Хозяин кометы

10.1

Хотя Куродо жил самостоятельно, отдельно от отца, каждую неделю он навещал слабого здоровьем старика, рассказывал ему о том, что видел и слышал, о людях, с которыми встретился. То, что Куродо бросил школу и шляется ночами по увеселительным заведениям, отца не волновало: если тебе так хочется, что ж, я молчу. Мысли отца уже не были устремлены в будущее, да и интерес к настоящему, которое олицетворял его сын, ослаб. Вероятно, отец жил исключительно воспоминаниями и привязанностью к потерянному прошлому. Куродо сказал:

– Угадай, где я видел тебя на днях.

– Я больше нигде не бываю, – равнодушно ответил отец.

– Папа, ты ведь встречался с самой красивой актрисой Японии, да? – сказал Куродо.

В глазах Джей Би вспыхнул огонь, и он спросил хрипло:

– Ты видел ее?

– Я был у нее дома и играл на рояле.

– А кто тебя познакомил с ней?

– Господин, которого я встретил в клубе на Гиндзе.

– Чем он занимается?

– Говорит, что известный кинорежиссер.

– Его зовут господин Н.?

– Нет, господин О. Некоторые называли его Ясудзиро.

– Интересно, зачем господин О. познакомил тебя с ней? Что он задумал?

– Не знаю. Он сказал, что она сыграла многих героинь в его фильмах.

– У Таэко все в порядке?

– Она напомнила мне покойную маму.

– Да? Она так красива, как если бы соединить красоту Наоми и матери, родившей тебя, и придать этой красоте большую утонченность.

– В гостинице «Империал» был прием, да? И ты, наверное, был ее переводчиком?

– Скорее всего, ты имеешь в виду фотографию, сделанную на приеме, который устроили для главнокомандующего. Киношники привели ее туда. После этого она встретилась с Маком. Мак не удостоил своим вниманием других японцев, а встретился только с ней. Я и переводил эту встречу.

– Так она встречалась с генералом? Ты помнишь, о чем они говорили?

– Не очень. Но точно помню, как Мак сказал ей: «Ты наверняка могла бы добиться успеха в Голливуде». Это не было комплиментом, все на самом деле так думали. К сожалению, война отправила в отставку звезд Голливуда японского происхождения. Я не очень хорошо понимал, зачем киношники привели ее в Главный штаб. Чтобы снова продать в Голливуд? Нет время уже ушло. Какой бы великолепной, какой бы красивой она ни была, янки никогда бы не приняли японку – представительницу враждебной страны. Честно говоря, я был просто очарован ею.

– Ты хотел бы на ней жениться?

– Нет, мне было жаль ее.

– Господин О. говорил то же самое. Почему все жалеют самую красивую женщину в Японии?

– Мне показалось, что ей приходится идти по тому же пути, что и моей родной матери. Я видел, как она с улыбкой принимает уготованную ей участь. В ее мужестве чувствовалась трагедия.

И Джей Би решил посвятить сына, беспокойно нарезавшего круги по столице, в историю, находившуюся за теми бесовскими вратами, в которые незаметно для самого себя вошел Куродо. Джей Би догадывался, что жить ему осталось недолго, самое время рассказать сыну о трагедии, постигшей его родную мать, бабушку Куродо мадам Баттерфляй.

Впервые слушая историю любви своей бабушки, Куродо тяжело вздыхал, а когда узнал, что долгое путешествие отца началось после ее самоубийства, потерял дар речи. Наконец раскрыта тайна: почему отец, работая на Америку, был настроен антиамерикански, почему, постоянно подозреваемый в прояпонской позиции, оставался в Японии. Неприятие отца, сочувствие к матери изматывали его, война и смерть жены лишили его жизненных сил и способности разумно мыслить; когда Джей Би оглядывался назад, на прожитую жизнь, становилось ясно: ему досталась трагическая судьба, можно лишь скрежетать зубами, но ее не изменишь. На лице отца, сохранившем черты гейши из Нагасаки и американского военно-морского офицера, последнее время появились глубокие морщины от испытанных им мук и страданий.

Джей Би казалось, что с актрисой Таэко Мацубарой может повториться трагедия его матери, тогда как Главнокомандующий Макартур с его высокомерием словно копирует его отца, Пинкертона. И поэтому он не мог не испытывать сострадания к Таэко.

Внезапно перед глазами Куродо вырос грозный соперник.

Сразу стало понятно, кто внушал страх Асе, с кем на встречу уезжала Таэко в черном автомобиле. Он и предположить не мог, что узнает имя этого человека от своего отца.

Значит, она попала в зону внимания генерала Макартура?!

Это казалось каким-то абсурдом. Куродо мысленно поставил себя рядом с генералом-великаном, и ситуация представилась ему еще более парадоксальной. Если Главнокомандующий союзных войск и самая красивая актриса Японии будут любить друг друга, мир, наверное, перевернется, думал Куродо. Японские мужчины, видевшие в ней идеальную дочь, супругу, сестру, придут в отчаяние и возненавидят генерала.

Но неужели такое возможно на посту Главнокомандующего?

Нет, конечно. Прежде всего, генерал слишком стар. Это казалось Куродо гораздо более существенным недостатком, чем его собственный юный возраст. Ведь когда мачо – властитель мира теряет волю, поддавшись чарам красавицы, годящейся ему в дочери, то вся слава, которую он приобрел в мире на протяжении шестидесяти лет, тает как дым. Пусть даже генерал раскаивается в том, что потратил большую часть жизни на войну и борьбу с коммунизмом, пусть мечтает провести свои последние годы в восточной Швейцарии вместе с красавицей – из тех, что рождаются раз в пятьдесят лет, – государство ему этого не позволит, пока есть солдаты и бюрократия, думающие и действующие по его приказу, пока огромное число военных преступников ждет его решения: помилует или казнит.

На полуострове, что на противоположном берегу, начиналась новая война. Генерал, который говорил, что хочет превратить Японию в восточную Швейцарию, за каких-то четыре года создал полицейский резервный корпус – армию, насчитывающую семьдесят пять тысяч солдат, и приступил к охоте на коммунистов. Разве у него могло оставаться время на романтические мечты, разве он не вернулся опять к своей миссии «война и антикоммунизм», ради которой поставил жизнь на карту?

Более того, у генерала была верная, безмерно уважавшая его жена. Брюнетка Джин, которая своей жизнерадостностью заражала всех вокруг. Генерал женился на ней спустя восемь лет после развода со своей первой женой, Луизой. Джин была дочерью богатого владельца мукомольных заводов, выходца с юга, ей тогда уже исполнилось тридцать семь лет. Получив от отца огромное наследство, она отправилась в шикарное кругосветное путешествие на борту корабля «Президент Гувер», встретила Дугласа и полюбила его. Она не поехала в Шанхай, как планировала, а сошла в Маниле, месте назначения Макартура, и вскоре стала идеальной женой военного. Она всегда сохраняла образ первой леди: и во время войны в Тихом океане, и при бегстве с полуострова Батаан[54] она ни на минуту не покидала мужа, и после переезда в Японию принимала участие в официальных мероприятиях, заменяя его, – генерал не любил встречаться с людьми. Когда генералу было пятьдесят восемь лет, у них родился единственный сын, и, в соответствии с традицией семьи Макартуров, мальчика назвали Артуром.

Как же генерал решился содержать любовницу, обманывая жену и сына?

Было известно, что Макартур ведет правильную и размеренную жизнь. Ежедневно он дважды проделывал путь от американского посольства в кабинет Главнокомандующего и обратно. Работу он начинал в десять тридцать утра, в два часа дня возвращался домой: обед и дневной сон, в пять вечера снова был в своем кабинете, а в девять отправлялся домой. Народ знал, что генерал четыре раза в день появляется в определенном месте, и в эти часы люди собирались и приветствовали его.

Макартур сторонился общения, не подпускал к себе чужих и эффектно демонстрировал японцам то величие, которое когда-то было у их императора. Император же, наоборот, ездил по всей Японии, стараясь больше общаться с народом. Генерал встречался только с императором, премьер-министром, министром иностранных дел, председателями обеих палат парламента и председателем Верховного суда. Говорили, что не набралось бы и пятнадцати японцев, которые видели его и беседовали с ним.

Как он мог найти время и место для встреч с любовницей?

Существовало только одно решение, которое не мешало развитию любовных отношений, не препятствовало четкому выполнению служебных обязанностей и сохраняло власть и авторитет Главнокомандующего: окружить все стеной тайны и держать под замком. Для человека, который обладал властью, большей чем когда-то имел император, не было ничего невозможного. Когда ему удавалось добиться того, что казалось невозможным, к нему возвращалась молодость.

Джей Би посмотрел в пространство и сиплым голосом продолжил свой рассказ:

– Таэко, видимо, понравилась Маку с первого взгляда. Так же, как император Хирохито при их первой встрече. Макартур определял свое отношение к человеку по первому впечатлению. Я забыл, о чем они говорили, но очень хорошо помню, какое выражение лица было у Мака.

Такого выражения не увидишь в кабинете дворца генерала. Волшебство улыбки Таэко сразу подействовало на Макартура: его взгляд смягчился, губы больше не сжимались в тонкую прямую линию, он превратился в доброго дядюшку. Так она сделалась любовницей генерала.

Это был заговор, в котором любовное влечение служило ловушкой. Не только представители кинематографических кругов, но и закулисные политические деятели японского правительства, посовещавшись, приняли решение продать ее генералу. Наверно, мнение всех совпало: Таэко – единственная женщина, которая подходит Макартуру. И, как они ожидали, генерал попал в плен ее улыбки.

Макартур держал в руках ключ от будущего Японии, от будущего капиталистов и политиков, которые стремились, скрыв злодеяния времен войны, господствовать и в послевоенном мире. Добиваясь его расположения ради защиты собственных интересов, они не гнушались любыми средствами и принесли в жертву Таэко. Кинематографисты надеялись, что им простят потоки пропаганды, выражавшей государственную политику во время войны, и они смогут увеличить выпуск фильмов; теневые предприниматели стремились монополизировать поставку и перевозку провианта на американские военные базы, разбросанные по всей Японии, желая нажиться на спекуляциях американскими товарами. Политики-консерваторы скрупулезно выполняли политическую программу генерала и стремились укрепить свои позиции после войны. Каждый хотел добиться исполнения своих алчных желаний с помощью одной актрисы.

– Кажется, прошло уже года четыре. Ты, может быть, знаешь, что как раз тогда я высказал Маку все, что думаю, и с той поры во дворец – ни ногой.

– Таэко на самом деле любовница генерала? Неужели она не может убежать от него?

– Пока он здесь, в Японии, никто не в состоянии вмешаться в эту историю. Многие недоумевают: почему она не выходит замуж? Да если бы и хотела, она не может этого сделать. Ведь она на службе. Гостиница «Империал», в которой ты жил сразу после окончания войны, стала местом их свиданий с Маком. Каждый день по дороге домой, в американское посольство. Мак выходит из своего кабинета на шестом этаже дворца и тайно посещает номер люкс. После ланча дома с семьей, когда ему хочется, он заходит в гостиницу, отдохнуть. Она ждет его там. Об этом никто не знает. А если и знают – должны молчать. Для всех остальных она остается актрисой. В кино она может выйти замуж, полюбить. Только на экране она свободна. Она смотрит на зрителей с улыбкой, и народ счастлив. Так выполняет свой долг самая красивая актриса Японии. Мак доволен, капиталисты, политики, киношники не внакладе. И только одна она страдает от тоски.

Джей Би во время встречи актрисы со старым генералом стал невольным пособником клики, помог привести их планы в исполнение. Хотя переводчик и не виноват, Куродо был ненавистен сам факт, что не кому-то иному, а его отцу, выпало быть тем переводчиком. Гостиница «Империал», единственное место его детских воспоминаний о роскоши и изяществе, из-за свидетельств отца превратилась в грязное пристанище плотских утех старого генерала. А женщина, чей облик напоминал ему о покойной матери, оказалась несчастной содержанкой.

– Папа, почему ты не помог Таэко?

– Что я мог сделать? Единственное, что в моих силах, – это рассказать тебе то, что я должен был хранить в тайне. А господин О.? Он знает ее лучше, чем кто-либо другой: ее самое чудесное выражение лица, голос, ее привычки, походку, она безгранично доверяет ему, но что он может сделать для нее в реальной жизни, когда она сходит с экрана? Самое большее – отправить такого никому не известного парня, как ты, в дом ее тайны. Как ты думаешь, почему он заставлял ползать на коленях по татами женщину, чье лицо и тело сводили с ума этого американца, почему заставлял ее говорить языком девиц из бедных кварталов, почему отдавал на откуп истощенным японским мужикам? В фильмах господина О. скрыта жажда мести японцев, которых оккупационные войска лишили женщин; японцев, чья гордость была изодрана в мелкие клочья. Мне кажется, я могу понять ту неловкость, какую испытывал господин О. Одно только хочу тебе сказать. Не ходи больше к ней домой. Это место слишком опасно для тебя. Больше никто не будет считать тебя ребенком, как тебе бы этого хотелось. Если тебе дорога собственная судьба, не приближайся к опасности. Даже если она пригласит тебя, не ходи. Нечего надеяться на свои быстрые ноги.

Куродо показалось, что за словами отца скрывались его надежды, обращенные к сыну. Совет «не ходи туда» он воспринял как намек будь бдителен, но прояви решимость и иди. В сердце Куродо уже плескалось восторженное чувство, с которым справиться было не так-то просто.

– Запомни это хорошенько, – сказал напоследок отец, и они попрощались.

Куродо гнал велосипед, маневрируя между еще остававшимися то здесь, то там следами пожарищ; поднимая брызги, он мчался наперегонки с армейскими джипами по залитой сточными водами дороге и мысленно кричал: «Наконец-то я нашел! Ту, что сводит меня с ума!»

Он множество раз становился единственным обладателем ее улыбки, предназначенной для миллионов. Как часто он приходил в невероятное возбуждение, увидев, что она улыбается ему! Она перестала быть для него только женщиной мечты. Конечно, приходилось платить за эти моменты возбуждения. Через миг после разлуки Куродо начинали мучить запретные желания. Когда он находился вдали от нее каких-то три дня, ужасное беспокойство овладевало им, как будто его оставили одного на отвесной скале глубоко в горах. Кроме того, в ее улыбке ему чудились черты его матери Наоми, которая никогда больше не сможет улыбнуться ему. Даже будь этот дом логовом дьявола, здесь витал призрак его матери, здесь его возбуждала музыка. И пусть бы ему пришлось спрыгнуть с обрыва, никакая опасность не могла удержать его от встречи с ней. Чтобы никогда больше не спутать реальную женщину с видением.

10.2

Куродо пригодились теории, которые излагал композитор, домогавшийся его тела: ими он теперь объяснял свою собственную страсть. Маэстро говорил: «Изящество предполагает нарушение табу». Если это действительно так, то сейчас его влечет к себе изящество. Ради обладания ее улыбкой ему нужно было обставить генерала, опустившего на колени все население Японии. До чего суровое испытание! Неужели она позволила Куродо войти к ней в дом с целью испытать его? А может, она втайне надеется, что он перейдет запретную черту? Может, она считает его подходящим на роль молодого соперника генерала? Или же, напротив, недооценивает его, считая ребенком, не способным вызвать гнев Макартура? В любом случае ему, Куродо, требовалось доказать свою страсть, совершив запретный поступок.

А еще Маэстро говорил: «Чистая музыка – это яд, она существует вечно, развращает и сводит людей с ума». Если это так, то он, Куродо, сделает музыку своим оружием и войдет в эту опасную комнату, ничего другого ему не остается. Как только он сядет за рояль – она у него в руках. Ему останется только, не задумываясь о смысле и цели, отдаться переполняющим его эмоциям. Его не беспокоило возможное наказание, а волновало блаженство, которое он мог бы получить. Тот, кто играет чистую музыку, вырабатывает в себе яд, и, значит, этим ядом он сможет искупить вину за нарушенное табу.

До сих пор в разговоре она ни разу не упоминала о генерале. Но когда Куродо, дурачась, нацепил темные очки «Рэй-Бэн», когда заговорил о гостинице «Империал», когда спросил, не собирается ли она замуж, всякий раз тень генерала маячила за занавеской. Куродо теперь показалось, что медовый месяц старшей сестры и младшего брата был игрой с жесткими правилами, скрывавшимися за внешней невинностью отношений. Нарушив эти правила, он тут же будет изгнан из рая. Но с тех пор, как Куродо стал ходить в этот дом, он готов был отказаться от положения выдуманного младшего брата. Потому что в нем бурлили желания молодого тела. В доме улыбок табу, одетое в военную форму, молча наблюдало за тем, как Куродо подавляет свою страсть. Подлинный облик тени, не дающей ему покоя, был разгадан, и, значит, пришла пора бороться. Он надеялся, что в этой битве ему будет сопутствовать удача. А вдруг она полюбит его как мужчину, а не как выдуманного младшего брата?

Но непомерно разраставшиеся ночью фантазии наутро скукоживались, и он становился нерешительным мальчишкой.

В округе то здесь, то там раздавались хриплые крики: «Не посылайте учеников на фронт!», «Мальчики, не беритесь за ружья!». Чем дольше шла война на противоположном берегу, тем дольше отсутствовал генерал и тем больше Таэко хотелось музыки Куродо и его самого. Так думал Куродо. Для жителей округи его существование не значило ничего, или, точнее говоря, для них было бы лучше, если бы его не было вовсе. Наверное, когда они жили в лагере в Каруидзаве, японцы точно так же относились к его отцу, матери и к нему самому. Если бы страдающий от непосильной любви юноша растворился в дымчатом свете октябрьского дня, никого бы это не опечалило.

Совсем было отчаявшись, Куродо внезапно осознал, что повторяет путь отца. Мужчина по имени Джей Би существовал в отдалении и от Японии и от Америки, и есть он или нет – кому до этого дело? Чтобы сын не видел печальную старость отца, Джей Би жил хотя и на тех же развалинах, но отдельно от Куродо.

Может быть, Таэко испытывала сострадание к молодым американским солдатам, сражающимся на другом берегу? Если так, то, чтобы привлечь ее внимание, нужно совершить героический поступок. Не с оружием в руках, но как-то по-другому Кто он такой – обычный мальчуган, который с помощью музыки и благодаря приветливому к себе отношению пытается вклиниться между нею и генералом? Если во время медового месяца самой красивой японской актрисы и Главнокомандующего, в руках которого судьбы Азии, и отражалось некое подобие идеальных отношений между Японией и Америкой, он, Куродо, – всего лишь увивающаяся за ними муха или ничтожная пылинка. Какой может быть героический поступок у мухи, какое у пылинки сопротивление?! Чтобы обставить генерала – если вообще возможна какая-то стратегия, – надо добиться ее ласки, быть капризным и непослушным. Что еще тут придумаешь?

Битва еще не началась, а Куродо уже стало стыдно.

Генералу исполнилось семьдесят лет. Когда ему было сорок пять, Таэко – всего пять лет, а до рождения Куродо еще оставалось больше восьми лет. В то время генерал содержал любовницу в Маниле. Через два года, в сорок семь, он развелся со своей первой женой, а в пятьдесят четыре женился во второй раз. Официальных жен у него было две, а скольких он называл своими любовницами? Какой по счету была Таэко? Учитывая его возраст, она наверняка станет последней. Куродо хотелось узнать, насколько она искренна в своих чувствах с мужчиной, который старше ее отца. Но он понимал, что свихнется от ревности, если узнает. Впрочем, незнание изводило его еще больше. На кроватях и диванах гостиницы «Империал», наверное, строилось будущее Японии в миниатюре. Таэко сознавала свою ответственность, свой долг перед следующими поколениями японцев и старалась исполнить его. И хотя Куродо понимал, в чем тут суть, его чувства отказывались воспринимать реальность.

10.3

Увидев Куродо, Аса спросила:

– Ты, часом, не заболел?

Он, силясь улыбнуться, ответил:

– Со мной все в порядке, – а она пошутила:

– Когда ты устаешь – выглядишь совсем взрослым.

Куродо сел за рояль, сыграл американский гимн, добавив в него диссонансов, посмотрел на Асу и спросил как бы невзначай:

– Генерал последнее время часто в разъездах, правда?

Аса вздернула правую бровь, но ответила ему таким тоном, будто это вовсе ее не касалось:

– Война отнимает у него много времени. Вот пройдет безбожный месяц,[55] и он, наверное, вернется. Боги оккупированной Японии покинули Идзумо,[56] временно перебравшись на Корейский полуостров. Пока боги отсутствовали, Куродо любил ее как старшую сестру, единолично владел ее улыбкой. Генерал руководил стратегической операцией по отражению натиска войск Северной Кореи; целью операции было установить мир на полуострове и восстановить государственные границы. Замешанная на азарте операция генерала осуществлялась успешно, его войска все дальше и дальше продвигались на север.

Темные очки, лежавшие на том же месте, что и в прошлый раз, всем своим видом говорили: смотри, этот дом – тоже территория нашего хозяина. Наверняка генерал, отправляясь на фронт, навстречу опасности, оставил Таэко небольшую память о себе. Если он погибнет, очки достанутся ей в наследство. Куродо, дурачась, надел очки и посмотрел в зеркало; представив себя генералом, нахмурился, оскалил зубы. И стал думать: «А чего, собственно, хочет генерал? Любой ценой добиться выполнения своего плана наземных боевых действий, напоминающих азартную игру? Продвигать войска ООН все дальше на север, требовать от Японии роста вооружений, заставлять ее охотиться на ведьм? Укладываться в постель с самой красивой актрисой Японии, жадно засыпать днем?»

– Пока войска продвигаются вперед, генерал не вернется. А мне так удобней.

– Что ты такое говоришь? Какое отношение ты имеешь к генералу?

– У нас любовный треугольник.

– Что за чушь?

– Не прикидывайся. Лучше скажи мне. Она на самом деле любит его?

У Асы задергалась правая бровь.

– Она относится к нему с уважением. Барышня молится о том, чтобы генерал любил Японию и создал для японцев самое прекрасное будущее.

– Она, наверное, просит его об этом при личных встречах, не так ли? Ведь он ее любит.

– Ты от кого услышал эти небылицы?

– Когда папа рассказал мне об этом, я и сам подумал: лучше бы это оказалось небылицей.

Никто из них не заметил, что Таэко стоит у двери. Она не улыбалась, взглянула на Куродо и сказала:

– Черныш, сними очки.

– Хотелось увидеть, какими глазами на тебя смотрит генерал.

Она прошептала:

– Черныш… – тяжело вздохнула и села на диван.

Аса схватила Куродо за воротник и заорала ему в ухо:

– Твоему папаше только романы писать. Обманул он тебя.

– Перестань, Аса. Черныш уже знает обо всем.

– Но… – запнулась Аса, так и не выпустив из рук воротник Куродо, посмотрела на Таэко, сказала: – Хорошо, – и сняла темные очки с его носа.

Они остались вдвоем. В комнате стояла гнетущая тишина. Куродо набрал побольше воздуха и сказал взволнованно:

– Что будет, когда кончится война?

Может быть, этот вопрос нельзя было задавать. Куродо понимал, что от него требуется: продолжать играть на рояле, оставив все как есть, без дальнейших выяснений. Но когда-нибудь так же, как и в войне, в отношениях Таэко с генералом и у него с Таэко наступит финал. До того, как это случится, у Куродо оставалось единственное право: отдать себя на ее суд.

– Какие у генерала планы на тебя?

– Он так тебя беспокоит? Черныш, ты не хочешь остаться моим любимым хорошеньким братиком?

– Я больше не могу быть твоим братом.

– Почему?

– Потому что я полюбил тебя.

– Ох, Черныш, – вздохнула Таэко и покачала головой. – Нельзя. Тебе нельзя любить меня.

– Я люблю кого хочу. Даже если генерал запретит мне.

– Твоя любовь останется без ответа. Так что и думать забудь.

– Если любовь можно легко забыть, ее не называли бы любовью. Ты сидишь здесь, я могу протянуть руку и дотронуться до тебя, но твое сердце далеко. Как будто ты оставила его в другом мире. До него непросто добраться. И поэтому мои чувства к тебе становятся все сильнее. Я прошу тебя. Даже когда война закончится, даже когда генерал вернется, не запрещай мне любить тебя, не запрещай мне быть очарованным тобой.

– Я неподходящий объект для твоей любви. Ты же видишь во мне свою покойную мать, разве нет?

Слова Таэко задели Куродо за живое. Он осознавал это сам и оттого становился еще более капризным и неуправляемым. Но эти капризы заставляли его чувствовать себя виноватым и перед своей матерью, и перед Таэко. Куродо попытался заглянуть прямо в глаза Таэко, чей взгляд был направлен вдаль, и продолжал настаивать на своем:

– Я не откажусь от своей любви, пока ты не будешь уважать меня как мужчину. Я ухожу, но еще вернусь. И тогда я вернусь за тобой.

Куродо побледнел и выскочил из комнаты, как будто разрубил воздух. Он не услышал ответа:

– Черныш, подожди, – отстранил Асу, пытавшуюся преградить ему дорогу, запрыгнул на велосипед и умчался куда глаза глядят.

10.4

Таэко одной фразой словно вскрыла нарыв внутри него. Но Куродо пока не удалось затронуть ее чувств. Он выбежал тогда из комнаты, проигнорировав ее просьбу остаться, потому что все свое мужество истратил на сделанное признание. У него не было душевных сил принять ее подлинные чувства. Он сам стер улыбку с ее лица, но побоялся слов, которые она могла бы сказать ему, и убежал.

Дни проходили в муках. Каждые полчаса Куродо вспоминал о ней, о генерале; чтобы избавиться от этих мыслей, он носился на велосипеде, смотрел в небо на пустырях, сочинял музыку под деревьями. Тысячи раз он брал в руки карандаш, чтобы написать ей письмо. Но слова не ноты, они не выстраивались в ровные линии так, как ему хотелось. И все заканчивалось упражнениями в написании иероглифов. От нее писем не было.

Сколько раз он выезжал к дому улыбок, исступленно крутя педали. В дождливые дни садился на электричку и выходил на станции у берега реки. Но вороны, голуби и собаки растаскивали все его мужество по кусочкам, стоило ему оказаться перед воротами дома улыбок.

Решимость пришла оттуда, откуда он меньше всего ее ждал.

– Так твою разлюбезную зовут Аса Такано, да? «Самая несчастная в Японии женщина» прятала письмо от Таэко. И к тому же заявила, что не собирается отдавать его просто так.

– Чего же ты хочешь?

– Или живи где придется, или расстанься с ней. Ну, выбирай!

Куродо выбрал жить где придется. Тогда она сказала:

– И велосипед тоже верни.

Куродо не колебался ни секунды. Она продолжала говорить, но ему было все равно: он молча собирал вещи. Взял все наличные, что у него были, сунул ей в руки и отобрал письмо. Когда он выходил из квартиры, в спину ему полетели слова, полные ненависти:

– Устанешь, придешь весь в слезах побитой собакой – и не надейся, все равно не пущу. Эй, три тысячи за велик – это слишком много.

– Цветов себе купи.

– Цветы мне не нужны. Я тебя хочу.

10.5

Как только он увидел Таэко, его искренние чувства вылились в невнятное бормотание. Оно стало и коротким ответом на ее письмо.

– Я так хотел увидеть тебя. Безумно.

Она улыбнулась. Как стосковался он по ее улыбке! Но в это мгновение совершенно неожиданно его сознание оказалось во власти матери. Куродо прилагал все усилия, чтобы образ его матери не сливался с образом Таэко, но он все глубже проникал в каждый уголок его сознания. В запахе лилий, щекочущем нос, – мама, в ветре, что гладит его по щеке, – мама, в воздухе, который он жадно вдыхал, – мама…

– Черныш, а ты разве не хочешь ванну принять?

Неужели в его осунувшемся лице проступили черты бездомной жизни? Или Таэко пыталась повернуть стрелки часов обратно в лето? Ему надо было принять ванну еще и для того, чтобы смыть образ матери, которая неотступно следовала за ним.

Он задыхался от запаха лилий, и его преследовали тяжелые мысли. А вдруг он в последний раз принимает ванну в доме улыбок? Но он не может отказаться от своего решения, созревшего за тот месяц, что он не был здесь. Ему нужно было свергнуть престарелого соперника и гордо предложить себя в качестве нового кандидата в любовники.

Приняв ванну Куродо бросился к роялю, чтобы выразить накопившуюся в нем страсть. «Стеинвеи» чутко отзывался на каждое движение Куродо. «Токката» Шумана была подготовкой к признанию.

Напор Куродо, похоже, сразил Таэко, и она сказала, прерывисто дыша:

– Потрясающе. Я единолично завладела твоим талантом.

– Я мог бы всегда играть только для тебя одной.

– Что ты! Жалко будет, если больше никто не услышит.

– Если ты отдашь за мою музыку улыбки всей твоей жизни, я был бы согласен.

– А твоя покойная мама, наверное, была бы не согласна.

Опять начинается. Мама. Выходит, Таэко думает точно так же, как месяц назад? Терпение влюбленных без конца подвергается испытаниям. Приходится вечно ждать, пока чувства возлюбленной не переменятся. Без всяких гарантий на то, что тебя выслушают.

– Если ты не можешь принять мою любовь, я хотел бы, по крайней мере, сделать то, что ты хочешь. Я никогда не предам тебя. Поэтому скажи мне, чего бы тебе хотелось на самом деле. Я признался тебе в своих чувствах и не могу общаться с тобой так же, как прежде. Я больше не мальчик и не младший брат. Если ты велишь мне никогда больше не приходить, я так и сделаю. Только открой свои истинные чувства.

– Черныш, что ты вынуждаешь меня сказать? Я ведь люблю тебя. И не хочу, чтобы все закончилось. Но ты пытаешься открыть ящик, который открывать нельзя.

– Какие у генерала планы на тебя? Он оккупировал тебя так же, как и Японию?

– Если ты узнаешь, в каких я отношениях с генералом, ты, наверное, возненавидишь меня. А это очень печально. Но ведь ты не успокоишься, если не узнаешь, да?

Куродо кивнул. Она взяла его за руку и спросила:

– Ты можешь пообещать мне, что никому не расскажешь?

– Конечно, – ответил он, и она добавила:

– Если ты по глупости разболтаешь кому-нибудь то, что я тебе скажу, знай – крест на своем будущем придется поставить не только генералу и не только мне, но и тебе, и режиссеру О. Кроме того, может случиться нечто более ужасное.

Куродо был еще настолько молод, что собственное будущее его мало волновало. Какие тучи могут сгуститься над генералом или режиссером О., он с трудом себе представлял. И он ответил:

– Таэко, ради твоего будущего мой рот превратится в камень.

Таэко отвела взгляд от Куродо, который не сводил с нее пронзительного взора, посмотрела вдаль и тихим шепотом начала свой рассказ:

– Через своего секретаря генерал сообщает мне время. Секретарь знает все мое расписание, и я не могу отказаться, разве что заболею. Ты сам видел. Большой черный автомобиль. Он всегда появляется перед моим домом за два часа до назначенного времени. Я сажусь в автомобиль, и он привозит меня в нужное место. В гостиницу «Империал», где ты жил. У генерала там есть номер люкс для дневного сна и размышлений. Об этом знают очень немногие, включая секретаря и владельца гостиницы. Разумеется, никто никогда там не был. Кроме меня. Генерал проходит в номер не через холл, его всегда тайным путем провожает управляющий. Этим же путем прихожу туда я. Генерал обычно появляется в гостинице или в два часа пополудни, или в восемь вечера. Проведя три часа в номере, он возвращается в посольство, где его ждет семья. Он никогда не остается на ночь в гостинице. Он не пьет спиртного, курит сигары или трубку и, ни слова не говоря, смотрит на меня своими серыми глазами. Смотрит и смотрит не отрываясь. Почувствовав мою неловкость, генерал говорит: «Включи короткие волны». В комнате звучит музыка, выражение лица генерала смягчается, глаза становятся добрыми. Я не знаю, чем занять руки, мне не по себе оттого, что я ничего не делаю, хочется превратиться в статую Будды. Если подумать, что я могу дать генералу, кроме успокоения? В таком случае, мой долг – показывать генералу самое красивое свое лицо, и я решила играть перед ним, как будто рядом сидит режиссер. Я вспоминала прежние свои роли, думала о создании образов в будущих фильмах и, в зависимости от настроения генерала, улыбалась ему, или делала печальное лицо, или напускала на себя задумчивый вид.

– А генерал? Он просто сидел – и все?

– Может быть, эта комната существовала для того, чтобы генералу было где вздохнуть. Когда близилось время его возвращения в посольство, он с изможденным видом говорил: если накапливается усталость, ни о чем хорошем не думается. По слухам, когда началась война, генерал помолодел лет на десять и при этом еще старался держаться изо всех сил, помня, что на него обращены взоры множества людей. Обычно, когда он входил в номер гостиницы, он тоже выглядел на десяток лет моложе, но уже часа через два превращался в семидесятилетнего старика. Чтобы чувствовать себя бодрым, прежде всего необходим отдых. Мне казалось, если генерал переутомится, случится что-то нехорошее, и я считала своей обязанностью создать ему такие условия, чтобы он мог пребывать в мирном расположении духа и принимать наилучшие решения.

Таэко видела подлинное лицо генерала, о котором не знал никто. Слышала слова генерала, которых никто не слышал.

– Генерал часто рассказывал о своей матери. «Это мама сделала меня Верховным Главнокомандующим; я так долго был холостяком, потому что не мог встретить женщину, подобную моей матери», – откровенничал он. Занимая высокое положение, равное императору или президенту, генерал боялся бога и матери. А еще он говорил, что до сих пор раскаивается в том, что предал мать, когда женился в первый раз. При этом выражение лица у него было как у наказанного ребенка. Даже такой великий человек, как генерал, вспоминая о матери, превращался в обыкновенного сына.

Генерал открывал Таэко беззащитные стороны свой натуры. А потом пристально смотрел на нее, думая о будущем японских матерей и их сыновей.

– Однажды он спросил, как, по моему мнению, нужно поступить с Японией? Я не в ладах с английским и могу только кивать в ответ на слова генерала, но ему было очень важно, что думают про него японцы. Он печалился оттого, что ненависть за сброшенные на Хиросиму и Нагасаки ядерные бомбы никогда не исчезнет; он радовался, узнав, что от японцев приходят письма благодарности в связи с признанием права женщин участвовать в работе властных структур и в связи с земельной реформой. Он впервые приехал в Японию вместе с отцом-военным в разгар русско-японской войны, когда ему было двадцать пять лет, и поверил в будущее этой страны. Бомбардировка Пёрл-Харбор превратила Японию в страну-врага, а ему автоматически продлила военную карьеру. На Филиппинах американцы проиграли японцам, и если бы не отступили, его, нынешнего, здесь бы не было. Тогда он поклялся захватить Японию. Он рассуждал сурово: ядерная бомбардировка была возмездием за удар по Пёрл-Харбор и за поражение на Филиппинах. Всякий раз, говоря о войне, он спрашивал меня: «Был ли я прав? Простишь ли ты меня?»

– А что ты ему отвечала?

– Победителя не судят. Значит, вы правы и прощены.

Наверняка она упаковывала свою иронию в улыбку, наклеивала подарочную этикетку и дарила генералу. По-английски это у нее звучало так: «You won. You are right. Nobody says No. You are our new Emperor. You must be right».[57]

Получается, она заключила с генералом мир – свой, собственный. А ее ломаный английский независимо от ее желания превращался в стрелы иронии, которые пронзали сердце генерала.

– Генерал говорил, что японцы, словно юноши-подростки, восприимчивы к новым идеям и системам, поэтому в ближайшем будущем у них могут прочно установиться идеалы свободы и демократии. Война – зло, необходимое для культурного прогресса. Несмотря на многочисленные жертвы, Япония получила в распоряжение свободу, которой раньше у нее не было, и за это я благодарна генералу. У нас нет сейчас сторонников войны. А это очень большой шаг вперед. Те деньги и людские ресурсы, которые до сих пор тратились на армию, теперь пойдут на кино, музыку, литературу, любовь.

Народ, входящий в средний исторический возраст, рассказывает о свободе народу, встречающему историческую юность, побуждая дать клятву вечной верности. А что Таэко? Получила ли она свободу от генерала?

– Глядя на меня, генерал говорит: «Вам нужно быть свободными. Своими силами поднять заводы, научиться конкуренции, стремиться защитить себя военной мощью. Мы не пожалеем средств, чтобы помочь вам в этом».

Когда-нибудь и Таэко освободится от положения любовницы генерала, – понял Куродо.

– Когда генерал покинет Японию, ты освободишься. И тогда я тоже стану свободным в своем праве любить тебя.

Но Таэко все так же туманно смотрела на него.

– Черныш, мне нужно сказать тебе одну вещь. Даже если генерал вернется в Америку, я не смогу нарушить обещания, данного ему.

– Какого обещания?

Таэко слегка вздохнула, отвела взгляд от Куродо и равнодушно сказала, щурясь от солнечного света, который проникал сквозь ветви колыхавшихся на ветру деревьев:

– Я пообещала никогда не выходить замуж.

Зачем ей нужно было давать такое обещание, зачем хранить верность генералу? Этого Куродо не мог взять в толк.

– Генерал совсем не думает о тебе. Он жаждет безраздельно властвовать; все должно исходить от него и принадлежать ему и военные подвиги, и оккупационная политика, и любовница. Для меня ты – жертва ревнивого старика. Генерал заставляет тебя разделять его мысли.

Таэко подошла к окну, будто хотела скрыть свое лицо, и сказала, смотря вдаль:

– Ты ребенок. Ничего не понимаешь. И не пытаешься понять.

Наверное, она больше никогда не обернется к нему, не взглянет на него. Ее спина казалась такой далекой, а сама она не принимала его слов, не принимала его самого.

Где-то в подкорке у Куродо вдруг промелькнули последние слова матери. Перед самой смертью она прошептала: «Мертвые сотканы из той же материи, что и те, кого мы видим во сне». Куродо так и не смог сказать ей ничего на прощание – пока он пытался справиться с собой, дыхание матери остановилось, и она превратилась в ту, с кем можно увидеться лишь во сне. Подталкиваемый отцом, Куродо поспешно взял мать за руку, но она уже не смогла сжать его руку в ответ.

А сейчас Таэко тоже пытается уйти в сны. Мама предупреждает его об этом. Если она дорога тебе, не отпускай, держи крепко. Тот, кто потерял мать, как никто другой, обречен на одиночество, на изгнание, на страдания. Даже если он добьется славы и успеха, но у него не будет матери, которой он мог бы посвятить этот успех, лучи славы не согреют его. Можно честно выполнять обещание, данное покойной матери, но все равно никогда не избавишься от душевной пустоты.

В следующий момент Куродо, повинуясь порыву, обхватил Таэко за плечи. Даже если бы за это его приговорили к смертной казни, он бы не остановился. Хоть на миг удержать любимую от ухода в сны.

Таэко бессильно пошевелила плечами, молча отвергая его. Куродо не расценил это как отказ, прикоснулся губами к ее шее и в то же мгновение почувствовал влагу на своей щеке. Она плакала. Ее слезы остановили его. Куродо посмотрел на ее лицо – красная помада казалась макияжем мертвеца. Может быть, не желая, чтобы он увидел ее мокрые от слез глаза, она отстранила его, но потом… сама прикоснулась губами к его губам. Ощущение чего-то теплого и мягкого пришло чуть позже. Он боялся потерять эти нежные прикосновения, ему хотелось убедиться, что это действительно ее губы. От ее груди исходило тепло. Запах ее тела, похожий на аромат ландыша, опьянял Куродо, его щеки раскраснелись. Она осыпала его дождем поцелуев, будто находилась под воздействием чар.

Таэко то поддавалась, то сопротивлялась соблазну, и это еще больше усиливало возбуждение. Наконец она оторвалась от Куродо, который, прерывисто дыша, изо всех сил пытался справиться со своим желанием, и вышла из комнаты. Но, расценив упавший на пол шарф как знак, Куродо бросился вслед за ней. Боясь, что она воспротивится искушению, он затворил за собой дверь спальни, подошел к ней размашистым шагом, наклонился, подхватил ее и бережно опустил на постель. Ее волосы растрепались и прикрыли лицо. Куродо отвел их, жадно прильнул к ее губам, а потом уткнулся в ложбинку между грудей. Шелест одежды, ее дыхание доносились до него откуда-то издалека. Раздеться самому, раздеть ее, не во сне, а наяву ласкать ее тело, справиться с трюком: войти меж ее белых бедер – все это казалось ему абсолютно невыполнимым. Но она открыла свои влажные глаза, улыбнулась своей обычной улыбкой и тем же уверенным жестом, каким не так давно смахивала сахар с его груди, позвала его…

Слыша ее голос – то не были ни возгласы радости, ни рыдания, – чувствуя во всем теле бесконечную дивную муку, Куродо кончил.

Он чувствовал кожей тепло Таэко, но все, что произошло минуту назад, казалось ему сном. Чтобы убедиться, что это не сон, Куродо снова прикоснулся к ее груди. Но теперь уже встретил отказ. Послышался голос Асы. Поняв, что они в спальне, Аса хрипло вскрикнула.

– Аса, не говори ничего. Черныш сейчас уедет.

Куродо, послушавшись, торопливо оделся. Не вставая с постели, она сказала, чуть гнусавя:

– Прощай, Черныш. Тебе больше нельзя приходить сюда.

– Почему?

Таэко вытерла слезы простыней и позвонила в колокольчик Дверь спальни открылась, и Аса поманила Куродо рукой. Он словно стал жертвой женского заговора.

– Ты ведь еще встретишься со мной?

– Прошу тебя. Ты же хороший мальчик. Уезжай.

Ее голос был похож на голос его матери, когда она говорила ему свои последние слова. Куродо почувствовал, как холод пробежал у него по позвоночнику, он не нашел, что ответить, ему ничего не оставалось, как выйти из комнаты. Улыбка дома улыбок застыла, а испытанное им возбуждение было насильно запечатано в снах.

10.6

Куродо не успел даже осознать, что Таэко приняла его любовь, а потом превратилась в снежную королеву и оттолкнула его. Сначала одарить его наивысшим счастьем, дать исполниться любовным мечтам и тут же все равно что кастрировать – до чего же переменчиво сердце актрисы… Чтобы разгадать эту тайну, Куродо сотни раз переживал заново события того дня. Но линии ее тела, волнующий оттенок кожи, ощущения от прикосновений, запах, движения, нега – все стиралось в памяти, подобно сну. Единственное, что росло в нем, так это желание хотя бы еще один только раз прикоснуться к ее коже, возродить любовь.

С тех пор как Куродо превратился в бездомного, он по очереди останавливался то в университетском классе для занятий фортепиано, то в общежитии студентов вокального отделения, то возвращался в дом для иностранцев, где жил Джей Би.

Он ездил на велосипеде и в загородный дом, но Таэко часто бывала в Камакуре на съемках. С того дня Аса никогда больше не разговаривала с ним. Генерал вернулся в столичный дворец и, как обычно, по четкому графику ездил на черном «крайслере-империал» в американское посольство и обратно. Режиссер О. говорил, что генерал построил ей дом в Камакуре. Наверняка этот дом был похож на тот дом на холме в Нагасаки, где Чио-Чио-сан провела три года. Но генерал никогда не бывал там. Война на Корейском полуострове оборачивалась для союзных войск неудачей, и у генерала не оставалось времени на отдых в новом доме улыбок. Кажется, он был раздражен и утомлен действиями Мао Цзедуна и КНР. В начале года Сеул оказался в руках северокорейских войск. В марте союзные войска отбили Сеул, но терпение генерала было на исходе. Он с давних пор открыто ратовал за применение ядерной бомбы, теперь же, придя в ярость, намеревался атаковать Китай.

В это время Джей Би, прикованный к кровати, обрушивал свой гнев на бьющегося в истерике генерала и говорил Куродо:

– Будь я так же молод и легок на подъем, как ты, я бы убил его. Проклятье, у меня было полно возможностей. Сколько еще позволять ему экспортировать убийства! Генерал свихнулся от самодовольства. Отчаянно бьется за то, чтобы расцветить свою старость красками славы.

Джей Би изрыгал проклятья на английском. Куродо был поражен: его отец задумывался даже об убийстве! К тому же генерал свихнулся?!

– Он стал слишком важным. Слишком старым. Он уже не способен думать о будущем. Снять его с поста может только президент. А президент сам не прочь воспользоваться ядерной бомбой. Никто не может остановить этого безумия. Надо было убить его тогда. Жаль, что я этого не сделал. Я не хочу умереть раньше него.

Джей Би ничего не оставалось, кроме как нанизывать одно на другое пустые слова, страдая от собственного бессилия.

По сути они были похожи: Джей Би, мечтающий об убийстве генерала, и генерал, настаивавший на применении ядерного оружия. Вне всяких сомнений, в их дальнозорких глазах уже маячили далекие картины того света. И возраставшая привязанность к этому свету порождала отчаянные слова и планы. Ненавидя быстротечный мир, старые воины готовились к последнему бою.

Внезапно Куродо понял: только один человек может воздействовать на генерала, ставшего слишком важным и неприступным. Человек этот мягко прекратит старческую истерику, заставит задуматься о будущих детях, об их счастливой жизни без ядерных бомб, без разжигания огня войны. Только Таэко может отговорить генерала.

У Куродо, хотя и с запозданием, появилась уверенность.

Она старалась излечить генерала от безумия, принося в жертву свое тело, свое будущее.

Наконец, Куродо понял смысл ее слов: «Ты еще ребенок», – и ему стало тяжело дышать от стыда и раскаяния. Он и вправду был своенравным мальчишкой, у которого одно в голове: любят его или нет.

Нужно было искупить свою вину. Извиниться перед ней.

10.7

Подгадав время, когда генерал выходил из дворца и направлялся на ланч, Куродо помчал на велосипеде вдоль рва. На дороге перед дворцом уже собралась толпа, жаждущая приветствовать генерала, более великого, чем сам император. Образовывавшие живую изгородь мужчины и женщины размахивали звездными флагами и источали улыбки. Генерал не мог понять смысла этих улыбок. Они отличались от улыбки Таэко – так улыбаются униженные рабы, которые меняют выражение лица в зависимости от настроения хозяина. Куродо презирал их, но и себя не мог понять: что он тут делает? Может, обратиться с прошением прямо к генералу? «Господин генерал, освободите мою любимую!» А может, вывести его из равновесия, крикнув: «Эй, Мак! Я отберу у тебя любовницу!»

Голоса зазвучали громче. Генерал в этот день появлялся на «сцене» во второй раз. Подумаешь, возвращается домой пообедать, а столько крика. Кто-то показал на него и произнес: «Сара Бернар». Куродо приподнялся на педалях велосипеда и застыл, глядя, как шествует эта звезда первой величины. Генерал сел в «крайслер-империал», и автомобиль бесшумно отъехал от дворца. Из толпы моментально выскочило несколько мужчин, они побежали за автомобилем. В это мгновение Куродо понял: убить генерала проще простого.

Четыре раза в день он, возможно бравируя своей смелостью, появляется перед толпой абсолютно незащищенный. Если из толпы, подобно тем мужчинам, выскочит убийца, генералу негде будет скрыться. Куродо представил себя с коротким мечом, которым Чио-Чио-сан свела счеты с жизнью, на месте бегущих за автомобилем мужчин. Этот меч глубоко войдет в живот генерала, и лестница перед дворцом окрасится кровью. Перед смертью генерал наверняка скажет: «Мама, прости мое высокомерие».

В этот миг многократно прославленный военный превратится в обычного, любящего свою мать сына. Точно, у генерала тоже эдипов комплекс.

За пять последних лет генерал практически каждый день появлялся на этом месте. Но никто ни разу не покушался на его жизнь. Неужели ни один коммунист, ни один бывший японский солдат не задумывал убить его? Неужели он настолько страшен японскому народу и настолько любим им?

– What are you doing here?[58]

Куродо направлялся на велосипеде к гостинице «Империал», когда перед ним неожиданно возникли два американских солдата, схватили его за руки и стащили с велосипеда. Его поставили лицом к стене, обыскали, открыли сумку, которая была привязана к багажнику. Увидев ноты Баха, солдат спросил:

– Who are you?[59]

Куродо нарочно не отвечал на вопросы, заданные по-английски, и мирно улыбался. Улыбка, совершенно непонятная двум американским солдатам. Они заорали: «Get out![60]», как будто спешили избавиться от чего-то неприятного, и прогнали Куродо.

– С какой стати американцы указывают, где мне быть, сами убирайтесь отсюда, – пробормотал по-японски Куродо и, нарочито замедляя свои движения, взялся за велосипед.

Пока он ехал, удаляясь от дворца, его обогнал джип с теми двумя американцами и черный автомобиль, который стоял перед воротами. Такой же автомобиль доставлял Таэко в гостиницу, где ее поджидал генерал. Вдруг Куродо вспомнилось, как он касался ее кожи. Зазвучала ее улыбка, превратившаяся в кварту.

10.8

11 апреля 1951 года генерал Макартур внезапно по приказу президента был снят с должности Главнокомандующего союзных войск. Предполагать этого не мог никто, кроме самого президента, отдавшего приказ. Президент остерегался самоуверенного генерала, который играл на публику, демонстрируя всем свои харизматические способности. Не подчиниться этому приказу генерал мог только в том случае, если бы сам стал президентом.

Через пять дней Макартур покинул Японию. Обе палаты парламента вынесли ему благодарность, признательные граждане провожали его, выстроившись вдоль дороги, ведущей в аэропорт Ханэда. Куродо тоже стоял у дороги, с ненавистью провожая глазами его черный автомобиль.

А на следующий день, 17 апреля 1951 года, в Токио умер Джей Би, так и не дождавшись своего шестидесятого дня рождения.

У постели умирающего отца Куродо рассказал Джей Би обо всем, что с ним происходило.

Джей Би приоткрыл глаза, шмыгнул носом, сказал:

– Так ты увел у Мака женщину? – и улыбнулся. – Говорил я тебе, не заходи слишком далеко, так ты тут же влез по самые уши. – Джей Би хрипло засмеялся, будто закашлялся. – Дурачок Хотел убить отцовского врага?

– Она сама позвала меня.

– Вот как? Она была нежна?

– Да, очень.

– Вот и хорошо.

– Ага. Вот и Мака больше не будет.

– Приходит ваша эпоха.

Поняв, что смерть ждет за дверью, Джей Би взял короткий меч, оставшийся в память о Чио-Чио-сан, который лежал у него под подушкой, и сказал:

– Этот меч полон маминых страданий. – Джей Би облизал потрескавшиеся губы и попросил пить.

Куродо дал ему воды, Джей Би смочил рот и сказал хрипло:

– Я устал. Хочу уснуть. Ты, наверное, как и я, будешь бродить где-то «между» вместе с призраком матери. Но уставать нельзя. Никогда.

Это были его последние слова.

Куродо потерял отца, и у него остались только короткий меч Чио-Чио-сан и одиночество, с которым он не мог справиться. Теперь ему нужно было учиться искусству одному встречать ночи как ночи, утра как утра, первое января, тринадцатое марта, седьмое июля и двадцать третье декабря.

Ему больше нечего было делать. День наивысшего пика его жизни миновал. Только он понадеялся, что нашел место, где можно оставить свое неприкаянное сердце, как надежда растаяла. Она оставалась с ним не более чем миг. Все закончилось так внезапно. Нега и страсть, которую подарила ему Таэко, казалось, скоро будут погребены среди пустых ожиданий. Она ввела ему наркотик, и теперь он мучился от ломки.

За помощью можно было обратиться только к мертвым. Единственной живой из всех была Таэко. Куродо тяготился тем, что не понял ее. Чтобы искупить свою вину, он должен во что бы то ни стало встретиться с ней. Но так хотелось ему. А ей? Не было никаких гарантий, что она пожелает его видеть. И тут не помогли бы ни рекомендательные письма, ни чьи-либо просьбы. Пусть даже его ждет отказ, он все равно должен пойти к ней. Даже если это станет шагом к тому, чтобы забыть ее, без этого он не успокоится, тем более что и заняться-то ему нечем.

После их последней встречи прошло три месяца. Каждый день он наведывался к дому улыбок Дверь в лом, а иногда и ворота были заперты. Он звонил, слышал голос Асы, но как только он называл себя, его прогоняли одной и той же фразой: «Барышня не будет с вами встречаться». Его настойчивость только усилила бы непоколебимую позицию Асы, а сидеть в засаде он не решался. Зато каждый день сочинял короткие мелодии, бросал ноты в почтовый ящик и уезжал. Даже если его не пускали в дом, он мог привозить туда музыку. Куродо верил – лишь так он в состоянии доказать свою верность.

Только соловей, который пел в тот день, когда Куродо впервые приехал сюда, все так же приветствовал его. С тех пор прошел уже целый год, Куродо повзрослел и научился великому множеству вещей, о которых не имел понятия в прошлом году. Но он готов был забыть обо всем, наделать ошибок и испытать вдвое больше страданий, лишь бы вернуться в прошлую весну. Опуская ноты в почтовый ящик и садясь на велосипед, он всегда думал об одном и том же: не узнай он про ее отношения с генералом, их медовый месяц все еще продолжался бы?

Генерал уехал бы в Америку со своей женой Джиной и сыном Артуром и, наверное, никогда больше не вернулся бы в Японию. Отношения между генералом и ею навсегда были бы запечатаны в их памяти, не оставив и следа. Номер люкс, где днем отдыхал генерал, заняли бы незнакомые постояльцы, черный автомобиль, привозивший ее, мчался бы по столице, везя тоску, не принадлежащую никому. А он, Куродо, ни о чем не ведая, продолжал бы обменивать музыку на ее улыбки.

Если бы он тогда внял предостережениям Асы и остановился за шаг до любви, наверное, их отношения продолжались бы вечно.

Бескрайнее сожаление, как смывающие песок пенные волны, то накатывало на него, то отпускало.

10.9

В день, когда Куродо приехал с двенадцатой мелодией, он услышал звуки рояля, доносившиеся из комнаты. Музыка, которую он написал для Таэко. Куродо понял, что она получала его ноты и сама играла его произведения, а значит, усилия его были вознаграждены.

Ворота не были заперты на засов. Он прошел во двор, ему хотелось взглянуть на нее, играющую на рояле, и передать ей свои похожие на молитвы мысли. Он подошел к закрытому окну и позвал ее по имени. Она заметила его, закрыла рот рукой и с испугом на него посмотрела. Куродо прижался лицом к стеклу и думал об одном: улыбнется ли она ему еще раз, назовет ли Чернышом, откроет ли окно и позовет ли его в комнату?

Она подошла к окну. Ее грудь вздрагивала от нахлынувших рыданий. В глазах стояли слезы. Через стекло она соединила свою ладонь с его ладонью и позвала: «Черныш». Стекло гасило ее голос, он звучал глухо, как из радиоприемника. Дышавший по ту сторону стекла Куродо ждал, что она откроет окно, но она не решалась и смотрела на него, как на фотографию в раме. Куродо хотелось сжать руку в кулак, разбить стекло и прикоснуться к ней. Но делать этого не стоило, так как он мог бы поранить ее, стоявшую у окна. Он еще раз посмотрел на нее. В ее лице была не радость от новой встречи, а печаль расставания.

В следующее мгновение Куродо увидел за ее спиной плотную тень человека и невольно отпрянул. Незнакомый мужчина показал пальцем на Куродо и бросил ей какое-то слово. Она опустила глаза, улыбнулась и кивнула головой.

Куродо понял, что дом улыбок уже захвачен – не генералом, другим мужчиной.

Робкие его надежды были убиты. Его миссия – доставлять музыку – тоже завершилась.

20 июня 1951 года любовь Куродо умерла. В этот день он получил от горничной, которая сотни раз не пускала его на порог и до последнего момента поучала, сто тысяч иен наличными, рекомендацию на имя одного композитора и письмо. В письме говорилось:

В конце письма стояли инициалы ее настоящего имени, о котором знали немногие.

10.10

Еще одна забытая любовь оживала в повествовании слепой рассказчицы. Может, история – это кладбище любви?

Заканчивая свой очередной рассказ, Андзю неизменно повторяла:

– И войны, и политика, и заговоры – все связано с любовью. Но история ее ненавидит. Хотя на самом деле нет ни одного исторического события, за которым не стояла бы любовь.

Твой дед Куродо не просто носился как угорелый на велосипеде по Токио. Он стремился реализовать свою любовь. От нее, вероятно, не осталось никаких следов в истории оккупационного периода. Да и повторить ее никогда ни у кого бы не получилось. Такая любовь могла состояться лишь однажды. И для Куродо она осталась безответной.

Как жил Куродо после 20 июня 1951 года?

На деньги, которые дала ему Таэко, чтобы он мог продолжить музыкальное образование, Куродо поступил слушателем в консерваторию на отделение композиции и начал заниматься с композитором, которого она рекомендовала. Кроме того, два раза в неделю он стал брать уроки у пианиста Y. Любовь закончилась, и, чтобы успокоить свое неприкаянное сердце, избавиться от пустых сожалений и самообмана, то и дело овладевающих им, ему оставалось только погрузиться в мир музыки. Единственное место, где могли осуществиться его робкие мечты о новой встрече, – это концерты. Куродо мечтал о том, как будет играть на рояле только для нее одной: она улыбнется ему с балкона в переполненном концертном зале.

Таэко послала Куродо деньги на обучение как компенсацию за убитую любовь, но, вполне возможно, это был способ остановить падение Куродо, раздавленного несчастной любовью. Весьма характерная для нее забота. Но главная загадка так и осталась неразгаданной.

Почему она убила любовь, почему выгнала его из дома улыбок? Куродо никак не мог понять, что послужило реальной причиной. Удалось ли Андзю разгадать самую важную загадку этой истории?

– Таэко до самого конца обращалась с Куродо как с ребенком?

– Не думаю.

– Значит, она пыталась по-настоящему полюбить Черныша?

Андзю ответила уверенно:

– Она любила его.

– Откуда вы знаете? Потому что она с ним переспала?

– Она спала с ним всего один раз. Это было единственной ошибкой, которую она совершила. Из-за этой ошибки она потеряла Куродо.

– Мне непонятно. Почему так случилось?

– Ей хотелось, чтобы Куродо всегда был рядом с ней. Как младший брат. Но Куродо хотел стать ее возлюбленным, она уступила его страсти, и их отношения стали отношениями мужчины и женщины. Она знала: если Куродо начнет вести себя как ее любовник, скандала не миновать. Она должна была выполнять обязанности киноактрисы, и мир не простил бы того, кто помешал бы ей в этом. И тогда Куродо как музыкант лишился бы будущего. Она хотела спасти его.

– Она задумывалась даже об этом?

– И не только. Чтобы навсегда предать забвению свои отношения с генералом, ей нужно было всю жизнь вести себя так, будто ничего и не было. Разглашение тайны не только погубило бы ее саму, но и сказалось бы на судьбе всех тех, кто пытался ее использовать. Представляешь, какова была бы их реакция, узнай они, что их заговор раскрыт. Любить ее было слишком опасно. Даже если бы Таэко захотела выйти замуж, она ничего не смогла бы рассказать избраннику о своем прошлом. Но, как ты думаешь, может ли муж закрыть глаза на тайны прежней жизни своей жены? Обычно мужчины не успокаиваются, пока не докопаются до прошлого любимой женщины. А в таком случае можно понять, почему она всю жизнь оставалась не замужем. Даже когда закончился период оккупации Японии, она единственная всю жизнь продолжала находиться под властью генерала. А тот, кто слишком много знал об этой тайне, должен был молчать. За мирным договором скрывалось множество тайных соглашений, и политики правящей партии, которые в течение долгого времени держали власть в своих руках, тщательно замалчивали этот факт. Иначе подверглась бы сомнению вся послевоенная политика. Ее тоже заставляли держать язык за зубами. Только Куродо узнал от Джей Би слишком много того, чего знать не следовало. А Куродо она лгать не могла. И, рассказав ему обо всем, она заключила его в объятия в первый и последний раз, они оставили в своих сердцах память прикосновений и похоронили свою любовь. Куродо, правда, не мог отказаться от своих чувств, а она ушла по ту сторону экрана с твердой решимостью никогда больше не оглядываться на прошлое. Выбор с наименьшей долей риска. Но при этом самый грустный, тоскливый выбор. Позаботившись обо всех, начиная с Куродо, она полностью отказалась от радостей любви. Ей было всего тридцать лет, а она поклялась никогда больше не любить.

– А кто был в комнате, когда Куродо пришел, чтобы увидеть ее в последний раз?

– Не знаю. Куродо, наверное, принял его за ее нового любовника. В таком случае этот человек сыграл свою роль – заставил Куродо отказаться от любви. А может, это был тот закулисный деятель, который спланировал заговор с историей любви. Или же…

– Кто?

– Тень генерала Макартура пришла к ней, перебравшись через Тихий океан. Но, конечно, эту тень мог увидеть только Куродо.

Слушая эти истории, ты удивлялась, как тебе удается проникнуть в тайны, вроде бы скрытые от всех. Значит ли это, что все тайное когда-нибудь становится явным? Андзю объяснила:

– В конце концов, Таэко не удалось совсем похоронить свои отношения с генералом. Так что даже после смерти всех участников событий о тайном треугольнике продолжали говорить. Разумеется, Куродо всю жизнь, как и обещал, хранил молчание, он оберегал Таэко и был благодарен ей за искренность, с какой она рассказала ему всю правду. Но перед самой смертью он все же нарушил обещание и открыл тайну моему отцу Сигэру Токива. Не мог больше скрывать ее.

История забытой любви, которую Сигэру услышал от умирающего Куродо, была потом рассказана последней из Токива – Андзю, а она в свою очередь сейчас поведала ее тебе, внучке Куродо. Наверное, Куродо женился на Кирико и воспитал твоего отца Каору, так и не отболев любовью, которой не суждено было сбыться. Сейчас, с высоты наших дней, мы можем сказать: не будь у Куродо несчастной любви, в этом мире не существовало бы ни Каору, ни тебя. Эта мысль тебя очень удивила.

– Вы сказали, что Таэко на самом деле любила Черныша. Неужели ей так необходимо было с ним расстаться? Они могли бы вдвоем хранить тайну и лелеять свою любовь. Не обращая внимания на то, что скажут вокруг.

– Тебе еще восемнадцать, поэтому ты так думаешь. Но после тридцати поймешь. Она отказалась от любви с Куродо из-за разницы в возрасте. Как бы ни старался Куродо, Таэко становилась бы старше быстрее него. Глядя в зеркало, она наверняка думала: когда Чернышу будет столько же, сколько мне сейчас, я стану старухой. Она заботилась об усталом генерале, а потом встречалась с Чернышом, и его молодость на фоне старости, должно быть, казалась ей даже безжалостной. Именно потому, что она знала, насколько жестока старость, ей не хотелось, чтобы Черныш видел, как она стареет. Тем более что она была гордой актрисой.

Как жила после 20 июня 1951 года киноактриса, которая поставила точку в истории любви с музыкантом много моложе ее?

Она играла главные роли в многочисленных фильмах, вошедших в историю кинематографа, способствуя расцвету послевоенного кино, а в 1962 году отказалась от псевдонима Таэко Мацубара и вернулась к своему настоящему имени. Однако ее прежнее имя помнили, поэтому множество журналистов и любителей кино пытались разыскать ее, но она никогда больше не появлялась перед публикой, скрыв свою благородную старость в особняке в Камакуре. Как бы там ни было, она тихо боролась с затянувшейся скукой, ставшей ее уделом с тех пор, как она похоронила свою последнюю любовь.