, нужна соломинка. Боль заставляет меня разжать стиснутые пальцы, металлический скальпель, звякнув, падает на пол. Я поранила ладонь, кровь у меня такая же красная, как мое платье от Валентино. Она сочится, вырисовывая узоры на моем предплечье. Красные пятнышки пачкают мой белоснежный кокс. Мне это представляется символичным. Соломинки нет. Но в ящичке шкафчика полно «зеленых». Я скручиваю одну купюру в тонкую трубочку. Мы столько раз делали это вместе с Андреа. Мне кажется, я сейчас с ним. Я вставляю трубочку в левую ноздрю, потом в правую. Потом опять в левую… Пока кокс не кончился. Весь… Шансов мало, что я от этого подохну. Я сажусь. Секунда, когда мне так хорошо. Всего одна секунда. Я перебрала. Мои мысли путаются. Я поднимаю голову. Напротив меня зеркало, в нем девушка с блуждающим взглядом сидит на краю джакузи со смятой купюрой в руке, со следами порошка на подбородке и с всклокоченными волосами… И мои слезы, которые все текут и текут по щекам. Девушка встает, натягивает джинсы, застегивает пояс с металлическими заклепками, закуривает. Ее ноги дрожат, пошатываясь, она выходит из ванной…

Я прохожу через комнату, Лидия лежит на том же месте, она уснула и похожа на спящего подростка. Из соседней комнаты доносятся восторженные вопли. Виктория и… Крис. Или Мирко. Я приоткрываю дверь в ту комнату. Двое.

Моя сумка осталась в гостиной. Я беру ее. И мне снова слышится моя любимая песня. Горло у меня словно из мрамора и металла. Мои шаги по паркету чудовищно гремят. Дверь хлопает, вот и лифт… Холл, конторка администратора, еще дверь, и я на улице. Никого. Я ищу такси. Ни одного. Утро холодное. Звонит мой мобильник. Сообщение на дисплее. Что нужно Габриель от меня в такой час? Глухая тоска сжимает мне грудь. Онемевшими от холода пальцами мне никак не удается нащупать эту чертову кнопку. Наконец побежала строчка. Одна фраза. Одна-единственная. Я читаю ее. Я ее перечитываю. Я слишком много плакала, больше у меня нет слез.

У меня подкашиваются ноги. Вандомская площадь, семь утра. Девушка, стоя на коленях, кусает окровавленные руки. И кричит. В ее крике бессвязные причитания. Словно ее отчаяние приняло форму. Форму крика. Я кричу, что рухнула мечта, я кричу, что рухнул мир. Я кричу, что рухнул человек, которого я люблю, что он, как дурак, врезался в кого-то, возвращаясь из «Кабаре» на своей тачке за пятьсот тысяч, а она оказалась неспособной защитить его. Погиб в аварии. Мертв. Я кричу, что жизнь, проклятая жизнь, которую дают и отнимают, жестока. Я кричу, что мы жили вместе, что мы могли бы жить и дальше. Я кричу, какой он. Каким он был. Каким мог бы стать. Я кричу о своем отчаянии, о своей любви… о своей любви… о своей любви…

Но как отблеск потира — твой образ священный![29]