Хозяин бабочек

Глава 20

Этот лес был не столь непроходим, как прежний, деревья росли на небольшом, но все-таки расстоянии. Влажная прелая растительность под ногами была вполне слежавшейся и больше пружинила при ходьбе, чем мешала идти. И все же мы то и дело натыкались на преграды из бурелома, их приходилось переползать или обходить, а пару раз мы забредали в настоящие ловушки из лиан, где, потыкавшись в лесной кишке бестолково в непроходимые заросли, вынуждены были разворачиваться и искать других путей. Я в детстве часто читал книжки о путешествиях, и сейчас меня страшно мучил вопрос — каким образом они все там так лихо бегали по лесам? Хотя, может, в реальности леса и другие, мне-то в них бывать не приходилось.

Где-то через час подобных упражнений мы услышали шум. То есть, шума и без того было достаточно: высоко в ветвях безостановочно пела, свистела и верещала разнообразная мелкая живность, а из-под ног ей откликался хор бесчисленных насекомых. Но этот шум был другой, он был человеческий: кажется, ничего не разобрать, но в этой симфонии есть и ритм, и звуки железа, и во множестве — несомненно людские голоса, шум речей или криков, пусть и искаженных расстоянием и лесной преградой.

— Нужно лезть на дерево, — сказала Ева, — потому, что я, например, уже понятия не имею где мы вообще находимся.

Лезть на дерево охотно согласился Гус, и Акимыч тоже был не против, в общем, так получилось, что на деревья полезли мы все, кроме Лукася с Хохеном. Я выбрал себе великана с широким, раза в три толще меня стволом: мне показалось, что ветки у него очень удобно расположены по кругу — Гус только подсадил меня на первую, а дальше я уже лез вполне бодро. Правда, гигант оказался обладателем чрезвычайно тонкой шкурки. Стоило только ухватиться за нее рукой с давно нестрижеными ногтями, как на коре оставались лунки, из которых начинала сочиться белесоватая очень липкая субстанция со сладковато-химическим запахом. Добираясь до высоких веток, я разжился двумя очками к альпинизму и перемазался с ног до головы этим клейким соком, к которому тут же пристали всевозможные щепочки, сухие куски листьев и дохлые жучки. Зато наверху поджидал сюрприз. Под одной из веток, прижавшись к стволу, висела приличная гроздь глянцевитых желтых плодов с ярким розовым румянцем. На вид что-то среднее между манго и грушей. И запах довольно приятный. Определяются как «чакал». Я осторожно подцепил ногтем крошечный кусочек одного чакала — вкус сладкий, даже приторный, чем-то смахивает на очень спелую хурму, когда она уже совсем не вяжет язык. Я сорвал с грозди все плоды и засунул их в инвентарь. Вряд ли это отрава. Отрава, кажется, никогда такой вкусной не бывает.

Родитель чакалов обладал такими большими листьями, что сквозь них ничего невозможно было рассмотреть. Я спустился чуть пониже, где ветки были толще, осторожно дополз по одной из них до целой охапки листьев и раздвинул их одной рукой, распластавшись по ветви всем телом, как змея. Вид открывался просто замечательный. Белые стены Пандара окружали город даже со стороны Джанга, там камень рос прямо из воды. Река была заполнена кораблями, в основном такими же длинными и многовесельными, как те, на которых ходили уже встречавшиеся нам пираты. Впрочем, корабли просто стояли, никакой активности там не наблюдалось. А вот справа, там где между лесом и городом располагались, надо понимать, крестьянские поля и луга, на стены шла приступом армия. Издалека люди смахивали на маленькие темные точки, зато мне отлично были видны высокие деревянные башни, толкаемые этими точками к стенам. Воздух над полем сражения был странно рябым — я не сразу понял, что это я вижу стрелы, летящие со стен. А еще я увидел, что из стен города словно бы выступили белые головы огромных каменных слонов, задравших хоботы. Действие это сопровождалось ревом, который смог услышать даже я. Из хоботов на осаждающих полились потоки пламени, зазмеились огненными ручьями по полю, вызвав страшную панику среди черных точек.

Решив, что увидел достаточно, я пополз задом обратно к стволу. Все это, конечно, очень интересно, но я на этом дереве уже полчаса торчу, внизу уже, наверное, заждались…

— Я, как эти слонищи пуляться огнем начали, чуть не упал. Это вообще что за колдовство такое?

— Не знаю, — сказала Ева, — какая-то оборонительная машинерия.

— Не, Ним, ты видел, как они прямо из стен поперли, а? Я бы там, на поле, тут же и уделался, наверное. Это же какие они там громадные должны быть! А кто там вообще воюет, Ев?

— А я откуда знаю? Тут все воюют со всеми.

— Непохоже, чтобы они город за сегодня взяли а? Хотя, может, и возьмут. Там народ грамотный. Ты видел, Ним, как они сразу щитами огонь-то блокирнули? Выстроились рядами щитоносцев и не допустили пламя до башен.

— Я знаю только одно, — сказала Ева, — что сейчас, пока еще светло, мы никуда не пойдем. Устраиваем привал, передвигаться будем ночью.

— Не представляю, как по этому лесу еще и ночью идти. — сказал я, — И днем-то ничего не видно и все непонятно. Жаль, что все фонари были у Гуса в инвентаре, как бы они сейчас не помешали!

— А, может, Евик будет нам своими молниями путь освещать, — предложил Акимыч.

— Точно, — фыркнула Ева, — а еще бить в барабан и орать: «эй, мы тут! идите сюда! а то мы тут что-то еще непростительно живые бегаем!». Думаю, нам нужно выбраться обратно на берег и идти вдоль него, так не заплутаем.

— Только сперва мы попадем на позиции осаждающей армии, — сказал я, — и на осмотр караулам пиратов, а если каким-то чудом все же проползем незамеченными, то упремся прямиком в стены. Их нам что — обплывать?

— Плохо, что мы не туланцы, — сказал Акимыч. — отрастили бы себе жабр, плюхнулись в воду… Ев, а нет никакого зелья, которое можно сейчас сварить, чтобы под водой дышать?

— Во-первых, — сказала Ева, — у меня таких рецептов нет, а во-вторых, в походной лаборатории ничего подобного не сварганишь.

— Может, — сказал я, — тростинки какие-нибудь обломаем и поплывем, дыша через них?

— Может, отставим нести бред, — сказала Ева, — и посмотрим у кого в инвентаре осталось что из съедобного? И хорошо бы чаю выпить.

— Чайник вместе с «Вонючкой» сгорел, — вздохнул Акимыч, — ну, или утонул. Чайники вообще горят? Он так-то железный был.

— У меня вот что есть, — сказал я, доставая из инвентаря чакалы. — Двадцать одна штука.

— Оставь пять, — сказала Ева, — остальные убери. Кто знает, когда нам удастся еще какую-нибудь еду раздобыть.

— Ха! — сказал Гус, — Да ночью вся здешняя еда сама заявится нас есть. Я на дереве следы таких когтей видел…

— Я не думаю, — сказала Ева, задумчиво жуя чакал, — что ночью нам будет так уж опасно путешествовать. Воюют в основном игроки, ночью они пойдут спать и никаких боевых действий вести не будут. Наша задача не напороться на патрули, да и то, думаю, тут не особенно следят — кто по кустам шарится.

— Почему ты думаешь, что это в основном игроки? Может, это местные армии? Которые к делу серьезно относятся.

— Я же вам десять раз рассказывала о политической ситуации в Таосань.

— Ну, да, — виновато сказал Акимыч, — рассказывала. И очень интересно рассказывала, Евик, просто обычно уже очень спать хотелось.

— Ладно, — сказала Ева, — давай второй чакал, надеюсь, у них никаких побочных эффектов нет. Дебаффов вроде не повисло… Значит, смотрите. Как и в остальном мире Альтраума у Таосань есть истории — изначальная и реальная. В реальной истории здесь еще несколько лет назад было жесточайшее самодержавие. Император Ли Буй правил единолично, советников держал исключительно для красоты. Вся империя была безупречно работающим механизмом — чиновники, чиновники и еще раз чиновники, плюс немножко высокородных князей и местечковых царей, которые тоже чиновники. Одинаковые правила на всем континенте. Единое управление из столицы. Считалось, что игрокам из Азии, которые в основном здесь играют, такая структура будет привычной, а если и непривычной, то традиционной, словом, пусть сами посмотрят на практике, что бывает, когда вся власть в руках Сына Неба. Это не мне так кажется, это многие журналисты писали. И какое-то время все работало прекрасно. Но мы помним, что кроме реальной истории есть еще и история изначальная, то есть, придуманная старательными сценаристами, которые ужасно хотели запихать сюда тысячи томов, повествующих о великих и ужасных делах дней минувших. Согласно этой истории в Таосань последние тысячи лет правили, скажем так, ну, очень яркие личности. Любящие варить своих противников в змеином молоке и так далее. Больше драмы, больше ужасов, чтобы, значит, древние легенды иногда показывали игрокам свои гнусные хари и давали богатый материал для инстансов и квестов. Лукась, не надо сидеть с таким лицом, я уже сто раз объясняла, что у нас просто такой взгляд на мир, смирись. Бери пример с Гуса.

— Гус спит, — сказал я.

— И правильно делает! Ну, так вот, к сожалению, дорогие сценаристы как-то не подумали, что все эти колосажатели и головорубители согласно их же истории были прямыми предками доброго и справедливого императора Ли Буя. А как бы ни относиться к искусственному интеллекту, но он вообще-то всегда старается быть логичным. А согласно любой логике от такого обширного выводка душевнобольных уродов просто не могло родиться что-то приличное. И искин стал вносить корректировочки. Грубо говоря, через несколько лет после старта Альтраума император Таосань плотненько так съехал с катушек. Он перебил половину советников, украсил площади больших городов кусками тел тех, кто вызвал его неудовольствие, он вводил совершенно безумные законы — то требовал всех собак истребить, то приказывал бить плетьми всех женщин, которые осмеливаются показаться на людях в коротких юбках… Сами понимаете какой восторг это вызвало у игроков. Насколько я узнала, гейм-мастера и программисты разными хитрыми путями несколько раз перезапускали императора, откатывая его к изначальным настройкам, но получалось только хуже: в ответ на такое жесткое вмешательство искин императора еще быстрее уходил в пике. Игроки с Таосань эмигрировали пачками, в основном, в Антию и Риверру. У нас они почти заселили Беловодье. В результате в Lesto пошли на отчаянные меры. Несколько месяцев работы со скриптами, и в один прекрасный день некий счастливчик находит на чердаке крестьянского дома, где он подрядился выгнать летучих мышей, связку старых писем. А письма те писала собственная мама императора Ли Буя, причем писала эти письма своему возлюбленному, служившему во дворце конюхом.

— Круто завернуто! — сказал Акимыч.

— Парень получил алмазный квест, и очень скоро эти письма были многократно скопированы и разосланы всем чиновникам и князьям Таосань.

— А если бы это были поддельные письма? — спросил Лукась.

— Это не были поддельные письма, — неестественно терпеливым голосом отозвалась Ева, — потому, что все князья и чиновники Таосань приняли как факт, что отцом их императора был грязный кривоногий конюх.

— А почему грязный и кривоногий? — спросил Акимыч, — на такого никакая императрица даже не посмотрела бы.

— Чтобы князьям обиднее было. Но даже если бы этот конюх был прекрасен, как юный бог, это ни на что бы не повлияло. Легитимность императора буквально за несколько недель съежилась до того, что он был разорван на тысячи кусочков жителями собственной столицы, заглянувшими во дворец с целью уточнить кое-какие вопросы престолонаследия. А все многочисленное потомство Ли Буя было утоплено в отхожем месте.

— Бррр, — сказал Акимыч.

— Но это официально, а неофициально пошли слухи, что кому-то из юных принцев удалось сбежать. На данный момент в Таосань существует двадцать девять, кажется, принцев Ли Ли, и все, как один, — совершенно подлинные. Это не считая двоюродных братьев императора, его внучатых племянников и троюродных дядюшек. Собственно говоря, все крупные кланы Таосань в свое время озаботились тем, чтобы разжиться собственным претендентом на Бамбуковый Престол, и периодически то один, то другой претендент на этот престол садятся, что приводит к очередным массовым сражениям. Игроки в восторге, жизнь бьет ключом.

— Ну, не знаю, — сказал я, — мне в Трансильвии как-то больше нравится все же.

— А миллионам людей, которым обрыдло носить офисные костюмы, бросать обертки от мороженого в урну и переходить улицу строго на правильный сигнал светофора, очень нравится махать мечом, срубать головы, насиловать пленниц и поджигать города. К тому же в Таосань полным полно и относительно мирных провинций. Во всяком случае, сейчас игроки в Таосань, наоборот, сползаются со всей карты, особенно с Риверры.

— А в Риверре что,— спросил я, растягиваясь на коврике, — император — тоже монстр?

— Не, — сказала Ева, — наоборот, чисто формальная фигура. Говорят, добряк, интеллектуал, целыми днями книжки читает и орхидеи разводит. На Риверре большинство графств под жестким контролем игроков и это, знаешь тоже, говорят, тягомотина. Сплошные черные списки, серые списки, борьба с токсичностью, харрасментом, расизмом и шовинизмом. Там дошло до того, что у них чуть ли не половина игроков торчит строго на фронтире — где как раз разлюли-малина, гуляй-поле и мир дикого запада. И еще полным полно шпионов из графств, которые бегают по кабакам и шлют домой отчеты со списками, кто с неписью-красавицей нехорошо поступил, а кто черного слугу плеткой побил. И пусть игровая карма у тебя белее белого, но как только ты делаешь шаг на территорию какого-нибудь графства «Ньюдрим», тебя хватают, а присяжные отправляют тебя на год в лагеря перевоспитания.

— Кошмар какой, — сонным голосом отозвался Акимыч, — не хочу на Риверру!

— Не, — сказала Ева, — там не во всех графствах такие дикие порядки, конечно. Но, говорят, Lesto уже и ситуация на Риверре напрягать понемножку стала. Не любят они, когда события из-под их контроля выходят.Ладно, давайте еще по чакальчику — и спать! Дежурного, думаю, нет смысла назначать. Если уж нас среди этого валежника найдут, то дежурный ничего сделать не успеет.

Заснуть мне сразу не удалось. Здорово мешали то и дело падающие на лицо муравьи размером с винную пробку. Они не кусались, но очень раздражали. В конце концов я вызвал игогушку, заклеил ранку, оставшуюся на руке после вызова, листком, натравил Сулеймана ибн Дауда на муравьев, полюбовался, как он лихо расправился с парочкой, завернул голову рубашкой и отрубился.

Проснулся я в полной темноте. Кроны деревьев почти не пропускали ночного света, лишь где-то вверху можно было заметить серебристую дымку отраженных лучей. Во мраке кашлял Лукась и ругался Акимыч, схватившийся рукой за что-то колючее. Эти звуки разбавил негромкий вскрик судорожно забарахтавшейся Евы.

— По мне кто-то прыгает!

— Это, наверное, Сулейман ибн Дауд!. Не дергайся так, ты его раздавишь!

— Забирай немедленно свою мерзкую лягушку!

— Как я его заберу? Он, знаешь, на зов не идет. Я его тренирую, конечно, понемножку, но…

— Ну, и черт с ним, — сказала Ева, — раздавлю, сам виноват будет. И хватит вокруг меня ползать, Ним! Потеряется, помрет, потом заново вызовешь.

— Тихо, там что-то железом лязгает! Блин, это же Хохен. А никто не видел мою подушку? Я же на ней засыпал.

— На тебе твою подушку!

— Ну, и куда ты ее закинула? Ничего же не видно. Не знаю, как мы сейчас куда-то пойдем. Темень такая…

— Так, у кого тут лисье обоняние? Нимис, ты запах реки можешь учуять?

— Я тебе что, служебный спаниель что ли?

— Мне не кажется, — послышался голос Лукася, — что ночное путешествие было такой уж здравой идеей. Особенно без зелий зрения в темноте.

— О! Какая же я дура, — рассмеялась Ева, — у меня в инвентаре их пара бутылок так и валяется!

— Первый раз слышу, чтобы Евик был так самокритичен, — раздался шепот Акимыча у меня над ухом.

— Я все слышу! Так, зелье пью я, Акимыч, давай руку, Нимис, хватайся за Акимыча, дальше Лукась, Гус… Нимис, если это ты продолжаешь ползать по земле, то прекращай. Ничего с твоей лягушкой не сделается, это твой фамильяр, он к тебе навеки привязан.

Послышался звук глотка.

— Ну, другое дело, — сказала Ева, — все друг за друга ухватились?

— Ты Сулеймана ибн Дауда не видишь случайно?

— Не вижу!! Всё, выдвигаемся, инвалидная команда! И не забываем соблюдать тишину по мере своих сил.