Эв Христиан сидела на матрасе, черном от засохшей крови.
На грязном полу убогой комнатенки с обвалившимся потолком и засаленными обоями валялись журналы. Без очков она видела плохо, но, судя по обложкам, это были порнографические издания. Еше на полу было множество бутылок из-под содовой и пищевых оберток. Между матрасом и стеной валялась неизвестно как попавшая туда розовая детская теннисная туфелька. Эв часто брала ее в руки, гадая, кому она принадлежала и жива ли сейчас эта девочка. Когда он приходил, она прятала туфельку за спину, опасаясь, что он ее отнимет. Это последнее, что у нее осталось.
Она спала по полтора-два часа и совершенно потеряла представление о времени. Оно просто перестало для нее сушествовать. В разбитое окно на противоположной стороне комнаты вливался холодный серый свет. Она почувствовала запах дождя. Солнце сюда не заглядывало.
Эв не знала, что он сделал с Кристиной и мальчиками. Она смутно припоминала первые часы своего заточения, это ощущение ужаса и нереальности происходяшсто, когда он принес ей воду и еду и смотрел на нее из темноты, словно черный призрак, парящий у двери.
— Каково это? — произнес он холодным ровным голосом. — Каково это знать, что ты скоро умрешь?
В этой комнате всегда темно, но когда он приходит, там становится еще темнее.
— Я не боюсь умереть. Над моей душой ты не властен.
— Проси прощения.
— Еще не поздно раскаяться. Бог простит даже самый тяжкий грех, если ты смиришься и покаешься.
— Бог — это женщина. А я ее карающая рука. Проси прошения.
— Не богохульствуй. Как не стыдно! Мне не за что просить прошения.
— Я научу тебя послушанию. Ты попросишь прощения, как это сделала она.
— Кристина?
Потом он ушел, и в доме послышались голоса. Она не могла разобрать слов, но, похоже, он говорил с Кристиной. Во всяком случае, он разговаривал с женщиной. Эв отчетливо слышала голоса. Шаги за стеной и голоса. Тогда она была уверена, что это Кристина. Но теперь она стала сомневаться, не приснилось ли ей все.
— Кристина! Кристина! Я здесь! Я здесь, рядом! Не смей ее трогать!
Она слышала, как звучал ее голос, но, может быть, это ей тоже снилось.
— Кристина? Кристина? Ответь мне! Только посмей ее тронуть!
Потом Эв опять услышала разговор, ноу нее не было уверенности, что все происходит наяву. Возможно, это сон. Вот его ботинки протопали по коридору, вот хлопнула входная дверь. Сколько же прошло времени? Несколько минут? Часов? Ей показалось, что она слышит шум отъезжающей машины. Эв сидела в темноте, надеясь опять услышать Кристину и мальчиков. Но было тихо. Она стала кричать и звать их, пока не сорвала голос.
День сменялся ночью, и столь же регулярно он приходил с едой и бумажным стаканчиком. В стаканчике были вода. Он стоял и смотрел на нее, не показывая лица. Она видела его темный силуэт и никогда не видела его лица, даже в тот день, когда он пришел к ним в дом. Он всегда носит черный колпак с прорезями для глаз, похожий на наволочку, спускающуюся на плечи. Это привидение любило тыкать ее дулом ружья, словно она была зверем, сидящим в зоопарке, которого теребят, чтобы посмотреть, что он будет делать. Он тыкал ее в интимные места и смотрел, какая будет реакция.
— Грешно так поступать, — говорила Эв, когда он начинал толкать ее дулом. — Ты можешь терзать мою плоть, но душа моя тебе неподвластна. Она принадлежит Богу.
— Ее здесь нет. Я ее карающая рука. Проси прощения.
— Мой Бог не прощает измены. «Да не будет у тебя других богов перед лицом моим».
— Ее здесь нет, — повторял он и снова тыкал ее дулом, порой так сильно, что на теле у нее оставались синие круги. — Проси прощения.
Эв сидела на вонючем трухлявом матрасе. Заскорузлый, весь в черных пятнах, он, очевидно, уже не раз был местом истязаний. Она сидела в душной замусоренной комнате и прислушивалась, стараясь собраться с мыслями. Иногда она молилась о спасении или звала на помощь. Но никто ее не слышал и не отвечал. Куда же ее завезли, если никто не слышит ее криков?
Убежать она не могла — он просунул ее руки и ступни в металлические вешалки и как-то по-особому скрутил их. Потом пропустил через них веревки, перекинутые через балку полуразрушенной крыши, превратив свою жертву в марионетку. Ее обнаженное тело, покрытое синяками, сыпью и укусами насекомых, отчаянно чесалось и болело так, словно ее вздернули на дыбу. Сделав над собой усилие, она могла подняться на ноги. Могла сползти с матраса, чтобы справить нужду. Но при этом ее пронзала такая боль, что она едва не теряла сознание.
Он появлялся только в темноте. И все прекрасно видел. Она же лишь слышала его дыхание. Черный призрак. Сатана.
— Господи, помоги мне, — молилась она, глядя на разбитое окно, за которым виднелось серое небо, где обитал Всевышний. — Прошу тебя, помоги.