Хозяин кометы

8.1

По протекции отца Джей Би получил задание: провести анализ японского национального характера и предоставить отчет американскому правительству. Сотрудники Государственного департамента давно начали такого рода исследования с целью выработки рациональной политики в отношении Китая, Японии, а также живущих в Америке китайских переселенцев и американцев японского происхождения. Но реальная работа мало чем отличалась от обычных университетских исследований. До нового путешествия Джей Би оставалось подождать еще шесть лет. Он по-прежнему был убежден: нет другого способа понять Японию, кроме как пожить там, позаимствовав у японцев глаза и уши. На это его начальница, культуролог и антрополог Маргарет Бертон, возражала: речь ведь идет не об изучении литературы и живописи, а о выборе политических решений. Но неожиданно пришел приказ – ехать. Джей Би получил назначение в американское консульство в Кобе.

Через тридцать шесть лет Джей Би вновь стал пассажиром корабля, пересекающего Тихий океан, но теперь ему необходимо было избавиться от чувства любви к родной матери. Порученное Джей Би задание сильно напоминало шпионскую деятельность. Ему надлежало сблизиться с японскими военными и получить информацию о действиях войск на территории Китая. Не обладая ни уверенностью, ни знаниями для выполнения этого задания, Джей Би, получив приказ, втайне поклялся не предавать ни Японию, ни Америку. Шел 1930 год. Все страны стремились к разоружению, волны экономического кризиса из Нью-Йорка расходились по всему миру, люди искусства не в меру бодрились, модно стало думать о том, как распорядиться свободной жизнью. Куда только не бросаются люди, когда ситуация нестабильна и не знаешь, чего ожидать от будущего. Население, обретя мнимую свободу, которую государство нещадно контролировало, все больше увлекалось эросом. Вести здоровый образ жизни в те времена считалось вредным.

Кобе оказался холмистым городом на берегу Тихого океана, там был и Чайна-таун, словом, город выглядел как зеркальное отражение Сан-Франциско. Секретарь консульства так и называл его – японский Сан-Франциско. Джей Би быстро привык к этой удивительной симметрии, центр которой находился в Тихом океане, но все-таки ему чего-то не хватало. Лафкадио Хэрн,[44] приехавший сюда сорок лет назад, тоже не любил приметы европейского влияния в Кобе, он сбежал оттуда в Идзумо, полный легенд и фольклора, проводя время в чайных комнатах мама-сан.

Мисс Судзуки, обучавшая Джей Би основам японского языка, стала директором женской школы в Кобе. После возвращения на родину она занималась женским движением, замуж не выходила. Когда они вновь встретились с Джей Би, ей было сорок семь лет. Мисс Судзуки старалась сдерживать радость, смех ее напоминал стон, она протянула Джей Би руку для рукопожатия, а глаза ее смотрели куда-то вдаль. С двадцати лет мисс Судзуки отдалилась от линии любви и жила как монахиня. Она называла Джей Би своим младшим братом из Сан-Франциско и знакомила его со всеми, с кем была дружна. Одна из учениц мисс Судзуки тронула сердце Джей Би, да так там и осталась. Она была похожа на женщину, которую он с детских лет видел во сне. Он повторял ее имя, Нами Нода, по нескольку раз в день. Вскоре она стала завсегдатаем его снов, образцом японской женщины, а также рассказчицей японских сказок, как мисс Судзуки когда-то. Джей Би был опьянен Японией. Но все мужчины, с которыми он находился в дружеских отношениях, были похожи на него самого тех времен, когда он кормился за счет альбатросов. Джей Би понял, что та Япония, страна мечты, о которой он читал в книгах и которую видел на картинках, не более чем иллюзия, созданная американцами и итальянцами, заключившими его отца и Чио-Чио-сан в рамки повести. Чтобы найти нечто японское в Кобе, нужно было проникнуть в глубины сознания джентльменов и дам, которые носили европейскую одежду и немного говорили по-английски. Только один человек, Нами, своими глазами, интонациями напоминала Джей Би родную мать.

Их отношения развивались ровно.

Они открывали друг другу свои сердца только в письмах, но избегали откровенных слов, чтобы не поддаться соблазну. Джей Би был не столь молод, чтобы вкладывать в любовь весь свой пыл. Нами тоже уже минуло двадцать пять лет, и поговаривали, что у нее больше нет шансов выйти замуж. Она не скрывала, что был человек, с которым она обещала связать свою судьбу, но из-за какой-то ничтожной ссоры родственников их брак расстроился.

Нами жила вместе с братом, старше ее на семь лет, в доме на холме, с которого вдалеке виднелся океан. Она была родом из семьи потомственных жрецов синтоистского храма в Ёсино, но ее родители умерли, когда она была подростком, и она ходила в женскую школу на деньги своего дяди. Ее брат Макио служил капитаном сухопутных войск и, должно быть, владел информацией, которая нужна была Джей Би. Но не это было причиной его сближения с Нами. Любовь и служебные интересы совпали случайно.

Капитан Нода разрешил Джей Би приходить к ним в дом. Всякий раз, посещая дом на холме, Джей Би приносил с собой граммофонные пластинки. И брат и сестра безумно любили слушать произведения для виолончели и кларнета. Джей Би поднимался по холму, неся за спиной альбомы с записями Вагнера, Пуччини, Дебюсси, которых они еще не слышали. Он проводил несколько часов, сидя, скрестив ноги, на солнечной веранде, пил чай и слушал красивые голоса примадонн или виртуозные фортепианные пассажи. Когда металлическая иголка стиралась, капитан с Джей Би вырезали иголки из бамбука, затачивали колючки кактуса, отчаянно соревнуясь, чья иголка дает лучшее звучание. Капитан потчевал Джей Би саке и просил Нами приготовить угощение. О политике они совсем не говорили. Их связывала только музыка.

8.2

Так мирно и спокойно прошло два года. Капитан Нода не мог разгадать истинных намерений Джей Би и часто расспрашивал Нами о нем. И чего же он, собственно, хочет? Не похоже, чтобы он особенно скрывал свою биографию и полученные знания, но при этом и не пытался расспрашивать о том, что известно капитану. Водить дружбу с журналистами и писателями естественно для работника консульства, но что его так привлекает в доме бедного военного? Капитана охватывали сомнения. Если цель визитов Джей Би – Нами, то он уже мог бы признаться ей в любви или сделать предложение. Хотя, откровенно говоря, капитан побаивался, что Джей Би решится на это. Лучше бы он оставался вежливым чужестранцем, приносящим музыку в их дом.

В тот год все говорили о самоубийстве студента из Университета Кэйо и его возлюбленной, чьи сердца соединились в раю. Но труп девушки был украден, и романтическая история превратилась в фарс. Если жизнь общества превращается в абсурд, то и любовь тоже.

Капитану Ноде казалось, что если Джей Би и Нами любят друг друга и намерения влюбленных серьезны, то им не остается ничего другого, как «соединить свои сердца в раю», поскольку их любовь будет принесена в жертву милитаризму.

Из Маньчжурии дул ветер с запахом пороха. Продавшие себя девушки из Тохоку и с Хоккайдо отправлялись в публичные дома. Кто-то планировал покушение на императора, кто-то пытался совершить переворот, кто-то бросался в кратер вулкана, а кто-то с налитыми кровью глазами гонялся за коммунистами и шпионами, чтобы посадить их за решетку… Люди порой совершали отчаянные поступки вопреки собственному желанию. Капитана Ноду ждало назначение на фронт в Маньчжурию. Весна прошла. Наступило время прощаться с солнечным светом и умиротворением, с музыкой, которая заставляла думать о вечном. Перед отправкой на фронт капитану во что бы то ни стало нужно было узнать о намерениях сестры и Джей Би.

– Ты любишь его, да? – неожиданно спросил капитан, полируя красивый коричневый корпус любимого граммофона из красного дерева.

Нами молча кивнула.

– Что бы сказали отец и мать, если были бы живы?

– Но и ты не испытываешь к нему отвращения.

– Я не хочу, чтобы это принесло тебе несчастье.

– Не бывает любви несчастной с самого начала.

– Но он – человек из абсолютно другого мира. Это любовь льда и пламени.

– Я уже решила. Чем обманывать себя, лучше пусть мое сердце будет встревожено им.

– Он может оказаться американским шпионом. А шпионов любить нельзя. Твоя любовь будет предавать и убивать других, и сама ты погибнешь. Я не буду говорить тебе о плохом. Убей в себе любовь, пока ты не умерла сама.

– Нет. Лучше умереть самой, чем убить любовь.

– Неужели ты не понимаешь? За ним – сонм врагов. Или ты готова предать родину?

– Послушай, я уже решила. Я выйду замуж за Джей Би. Страны ведут войны, когда им заблагорассудится. Но я хозяйка своей любви. У Джей Би тоже серьезные намерения. Чтобы шпионы любили всерьез – такого не бывает. Сегодня он придет сюда услышать мой ответ. Мы с ним так договорились.

– Вот оно что? – Капитан отвел глаза. Он подумал, что, хотя прошло семь лет, помолвка, расторгнутая, когда Нами было двадцать, и сейчас могла повлиять на ее решение. Ее жених принадлежал к третьему поколению торговцев деревом из Осаки, – противный парень с напомаженными длинными волосами, сыпавший плоскими шутками. Джей Би куда приятнее как мужчина, но общественное мнение несвободно от предрассудков. Может быть, Нами хотелось отомстить бывшему жениху, который оставил ее старой девой. Этот подонок распускал о Нами слухи, будто она взбалмошная девица, отравленная крамольными идеями. Из-за этого к Нами больше никто не сватался. Хотя и с опозданием, капитан понял, что его сестра также как и он сам, унаследовала мятежную кровь Ноды. Нами была полна решимости отчаянно стоять на своем.

Как всегда, Джей Би поднимался по холму, в руке он держал ананас.

Нода встретил его в военной форме. В Джей Би чувствовалась непривычная напряженность.

Нода сказал ему твердо:

– Я не испытываю к тебе неприязни, но ты не мог бы переменить свое решение о браке с моей сестрой? Мы же не можем предать наши страны. – И еще он сказал, так и не дав Нами вставить ни слова: – Если любишь Нами, то тихо и спокойно возвращайся в Америку, оставив эти два года в своих воспоминаниях. Тогда и любовь Нами, и моя дружба будут вечны.

Чио-Чио-сан, наверное, так не думала. Она хотела быть рядом с Пинкертоном даже ценой своего разрыва с предками. Джей Би улыбнулся Ноде и тихо сказал:

– Я не знаю, что будет дальше. Может быть, твои предчувствия верны и наступят самые ужасные времена. Но именно тогда важно быть вместе. Если любовь может быть уничтожена войной, то о такой любви и говорить не стоит.

С детских лет внутри у Джей Би янки и джап были неуживчивыми сиамскими близнецами. Отец и мать – янки – стремились воспитать Джей Би добропорядочным американцем, стараясь уничтожить в нем джапа. Но с его лица нельзя было стереть черты родной матери. Именно из-за своего лица он терпел издевательства. Тайно воспитывая в себе джапа, Джей Би создал другого себя, кто держался особняком – не янки и не джап, результатом чего был весьма хрупкий душевный баланс. Лишь достигнув зрелого возраста, он привык к неудобствам своего «я» и даже осмелел настолько, что влюбился. Вероятно, Нами была его первой и последней любовью.

– Если начнется война, вам негде будет жить. Ты не сможешь оставаться в Японии, а Нами подвергнется необоснованным подозрениям, ее будут ненавидеть.

Джей Би не стал этого отрицать, но ответил:

– За эти два года я принял решение. Мне больше некуда возвращаться. Отец бросил мать и сбежал обратно в Америку, а я останусь здесь. Буду препятствовать конфликту между янки и джапами с самого начала, буду давить на корню ростки ненависти и непонимания. Нынешняя Япония подобна зеркалу, в котором отражается Америка. Политики, выступавшие против расовой дискриминации, стали придерживаться западных принципов и осуществили вторжение в Маньчжурию. Это случилось под влиянием американцев. Оба государства считают друг друга захватчиками. Но если начнется война, кто извлечет из этого выгоду? Вопрос непростой. Янки опять начнут насаждать справедливость на свой лад.

– Но даже если это случится, ты-то не пострадаешь. Ты же янки. А я должен буду сражаться до самой смерти как солдат императора, даже если Япония станет проигрывать.

Нами схватила брата за руку:

– Я тоже приняла решение. Что бы ни случилось, я не пожалею, но если не выйду замуж, то буду жалеть об этом до самой смерти.

Убедившись в решительности сестры, Нода попросил ее принести саке. Протянул Джей Би чарку и молча наполнил ее. Когда они, не говоря ни слова, осушили бутылку, Нода сказал:

– Я пока что этот брак не признал. – И добавил: – Но надеюсь, придет день, когда я смогу с чистым сердцем благословить вас. – А еще Нода шепнул на ухо Джей Би: – У меня нет никаких гарантий, что я доживу до этого дня, так что я решил заранее выпить за это. Ты уже не молод и вряд ли сможешь долго ждать. Нами пойдет за тобой куда угодно. У меня тоже есть женщина, которая живет в моем сердце. И сейчас я пойду и приму ее в объятия.

С тех пор Нода не возвращался в дом на холме.

В марте 1933 года Джей Би и Нами Нода сыграли скромную свадьбу; среди приглашенных были: мисс Судзуки, дядя Нами, ее одноклассницы и несколько сотрудников американского консульства. После окончания церемонии гости были приглашены в дом на холме, где угощались китайской кухней и слушали музыку. Прошел месяц с небольшим с тех пор, как Адольф Гитлер стал рейхсканцлером. Секретарь консульства, наверное из злорадства, несколько раз ставил запись Дамии «Мрачное воскресенье»,[45] изъятую из торговли за подстрекательство к самоубийствам.

Той ночью Джей Би впервые принял Нами в объятия. Он подумал: как бы со мной ни играла судьба, я никогда не буду роптать на нее, если смогу касаться этой белой, как воск, гладкой кожи.

Медовый месяц, который они провели в доме на холме, был недолог. Не прошло и двух месяцев, как военное информационное управление дало Джей Би новое задание.

«Место назначения Маньчжурия тчк Заняться новой разведдеятельностью тчк».

Секретарь, любитель «Мрачного воскресенья», следил за Джей Би и доложил о том, что сомневается в его преданности звездно-полосатому флагу. Развлекаться с японскими женщинами – это одно, а жениться – означает допускать эмоции в разведывательную деятельность. Кроме того, существуют опасения, что сверхсекретная информация, поступающая в здешнее консульство из Вашингтона, через японскую жену Джей Би может просочиться на японскую сторону. Эти сведения о Джей Би побудили военное информационное управление отослать его в Харбин. Чем нежиться в Кобе, лучше пусть исследует японский национальный характер в Маньчжурии, наблюдая там за зверствами Квантунской армии, тогда, глядишь, и ненависти в отчетах прибавится, – таково было мнение руководителя военного информационного управления госпожи Бертон.

Джей Би и Нами, стараясь улыбками обратить беспокойство о будущем в светлые надежды, сели на корабль, который отправлялся из Цуруги к еще одному «другому» берегу. Нами в то время носила ребенка, которому впоследствии дадут имя Куродо.

8.3

День рождения сына, 23 декабря 1933 года, стал днем смерти Нами. Для Джей Би в этот день умерла радость и родилась печаль, но его плач утонул среди голосов, славящих рождение будущего императора. И на следующий день, и после он непрестанно вздыхал, слыша поздравления с Рождеством. Смерть была настолько внезапна, что он не успел впустить ее к себе в сердце. Для него Нами продолжала жить. Просто потеряла сознание от мук при родах. Вот она придет в себя к концу Рождества и вместе с ним порадуется их здоровенькому сыну. Но ни дыхание Нами, ни ее голос, ни улыбка, ни память не вернулись к ней, ее такое знакомое лицо постепенно приобретало чужие расплывчатые черты, а тело начало разлагаться.

Может быть, это было наказанием за то, что он полюбил японку, или возмездием за легкомыслие отца, или проклятьем за то, что его мать порвала связь с предками, или насмешкой над тем, кто живет «между»… Впервые Джей Би не мог справиться со свалившимся на него испытанием. Ему самому хотелось умереть от смертельного приступа. Так было бы гораздо проще, чем давать надежду новорожденному сыну.

Но прошло три дня, и ему захотелось взять ребенка на руки. Не чувствуя материнской ласки, не получая груди, малыш тем не менее не знал отчаяния, он спал, давал понять, что проголодался, сучил ручонками, какал. Медсестра передала ему мальчика, он взял сына на руки, и ему тотчас показалось, будто это он сам сорок с лишним лет тому назад. Но ему больше повезло, чем малышу, – он, по крайней мере, смог провести три года с матерью.

Джей Би перестал ходить в больничный морг и смирился с тем, что тело Нами положат в гроб. Лежать в гробу – не то что сидеть в чайной комнате, веселья мало. Но если он не похоронит Нами, то не сможет позвать ее дух прийти к ним в чайную комнату и посмотреть на сына.

Джей Би верил в бессмертие души больше, чем в физическое воскрешение, поэтому он предал тело Нами огню. Он считал, что лучше положить прах в урну, чтобы его можно было брать с собой куда угодно, чем зарывать останки в промерзшую зимнюю землю Харбина. Будь она жива, наверное, захотела бы когда-нибудь вернуться в Кобе или Ёсино, поехать в Нагасаки, где родился Джей Би, или в Соному, где он провел детство, или в Сан-Франциско. Но прах тоже имел право на свободу передвижения. К тому же Джей Би и сам не знал, куда ему предстоит отправиться дальше. Ясно одно: уехав однажды из этих мест, он, возможно, никогда сюда не вернется. Похоронить ее здесь означало бы бросить навсегда. Он прошептал, обращаясь к Нами, ставшей прахом:

– Я сам стану тебе могилой. Тебя нет, но любовь продолжает жить.

Джей Би попрощался с Нами и забрал сына из роддома. Но воспитание ребенка было для него слишком тяжелым делом, и он решил взять в няни медсестру, которая ухаживала за мальчиком в роддоме. Сын получил имя через тринадцать дней после рождения. Джей Би назвал его Куродо, подобрав иероглифы к имени Дебюсси, которого очень любила Нами. Он колебался, не зная, какое выбрать для ребенка гражданство, американское или японское: ведь мальчик, так же как и сам Джей Би, был рожден «между». Станет взрослым, сам и решит, паспорт какой страны получить, а пока Джей Би заполнил два бланка заявления о рождении. Один он подал в американское консульство в Нанкине, указав имя ребенка: Клод Пинкертон. Другой бланк отправил в японское консульство, написав в нем имя: Куродо Нода, сын покойной Нами Ноды. Графу с именем отца он оставил незаполненной, намеренно выступая не отцом Куродо, а его гарантом, отчимом. Благодаря этому у Куродо будет право сделать собственный выбор: стать американцем или японцем.

8.4

В заботах о воспитании ребенка и напряженной разведывательной работе пролетело три года.

Постепенно в Харбине стали поселяться вооруженные японцы. Большинство из них составляли крестьяне-переселенцы из северных районов Тохоку и Нагано, но появились также работники военных предприятий, кинокомпаний, они обживали центр города с архитектурой, напоминающей русский стиль. В воздухе Харбина смешивались разнообразные запахи. Джей Би заговаривал с этими людьми на вежливом японском, за рюмкой саке они делились с ним своими мечтами, надеждами, он выслушивал их ворчание, жалобы, тревоги и продолжал отсылать отчеты в военное информационное управление, прогнозируя действия японцев на тот случай, если они занесут Америку в список своих врагов. Формально Джей Би числился внештатным корреспондентом газеты «Дейли ньюс». В его квартире, которая также служила ему офисом, был телефон, пишущая машинка, радиоприемник и граммофон, доставшийся ему от одного русского. В городе практически не было американцев, и связь с консульством в Нанкине осуществлялась всего два-три раза в неделю. Создавалось впечатление, что Джей Би отправили в ссылку, и ему ничего не оставалось, как смириться с невыносимыми условиями. Никто не принимал его за американца. Пока он не заговаривал по-японски или не произносил несколько фраз по-китайски, его считали то полукровкой от брака русского с маньчжуркой, то казаком. Некоторое время за Куродо присматривали по очереди несколько медсестер, но когда он научился ходить и говорить, Джей Би нанял ему гувернантку. В квартиру Джей Би стала приходить преподавательница музыки из России, еврейских корней. Ее семья покинула родину, бежав от революции и последовавшей за ней гражданской войны. Они перебрались из Петербурга в Харбин, а после Маньчжурского инцидента,[46] когда Квантунская армия оккупировала Маньчжурию, уже не смогли вернуться в Россию – боялись преследований, но и уехать им было некуда, у них не было гражданства, так что пришлось остаться здесь, в Харбине. Девушка играла на фортепиано, немного говорила по-японски и по-английски, звали ее Наоми, чтоу евреев означает Радость. Джей Би ее имя напоминало имя покойной жены и притягивало его. Куродо тоже легко привык к Наоми.

День ото дня Наоми совершенствовалась в японском, читая Куродо книги и разговаривая с Джей Би. Жизнь у нее была тяжелая: она потеряла отца и жила с больной матерью. Девушка мечтала перебраться в Америку, получить помощь от соотечественников и начать там новую жизнь. Втайне она надеялась, что Джей Би, будучи американцем, поможет ей превратить мечту в реальность.

В июле 1937 года неподалеку от Пекина произошел вооруженный конфликт между японскими и китайскими войсками, по всему Китаю вспыхнули очаги войны. Японцы отправили войска в Шанхай и Нанкин, и начались резня и погромы. Это тотчас же возбудило живущих в Харбине японцев, в воздухе запахло кровью, а к русским, таким как Наоми, и китайцам стали относиться как к животным. Маньчжурия превратилась в военную базу, противостоящую Советскому Союзу, в нее поступал огромный капитал для производства военных ресурсов и провианта. Но японо-китайская война словно погрязла в болоте, все шло не по плану, это вызывало гнев и раздражение как военных, так и предпринимателей. Мало того, что у китайцев и корейцев отобрали весь урожай, так еще их принуждали к рабскому труду. Если кого-либо признавали непригодным к работам, то его, еще живого, безжалостно швыряли в «шахту тысяч смертей». «Шахты тысяч смертей» устраивали в угольных шахтах или на рудниках, земля вокруг была усеяна костями. Если так реально выглядит гармоническое сосуществование пяти народов на счастливой земле со справедливым правлением, то в Маньчжурии нет ничего вечного и безграничного, – думал Джей Би.

Он оформил Наоми и ее мать как своего секретаря и кухарку и выделил им комнату в своей квартире. Чтобы обеспечить безопасность всех четверых, включая самого себя и своего сына, он поддерживал дружеские связи с японскими дипломатами, ответственными лицами в Маньчжурской корпорации освоения земель, военными врачами противоэпидемического отдела Квантунской армии. Он приглашал их в дом, угощал саке и ставил для них грампластинки, сам принимал приглашения и ходил на вечера в сопровождении Наоми.

На одном из вечеров, где состоялся просмотр нового кинофильма, Джей Би познакомили с военным врачом по фамилии Исии из отдела водоснабжения и борьбы с эпидемиями. Врач много говорил о прогрессе в медицине и предположил, что в области патологии и бактериологии Япония вскоре станет самой передовой страной мира. На вопрос Джей Би:

– Откуда у него такая уверенность? – Исии ответил с самодовольной ухмылкой:

– Скоро узнаешь.

Впоследствии Джей Би узнал, что Исии возглавлял отряд 731, который заражал китайцев, русских и корейцев чумой и оспой, проводил операции без наркоза, использовав для своих экспериментов около трех тысяч человек.

В сознании Джей Би поднималась мощная антияпонская волна. Он приходил к выводу, что остановить зверства японцев смогут только Советский Союз или Америка, которая пока придерживалась политики нейтралитета и невмешательства.

С каждым годом Джей Би, его сыну и Наоми приходилось все больше рассчитывать на свои силы, не надеясь на помощь со стороны. Когда на Халхин-Голе советские и монгольские войска дали отпор японцам, русских в Харбине стали преследовать, на них часто нападали на улицах. Немецкие войска, начав с Польши, расстилали ковер в форме свастики по всей Европе. Когда Япония, Германия и Италия подписали союзнический договор, стали доходить слухи, что волна антисемитизма докатится и до тех далеких дальневосточных городов, где присутствует страна-союзник Япония. В то время многие евреи, боясь притеснений, бежали на Дальний Восток Узнав, что Джей Би – американец, они один за другим приходили к нему домой и просили помочь им оформить визу в Америку. Почему-то у всех у них была японская виза, выданная в Каунасе консульством Японии в Литве. Джей Би навел справки в американском консульстве, но там ему ответили, что выдача виз сопряжена с определенными трудностями, так как сейчас США сократили прием беженцев. Тогда у Джей Би созрел хитрый план: он написал несколько рекомендательных писем знакомым японским предпринимателям. У японцев не было поводов для антисемитизма. Напротив, они стремились перенять у еврейских коммерсантов их технологии и навыки, и этим можно было воспользоваться. Вот и все, что Джей Би мог сделать для соотечественников Наоми.

Мать Наоми умерла, оставив странное завещание:

Джей Би мог сказать многое, что утешило бы потерявшую мать Наоми.

Он сказал:

– Есть способ, избавляющий от отчаяния получше, чем смерть, – позвал Наоми в постель и ласкал ее всю ночь, не смыкая глаз.

Джей Би стал обращаться с Наоми как со своей второй женой. Куродо исполнилось семь лет, и впервые появилась женщина, которую он мог бы назвать мамой, но это как-то не прижилось. Куродо продолжал называть ее Наоми-сан. В их доме в ходу было несколько языков: японский, английский и язык музыки. Куродо знал некоторые фразы на русском, он считал его языком волшебных сказок и песен. В доме всегда звучала музыка, призванная развеять все тревоги о будущем.

После подписания договора о Тройственном союзе Джей Би посетил необычный гость. Тот самый второй секретарь, который предложил отправить его в Харбин. На вопрос, что привело его в столь опасные места, он ответил:

– Я приехал за тобой. Американские войска будут поддерживать Чан Кайши. Вероятность войны с Японией очень высока. Американцы, оставшиеся на территории Японии или ее колоний, будут или высланы, или отправлены в плен. Нужно успеть уехать до того, как нас убьют по обвинению в шпионаже. Возвращайся пока в Кобе. Если начнется война, консульство закроют, а нас, заложников, посадят на корабль, обменяют на посла Японии в США и сотрудников посольства и вернут на родину. Как бы там ни было, надолго здесь не останешься. Вот наконец и пришел твой черед госдепартамент надеется на твои отчеты.

Так на семилетней жизни в Харбине внезапно была поставлена жирная точка. Рождение Куродо, смерть Нами, женитьба на Наоми… Бесчисленное количество убитых китайцев, как бревна сваленных в ямы и засыпанных землей… Японские солдаты принимали участие в резне и погромах, отчаянно бросались в гущу боевых действий… Вот какие это были семь лет. Голова Джей Би стала совсем седой. Он не мог забыть слова одного китайского крестьянина. Старик копал могилы, в одной из которых могли похоронить и его, и посмеивался над японцами: «Людских рук дело – не вечное».

8.5

В 1941 году – минуло пятьдесят лет с тех пор, как Джей Би родился в Нагасаки, – японская армия нанесла удар по Пёрл-Харбор. Воды Тихого океана превратились в воды войны, граждане вражеского государства под предлогом предотвращения шпионской деятельности и охраны личности были интернированы, общаться с внешним миром им было запрещено. Джей Би и его семья вместе с сотрудниками американского посольства находились под надзором полиции в Йокогаме, в районе Ямасита, в гавани, где стояли яхты. Посол США в Японии Джозеф Грю и офицеры военно-морского флота, приписанные к посольству, требовали от Джей Би «важной стратегической информации о Японии», и ему приходилось давать удовлетворяющие их ответы на одни и те же вопросы. Вопросы были конкретные и предполагали несомненную победу Америки.

– Сможет ли Америка выиграть войну, не высаживаясь на территорию Японии? Или же нужно быть готовыми к партизанской войне?

– Даже если территория Японии превратится во фронт военных действий, они будут воевать, пока император не прикажет им остановиться. Японцы готовы жертвовать жизнью ради славы. Их нельзя понять исходя из американского прагматизма. Погибшие в бою становятся богами и помогают им.

– Значит, нужно взорвать императорский дворец и свергнуть императора, раз он контролирует волю народа?

– Император похож на жреца, он – связующая нить между древностью и современностью. Его нельзя свергать руками американцев. Это оскорбит культ предков, принятый у японцев, разрушит семейную систему. Неизвестно, что взбредет в голову тем, кто потерял духовную опору. Наверняка в разных регионах произойдут массовые самоубийства, везде будут валяться горы трупов. Японцы возненавидят Америку и в своих следующих жизнях.

– Значит, Японии нужна революция?

– Черные корабли[47] пробудили Японию ото сна и насильно затащили в капиталистический мир. Чтобы не стать американской или европейской колонией, Япония выдвинула в качестве главы современного государства всеми забытого императора и привлекла синтоизм в политику с целью объединения лояльного народа. Император, который раньше белил лицо, чернил зубы, носил накидку и высокую шапку, теперь отрастил усы, переоделся в военную форму с галунами и стал жить на европейский манер. И земли и народ формально принадлежали императору, народ поклонялся ему как богу, при этом пытаясь соревноваться с капиталистическим миром. Люди называли это реставрацией или революцией, стрелки часов японской души оставались неподвижны, но агрессивные государственные планы продвигались вперед. Капитализму, который постоянно приходится признавать системой безнравственной, дискриминационной, жестокой, требуется религия, дающая ему очищение и оправдывающая его. В случае с Японией такой религией стал культ императора. Американцы сделали свое государство процветающим, очищая капитализм от скверны с помощью Церкви и Библии и считая врагами тех, кто не принимает их нравственные ценности. Действительно, Японии нужна революция. Но и Америке она также необходима, поскольку капитализм сам по себе разжигает искры войны по всему миру.

Американцы, слушавшие Джей Би, никогда не сомневались в правоте Америки, поэтому с подозрением воспринимали его слова, не пытаясь понять точку зрения человека, знающего Японию изнутри. Некоторые полагали, что Джей Би пропагандирует японскую идеологию, другие опасались его, принимая за коммуниста. Ни до кого не мог дойти подлинный смысл его рассуждений. А им руководили не чувство ненависти к японским захватчикам и не коммунистическая идеология – решающую роль играла печаль его родной матери, которую бросил американец и у которой оборвалась связь с предками. Джей Би не верил ни в императора, ни в Иисуса. Он направлял свои молитвы к матери, которая находилась на том свете. В голосе, чертах лица, гладкости кожи мисс Судзуки, Нами, Наоми он пытался найти что-то, что напоминало бы ему мать. Он молил о том, чтобы на их долю не выпали такие страдания, какие пришлось испытать его матери. Революция в голове Джей Би… Она означала не что иное, как служение женщинам, которых толкали на путь его матери.

До конца следующего года большая часть интернированных была отправлена кораблями на родину, но Джей Би с семьей оставались в Японии. Прошел Новый год, наступила весна 1943 года, и их перевели в лагерь в Каруидзаву Под надзором жандармов Джей Би каждый день отправлялся на вокзал на погрузочно-разгрузочные работы, им заинтересовалась и тайная полиция. В какой-то момент пленные американцы перестали с ним общаться. В то время, когда патриотизм был близок к истерике, этот странный человек – тихоокеанская перелетная птица с женой-еврейкой и ребенком от первой жены-японки, сознавая опасность своего положения, все же утверждал, что окончательный победитель в этой отчаянной войне окажется истинным захватчиком, что прагматичная Америка прежде Японии захватит Азию.

Джей Би злило, что его миролюбие абсолютно неэффективно, ему только и оставалось делать ироничные предсказания, скрывая за ними тот дискомфорт, который создавала ему его позиция нейтралитета. Конечно, Джей Би хотелось, чтобы война поскорее закончилась, но ему ближе была отчаянность японцев, нежели правота американцев. Эта война пожирала обе страны, выжигала улицы и дома, где жили радость и печаль, выкорчевывала идеалы и традиции, убивала по своему произволу парней, которые шли на смерть. Чем больше уничтожалось человеческих судеб и материальных ресурсов, тем больше обнажался весь идиотизм войны. Но при этом Джей Би полагал, что отчаянность японцев ничему не могла научить, учиться нужно было у китайцев, следующих истории и природе. Окончательным победителем в этой войне могли стать только китайцы. Вместе с лагерным рисом Джей Би пережевывал слова китайца, с которым он повстречался в Харбине…

Людских рук дело – не вечное.

Даже если этого китайского крестьянина сбили с ног и швырнули в яму, как бревно, он выбрал позицию невмешательства и несопротивления. Какой смысл завоевывать, если все равно потом придется убираться восвояси. Китаец, даже угодив в пучину безумия, наблюдал за происходящим с того берега. Там не было ни иронии, ни комплекса неполноценности, ни проигрыша, ни досады, ни мольбы о спасении. С древних времен воспринимая вторжение варваров как наводнение Хуанхэ, китайцы «природным» взором прозревали далекое будущее из далекого прошлого.

8.6

От работы грузчиком на вокзале постоянно болели суставы. В лагере вместе с интернированными отбывало свой срок время. Куродо рос день ото дня, но время в сознании Джей Би становилось мутным и не хотело двигаться в сторону будущего. Из японских газет и радио он, казалось бы, мог узнавать о том, что происходит во внешнем мире, но все сообщения содержали отчаянную ложь и имели мало общего с реальностью. Его эмоции начали стираться. Достаточно было пребывать в плену собственных иллюзий, и это хотя бы немного скрашивало его жизнь в лагере. Связь Джей Би с миром мертвых сама собой становилась крепче, прочнее. Семья из трех человек спала в комнате размером в восемь с небольшим татами, ела незамысловатую пищу, вела беседы, а стены и потолок комнаты превращались в гостиную, где встречали умерших.

Джей Би всматривался в пятно на стене, произносил имя Нами, умершей на харбинской чужбине, и в очертаниях пятна начинал проглядывать ее профиль. Она сидела на коленях перед зеркалом и красила губы. Джей Би снова окликал ее по имени, и Нами, так и не перешедшая тридцатилетний рубеж, смотрела на него немного печально. Джей Би говорил: «За это время много чего произошло, смотри, я совсем состарился». А Нами вздыхала: «Куродо растет день ото дня, ты постепенно превращаешься в старика, и только я одна не меняюсь… Мертвым одиноко…»

«Помнишь, в Кобе с нами вместе всегда была музыка? Куродо – ребенок, рожденный музыкой. Он, верно, станет композитором. Моя мать после смерти переродилась в героиню оперы, а ее внук напишет много музыки. Ребенок навсегда остается звездой надежд. Что, и на том свете так же?»

На вопросы Джей Би Нами отвечала: «Да, это так», – а ее грустные глаза спрашивали у мужа: «Ты до сих пор хочешь увидеться со мной? Ты любишь меня? Если бы я воскресла, ты бы опять женился на мне?»

Чтобы ставшую призраком жену не мучила ревность, Джей Би предложил: «Вот закончится война, я стану свободным, и поедем в Ёсино. Сядем в саду, куда возвращаются с того света твои предки, и подумаем, что нам лучше делать дальше».

Джей Би оставался в Японии даже в качестве пленного, потому что поклялся вернуть прах Нами в сакуровый сад, где она родилась. Но призрачная Нами, наверное думая о Наоми, расспрашивала его: «Что тебе в самом деле хочется сейчас больше всего? Куда поехать?» Желание Наоми ему тоже хотелось исполнить. Она еще продолжала мечтать об Америке. Джей Би знал, что американская мечта жестоко расправляется с иммигрантами, но для Наоми Америка пока оставалась местом, дающим надежду. Гораздо больше, чем Япония. Джей Би сказал призрачной Нами:

«Я хочу сделать клумбу. Скажи мне названия цветов. Мы посадим вместе с Наоми сто разных видов, и у вас с мамой будет место, куда вы всегда сможете возвращаться».

Призрак Нами тихо исчез в пространстве.

А в другой день Джей Би посмотрел на потолок, поморгал несколько раз, и на потолке проступили смутные очертания его матери, одетой в кимоно. Джей Би соединил ладони, помолился перед призраком матери и стал представлять себе детские годы, которые могли бы у него быть. Как он ест суп мисо или жареную летучую рыбу, приготовленные матерью, или как мать идет с ним вверх по склону, держа его за руку, или как они вместе любуются океаном, или как он пишет письмо отцу, чтобы доставить матери приятное. Если бы отец взял мать с собой в дом в Сономе, то как бы сложилась ее жизнь? Стала бы она такой, как мисс Судзуки? Или же ее вдвоем с Джей Би выставили бы в квартал иммигрантов и ей пришлось бы жить, работая с утра до ночи в прачечной, подобно китайцам? Джей Би спрашивал призрачную маты «О какой жизни ты мечтала?» Она улыбалась сыну «Мне никогда ничего не было нужно, лишь бы ты был счастлив…» А может, ему так казалось. Думая о матери, Джей Би глубоко вздыхал, вновь осознавая, что, в конце концов, он не знает настоящего имени матери, не знает, почему она покончила с собой. Единственное, что он мог сделать, – это прижаться к призрачной матери своим сердцем перелетной птицы, как смотришь на небо, как слушаешь шум прибоя, как ощущаешь дуновение ветра в саду.

Вот закончится война, думал Джей Би, и он поедет в Нагасаки, где родилась, полюбила и рассталась с жизнью его мать, разыщет людей, которые помнят ее, и это поможет ему увидеться с ней в мире мертвых. Иисус, наверное, не встретил в раю ее – женщину, покончившую с собой. Духа, порвавшего с предками, скорее всего, не видел никто из этого мира. Похоронить ее сможет только сын, который живет, скитаясь «между».

С каждым днем рождения Джей Би понемногу приближался к старости, ведущей в ад. В лагере граница между тем и этим светом становилась смутной и расплывчатой. А его сын Куродо с каждым днем рождения все больше познавал глубину и широту мира. На теннисном корте построили деревянную времянку, интернированные стали вести там занятия и называть их «школой». Добровольные учителя с энтузиазмом взялись за изготовление миниатюрных школьных садов для каждой из представленных в лагере стран. Это была необычная школа, где тринадцать женщин с разным гражданством, разными обычаями, разными богами, которым они молились, разными языками, на которых говорили, стали преподавателями – каждая в той области, которую лучше всего знала, – и начали обучать детей. Подобно сельской школе в удаленном районе, где мало детей, здесь учителей было больше, чем учеников, все собирались в одном классе, но у каждого был свой учитель – разнобой царил жуткий. Только музыкой, рисованием и физкультурой все занимались вместе. В этой школе, находящейся «между», гражданином Японии был единственный ученик – Куродо.

Каждый день Куродо вместе с Наоми ходил в церковь и учился игре на фортепиано. С детской непосредственностью мальчик забегал в дома, где жили итальянцы, немцы, русские, англичане и турки, он существовал среди разных языков и песен. Русский Старухин, который был питчером[48] у «Джаянтс», учил Куродо ловить мяч и угощал кофейным напитком, сваренным из поджаренных соевых бобов. Он часто болтал с Наоми по-русски. Сын одного турка, построившего в Токио мечеть и создавшего исламский центр, бегло говорил по-японски и веселил всех. Впоследствии он взял себе американское имя Рой Джеймс и стал популярным диджеем на радиостанции.

Джей Би дал Наоми несколько обещаний. Все ее мысли были о послевоенном будущем, которое скоро должно наступить.

Она сказала, что хочет построить маленький домик на холме, так, чтобы был виден океан, и чтобы их никто никуда не гнал, и чтобы, вставая утром, слушать шум прибоя и наслаждаться свободой. А еще она говорила, что хочет уехать на другой берег Тихого океана, чтобы оказаться как можно дальше от собственной злобы и ненависти. Джей Би сказал ей: «Если Тихий океан опять превратится в мирный океан, Америка станет гораздо ближе, чем сейчас». Он спросил ее: «Чего бы тебе хотелось в Америке?» Наоми ответила: «Посмотреть Большой Каньон, увидеть статую Свободы, а еще – найти своего дядю, который двадцать пять лет назад уехал в Америку и с тех пор от него ни слуху ни духу». Наоми очень хотелось, чтобы ее мечта осуществилась. Она каждый день писала письма и упорно отправляла их на адрес пропавшего дяди. В письмах Наоми рассказывала о том, где она сейчас и что делает, как она живет каждый день и о чем думает, писала о своем муже Джей Би и маленьком музыканте Куродо и о многом-многом другом. Она делилась своими радостями и горестями то на русском, то на английском языках, и после прохождения цензуры ее письма первыми отправлялись в Америку до того как она поехала бы туда сама. Адресат всегда был один и тот же: Виссарион Михайлович Островский, а адрес все время менялся: Центральный почтамт Манхэттена, или почта Бруклина, или почта Стейтен-Айленда, или гостиница «Плаза», или Карнеги-Холл, или иммиграционное управление Элис-Айленда, до востребования. Ответ не приходил ниоткуда, но Наоми не унывала. Потому что сами письма были для нее надеждой. И надежда жила, лишь бы письма достигали Америки, не важно, если до самого адресата они и не доходили.

Джей Би сблизила с Нами Нодой, родной матерью Куродо, музыка, звучащая из граммофона, и Куродо, без сомнения, можно было назвать «дитя музыки». А крепко-накрепко связала его с музыкой его приемная мать Наоми.

Куродо прожил семь лет в Харбине, четыре года – с семи до одиннадцати лет – в лагерях для интернированных в Иокогаме и Каруидзаве. Особенно обострился его слух за те полтора года до окончания войны, что они провели в Каруидзаве. У мальчика появилась способность воспринимать звуки радости и печали, надежды и тревоги и даже перемены времен года. Наоми постоянно спрашивала у него: «Какой звук у голода? Какой сегодня звук у неба? Как звучит летнее утро, осенний полдень, зимний вечер?»

Куродо всегда к чему-то прислушивался. И к звукам войны, и к звукам наступившего мира.

8.7

И вот пришел август 1945 года. Для пленных – лето свободы, для отчаянных солдат – конец убийственным играм, для детей – начало совсем другого будущего.

10 августа 1945 года Куродо услышал крик своего отца Джей Би. Известие о том, что на Нагасаки, город, где Джей Би родился и прожил три года вместе с родной матерью, была сброшена «безжалостная бомба», пришло в Каруидзаву с опозданием на день. Реакция на весть об атомных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки была незамедлительной: по всему лагерю слышались радостные возгласы, лица интернированных на какой-то момент озарились счастьем – вот и кончилась война. Куродо и Наоми тоже присоединились ко всеобщему ликованию, и только Джей Би пребывал в растерянности. Одиннадцатилетнему Куродо было невдомек, что с отцом. Он не понимал, почему отец реагирует так же, как японцы, почему он ведет себя так, что окружающие смотрят на него с подозрением.

Но очень быстро радостная атмосфера в лагере сменилась на гнетущую.

Все надеялись, что «безжалостные бомбы», сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, станут козырем для их освобождения, но наступило одиннадцатое число и тринадцатое, а со стороны далекой столицы продолжал доноситься гул взрывов. И свобода и мир были совсем рядом, но все боялись, что прежде Япония примет последний безумный смертный бой. Японцы не отдадут легко и спокойно свободу и мир в их руки. Не только солдаты, но и крестьяне и служащие, девушки и жены, старики и больные, даже беременные и младенцы, вооруженные мотыгами, молотками, бамбуковыми кольями и игрушками, нападут на пленных. Многие из обитателей лагеря тоже были готовы обрести свободу и мир в смертном безумном бою, пусть ценой собственной крови.

Куродо думал, что отец, лучше других понимая, как тяжело без утрат вывести семью через дверь, на которой написано «свобода», плачет от безнадежности. Но на самом деле Джей Би смотрел на судьбу интернированных не столь пессимистично, как другие обитатели лагеря. Что бы ни говорили, он верил, что японцы не до такой степени безумны. А безумцами считал американцев, которые швырнули целых две атомные бомбы, словно выкинули из окна испражнения. Вера в благоразумие японцев и недоверие к прагматизму американцев, похоже, были в крови Джей Би. Он всегда задавал себе два вопроса: что бы он сделал как японец? И что бы он сделал как американец? Получалось, что японец придет в себя, а американец впадет в безумие.

Родину его матери, которая была и его родиной, выжгла родина отца. Он не знал, с какими чувствами принять эту реальность. «Безжалостная бомба» сожгла чувства и эмоции Джей Би. Он рыдал, как ребенок, и надеялся, что, когда кончатся слезы, ему, наверное, удастся оправиться от страданий. Джей Би пытался спастись сном. В периоды бодрствования он отчаянно грыз ногти, дергал брови, его мучила тошнота. Наконец, истерзанные чувства вернулись к печали, а эта бездонная печаль вместе с окончанием войны понемногу стала сменяться гневом. Хотя Куродо не понимал печали отца, он остро чувствовал каков его гнев.

Ночью 14 августа Куродо по радио из Сан-Франциско узнал об окончании войны. Дядюшка Галуа, бывший когда-то консулом Франции, незаметно для жандармов пронес в лагерь коротковолновый радиоприемник. Куродо время от времени наведывался к дядюшке Галуа и слушал новости и музыкальные передачи из Сан-Франциско – города, в котором жил его отец, когда ему было столько же лет, сколько сейчас ему, Куродо.

Короткое объявление об окончании войны – его ни с чем не перепутаешь. Чтобы не слишком нервировать жандармов, пленники стали про себя напевать песню победы.

15 августа в полдень всех известили о том, что об окончании войны будет объявлено по радио, на этот раз на японском языке. Сам император обратится к народу, и вам будет дозволено услышать его голос. Каким голосом, с какой интонацией он будет говорить? – к пленным, уже погрузившимся в радость освобождения, вернулось любопытство. К полудню у домов бригадиров стали собираться старики и молодежь, мужчины и женщины. На улицу вынесли грубый деревянный стол, на него положили подушку, на подушку, будто статую будды, бережно водрузили радиоприемник. Жители уселись вокруг стола и склонили головы в низком поклоне. Куродо наблюдал за этой картиной с крыши дома дядюшки Галуа, находившегося немного поодаль, и удивлялся: с каких это пор радиоприемникам стали оказывать такие почести.

Голос императора, который он слышал впервые в жизни, на самом деле принадлежал не этому миру.

На земле никто больше не мог так говорить. А если и мог кто-то, то мертвые, призраки или боги – в любом случае страшные существа. Так думал Куродо. Радиоприемник, восседавший на троне из подушек, ловил волны с того света и передавал, то и дело прерываясь, слова его великого правителя.

Рескрипт был выдержан в традиционной форме, отчего слова были абсолютно непонятны. Даже отец, который знал японский в совершенстве, мало что понял. И в ушах жителей деревни нефритовый голос был окутан смутным фиолетовым туманом. Они разобрались в смысле сказанного только после того, как диктор передал высочайшие слова императора языком этого мира.

«Нашим добрым и верным поданным. Глубокие размышления об общей направленности развития мира и о положении, сложившемся в сие время в нашей империи, привели нас к решению нормализовать ситуацию в стране, прибегнув к чрезвычайным мерам.

Враг применил новую безжалостную бомбу, способную произвести воистину неисчислимые разрушения и уничтожить множество невинных людей. Ежели мы будем упорствовать в своей борьбе, упорство сие приведет не только к окончательному краху и гибели японской нации, но и к полной гибели мировой цивилизации. Не предотвратив это, мы не сможем спасти миллионы наших подданных. Как тогда держать нам ответ пред святыми душами наших предков?

Нашей нации предстоят непомерные трудности и лишения. Однако во имя будущих поколений мы приняли решение проложить дорогу к великому миру. В этих обстоятельствах мы должны вынести невыносимое».

Куродо слушал голос императора, звучавший будто с того света и похожий на голоса героев театра Но, а когда понял смысл его слов, подумал только одно: теперь наконец он сможет свободно поехать туда, куда хочет, свободно слушать те звуки, какие хочется.

8.8

Предсказание Джей Би сбылось. Обитатели лагеря были поражены и ошеломлены. Они поняли, хотя и с опозданием, что японцы приняли весть о поражении без сопротивления, что те, кто уверял, будто они станут сражаться до последнего, оказались обманщиками.

16 августа Куродо слушал совсем другие звуки и голоса. Эти бодрые голоса и звуки становились оживленнее день ото дня. Японцев словно подменили: решив, что для рыданий достаточно одного-двух дней, все, кто лил слезы у приемников, теперь, как один, улыбались и смеялись.

До сих пор Куродо ни разу не встречал японцев, которые бы улыбнулись ему. Обычно они смотрели на него сурово, с каменными лицами. Избегая этих злобных взглядов, Куродо старался не встречаться с ними глазами, всегда был осторожен, прислушиваясь к их голосам.

– Японцы тоже умеют улыбаться.

Услышав, как Куродо сказал это Наоми, Джей Би ответил ему.

– Я был воспитан этими улыбками. Они забыли, как улыбаться, на очень долгий срок.

– А, вот как? Значит, они копили свои улыбки?

И точно, теперь японцы пытались сразу истратить весь запас накопленных улыбок.

Полицейские и жандармы тайной полиции обходили один за другим дома, где жили иностранцы, кланялись, будто только вчера научились любезности, и с улыбкой поспешно задавали вопрос, которого от них ждали еще раньше: «Могу ли я чем-нибудь вам помочь?» Ответственные за продовольствие тоже обходили всех и раздавали припрятанные ранее саке, консервы, муку, стараясь искупить свою вину за то, что морили голодом пленных.

Война закончилась, и у Куродо впервые появилась возможность общаться со своими сверстниками. Дети обнаружили в себе способность улыбаться всегда и везде и подходили к Куродо с сияющими лицами. Куродо прежде думал, что на земле вообще не существует детей, и поначалу искал потайной смысл в улыбках маленьких японцев, но потом, когда он посмеялся вместе со всеми над пукнувшим мальчишкой, его сердце оттаяло. Его водили к тайному источнику в глубине березовой рощи, угощали сушеным бататом и курагой; поздним летом в Каруидзаве он наслаждался жизнью.

Даже через две недели после окончания войны оккупационные войска так и не появились в столице.

Боялись, что на них обрушится месть, как только они опрометчиво высадятся в Японии, ведь в этой стране даже крестьяне и служащие кричали, что скорее сделают харакири, чем сдадутся врагу. В небе над столицей низко кружили «Б-29», они не собирались сбрасывать бомбы, но их гул разрывал барабанные перепонки у горожан, которые пытались наладить свою жизнь в выжженной столице.

– Достали уже. И так все ясно. Мы все поняли. Неукротима ваша сила. Сделаем все, что скажете, только летели бы вы куда подальше, – бормотали про себя люди и смотрели вдаль на небо – небо столицы, каким оно бывает поздним летом.

Вскоре летние каникулы носившегося по полям и горам Куродо закончились. Джей Би, который во время войны работал в информационном управлении, получил от оккупационных властей повестку, и вся семья села в поезд, отправлявшийся в столицу. Для На-оми и Куродо этот день стал историческим, впервые связавшим путешествие и свободу. Все предыдущие поездки проходили под надзором, на любое изменение маршрута или для остановки на отдых требовалось специальное разрешение, к тому же его давали редко. Поэтому, увидев перед собой поезд, идущий в столицу, они сперва застыли в нерешительности. Как будто ждали окрика: «Чего замешкались! Пошли внутрь!» – от мужчины в черной форме с армейской саблей, на лице которого было написано: «Ваш закон – это я».

Однако на полицейского в черной форме и с армейской саблей, что стоял на вокзале, похоже, нашло просветление – он обратился к ним со словами:

– Проходите сюда. Если сдвинуть вещи, можно будет сесть. Подать вам багаж?

В поезд набились пассажиры, вещей у них было немного, только самое необходимое, чтобы начать новую жизнь. Еще совсем недавно сто человек, собравшихся вместе, могли соединиться в огненный шар, а теперь за какую-то неделю сто человек разбежались кто куда, начав интенсивное движение каждый по своему маршруту. Если император говорил: «Мои верные подданные, не жалейте жизни своей, станьте огненными шарами», – они тотчас следовали этому, если говорил: «Мои верные поданные, славя свободу и мир, займитесь строительством нового будущего», – они начинали двигаться по собственному усмотрению. В переполненном вагоне Джей Би со вздохом обратился к сыну. По-английски, чтобы не поняли верные поданные японского государства, ставшие свободными.

– Сейчас не к месту это говорить, но император – великий человек. И тысяча мне подобных не сравнится с ним. Ты родился в один год и в один день с наследным принцем. Один принц, другой нищий. Но ты можешь добиться большего успеха, чем принц. Потому что теперь император стал дышать тем же воздухом, что и люди в этом поезде. Всякий раз в день рождения ты, наверное, будешь вспоминать о наследном принце, но это не имеет никакого значения. Лучше ты помни о том, что в этот день умерла твоя мать. Хотя бы раз в год вспоминай о матери.

8.9

Внешне Япония казалась изменившейся. Но грязь в канавах осталась прежней.

В столице Куродо повсюду слышал потрескивание горящей бумаги. Здесь еще стояла летняя жара, но где бы он ни оказывался, везде джентльмены в белых рубашках, вытирая пот, будто наперегонки предавали бумаги огню.

– Папа, а что делают эти люди?

– Готовятся к встрече нового хозяина, – ответил сыну Джей Би.

Пока ни в Касумигасэки, ни в Нагата-мати, ни в Маруноути не было видно солдат оккупационных войск. Пользуясь представившейся им счастливой возможностью, служащие старой системы, политики и военные в спешке сжигали документы, в которых отразилась «слава» их прошлого. Такая «слава» не должна была попасться на глаза новым властителям.

– Смотри, сынок, вот как стирается история. Но на самом деле нельзя превратить то, что было, в то, чего не было.

Эти люди были приперты к стенке. Времени катастрофически не хватало. По слухам, новые правители собирались кастрировать японских мужчин, а всех военных отправить на принудительные работы.

Если это правда, то быть мужчинами им оставалось всего несколько дней. Поэтому они спешили разделаться со своим прошлым, чтобы снискать милость нового хозяина и избежать кастрации. Пока оккупационные войска медлили входить в столицу, лидеры бывшей империи, военные и должностные лица старались обеспечить себе безбедное существование в условиях новой системы.

Джей Би и его семье была выделена комната в гостинице «Империал», уцелевшей среди пожаров. И Куродо и Наоми первый и последний раз в жизни останавливались в гостинице. Когда Куродо наконец научился, выходя один из комнаты, нигде не плутая, добираться до холла, ресторана или внутреннего двора, в Маруноути и на Гиндзе появились джипы оккупационных войск.

Первое время работа Джей Би заключалась в составлении отчетов для военачальников, находящихся в непосредственном подчинении у генерала Макартура, их интересовала обстановка в столице и отношение японцев к оккупационным войскам. Те, кто раньше кричал: «Вонючие америкашки и англичане!» – теперь превратились в больших почитателей Америки, однако военачальникам в это трудно было поверить. Видимо, столь легкомысленное перевоплощение японцев воспринималось ими как анекдот или шутка. Между тем молодые американские солдаты, скромно выходившие на улицу, заметили, что становятся объектом всеобщего внимания. Когда они попробовали взять с собой шоколад и жвачку, к ним тут же сбежалась детвора. Молодые девушки тоже хватали их за оттопырившиеся карманы. В тот момент солдатам было все равно, сами они привлекают внимание или содержимое их карманов. Они несли радость на выжженные поля и были уверенны в том, что сеют семена демократии и капитализма. Заодно им хотелось, чтобы девушки с пепелищ Дальнего Востока в полной мере почувствовали мужское очарование американских солдат.

Как только американцы зашагали по улицам, звуки столицы стали другими. Улыбки сменились хохотом, ворчанье и бормотание на японском – отрывочными английскими словами и окриками торговцев на черном рынке, скрип колес велосипедов и двухколесных тележек – грохотом проезжающих джипов. «Б-29» больше не появлялись на бреющем полете в небе столицы, а куски крыш и стен под какую-то какофоническую музыку незаметно превращались в бараки.

Осенью дочерна обгоревшие руины преобразились в кварталы с ровно стоящими домиками с оцинкованными волнообразными крышами. Погребенные под развалинами дороги были восстановлены, столбы электропередач поставлены, дома получили свои номера. Жизнь в столице всего за какой-то месяц преобразилась: первобытная эпоха уступила место эпохе современной. Правда, и риса и мисо было совсем немного. Но люди довольствовались скромной пищей, порой перебивались шоколадом и консервами, которые раздавали им американские солдаты, и, выполняя указ императора, принимали участие в «строительстве будущего».

Куродо по сравнению с детьми выжженных районов повезло с питанием. Ему не нужно было ни с кем сражаться за шоколад и жвачку, они доставались ему и так, а по утрам он ел свежевыпеченный хлеб с джемом. Три месяца в гостинице «Империал» Куродо прожил как принц.

У Джей Би не было выходных. Некоторое время он провел на линкоре «Миссури», который стоял в Токийском заливе. В другой раз он занимал комнату в бывшем здании компании «Дайити Сэймэй», ныне дворце Макартура.

От Джей Би постоянно требовали его мнения. Командование союзных войск полагало, что именно сейчас пришло время Джей Би поделиться всем опытом, который он накопил за долгие годы жизни на Дальнем Востоке и в плену. Он мог бы поведать о злодеяниях, излив накопившуюся ненависть на японцев и императора. Мог бы предложить, чтобы император отрекся от престола. Мог бы вспомнить лица тех парней, которые сжигали документы, представлявшие угрозу их будущему и указать пальцем на каждого из них. Но Джей Би остерегался стать прислужником правящих сил, он не забывал о «безжалостной бомбе», – воспоминания о ней не покидали его. Он не хотел служить ни императору, ни Макартуру. При этом, разумеется, не оправдывал военных преступников и не был приспешником американского командования. Но ему не хотелось общаться ни с солдатами-победителями, ни со здешними жителями, с лица которых после окончания войны не сходила улыбка при виде американцев.

Джей Би оставалось только сохранять нейтралитет перелетной птицы как во время войны, так и потом. После подписания акта о капитуляции вчерашние враги сегодня стали друзьями, а нейтральной перелетной птице приходилось с позиции «между» молча взирать на заговор, который Япония и Америка рука об руку претворяли в жизнь.

Кабинет министров и кадровый состав работников администрации претерпели изменения, военные преступники были арестованы, шли суды. Реформы, естественно, проводились в американском духе, но с течением времени эти реформы искажались на японский манер.

Коммунисты, китайцы и русские требовали свергнуть и повесить императора, но Макартуру, кажется, пришелся по душе Хирохито, и он оставил ему жизнь. Если бы император продолжал считаться живым богом, то генерал, вероятно, приговорил бы его к смерти. Но император в смокинге появился в американском посольстве и встретился с генералом Макартуром, одетым в домашнюю одежду; и потом Макартур поделился со своими приближенными – увидев, с каким достоинством и решимостью император ведет себя, будучи готовым к смерти, он подумал: «Он мне как сын». И пусть позже, во время войны на Корейском полуострове, генерал и предлагал сбросить атомную бомбу, но приговорить к смерти собственного сына он, видимо, не мог.

Поговаривали, будто мнением Джей Би интересовался сам генерал Макартур. Инициатива исходила не от Джей Би, – вроде бы главнокомандующий, попыхивая трубкой-кукурузкой, попросил его разработать в деталях оккупационную политику.

– А ты что думаешь? Ты согласен, что существует какая-то польза в том, чтобы оставить императора в живых?

Джей Би ответил так.

– Если вы хотите сделать Японию частью Америки тогда, наверное, необходимо свергнуть императора. Если вы оставите империю, эта страна все окрасит в свои цвета: и демократию, и экономику, и конституцию. Император – жрец, который сохраняет туманность и непостижимость этой страны.

И тогда Джей Би услышал слова, ставшие самыми известными из всего сказанного генералом:

– Я хочу сделать из этой страны восточную Швейцарию.

Может быть, он собирался превратить императора, который до сих пор являлся главным действующим лицом войны, в символ вечного мира? Или генерал действовал в пику ненавистным ему коммунистам, призывавшим свергнуть императора? Джей Би не удалось тогда расспросить генерала о его подлинных намерениях. У него была другая задача: посмотреть в глаза генералу, в чьих руках была судьба Японии, и швырнуть ему в лицо хотя бы несколько слов, полных ненависти:

– Вы сбросили атомную бомбу на родной город моей матери. И еще хотите превратить эту страну в лакея Америки.

Что ему ответил тогда Макартур?

– Мы не могли поступить по-другому, надо было поскорее закончить войну.

Но Джей Би хотел услышать от него не эти слова, а гораздо более простые. I am sorry. Простите. Если бы генерал произнес их, у Джей Би на душе стало бы немного светлее.

С тех пор Джей Би больше ни разу не был во дворце Макартура.

8.10

Джей Би не вступал в активное сотрудничество с оккупационными войсками и продолжал сохранять нейтралитет перелетной птицы. Для себя он вообще решил отказаться от какой бы то ни было борьбы и считал своим долгом занимать нейтральную позицию, хотя и обладал паспортом страны-победителя. Он полностью сосредоточился на работе переводчика – переводил то, что говорили в свое оправдание военные преступники, и показания свидетелей, не внося ничего личного. В Дальневосточном военном суде проходил парад доносов. Чтобы избежать ответственности, офицеры Квантунской армии знай твердили одну и ту же фразу: «Мои подчиненные сделали это сами». Джей Би переводил и показания Исии из бактериологического отряда в Харбине. Оккупационные власти предлагали этому военному преступнику сделку: ему простят его зверства в обмен на результаты исследований – какова минимальная смертельная доза бактерий чумы для человека. Вскоре Джей Би, измученный адским трудом переводчика, а также ложью и обманом, стал мечтать об отшельнической жизни. Если для построения будущего, о котором твердят оккупационные власти, понадобится гора трупов, то хорошо бы отправиться в то будущее, о котором мечтали умершие, – думал он.

Джей Би взял с собой Наоми и Куродо и отправился в путешествие в Кобе и Нагасаки.

Дом на холме, где он провел с Нами короткий медовый месяц, сгорел, вместо него стоял барак, в котором жил дядя Нами. Джей Би узнал, что старший брат Нами погиб на острове Лейт. Дядя сказал, что похоронит останки Нами в усыпальнице их предков в Ёсино. Но в семье Нода не было наследника, и если сын Нами Куродо не унаследует родовой храм, то после смерти дяди он перейдет в чужие руки. Дядя собирался уехать из Кобе и вести уединенную жизнь в Ёсино.

– Так что приезжайте в любое время, – сказал он.

Залив Оура, которым каждый день любовался маленький Джей Би вместе с матерью, качался в лучах солнца, как будто ничего не произошло с тех пор; так же, как и пятьдесят с лишним лет назад, в нем стояли американские военные корабли. Город еще не оправился от «прагматических» разрушений, вызванных атомной бомбой. Смотря на руины, Джей Би сказал матери:

– Ваша с отцом любовь стала свидетелем такой вот ужасной развязки.

Ступая по камням голландского холма, по которому он, должно быть, неоднократно ходил, держась за руку матери, Джей Би, напрягая память, пытался соединить образ матери с героиней оперы и повести. Ему хотелось разыскать дом на холме, где он жил когда-то, но у него ничего не получилось.

– Папа, это школа?

На воротах, куда показывал Куродо, было написано «Тинсэй гакуин». Немного побродив по окрестностям, они вышли к церкви. Джей Би подумал: не та ли это церковь, куда мать приходила посоветоваться, стоит ли ей принять новую религию. Он открыл дверь и спросил у монахини, убирающей в храме:

– Не знает ли здесь кто-нибудь о Чио-Чио-сан?

Монахиня посмотрела на Джей Би и сказала:

– Может быть, – тут она прищурилась, – вы господин Тямэ, которого ждала госпожа Судзуки?

В этой церкви хранилось завещание старой женщины по имени Судзуки: «Сын Чио-Чио-сан обязательно придет сюда, передайте ему прощальный подарок от его матери, – двадцать четыре года назад она оставила здесь одну вещь».

Это был короткий меч с инкрустацией в виде дракона.

Наоми умерла в мае 1947 года. Джей Би не смог выполнить данного ей обещания. Она не добралась до Америки, земли своей мечты, и превратилась в прах в Кобе. Перед смертью Наоми сказала Куродо:

– В гроб ложишься один. Но к чему печалиться? Мертвые сотканы из той же материи, что и те, кто нам снится. Мы встретимся, как только захочешь.

Ее радости и печали, ее надежды на будущее и сейчас продолжают блуждать по Нью-Йорку.