Хороший сын

11 ЧЕТЫРЕ НЕДЕЛИ ДО СВЯТОГО ГАБРИЭЛЯ

Мне скучно. И как люди в старые времена жили без телевизора? Я совсем измучился. Не сидится на месте — и все тут. Ма и Моль на работе. Мэгги играет с девчонками у стенки. Пэдди ушел собирать хворост — они надумали жечь костер на пустыре. Если он увидит меня с девчонками, мало мне не покажется. Меня вообще-то не тянет с ними играть, но хочется разузнать про спектакли. А Бридж все-таки страшная дрянь. Может, меня возьмут собирать хворост?

А вот я представлю, что окно — это телевизор. Мартина сидит на стене и смотрит на старших мальчишек у костра. Вот бы нам с ней поиграть, только вдвоем. Мы б посмеялись. Посмотрели друг на друга вволю. Может, даже спели бы песню. Что-нибудь вроде «Обожаю тебя безнадежно». Вот если бы еще Бридж куда-нибудь отвалила.

Придумал. Пойду погуляю с Киллером и прошвырнусь — будто бы совсем случайно — мимо девчонок. А потом свожу его посмотреть на новых жильцов в новых домах. Бегу во двор.

— Пошли, Киллер. Давай, дружище. Ну, ты молодец.

Он скачет за мной следом, бежим вместе на пустырь. Останавливаюсь неподалеку от девчонок, глажу его, а он лает и подпрыгивает. А я его еще и поддразниваю — делаю вид, что сейчас на него нападу.

— Мартина, давай домой! — кричит Мартинина мама.

Черт! Бегу к ее дому, как будто мне именно туда и было нужно.

— Привет, Микки, — говорит Мартина. — Привет, Киллер.

Гладит его, а я поэтому останавливаюсь.

— Привет, — говорю. — Ты чего делаешь?

— Так, играю. А ты разве нет?

— Мне нужно с Киллером погулять. — Закатываю глаза и фыркаю. — Моя собака, мне о ней и заботиться.

— Повезло тебе, — говорит она. Мартина Макналти считает, что мне повезло! — Кто тебе его купил?

— Папа.

Хочется соврать и сказать, что мама, но каждый дурак знает, что мамы не покупают собак.

— А где твой папа?

Краснею. Вот этого могла бы и не спрашивать.

— В Америке, — отвечаю. — Пытается найти работу. Как сможет, и нас всех туда заберет.

— Вот здорово! — одобряет она. — Но ты в ближайшее время не уедешь?

Чтоб мне провалиться со всеми косточками и потрохами! Она не хочет, чтобы я уезжал!

— Ну, мы, может, и не поедем никуда. Папа привезет кучу денег, мы и так будем богатыми.

— Мартина. Сию же минуту! — орет ее Ма.

— Давай, Микки, до встречи. Пока, Киллер.

И Мартина убегает к себе.

А вот. А вот. А вот вам всем! Подпрыгиваю на месте. Начинаю танцевать танец из «Волшебника страны Оз». Вижу мальчишек, прекращаю. Решаю повторить трюк, который сработал со Шлюхованом, дергаю Киллера к себе. Вижу краем глаза — некоторые из них таращатся. Сейчас лопнут от зависти. Ха! Поворачиваю к новой застройке. Больно они мне нужны. У меня собака, я запросто заведу друзей из тех, что поселились на новом участке.

Они мне, кажется, что-то кричат, но я даже не слушаю.

Наша улица теперь совсем на себя не похожа. Получился какой-то отдельный мирок. Огибаю углы, вхожу в повороты, будто Трон на мотоцикле. Настоящий лабиринт. Сейчас заблужусь, а ведь я живу в двух шагах. Тут у них двери не оставляют открытыми, не то что у нас, хотя и на нашей улице старая Эджи повадилась запирать дверь. Говорит, что запирается, даже когда сама внутри. А соседи об этом судачат.

Все теперь переселяются в Ардойн, потому что у нас бесплатное телевидение. А кроме того, тут ни воров, ни грабителей — разве что собственный Папаня! — и никто не нарушает местные законы, потому что парни из ИРА живо прострелят тебе коленную чашечку. Нарушишь снова, тебя «выдавят» из района, а вернешься — не жилец.

Сижу на стеночке возле нового дома, гляжу, как ребятишки возятся в песке на еще одной стройплощадке. Какой-то мелкий малец из новых стоит у себя в дверях, смотрит на меня.

— Давай, Киллер. Прыгай. Прыгай.

Поднимаю руку, дергаю вверх. Киллер прыгает, пытаясь ее поймать.

— Да чтоб тебя! Лежать! — кричу я на Киллера, а сам слежу за пацаном, который подходит ближе, пиная ногой камушек.

— Это твоя собака? — спрашивает пацан.

— Да.

— Какая классная, — говорит он.

— Он умеет делать всякие трюки.

— Правда?

— Да, но только за сухарики. Он — из особых собак, которых показывают в рекламе «Педигри». У нас даже есть особая бумажка, где написано, какая это ценная собака.

Я это видел по телевизору.

— А, вот оно что. — Он смеется. — Ну ты и задавака!

Не понравился он мне, и я решил уйти. Кто первый ушел — тот и круче; значит, я взял верх.

— А ты в какую школу ходишь! — кричит он мне вслед.

— Пойду в Святого Габриэля, — отвечаю я через плечо.

— А, в Святогаба. Ты и правда задавака. — Он смеется. — Я тоже туда пойду.

Теперь я не прочь с ним поговорить. И мне уже не важно, кто возьмет верх. Поворачиваюсь, но он ушел в дом. А ведь я мог обзавестись новым школьным товарищем. «Святогаб». Действительно, хватит уже говорить «Святой Габриэль». И вообще, не хочу я туда идти. Я хочу в Святого Малахию. Все это нечестно. А может, есть какой способ. Думай, Микки. Это твоя новая миссия. И эта чертова миссия невыполнима.

Дошел до начала Бромптон-Роуд, сквозь сломанную ограду попал на стадион своей бывшей школы. Там ребята играют в разные спортивные игры, будто каникулы еще не начались. Называется Летняя программа. Класс! Я ведь тоже могу участвовать. Все лето. Мы с Мэгги можем ходить на Летнюю программу каждый день. Надо ей сказать поскорее. Гляжу, как они там играют и смеются. Мальчишки вместе с девчонками. Да, я сюда точно приду. И все будет просто обалдеть как хорошо.

Спускаю Киллера с поводка — на одну минуточку. Вообще-то нельзя, но он такой молодчина, сам приходит, когда я его зову.

— Пошли, Киллер. Ну ты молодец.

Проползаю через дыру в ограждении из колючей проволоки и оказываюсь на еще одной Ничейной Земле.

Я раньше думал, что Ничейная Земля — это название, как вот Брэй называется Брэем. Там тоже нет ни табличек, ни указателей, но все знают, как это место называется. А вот этот кусок земли назвали Ничейной Землей. Здесь никто не живет. Между нами и протами. Мне на эту территорию ходить не разрешается, хотя она совсем рядом с моей бывшей школой. Все-таки Ардойн — непонятное место.

На старой Льняной фабрике теперь казарма и огромный наблюдательный пункт — оттуда за нами шпионят. Ма на этой фабрике работала еще совсем мелкой, пока бриты не забрали фабрику себе. Здесь постоянно происходят протесты.

Солнце заходит, блестит битое стекло. Пустырь сейчас очень красивый. Как дно океана, усеянное разными сокровищами. Я делаю пальцы колечками и прикладываю к глазам — это у меня такой специальный бинокль для поиска сокровищ. Ищу осколки интересного цвета. Иногда я забираю их домой и складываю в коробку из-под обуви у Пэдди под кроватью. Там же я храню письма от своего друга по переписке. Надо бы написать ему снова. Может, мое последнее письмо на почте потеряли. Может, я когда-нибудь съезжу к нему в гости. И он поможет мне отсюда сбежать.

Вижу в бинокль красивый осколок красного стекла. Поднимаю и смотрю сквозь него. Из черно-белого Ардойн становится цветным, прямо как в «Волшебнике страны Оз». В проходе, проделанном в высоком заграждении из рифленого железа, появляется бритский патруль. Через это заграждение никто никогда не ходит. То есть совсем никогда. Проты нас поубивают, если мы заберемся на их территорию. А если кто из них заявится на нашу, мы их поубиваем тоже.

— Ко мне, Киллер. — Хлопаю себя по ноге. Снова беру его на поводок и перебегаю через дорогу перед заграждением.

За заграждением, в Шэнкиле, на той стороне Крумлин-Роуд живут проты. Протское королевство. Именно там нашли Джона Мактаггарта.

Джон Мактаггарт напился в городе и вместо ардойнского такси сел в шэнкилское черное. С виду они — как две капли воды, но берут их в разных местах. Джон Мактаггарт разинул варежку. Разговорился. Рассказал, где он живет. Таксист вышвырнул его из машины на Шэнкил-Роуд и крикнул протам: «Тут у меня тейг!» Джона Мактаггарта отвели в сгоревший дом на Шэнкил-Роуд и кидали ему на голову шлакоблоки, пока он не умер. Прямо вон там, за заграждением.

— Пошли, Киллер, пора домой, приятель.

Веду его назад, к своей бывшей школе.

Из Старого Ардойна выезжают два джипа, ползут, как улитки, рядом с солдатами. На углу Этна-Драйв стоят на страже несколько мальчишек — следят за границей, охраняют нашу сторону. К ним подходят мальчишки постарше. У меня ёкает сердце. Я не люблю, когда мальчишки собираются компаниями, а чтобы попасть домой, мне нужно мимо них пройти. Спрятаться негде, потому как это Ничейная Земля. А мальчишек все больше, некоторые ходят туда-сюда, как львы в белфастском зоопарке. Увидели меня. Я зажат между ними и бритами. Ни туда ни сюда. Я не знаю, что делать.

Вопли. Парни постарше закрывают лицо балаклавами. Протест. В толпе появляются мужчины, они выталкивают мелких вперед. А они примерно моего… Пердун! Пердун в первом ряду! Что он тут делает? Совсем свихнулся.

Ба бах! Выстрелы.

Как бы Пердуну не досталось. По Флэкс-Стрит мчится полицейский джип, за ним второй. Останавливаются, из них выскакивают копы со щитами.

Еще выстрелы. С разных сторон. Я даже не знаю, мы это или они. Двигай, Микки. Киллер лает.

— Не бойся, малыш.

Копу в щит прилетает бутылка с зажигательной смесью, щит вспыхивает. Коп вспыхивает тоже. Толпа ревет от восторга. Копы хлопают своего приятеля, сбивают пламя. Кого-нибудь точно убьют. Мимо меня пробегает брит. Коп пускает в толпу резиновую пулю. Он что, обалдел, там же Мартун-Пердун! Впереди одни малыши! Толпа бежит по Этна-Драйв, но выстрелы не смолкают. Копы и бриты бегут следом, стреляя им в спины резиновыми пулями.

Самый подходящий момент, пока протестующие бегут. Еще выстрелы. НУ ЖЕ. ДАВАЙ, ДВИГАЙ.

Я чуть отпускаю поводок, чтобы обмотать его вокруг запястья и сделать покороче.

Тут бухает так, что я содрогаюсь всем телом. Делаюсь меньше. Ветер сдувает меня с ног, я падаю.

Хрясь. Хрясь. Хлоп. Оконные стекла лопаются одно за другим, как стеклянные косточки домино. Падают трубы. Сирена и набат — все одновременно. Уши закладывает. Я пытаюсь подняться, но голова слишком тяжелая.

Я в море. Ползу по песку. Мое сокровище. Мое дивное красное стеклышко. Я должен подобрать свое сокровище. С трудом сажусь. Кто-то плачет. Я, что ли? Не знаю, почему я плачу. Не чувствую ничего. Совсем ничего. Потом — чувствую. Что-то теплое ползет по ногам. Наверное, кровь. Ма меня теперь убьет. А я боюсь вида крови. Ой, нет, лучше бы все же кровь. Реву в голос. Встаю. Делаю пару шагов. Голова кружится. Тошнит. Из домов выходят люди. Только бы не увидели, что я описался. А ведь увидят. Подходит человек, шевелит губами. Без звука. Трясет меня.

— Сынок? — Вот теперь я его слышу. — Ты меня слышишь? Ты в порядке?

— Да, мистер, только отпустите меня, — отвечаю.

— А это что?

— Я описался. — Снова в рев.

— Да я про твою голову, — говорит.

Дотрагиваюсь до головы, там что-то теплое и липкое. Руки красные. Какой я дурак. Он и не заметил, что я описался. А я взял и все выложил. Дурак, дурак, дурак! Убил бы тебя, Микки Доннелли! Убил бы прямо на месте!

На меня бегут трое в балаклавах. Дяденька, который меня держит, прячет лицо. Я, вслед за ним, тоже. Чего не видел, о том и не расскажешь.

— Ты зачем, блин, сюда приперся! — орет один в балаклаве. Меня хватают за плечи двумя руками. Балаклавщик меня сцапал.

— Только посмотри на свою голову! Живо давай домой, Микки.

Он меня знает. Боец ИРА знает меня? Давно Пропавший Дядя Томми?

Я знаю, кто это.

— Живо, Микки! — кричит Пэдди, но мне не двинуться с места.

Дяденька, который пытался мне помочь, уносит ноги.

Киллер. Где Киллер?! Он со мной был… нельзя же… Пэдди тащит меня по дороге, я волочу обе ноги. Вот я про него маме расскажу, она же говорила…

— Беги! — кричит другой в балаклаве. — Ничего с ним не будет!

Меня выпускают. Пэдди пятится от меня, потом поворачивается и бежит. Описанным ногам делается холодно.

Лай.

— Киллер! — кричу. Да где же он? — Киллер!

Вон он, посреди дороги, смотрит на меня. А дальше, за ним, по Флэкс-Стрит едет в сторону казармы «Сарацин». Бегу, падаю. Больно коленям. Опять ничего не слышно. Голова тяжелая. А Киллер кажется таким крошечным! Я вижу, что он лает.

— Киллер, сюда!

Я сам-то издаю какие-то звуки? С трудом поднимаюсь. «Сарацин» едет прямо на Киллера. Он что, не слышит рева машины? Дальше на Флэкс-Стрит появляется несколько мальчишек, они кидают в «Сарацин» камни и бутылки.

На пустыре валяются тела бритов и копов. Какой-то дядька без рубашки идет, шатаясь, в мою сторону — руки раскинуты, прямо как в фильме ужасов.

— Киллер!

Он так и сидит, глядя на меня. Вот ведь дурачок!

— Беги!

«Сарацин» уже совсем с ним рядом.

«Киллер, уходи оттуда, давай ко мне, пожалуйста!» — телепатирую я ему.

«Зря ты меня сюда привел, Микки».

«Киллер?» Опять мы общаемся телепатически.

«Тебе же не разрешают ходить на Флэкс-Стрит. Ты знаешь, что ходить сюда одному нельзя. Ты знаешь, что выводить меня на прогулку без разрешения тебе не велено. И вот я теперь на Флэкс-Стрит. И сейчас меня задавят».

«Сарацин» ползет совсем медленно. Киллер еще сто раз может успеть убежать. Почему же не бежит?

— Уходи, спасайся!

Я не могу идти прямо. Никчемный я человек, прямо как мой Папаня-алкаш.

«Микки, он сейчас на меня наедет».

Дяденька, который пытался мне помочь, возвращается.

— Мистер, спасите мою собаку! — кричу я ему. — Мистер, пожалуйста, мой песик — он вон там!

Он бежит ко мне.

— Не меня. Мою собаку! — кричу я ему.

Вот ведь идиот.

— Киллер!

Слава богу, услышал. Дернулся в мою сторону, но задние лапы не слушаются. Что с ним? Что я натворил? «Сарацин» взревывает.

— Киллер!

Теперь я могу идти прямо. Ускоряюсь. Указываю на него, дяденька — он уже на подходе — оборачивается, видит Киллера. Закрывает рукой глаза.

Оборачиваюсь и вижу, что «Сарацин» вильнул, но все же задел Киллера — его подбросило в воздух, закрутило. Упал на обочину. Шевелится. Он жив.

— Я сейчас!

«Чего бы это ни стоило. Я найду самых лучших врачей на свете, мы тебя вылечим», — телепатирую я ему. Подбегаю, наклоняюсь. Поднимать его или нет? Я не знаю, что делать. Киллер смотрит на меня. Прямо в глаза. Хочет мне что-то сказать.

«Микки, помоги мне, ты же видишь — я умираю!»

Закрывает глаза. «Нет, Киллер, не засыпай. Когда ударился головой, засыпать нельзя, потом уже не проснешься. Помнишь, я тебе говорил? Это мне сказала одна тетя, когда я упал с качелей в аквапарке».

«Микки, но я же не падал с качелей».

— Нет. Это бомба. И «Сарацин».

«Все из-за того, что ты меня сюда привел. И отпустил».

— Это я во всем виноват.

«Я тебя люблю, Микки».

— Я тебя тоже, Киллер. Как же мне тебя жалко!

«А мне жалко тебя».

«Почему?»

«А с кем ты теперь будешь играть?»

Киллер закрывает глаза. Хочет поспать минуточку. Я закрываю тоже.

Тьма.

Слова.

Крутятся.

Больно.

Фейерверк.

Тшшш.

— Ты где живешь, сынок?

— Мамочка?

Открываю глаза.

— Как тебя звать? — спрашивает дяденька.

И я слышу. Прохожу мимо него.

— Мамочка.

Я хороший мальчик.

И мамочка не перестанет меня любить.

Бегу. Больно.

Кружится голова. Тошнит. Все плывет.

На нашей улице все повыходили из домов. Моргаю. Глаза закатываются куда-то внутрь.

Вот наша задняя калитка. Как я здесь оказался?

Сосредоточься. Просунь руку. Открой засов. Просочись внутрь.

Нужно умыть лицо. Уничтожить улики. Вода. Миска Киллера. Другого выхода нет.

Споласкиваю лицо и голову — вода становится красной. Выливаю ее в водосток. Смотрю на свое отражение в металлической миске. Никакой крови.

Мелкая Мэгги подходит к кухонному окну.

— Мэгги! — кричу я ей шепотом и машу рукой.

Она меня видит. «Выйди!» — показываю ей рукой. И прячусь за дворовой оградой.

— Что с тобой? — Она перепугалась.

— Ты взрыв слышала?

— Угу, здоровый. Все на улицу повыскакивали, — говорит она.

— Я там был. Прямо рядом. Смотри, чего. — Показываю ей свои штаны.

— Иди маме скажи, — предлагает она.

— Ма меня убьет, если я таким заявлюсь. Сразу поймет, что я там был. Тебе придется притащить мне чистые штаны или шорты.

— Да как я их тебе вынесу?

— Мэгги, придется. И никому ничего не говори, даже если попадешься. Придумай что-нибудь, главное — не раскалывайся!

Мелкая убегает в дом. Мокрые штаны липнут к коже. И пахнут, если нагнуться. Сбрасываю ботинки, стягиваю штаны.

— Микки! — Подходит Мэгги с пакетом.

— Молодчина, — говорю я ей.

Стаскиваю штаны, трусы тоже, надеваю сухие. Мокрое засовываю в мешок, а его — в конуру Киллера. Внутри ёкает, но сейчас некогда об этом думать.

— Пэдди дома? — спрашиваю.

— Только что наверх пошел, — отвечает Мэгги.

Внутри ёкает снова. В нашу комнату теперь не сунешься.

— Ты чего натворил? — спрашивает Ма, выходя во двор.

— Ничего, — отвечаю.

Она что, знает? Смотрю на Мэгги. Та пожимает плечами.

— Ты на нее не смотри. У тебя на физиономии все написано. Во что вляпался, малый?

— Ни во что, мамочка, Богом клянусь.

Боженька, помоги мне, пожалуйста. Я что хочешь сделаю.

— Вот ведь врунишка, совсем Бога не боится. Вот уж отправлю тебя к святому отцу, без всяких шуток. — Ма хмурит брови, подходит ближе. — Что это у тебя там, на голове?

Дотрагиваюсь до головы, там что-то теплое.

— Пошли в дом, погляжу.

Ма уходит внутрь, я за ней.

— Я бежал по Брэй, мамочка, и упал, а тебе не хотел рассказывать, чтобы ты не заругалась. — Стараюсь говорить так, будто мне четыре годика. — Правда, Мэгги?

— Да, мамочка, так и было. Я сама видела, — пищит Мэгги.

— Ты чего, и ее туда с собой потащил? Ох, малый, скручу я тебе шею. Я не разрешаю ей туда ходить. Да и тебе тоже. У тебя ж мозги набекрень. Иди сюда, дай погляжу.

Подхожу. Она ощупывает мне голову сквозь волосы.

— Айй! — взвизгиваю, больше для того, чтобы ее разжалобить.

— Ну вы поглядите. Кровь. Чтоб больше туда не совался, понял? Уже устала повторять. Пойдешь сейчас к миссис Брэннаган, пусть швы наложит.

— Мам, а может не надо?

— Нет, надо. Ступай сию же минуту, скажешь, что тебя мама послала.

— Ладно, — говорю, ковыряя носком пол. — А можно и Мэгги со мной пойдет?

— Нельзя. Давай ступай, живо. — Ма крутит обручальное кольцо. — А она прямо сейчас пойдет со мной на работу. — Ма хлопает по карману, где лежит кошелек, хватает Мэгги и уходит в гостиную. — Да, Киллера с собой брать нельзя, можешь даже и не спрашивать.

У меня внутри взрывается еще одна бомба. Разносит в клочья. В голове шуршит, как в телевизоре по ночам, когда все программы закончились.

— Кстати, где собака-то? — спрашивает Ма.

Язык не слушается. Рука поднимается сама собой. Я ее не просил. Указывает на конуру.

— Иди через заднюю калитку, так быстрее.

Ма выходит, Мэгги за ней.

Я выхожу во двор, поднимаю крышку конуры, заползаю внутрь, а крышку закрываю. К миссис Брэннанган я потом схожу.

На лоскутке ковра, где Киллер спал, остался его запах. Обхватываю руками старое одеяло, которым накрывал его, когда его только принесли, сосу твердый краешек.

Стоит закрыть глаза — и я вижу зомби на Ничейной Земле, они все в крови. Ничейная Земля. Где живут мертвецы. И они придут за мной. Темно, но я не закрываю глаз.