Хороший сын

20 НИ ОДНОЙ НЕДЕЛИ ДО СВЯТОГО ГАБРИЭЛЯ

Я все рассчитал точно. Я был уверен, что военный патруль пройдет мимо до того, как Ма вернется. Все уже будет кончено. Смотрю вправо, влево по улице — пусто.

Моль вернулась первой, легла спать. Пэдди — попозже, он еще храпит. Они бы в любом случае не сунулись к нему в комнату. И Ма тоже. С тех пор, как он ее избил, она спит на диване. Ей бы уже давно полагалось вернуться с работы.

Обычно копы и бриты проходят тут каждые две минуты, но как раз сегодня, когда они мне нужны… черт, а вот и Ма. Влетаю обратно в дом. Ищу, где бы мне спрятаться. В угольной яме.

— Ты чего тут торчишь, Микки? — спрашивает Ма.

Видимо, заметила меня и пришла следом.

— Мне не спится, — говорю. Вид у нее замученный. — А ты где была столько времени?

— Они устроили сидячую демонстрацию в клубе. Я решила, останусь до конца и сразу все уберу, чтобы потом обратно не ходить.

Смотрит наверх.

— Он у себя в комнате, — говорю. — Я его дотащил. Не буди его, Ма.

Ма крутит кольцо. Кладет кошелек на каминную полку, идет на кухню. Кидаюсь к кошельку, но замочек долго не открывается.

— Ты чего делаешь? — спрашивает за спиной мама.

— Ничего.

Я весь как в огне, когда кладу кошелек обратно на полку.

Ма входит в комнату и с размаху бьет меня по лицу.

— Ты зачем крадешь деньги у матери? — Впивается зубами в свой кулак.

— Я не крал, мамуля! — кричу я.

Еще один крепкий удар.

— Ты, как твой долбаный Папаня.

— Нет, мамочка. Я…

Еще один удар.

— Не смей врать. Я этого не потерплю.

— Я ничего не крал, мамуля. Богом Всемогущим клянусь! — Хватаю ее за локти. — Я хотел положить туда деньги за щепки. Думал, если в руки отдам, тебе будет неприятно.

— Микки, Микки! — вскрикивает она.

— Прости меня, мамуля, — стону я.

Идет ко мне, я отскакиваю.

— Мамуля, не бей меня, больно.

— Прости, сынок. — Обнимает меня, прижимает к себе. — Я так устала. Мама очень устала, сынок.

Ма плачет. Они никогда раньше не просила прощения.

Перестает плакать, смотрит в пол. Потом идет к лестнице.

— Наша Мэри говорит, мне сегодня в школу. — Так я пытаюсь ее отвлечь.

Ма смотрит на меня, крутит чертово кольцо. Я когда-нибудь сниму его у нее с пальца и спущу на фиг в унитаз.

Она садится на ручку дивана, смотрит в окно. Я жду. Придвигаюсь к ней ближе, так, будто боюсь спугнуть птичку, бабочку или пчелу. Дотрагиваюсь до ее ноги. Мэгги так раньше делала, когда я начинал считать ворон, — потому что боялась, вдруг я никогда не очнусь? Мама берет мою руку. Моя мамочка держит меня за руку. Она это делала, только когда я был совсем крошечным. Мне больно, в руке-то занозы, но это так здорово, что я ничего не хочу говорить. Только поморщился слегка, не сдержался. Она смотрит мне в лицо, потом на руку. Поглаживает. Дует на нее. Я опять мамин любимый малыш.

— Давай, со мной пойдешь, — говорит она.

— Куда? — спрашиваю.

— Я-то знаю, куда, а ты скоро узнаешь.

— Куда, мамуль?

— Хватит болтать! — обрывает она. — Идем.

Выходит, я следом, бросив последний взгляд наверх. Да никто в эту комнату не сунется. А патруль я на улице найду.

Идем по Брэй, по Боун, пересекаем Клифтонвиль-Роуд. Всю дорогу ни слова. Мне нужно в туалет. Как будто меня два кулака толкают в живот, выпихивая все наружу. Я даже шутить не могу. Ма ведет себя очень странно.

Зашла в телефонную будку. Моя Ма. Звонит. Из автомата. За всю свою долгую-долгую жизнь я не видел, чтобы Ма звонила по телефону — и от других об этом не слышал. Пихает туда один десятипенсовик за другим. Целую вечность. Как будто у нее денег куча. Не могла она узнать, что я сделал. Не может звонить в полицию.

Позвонить в полицию. Да, это выход!

Вижу, как Ма плачет в телефон. Молит о чем-то. Выглядывает, указывает на меня пальцем. Слышу, как она выкрикивает:

— Мой сын!

Боженька. Хоть сбегай. Откуда она узнала? Говорят, мамы все знают. Но она точно меня не заложит. Тем более копам. Или заложит? Ради Папани. Заложит?

Помни, его она любит больше, чем тебя.

Смотрю вправо, влево по Олдпарк-Роуд. Можно рвануть туда, на протский участок — они, правда, меня, скорее всего, убьют. На Боун? А потом куда?

Мама выходит из будки, сморкается — глаза в красных прожилках, веки распухли.

— Мамуля, дашь мне десять пенсов? Я хочу Мартуну позвонить. Можно? — спрашиваю.

Она очень расстроена, плохо соображает. Достает десятипенсовик из кармана. Тяну на себя тяжелую красную дверь с маленьким окошком, она с грохотом захлопывается у меня за спиной. Смотрю на Ма, но она слишком занята собой и не замечает, что для этого звонка не нужны мне никакие десять пенсов.

— Алло, полиция? Сообщаю, что произошло убийство, — говорю я низким взрослым голосом. — Я, да, это я сделал, — говорю. Такую ответственную роль я еще никогда не играл. — Доннелли, Гавана-стрит, 23, — говорю. — Да, я сдаюсь. Буду дома через двадцать минут. Пистолет… у меня под кроватью.

Бросаю трубку на рычаг, задом пихаю дверь автомата.

Идем с мамой дальше. Всю дорогу по Брэй она крутит на пальце кольцо.

— Вот, тут я упал. — Показываю.

Ма не отвечает. Свернули влево, в обход нового участка.

— Мы зачем сюда идем, мамочка? Еще что-то передать?

— Да, — говорит она и останавливается у задней стены дома Минни-Ростовщицы. — Подожди здесь.

Наверно, пошла отдавать деньги, которые я положил ей в кошелек. И вчерашнюю зарплату. Хорошо. Не хочу, чтобы Ма во что-то вляпалась. Это может плохо кончиться. Она, верно, волнуется, что Папаня стибрит деньги у нее из кошелька. Ну, об этом больше можно не волноваться.

Из проулка выходит какой-то мальчишка. Я ковыряю землю носком и не поднимаю глаз.

— Как жизнь, Микки? — спрашивает он.

Смотрю — это Шлем-Башка. Только подстрижен по-другому, голова больше не похожа на шлем. И вытянулся ростом. Чем его, интересно, кормят? В смысле, мы не виделись-то пару месяцев.

— Нормально. А твоя? — спрашиваю.

— Нормально. — Умолкает. Оглядывается. — А ты чего, сегодня в школу не пошел?

— Не, мне мамочка сказала, что можно не ходить, — отвечаю я голосом Маленького Лорда Фаунтлероя.

— И я не пошел. — Смеется он.

Какой-то он стал другой. Просто помесь пацана из рекламы «Милки бар» с мальчиком-хористом из телика. Золотистые волосы блестят на солнце. Будто Мартина стала мальчиком.

— Мы с тобой одного поля ягоды, — говорит.

Я смотрю на него, недоумевая.

— Микки! Это что, твой приятель? — спрашивает Ма.

Я нерешительно улыбаюсь Шлему. Он улыбается в ответ.

— Да, меня зовут Марк, мы с Микки в одном классе учились! — выпаливает он и протягивает Ма руку, чтобы пожать. Я, кажется, в реальной жизни такого еще никогда не видел. Обязательно буду делать так же, если меня не посадят пожизненно.

Ма пожимает руку.

— Экий ты симпатяга, — говорит она.

Шлем заливается краской. Как и я. Это мне обычно говорят такие вещи. Мы одного поля ягоды. И я не чувствую никакой злости. Почему я раньше был таким дураком? Почему не подумал, что мы с Шлемом можем дружить? А вдруг еще не поздно.

— До встречи в Святом Малахии, Микки, — подмигивает он.

— До встречи, — говорю я, а желудок выкручивает невидимая рука, как белье у нас над раковиной.

Ма хватает меня и тащит за собой. Значит, Шлем будет там учиться. Я так и знал. И он думает, что я буду тоже.

Выходим на улицу, слышим, как с Яичного поля на нашу улицу с визгом тормозов сворачивает машина. Ма оглядывается. Я иду дальше. Теперь я ее тащу.

У нашей калитки Ма останавливается. Поняла: что-то не так.

— Заходи, Ма, — предлагаю.

— Давай-ка ты, малыш, первым.

Джип и «Сарацин» останавливаются разом, из них выскакивают копы и бриты, бегут к нашей двери. Ма хватается за оба столба нашей калитки, преграждая им путь, но ее без труда отпихивают.

— Вам чего надо?! — кричит она и бежит за ними.

Соседи выходят из домов.

— Пэдди! — надрывается Ма. — Пэдди, Пэдди!

Останавливается и вдруг сгибается, хватается за живот.

Блин! Я совсем забыл про Пэдди. Они решат, что это он.

Нагибаюсь, чтобы завязать шнурок, рядом с солдатом, который присел на корточках в саду. Шепчу ему:

— Мой брат не при чем. Мой папа в задней спальне. Пистолет у него под кроватью.

К нашему дому бегут женщины.

Солдат достает рацию, повторяет мои слова. Я смотрю.

Топот, стук, крики.

— Пистолет нашли.

— Вы что творите! — хрипло кричит Ма, набрасываясь на брита, который стоит у входной двери. — Не трогайте моего сына!

— Мамочка, они не за Пэдди.

Вцепляюсь в нее.

Топот приближается, Папаню тащат мимо нас на улицу. Ноги волочатся, он даже не пытается их переставлять. Все еще не очухался. Его закидывают в задний отсек «Сарацина». Ма рядом, но она молчит. Ее окружают женщины. Они как раз орут. Стучат крышки.

— Она в шоке, — говорит Старая Эджи. — Принесите ей стул, кто-нибудь. И чашку чая.

Женщины хлопочут вокруг Ма. Из дома выскакивает Пэдди.

— Что за хрень? — вопрошает он.

Судя по виду, он пока не проснулся до конца.

— Принесите ей чаю и сахара побольше, — распоряжается Эджи и толкает Ма на подставленный стул.

Я слежу, как отъезжает джип. За ним «Сарацин». Ма смотрит на меня. Лицо у нее, как у привидения.

— Приведите миссис Брэннаган, — требует Эджи.

— Не надо, я в порядке, — отказывается Ма. — Сейчас приду в себя. Мне нужно детям школьную форму купить.

— Дурочку не валяй, Джози, у тебя голова не на месте.

— Нет, на месте. — Ма стряхивает руку Эджи с плеча и встает. — Пэдди, пойдешь со мной.

— Вот черти драные, ма, я тут останусь, — говорит Пэдди.

— Пойдешь со мной, я сказала! Мне почем знать, какой у тебя размер, ты, блин, как Франкенштейн. И прикройся, нечего тут голым шляться при народе, — приказывает Ма. — Микки, останешься дома, присмотришь за Мэгги.

Ма уходит в дом. Женщины стоят, сложив на груди руки, смотрят друг на друга.

— Шок, — произношу я.

Старая Эджи кивает, довольная собой, и заявляет во всеуслышание:

— Шок.

Женщины дружно кивают, перешептываются.

— Вот ты мне и скажи, как ваша пушка оказалась у меня в доме? — недоумевает Ма.

— Ваш муж не имеет к нам никакого отношения, — говорит ненастоящий Дядя Томми. — Ему пару раз едва колени не прострелили, пощадили только из уважения к вам, миссис Доннелли.

Угольная яма — самое подходящее место, чтобы подслушивать. Я бы в нормальном случае не стал так рисковать, но…

— Пэдди молчит как немой, но я знаю, что пушку кто-то из ваших подкинул, уж не знаю, как, — заявляет Ма. — А у нас была договоренность. Нужно было сперва спросить моего согласия.

— Знаю, миссис Доннелли. Чего мы не можем понять, так это как пистолет оказался у него под кроватью, да еще с его отпечатками. Есть мнение, что он его нашел на улице, подобрал по пути домой — ну, знаете, не сообразил по пьяной лавочке.

— Или ему этот пистолет подкинули. Чтобы его подставить, а вас всех выгородить, — говорит Ма.

Я едва не поперхнулся.

— Миссис Доннелли, уверяю вас, ничего такого не было. Мы не подставляли вашего мужа.

Молчание. Кто-то тихо-тихо шебуршится в углу угольной ямы. Совсем темно, но я знаю, что это мышь. Пусть она лучше ко мне не приближается, а то я так заору — стены рухнут.

— Ну, чего там ни говори про моего мужа, дураком его не назовешь. Если бы он нашел пистолет на улице, он не потащил бы его домой.

— Мы разберемся. Даю вам честное слово, что мы докопаемся до правды, — заверяет он.

Шуршание, приглушенное движение. Мое счастье, что сейчас не зима, потому что его пальто Ма оставила бы именно здесь.

— И, разумеется, — голос его звучит тише, сквозь стену у меня за головой, — мы будем вас всячески поддерживать. Ни о чем не тревожьтесь. Невеселая ситуация, Джози. Но ты не одна.

Хрясь! Мышеловка захлопнулась. Мышь мертва.